Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы  

Журнал «Кольцо А» № 58




Foto_3

Алексей ШЕПЕЛЁВ

Foto_4

 

Родился в 1978 году в Тамбовской области. Окончил филфак Тамбовского госуниверситета им. Державина. Кандидат филологических наук. Лидер группы «Общество Зрелища». Выпускающий редактор газеты «Себе и сильно» (г. Раменское). Публиковался в журналах «Дружба народов», «Волга», «День и ночь», «Русская проза», «Дети Ра», газетах «НГ-Ex libris», «Литературная Россия», в антологии «Нестоличная литература» (М.: НЛО, 2001), в альманахах «Футурум-АРТ», «Вавилон», «Черновик» (Нью-Джерси), ««Reflection» (Чикаго),  «Пигмалион» (Кустанай, Казахстан), на сайтах «Пролог», «TextOnly», «Рабкор», «Перемены», «Частный корреспондент», «Мегалит», «Топос» и др. Вышли романы «Echo» (СПб.: Амфора, 2003) и «Maxximum exxtremum» (М.: Кислород, 2011); повести «Утренний закат» (Антология прозы двадцатилетних, вып. 4, СПб.: Лимбус Пресс, 2011) и «Кгыышфт Вшытундф-ТВ» («Волга», №3-4, 2011) и книги стихов «Novokain ovo» (Тамбов, 2000) и «Сахар: сладкое стекло» (М.: Русский Гулливер, 2011). Живет в Москве.

 

МОНО-НОВЫЙ-ГОД В МУЛЬТИМЕДИЙНОЙ КВАРТИРЕ

Рассказ

 Шла Саша поссоссэ… – красиво звучит, ведь правда? Или, допустим,  Саша  Поссоссэ – фамилия не хуже де Соссюра или Дос-Пассоса  …И сосала, сучка, – это уже пошлятина из америкосных фильмов, наверное. …И сосала сучку – уже дебильно… Но это ладно, в принципе речь-то не о том идёт.

У меня ничего нету. Я лежу на хлипкой кровати, курю и смотрю в потолок. Рядом находится старый шифоньер с налепленным на него плакатом Мелани Си (или как там её? – не я прилепил, конечно; я только ей свастику на лбу пририсовал). В кровать упирается стол-он-же-комод. Он не очень прочный и пустой. Забыл: в нём, в нижнем отсеке, хранятся пустые бутылки. Между столом и газовой плитой стоит стул, но он почти развалился. Больше ничего нету, если не считать портрета товарища Че на стенке, пустого ведра для воды (кран на улице, и он перемёрз) и помойного ведра, из которого воняет мочевиной (туалет на улице, но там холодно и далеко, и там соседи, и у них сейчас две дочки по пятнадцать лет). Холодно почти как на улице. Но дрожу я в основном не от этого, а от нервов, от злости, от ревности или ещё отчего-то… Сейчас где-то полдвенадцатого, скоро вот так называемый Новый год, а часов нет. За чисто символической фанерной перегородкой у соседей что-то безумно орёт – только не могу сосредоточиться и определить, запись это, радио или телевизор. А то как же я без обращения президента (кстати, никакой иронии не вкладываю в эти слова).

Плохо мне не по-детски. Или наоборот по-детски: взрослый нормальный человек на такое не отважится – уйти от стола, света и тепла, от девушки и друга, тем более, что банкет-то за чей счёт? Кто целый день ходил по рынку, резал салаты и приволок ёлку размером два на два (длина и ширина – не намного преувеличиваю). Я лежу в одежде и ботинках на чистой простыни с рисунком, изображающим кота с кошечкой – они в обнимочку сидят на крыше под луною (не хватает только бутылки «Доктора Дизеля»!), курю восьмую сигарету «лёгкого» «Капитана Блада» (толку никакого и тянется как «Космос»), пью тоже восьмую таблетку глицина, но, естественно, никакого успокоения… На полу стоит срезанная бутылка от кетчупа с бычками, но стряхиваю я на пол около неё – принципиально!! – а бычок тушу, размазывая его об шифоньер. Достаю «Винстон» и курю шестую (что-то по нему я отстаю…). Ещё есть бутылка кока-колы 0,5 (вернее, уже половина). Больше – что называется, шаром покати. Даже спичек осталось всего 7. Зажечь газ – хоп, а его и нету! Хорошо, хоть лампочка горит (правда в глаза, падаль, светит – закрываюсь постоянно ладонью), «А если она потухнет, старая ведь уже» – начинается какая-то измена. Тьфу!

Хочется заплакать, разрыдаться – но не могу. Оказывается, нужны зрители, то есть один, вернее, одна – зрительница. Или взять и всё порасшибать и самому расшибиться. Но тоже как-то не с руки – соседи ведь: с одной стороны две девочки… с родителями, с другой хачи. Только толкнул пяткой стол-комод и плюнул соплями в батарею. А южане вот местные не теряются – у них там какая-то бражжёнка заварилась – их самих шестеро, две русских шалашовки и ещё кто-то – все уже в дуплет в радикальнейший, орут как скоты на разных языках (поселились, кажется, недели две назад вместо супругов-алконавтов, которые вели себя аналогично, но их определённо было меньше), и драка назревает… Бурно обсуждаются такие категории, как «убъю», «зарэжу», «А мнэ чо – мострубыроват, что ле?!» («монстр» какой-то чудится). Вот, кстати, удар – вся конструкция чуть не развалилась, удары по лицу, ругань, женские визги. А вот что-то об пол и вдребезги – причём целая гора какой-то посуды. «Блад, порэзался». «Ой-ой, Артур, иди, иди отсюда…» и т. п. Ещё обсуждается «Сэйчас всэ уходым гулать!». Куда гулять?! А Новый год? Сколько времени – даже часов нет. Уже времени должно быть в аккурат без пяти – без десяти, а никаким телевизором и не пахнет. Или Новый год прошёл давно?! Неужели они не будут встречать – надо ведь выпить, пусть не шампанское, а, так сказать, чеченское – хоть водочки палёненькой… Я понимаю: другая культурная парадигма и всё такое – но Новый-то год у нас все встречают, это основной праздник, это ведь святое, семейное… За две недели, пока я гостил в псевдосемейном гнездовье – в однушке с балконом – привык к хорошему, к роскоши… Блять, каким надо быть ублюдком, чтоб надуплетиться и всё проспать или прозевать! Я подошёл зеркалу (да, кусок зеркала висит на стене – это не такая уж и роскошь!), посмотрел, отвернул кока-колу (крышечка-то со снежинкой внутри – ещё 9 таких, и можно получить – мягкую игрушку!), чокнулся с собою, сказал «Поздравляю» и отпил глоток. Опять взял таблетку под язык и стал курить.

У меня нет квартиры, нет машины, нет денег, нет работы. Ну и х… с ними. Хотя приходишь к кому-нибудь, у кого они есть, и иной раз даже и позавидуешь – вечер, ящичек гасит на всю катушечку, а ты на диванчике семечки лузгаешь в кулёчек. А рядом ещё облако в штанах, бигудях и шлёпанцах – мягкая тёплая жинка или ещё собако, но это уже извращение. Как сказал Шопенгауэр, собак любят те, кто не любит людей… Ни жены, ни девушки, и где друзья мои? Их тоже нет как таковых. Не общаюсь практически ни с кем. Иные дни вообще напрягать голосовые связки не приходится. Всё ведь на деньгах построено – пойдёшь хоть в магазин за чаем, хлебом, спичками и сигаретами или в шинок за самогоном (больше я ничего не покупаю). Товарно-денежные или там сфера услуг. Вы сами попробуйте без денег куда-нибудь сходить, чем-нибудь заняться, с кем-нибудь свести знакомство. Ну, посидите в парке на скамейке – ну полчаса, ну час, ну полтора от силы, потом захочется пива выпить, встанете, плюнете и домой или в ближайшую кафешку. Думаете, бомжам легко живётся? Ну, они-то бутылки собирают… Для них это всё-таки не токмо пропитание, но и занятие, а у меня натура творческая, порывистая, изощрённая – с таким же успехом можно собирать автомашины на конвейере или материал для диссертации в библиотеке в Химках. На это государство и общество работать я не буду и вам не рекомендую. Хотя – к кому я обращаюсь? Давайте, продолжайте. Шов… шоб масть гоон! Вы хоть осознаёте – с профессорской интонацией: «Я понятен, ребята?..» – скоко получают кинозвёзды, суперспортсмены и первопрестольные политики?! Причём это официально и вполне легально. О чём можно ещё говорить – не понимаю. Понимаю, те, кто делает чай, хлеб, спички, сигареты и самогон, – а вот та пидерсия, что сейчас разрывается в теле-радио из-за стены, – она, спрашивается, что производит – культурные ценности?!

(Кстати, появилось – причём, мне так сдаётся, стереоэффект – и у юниц, и у южан одно и то же! Видимо, им только на президента начхать.)

Все говорят: надо стараться – зарабатывать, чтоб жить достойно, корешиться (не имей, а имей), окучивать облака – создавать семью, а то некому будет стакан подать (в смысле с водой), а между делом развлекаться – двигай телом, один раз пока молодой, тот не умеет и рыбку… А смысл (вам знакомо сие слово? я понятен?)?!

Последний месяц пред Н. г. я в порядке эксперимента (вполне серьёзно, то есть искренне и осознанно) жил по-человечески. Думаю: надо новую жизнь и всё такое. Заработал вот трошки грошей, которых вполне хватило на довольно шикарный новогодний банкет (не могу не упомянуть про семь бутылок кагора – и это в дополнение к шампанскому! и это на троих!). Сдружился с приличным другом, не алкашом, и девушка, которую знал раньше, даже от другого ушла (хотя вот всё же алкашка). Купил ёлку – всего за тридцатник, смешно сказать! Сам наряжал как маленький. Теперь вот думаю: что они делают под нею. …И ещё – выпить бы, а бухло у них.

Но вот говорит В. В. Это чудо! Правда «чечены» перебивают его матерными тирадами. Готовлюсь ещё глотнуть колы (мало осталось, а пить охота, а воды нет). Блин, а за старый-то!.. Я к чему: зачем, бишь, всё это, если думать так? Или мне сидеть с ними, пить, улыбаться и думать, что всё как надо, никто никому ничего не обязан, где пойло и улыбки, там и дружеская компания. Вот наверно у них там развеселье сейчас – вот именно сейчас! – вкусили, значит… кровь да плоть Христову, а тут…

Короче, с новым и всё такое, но я совсем ушёл в сторону от первоначального замысла (расстройство всё-таки чудовищное – не знаю, почему я всё так близко к сердцу принимаю). (Под гимн я всегда встаю – очень мало моментов единения в жизни – пусть хоть какой-никакой будет).

«Берлагу» сию я снимаю, конечно. Это самая дешёвая квартира в Тамбове и, возможно, в мире. Я учусь в аспирантуре (гойнг ту би э кендидет оф сайенс – вет из йорз доктор оф философи) и получаю 500 рублей – их-то я и отдаю хозяйке. Объясняю для всемирного торгового сообщества – это где-то 15 долларов. В месяц. По-нашему это 10 пачек чая (150 р.), 10 буханок хлеба (50 р.) и 30 пачек сигарет (по 9-50), останется ещё на спички! Впрочем, на финансы я особо не жалуюсь – сколько их уходит на самогон – бог весть. Если они есть, то пропиваются сразу же и под корень. (Не представляю, куда их ещё можно тратить – книжки, что ль, покупать – на х… они мне сдались: я и сам могу написать, было б желание, да и кто будет читать – куда не глянь, все жрут самогон. На диван и телевизор мне всё равно не хватит, если только лет 15 не пить вообще, а из продуктов потреблять только вышеозначенные чай, хлеб и т. д. Даже на семечки плебейские не хватит – большой кулёк (он и не очень-то уж и большой) – 10 рупей! Кто ж такое выдержит – даже я, наверно, не выдержу! Я и это-то еле выдерживаю…).

Фёдор, с которым я регулярно пью низкокачественный подкрашенный сэм,  как-то, провожая меня домой пьяного, заопасался, как бы я не сделал чего с собой, и пошёл со мной – как бы в гости. Мы взяли полторашку, газировки и пошли пешком (а далеко ведь, глубокая ночь, и мы не очень устойчивы). Увидев квартирку, он зело поразился. Говорит: прикинь, всем теперь буду рассказывать: был у Лёхи, отвисали всю ночь: коньяк, мартини, соки всякие, смотрели DVD – экран в полстены, и там вообще всё наворочено – стереосистема, компы, пульты, синтезаторы, мраморная ванночка и сауна, бля. Короче, отдохнули неплохо. Да, портрет Эрнесто Че Ге – цветной, с какой-то подсветкой, во всю стену! Это он только прикидывается маргиналом, типа я пью самогон, курю вонь в бумажке, и такой весь бедный и безбашенный – на самом деле это мажор и буржуй первостепенный! С роллов на рапанов перебивается! Лицемер (если не сказать по-иному), писатель, который изучает людей как кроликов!

И что самое интересное, слух этот укоренился – на меня посматривают косо, когда спрашиваю рубль на проезд или на запивку, а если даю в долг, никто не отдаёт, хотя суммы по моим меркам немалые. Так мы прозвали моё ветхое жилище «мультимедийной квартирой». И так и прижилось и повелось. Сидим, пьём, а потом встаём и говорим: «Что, пойдём в мультимедиа?» – «Пойдём». А все смотрят и смущённо завидуют. У них не хватит воображения вообразить, что это такое.

Утром нас с Фёдором разбудили стук и грохот. Я называю это ежедневным бесплатным концертом «Айнштюрценда». В семь утра выходят соседи с молотками-киянками и начинают обрабатывать железо, которым они кроют крышу. Я уже привык, а бедный Федя до двенадцати стонал и держался за голову. Потом я вышел за водой, а сосед сказал: не слышал ночью ничего странного? Я говорю: нет, а что, что-нибудь пропало? Наоборот, говорит, лишнее обнаружил и показывает банку от килек в томатном соусе, всю в томатном соусе, сплющенную и в многочисленных дырках, пробитых гвоздём. Не знаю, говорю, не слышал, и боком-боком ухожу, рассматривая свою рубашку, всю в засохшей подливке от кильки.

Прихожу – Фёдор расшторил окно и опять повалился на свою раскладушку, продавленную до земли. Холодно, говорит он (а на улице без преувеличения плюс 37) – здесь перепады температуры, как на Луне. Он вообще весь «в чешуе, как жар горя». Его модный шот напоминает фартук мясника или рыботорговца какого-то. В кильке также стол, стены и зеркало. На столе лежит гвоздь, на полу валяется молоток и ещё одна банка, вскрытая таким же образом… Я начинаю чистить, резать и жарить дубовый кабачок, обретённый «по суседству», порой меня покидают силы и я валюсь на кровать отдохнуть, а Фёдор всё лежит безучастно на расладушке и вяло восклицает нечто восторженно-одобрительное, типа: «Мы же, бля, как ниггеры – целый день ни хрена не делаем, отлёживаемся в трущобах, а ночью пьём и учиняем разбой!».

Тут становится так душно, жарко и смрадно, что я вынужден открыть настежь дверь (прямо в лицо соседу и его артели)… Я уговариваю дядю Фёдора сходить за укропом к соседям с другой стороны (бывшим алкашам) – всё равно не они его сажали, а моя хозяйка. Но он, брутальный Фёдор, стремается даже выйти в сортир, – выхожу самолично, нервно-торопливо рву, захожу с пучком – господи, какой божественный вкус… К чему я всё это рассказываю? Это, в принципе, только начало – могу ещё не то поведать, только всё это очень грустно и уже было. Хочу вот съехать с этой квартиры.

Стены тонкие, перегородки ещё тоньше.  Зашторишь оконце – вообще ничего не видно – темень и хлад. Раскроешь – соседям напротив из своего окна всё видно, а ходишь ведь в трусах – жара невыносимейшая, пот ручьём, дышать нечем. Есть мизерная форточка, и она без сетки – прилетают десятки мух, в том числе и чумовых, а чуть свечереет – комарьё. А если захочешь что-либо пожарить на сковороде (на которой, какую философскую еду ни жарь, всё подгорает) – вообще хоть святых выноси. (Да их и нет – в углу на обоях нарисован крест мелом). Всё мультимедийное пространство – 2, 5 на 2, 5 – «под одну ёлку»! На полу слой земли и песка и тарелки с засохшим слоем земли и песка. Я всё это пытался мыть, но это надо делать довольно часто, а воду где мне брать, и куда грязную девать. В таких условиях приготовление пищи (тех же жареных кабачков или клубней картофеля) занимает часов пять, а это невыносимо, можно крякнуть! Поэтому её лучше упразднить. У меня также есть кружка железная, в которой я кипячу воду и завариваю чай в пакетиках (она от этого почему-то почернела настолько, как будто в ней ежедневно варится чифирь).

Помню, питался две недели одними яйцами – их было как раз 14 штук (даже смешно), привезены из деревни; съесть мне удалось только 11, 12-е было уже неупотребимым. Каждый день я варил и ел по одному яйцу, причём без хлеба и соли (оно, белок, растворяется в организме за шесть минут, и снова хочется есть пуще прежнего!) и шёл пешком (2, 5 км) в центр добывать денег и пропитания – как назло, все две недели была жарища за сорок, а у меня только не очень летние штаны и чёрная рубашка, и ни у кого не было взаймы вообще – даже, б…ь, 30 копеек на спички! Никакой остров Бокас-дель-Торо не нужен – можно и тут отощать и найти изнурение. Я понял на себе, как Лимонов ходил по раскалённым каменным джунглям. Я понял, что такое «Земство обедает» (сидя в углу на земле) и «Дон Хуан отнёс меня в ручей».

Зато вечером, вернее, ночью, становилось прохладно, и ежедневно, по стечению немыслимых планид, откуда ни возьмись (а конкретно - из одного и того же шинка тёти Тани) являлся высококалорийный подколоренный самогон, ко вкусу которого я привык, как к воде. Часа в три или даже на рассвете я шёл домой. С трудом. Раза три меня намеревались избить (вероятно, за наличие бороды), но бог миловал. Я пил воду и ложился спать, все мысли устремляя к еде. Это невыносимо. Когда у меня присутствовала какая-то еда или мусор от неё, стоило только погасить свет и лечь спать, как из дыры за батареей появлялась крыса и начинала распаковывать и пожирать моё добро. Очень матёрая и быстрая. Все попытки изловить её не увенчались успехом. А спать невозможно. Я стал затыкать дыру, сыпал туда битое стекло и т.д. Но крыса активно осваивала новую. Спать вообще невозможно – если только в радикальнейший дуплет. Тогда я решил вообще устранить продукты – тем более, что их и так почти нет, и они пропадают от жары – даже кетчуп залётный и хлеб на второй день уже не годны! Крыса иногда показывалась, лазала по столу, по батарее и даже по мне, но была явно недовольна и впредь стала посещать меня реже. А я? а мне как жить?! Что говорить обо мне – еду я люблю страшною любовью! Однажды Фёдор случайно застал меня за таким неблаговидным занятием, как глотание… хот-догов на улице! – в день две-три штуки – 10 руб. штука, шутка дело! Причём они небольшенькие… в полсосизки. Он сильно плевался и возмущался, грозил диффамацией, доглотал вырванное, и мы тут же поспешили за чемергесом. (Самогон-то он ведь для души, а не в рамках процветающего вокруг чревоугодия.)

Я стал собирать вещи – заворачивать кружку, ложку, вилку и сковороду  в газету «Kunstzeitung», служившую мне разного рода салфетками, тряпками и подстилками. Представляете, название фотовыставки – “Sex & Pornography” – причём это не в подвале, а в приличном месте –  каком-то крупном центре или музее… Хачи, слава богу, ушли гулять. Остался один хат-хач (помню как он со мной знакомился – я протягиваю руку и говорю: «Алексей», а он: «Хачик», я говорю, знаю, что ты хачик, а как зовут-то, а он: «Хачик») и с ним… женщина – отгадайте, что стало происходить. Она стала собираться домой и спрашивать денег на такси, а у него были другие планы… Эта коллизия развивалась часа три – причём она всё говорила: возьми полтинник у соседей, я испугался, выключил свет, застегнул куртку и попытался заснуть. От них светила в глаза полоска света, я встал и закрыл её единственной своей книжкой – учебником английского, который я изредка читаю (язык врага надо знать) и на котором режу кабачки, картофель и т.п. (разделочной доски у меня, конечно, нет).

Извините, позабыл: у меня есть магнитофончик! Я очень люблю слушать музыку (вернее, раньше любил…). Я его нашёл на дороге. Это, наверно, детская игрушка. Длинный прямоугольник, с ручечкой и со сжёванными углами, на который наклеена бумажка с изображением динамиков и панели. Размеры его 5 на 1, 5 см. У меня также лежат на подоконнике три кассеты (обычные), и я их как бы слушаю. Пользуясь терминологией романтической анкеты, это суть три альбома, которые я бы взял на необитаемый остров: Ministry “Psalm 69”, Cannibal Corpse “Vile” и сборник «Г.О.», составленный лично мною. На самом деле, они попали сюда чисто случайно, и я их последний раз слушал уж не помню когда. Однако когда нестерпимо хочется вкусить от музыки или даже приходят мысли потратить самогонные деньги на новые кассеты, я достаю их, три штуки, рассматриваю, сравниваю с магнитофончиком (он, кстати, розового цвета) и тут же убеждаюсь, что as for me that stuff is enough: лучшего нет и не будет.

Опять отвлёкся! От чего?! Магнитофон я, пожалуй, оставлю здесь. Больше вещей нет. Срок истёк. Позвонить хозяйке и заплатить. В тот раз, когда я, увидев её, сразу же наперёд стал оправдываться, предвкушая жалобы от соседей в её обработке (опыт-то уже есть – это уже десятая квартира, в которой я живу за семь лет, так сказать, юбилейная, да и отличились мы несколько: Федя продрал глаза с бодунища, окно зашторено, темь, холод, подумал - часов пять, все спят – «в лом и в падлу до сортира дойтить» – расчехлил, просунул в дырку в двери и давай эффектно-эффективно забруталивать, а было два часа дня… лето… жара… ясно…), говорит: ты ещё прилично себя ведёшь, а вот до тебя жил чувак (или чудак, что ли? – не расслышал…) – выбегает голый вот сюда во двор под грушу, садится на попу (что-что?) или прямо ложится – хоть снег, хоть грязь – и орёт не что-нибудь, а «Люблю яйцы свои!», и так раза четыре в месяц, потом чаще.

Нет, я, конечно, не стал разъяснять, что тоже уже довольно близок к тому: яйцы я тоже весьма ценю, обращаю на них внимание, потому что они иногда болят, да и всегда не в особенно комфортабельных условиях, а иной раз, проходя мимо груши, запнусь, замешкаюсь и скажу полушёпотом: «Ах, кокушки мои…», а один раз присел даже от немощи в кучу листвы (это осенью было; смешного тут ничего не вижу). Я готов и на большее, но по двору иногда снуют две 15-летние дочки, и я не могу испортить им детство и вступление во взрослость. А вот до меня дела нет никому, кроме бумаги. Как будто жизнь моя для того и существует, чтоб ткать из неё рассказы анекдотические! А внутри, естественно, высокий трагизм и/или низкая похоть. Сто раз зарекался ничего больше не писать.

Мне бы только до утра продержаться. Как же трясёт… лицо сводит какая-то судорога… что-то в нём дёргается само собой… Так недалече и до эпилепсии… Только бы до утра, а там я свалю… Но куда?!! Блин, как хочется вернуться – к ним, к ней, к вину и телевизору. Всё готов отдать и всё простить. Невыносимо. Продажность – вот в чём суть. И я, О. Шепелёв,  тоже туда же?! Пусть я безвольная, бесхребетная, мелочная, похотливая и тщеславная тряпка – всё что угодно, но только не это. «Нет! На это я пойтить не могу!». И алкоголь, кстати, спутник продажности: он затуманивает мозг и убаюкивает совесть. Если увижу: при мне кто будет пить – вырву гланды! Бары, клубы, рестораны, номера и тачки-кадиллаки – тяга к красивой жизни, ю ар лаки лайк ниггер ин ЮАР! – хоть что-нибудь перетащить из этого «блистательного» мира в свой дешёвый «плюшевый мирок». Вот стиль женской дружбы. Но может, есть исключения? Лечение? Да, да, влечение… «Синий чулок», что ль (кстати, красиво), или монашенька, или мать-героиня зовёт? Синяя ветка… Тьфу!..

…Выхожу из метро на «Киевской», сажусь на автобус и еду куда-то на самую окраину – наверное, в Баковку, где пару раз тусил (там рядом могила Малевича, вернее, её перепахали, но примерно…). Еду долго, уже смеркается, большинство пассажиров вышло, а я сижу в самом передке и переглядываюсь с водителем – хачиком или чеченцем… И вот я остался совсем один. По радио передают что-то про «Норд-Ост» и терроризм. Он спрашивает у меня, что, мол, я думаю. Я осторожен: говорю, что художник и  политикой не интересуюсь. После неловкой паузы зачем-то добавляю, что хотя я сам и известная личность, а всё равно даже никого не знаю лично, кто связан с большой политикой, за исключением разве что Остера, детского писателя, одного из создателей официального сайта Путина. Резко по тормозам. Вскакивает, подлетает ко мне, цепляет с окна аварийный молоток…

«Как-как фамилия?» – говорит, нависая чёрной щетиной надо мной. – «Ос-стер», – я совсем в непонятках, а он меня саданул молотком по коленной чашечке. «Павтари, сука, как». «Остёр, блять, Григорый Бэнцыоныч!» – ору я и получаю ещё сильнее по коленке. От боли я чуть ли не теряю сознание. Он бьёт меня по щекам. Поедем, говорит, к нам на базу – так как ты писатель, то должен знать правду, чтобы её написать, а по дороге я познакомлю тебя с философией терроризма… Я куда-то проваливаюсь… Кажется, играет «System Of A Down»… Выходим из автобуса в каком-то индустриале, типа Люберец… «Перэходим тепэрь к практыке, – вещает он на ходу, – какой вот, ты думаэшь, телэфон у Путына?» Я пожимаю плечами. Он даёт мне сотовый и говорит: «Набырай одын одыннадцат раз». Я тыкаю, сбиваясь. Мелодичные гудки, скрип и – знакомый голос с самой заштатной интонацией: «Да, слушаю». Я сразу выключил. Он смеётся. Показывает мне полиэтиленовый мешочек с каким-то белым порошком, а сами мы лазаем уже по некоей стройке или заброшенному заводу. Что это? Героин, отвечаю. Смеётся. Бросает мешочек вверх, на какую-то балку, хватает меня за руку,  мы бежим бегом, прыгаем вниз, раздаётся взрыв, достаёт из кармана ещё один, бросает наперёд, тормозим, бежим вспять, взрыв, он кидает ещё, взбегаем по доскам на недостроенную площадку, и он швыряет пакетик прямо под ноги, прыгаем вниз, а высоко…

…Просыпаюсь (на час-другой я всё-таки заснул) – холод невыносимый, жрать охота, а уж пить и подавно (но нечего), зато сердце, мозг и нервы несколько успокоились, как это ни странно (наверно инстинкт самосохранения). Пора, брат, пора… «Некст стоп “Норд-Ост”», крутится у меня в голове, вот как назову рассказ, хотя – хрен с два: больше не литеры! С большим трудом встаю, собираюсь, закуриваю… Опять трясёт… Господи, прошу Тебя, помоги мне, наставь на путь истинный… Встаю на колени на грязный пол перед девушкой – девой… дивой… девкой… – со свастикой во лбу… Она как бы двоится – одна и та же деваха с разными татуировками на одной и той же руке – я использовал это как тест для своих немногочисленных гостей: спрашиваю, как фотографом достигнут данный «мультимедийный» эффект? Фёдор, подумав и один раз ошибившись, всё же угадал, что она всего-навсего стоит у зеркала.

Куда мне идти-то, что делать? Кругом одно и то же. Но первым делом, конечно, свалить отсюда – из этой тюрьмы, из этой одиночки. Я всё более склоняюсь к одиночеству, но всё равно воспринимаю его трагически. Конечно, не без мазохизма… «Самтаймз солитьюд из зе бест сосайети», как сказал Уинстон Черчилль, (кстати, лаурят Нобелевской премии… – по литературе!), но сам он, по свидетельству очевидцев-историков, жрал как… чёрт (когда я месяц пытался работать на радио, дурища-ведущая перед эфиром переспросила, как произносится, «Черчилль» или «Чёрчилль», и я ей, кхе-кхе, подсказал!..), курил сигары и т.д. – и хоть бы хны – здоровье его было железным, психика устойчивой, а жисть длинной, карьера успешной (лаурят та же журналистка-звезда произносит, а когда я заглянул в её бумажку – не поверите! – так и было напечатано: стал лаурятом!), и всему причиной, по словам врачей-микробиологов (как шло в её же всё тексте дальше), особый генный набор, позволяющий себе позволить «излишества всякие нехорошие»!..

Пригласыл… Понятно, что она не поняла. Не поняла, как вообще тут можно сесть, а уж тем более лечь, как тут вооще можно находиться и ваще что-то понимать!

Нет, пить я всё же и сам буду и другим понемножечку поддавать позволю. Пить грешно, не пить – смешно (это я сам придумал – по пьяни конечно)… Революцию можть замутить? Ведь с другой стороны, мультимедиа – это штаб. Мы спонтанно организовали движение «ФАС» (Федя – Алёша – Саша) – «ФАС любит вас!», «ФАС факс аз!» – и уже было начали рисовать листовки… Заседания штаба: утро (то есть полдень), пробуждение, глобально-эпохальное похмелье, я, Санич и Фёдор. Повестка дня всегда одна и та же: 1) обсуждение глобальных вопросов современности, мировой политики («Что-то Америка о…ела совсем – на Саддама залупается», «Ты посмотри на его табло (Буша-мл.) – дебилок, олигофрен туев, лихач-фрикач!», «Арафата пора менять, факен» и т.п.  – причём с таким видом и жаром, как будто мы и решаем келейно все эти проклятые вопросы!); 2) как нам сдать раскладушку на цветмет и сколько она весит (и где потом спать, и что сказать хозяйке) – тут доходило чуть ли не до драки… Впрочем, одна акцыя уж была-была спланирована как надо: налёт на популярное в нашем городе если не буржуазное, то быковское заведение… Фантазия похмельная весьма разгульна по древу обоев и раскладушке, но хоть десятая доля сего в натуре – сплошная опасность: Фёдор и без того недавно провалялся полтора месяца в лицевой хирургии, а Санича с О. Фроловым замесили в честь 7-го ноября прямо на выходе из «рыгаловки», на меня же, бають, в ментуре завели «политическое» досье…

Я закрыл квартиру и вышел за ворота. С какой-то даже надеждой и решимостью вышел! У меня есть три рубля на проезд (в один конец), но куда ехать и на чём? – совсем ещё темно, часов шесть-полседьмого… хочется вернуться туда – пешком бы пошёл, ползком пополз, но нельзя, нельзя, нельзя…

Я иду по середине проезжей части, покрытой льдом и тоненькой плёнкой снега. Всё серое – и не темно, и не светло. Никого нет вообще – конечно, после сочельничка вы проснётесь только часам к 11 или даже к 12, будете пить «Алькозельцер» или водку, потом пить чай с лимоном и конфетами «Ассорти», потом доедать салат оливье и селёдку под шубой… Мне бы сейчас бы всё это… Но это не самоцель – конечно-конечно… А что самоцель…

Рот невольно сводит усмешка – почему-то вспоминается анекдот. Как известно, они, мягко говоря, не очень поощряемы в моих кругах. Кто его мне сообщил, не понимаю, но очевидно, что сочинил его человек остро остроумный, вроде меня. Амвросий Оптинский, старец, наш, кстати, земляк, ведь остроумничал, помогая словом. А мне себе бы хоть помочь, хоть на минуту!

Идут по пустыне трое – три мужика – три дня и три ночи и всё такое. Попался им некий сосуд, они его потеребили, и показался джинн. Надо загадывать желания. Первый сразу загадал 600-й. Второй – лимузин, чтобы круче. А третий и говорит: хочу, чтоб рука вот так вот двигалась – и трепыхнул рукой как в пантомиме. Всё явилось, второе желание. Первый: чтоб в багажнике ещё ящик водки стоял. Второй – два (а на семьсот двадцать пять умножить не судьба? – впрочем, законы жанра таковы). Третий – чтоб и вторая рука тоже также размягчённо двигалась – и шелохнул ею в пластическом жесте – что-то навроде как при «лунной походке». Затем, конечно, третье. Попасть сейчас домой вместе с дарами и чтоб там меня ждали пять тёлок нормальных. А меня – десять! А у меня чтоб и голова так же двигалась. Ну, те очутились, всё как положено. А третий – хоп! – стоит посреди барханов, извивается всячески и говорит: «Блять, опять фигню загадал!». С глубоким философским смыслом анекдотец… Просто угораю! Особо обращает на себя внимание слово опять – то есть уже не первый раз человек делает свой выбор, – по Ницше, «до конца последовательный нигилист»!

Поскользнулся и навернулся – лежу – весело как-то – по небу плывут серые клочки облаков, почему-то вспоминаются слова Летова:

 

А небо всё точно такое же,

как если бы ты не продался…

 

январь 2003

 



Кольцо А
Главная |  О союзе |  Руководство |  Персоналии |  Новости |  Кольцо А |  Молодым авторам |  Открытая трибуна |  Визитная карточка |  Наши книги |  Премии |  Приемная комиссия |  Контакты
Яндекс.Метрика