Ирина МАРУЦЕНКО

 

Родилась в Грозном. В 1991 году вместе с семьей переехала из Чечни в Астраханскую область. Защитила диплом на химическом факультете МГУ в 1999, в 2004 там же получила степень к.х.н. Окончила ВЛК при Литинституте им. Горького в 2010 году. Рассказы публиковались в журналах «Кольцо А», «Москва», «Лампа и дымоход», интернет-журнале «Пролог». Вышли два сборника короткой прозы – в 2010 и в 2012 годах.

 

ДАЧА

Рассказ

 

Люди собирались на дачу.

Тут может возникнуть недопонимание, какие-то даже неверные ассоциации: йогуртовые баночки с рассадой, не забудь полить помидоры, а кабачок-то нынче уродился.

Речь не об этом.

Люди готовились культурно отдохнуть, что опять-таки влечет за собой лишние образы вроде кинопроектора, последней книги Акунина и вай-фая.

Нет!

Правильно так: четыре на четыре (как у джипа, но только по половому признаку), водка, пиво и даже бренди с наклейкой «коньяк». Из нарезок – сырокопченая и просто сыр, из крупного – красное пластиковое ведро шашлыка. В обычной жизни Маша использует ведро для мытья пола, а кого это смущает? То есть пока что смущение может зародиться, пока еще все бутылки плотно закупорены; вот Маша и умолчала о его, ведра, родословной. Расскажет вечером, и тогда-то это будет смешно.

Казалось бы, почему не начать рассказ о даче с самой дачи, с какого-нибудь эффектного выкрика вроде:

– Какая ука выжрала всю водку?!

Это Генкина реплика, он ее всенепременно использует часиков эдак в одиннадцать вечера, когда последняя опустевшая бутылка «Смирнова» будет припрятана под крыльцо. Генку можно понять и простить: его организм изнежен и принимает исключительно спирт с водой в правильном соотношении, а более ничего. «Иначе блюю-с», – застенчиво поясняет Генка. Он еще и питает слабость к словоёрсам.

Но при таком вот начале, при такой вот фразе-вспышке пропадает из виду важная часть, именно что сборы и путь, собственно, к даче. К этому закутку отдохновенья. К этой Мекке пыльного горожанина.

А ведь путь к даче не прост.

Для начала горожанин должен скоординировать свои действия с действиями других горожан; это обязательно, потому что культурный отдых в одиночестве есть банальный алкоголизм. После долгих выяснений, кто едет, и даже уговоров отдельно взятых личностей («вась, ну поедем, а, вась! клёво будет!») следует собрать волю в кулак и подняться с насиженного, мухами засиженного, места. Решить, кто идет за мясом, кто за пивом, кто куда. Из важного: в чем мариновать шашлык – в вине (традиционно), в пиве (вкусно) или в минералке (экономически верно, потому что все равно ее никто не пьет). Из второстепенного: сколько брать хлеба. Из очень важного, но вслух не обсуждаемого: кто с кем. Не в смысле поедет, а в смысле этого. Ну, потом. Ночью.

Кроме того, добираться предстоит долго, по жаре и пробкам, и обязательно же кого-нибудь укачает, скорей всего – красавицу Елис, которая и часу не в силах прожить без всеобщего внимания. Елис она не с рождения, а по воле одного случая. У Генки когда-то была жена, и так уж получилось, что фактически на излете брачных отношений Генка из семьи пошел пить. Жена тут же проявила интерес: давай искать его где возможно для решительного объяснения, и таки нашла на не пойми каком сквоте (пьяного в мясо). Он сидел как бы в одиночестве за столом. Жена возникла в дверях, словно Немезида, и по-божески спросила: «Ну и что это вы, Геннадий Александрович, тут делаете?» А Генка ей в ответ: «Мы ничего, мы так, ели-с». Это он незатейливо надеялся обмануть богиню, сокрыть факт выпивания. И тут жена, теперь бывшая, полумифический теперь уже персонаж, якобы увидела на диване голое женское тело и вроде бы сказала: «Ну ясно. Ну ясно, кого вы тут ели-с. Какую такую Елис». Свершила, как и должно божеству, над телом таинство крещения.

После затяжной дороги только Вован и Толян сохранят бодрость духа, прочие же выкинутся из машин слегка вялые и одуревшие, и Маша, знаток и ценитель прекрасного, скажет: «Господи, хорошо-то как!», и почти одновременно с ней то же самое скажет Людок, у которой с собственными оригинальными мыслями проблемы. Зато Людок хорошо умеет подставляться и подставлять других, вот и на сей раз выдаст:

– Эх, позагорать бы, да купальник не взяла!

– Ой, да, и я забыла, и мы забыли, – подхватят Маша и Таня, злобно зыркая в сторону Людка, а вот Елис, кровожадная охотница, не упустит случая и с радостью вонзит когти в нежную глупую тушку:

– Да что нам купальники, все свои, – после чего скинет рубашку и джинсы и будет рассекать по участку в застиранной тесноватой майке-алкоголичке и простых белых трусах.

Женщина с телом Елис может себе это позволить.

А женщины с телами Маши, Тани и Людка сделают вид, что они как бы по хозяйству. И что путь к сердцу мужчин лежит через красное пластиковое ведро. Это обманет разве только Генку, которому все тетки (за исключением Елис) глубоко до лампочки.

Пару лет назад Елис имела непродолжительные с Генкой отношения, но, что примечательно, многим позже упомянутого случая с женой, жгущей глаголом. В тот как раз раз она лежала на диване безотносительно кого-либо, просто пьяная. В периоды обострений Елис имела загадочную привычку напиваться, а обострения наступали после встреч с Сережей.

Так что, когда Маша и Таня пойдут покурить перед скользким делом нанизывания мяса на шампуры, первая скажет второй:

– Да ладно, не злись на нее. Несчастная любовь, сама понимаешь, не подарок.

Ведь Маша, она же еще и тонкий психолог ко всему прочему. То есть природа ее все-таки уравновесила, как сумела, дала ей взамен изменчивых физических прелестей богатый внутренний мир.

– Да я не злюсь, – ответит Таня и остервенело затянется. – А Людок-то наша, ну ё-моё, ну тупа! Купальник она забыла, а.

Когда тени удлинятся и зальют участок свинцом, первые порции шашлыка будут заботливой рукой Людка выложены на пластиковые тарелочки, и первая потная бутылка водки воцарится посередине косенького дачного стола. Люди соберутся вокруг, заметно на взводе от голода и вечерней свежести: все роли расписаны, воздух трясется от жара костра и нервических выкриков и смеха.

– Эх, а пиво-то я в холодильнике забыла! – это, без сомнения, Людок.

– Ой, да, я тоже пиво, мы тоже пиво, – загалдят Маша и Таня. – Людок, сгоняй, инициатива наказуема.

– Я буду водку, – тихо и твердо скажет Елис, глядя куда-то в направлении Сережи, но все-таки мимо него.

– О, вот это по-нашему, – обрадуются Вован и Толян, потирая руки, – это по-пацански!

– Э, народ, а коньяк мы кому брали?

– Да хэ-зэ. Потом все в дело пойдет.

– Я кроме водки ничего пить не могу, пацаны! Вы ж в курсе!

– Да забей, все нормально.

– Да я заблюю-с тут все!

– Да забей.

– Заткнитесь, – говорит Елис, и если б она была хоть немногим не так красива, это прозвучало бы хамски. Но Елис прекрасна, и все затыкаются. – Мне без разницы, пусть я буду коньяк.

А Сережа добродушно равнодушно усмехается и знать не знает, что глаза у него единого цвета с синеватым дымом, ползущим от огня к Елис. Совершенство Елис не волнует Сережу, ему не интересен и богатый внутренний мир Маши, и кокетство Тани, и даже местечковое чудо – добродетельный вакуум Людка. К женщинам и к мужчинам он относится одинаково радушно, не гнушаясь любых тем: с дамами о краске для волос, с прочими – по обстоятельствам. И это политкорректно, и это грамотно в полузнакомой обстановке, а вот среди друзей как же? Это если вдуматься.

Но люди собирались на дачу не для размышлений.

Поэтому Сережа – душа компании, причем любой произвольно взятой, не только конкретной.

Вместо южного шелкового бархата с россыпью бриллиантов над дачей развернется потертый плюш ночного подмосковного неба, даже и с гламурными реденькими пайетками, которые как бы означают собой звезды. Они функцию звезд тоже худо-бедно выполняют: то есть романтизируют, возвышают человека, во тьме отошедшего к грядкам по малой нужде. Уж как водится.

И Генка, напитавшись скудным, но, поди ж ты, неземным пайеточным сиянием, испытывает прилив альтруизма и говорит безмятежному Сереже, журчащему сбоку:

– Серый, ты, если чего, то… Я, короче, мешать не буду. Я ж знаю – ей до меня до и по. Она в тебя серьезно влипла.

– Ты о ком? – удивляется Сережа, вжикая молнией.

– Да о Елис же.

– А-а. Да ну ее. Она с кем только не спала – мне это надо?

Нет, все-таки далеко подмосковным звездам до оных на южных широтах: хоть и светят из последних сил, а вялое их облагораживающее действие больше смахивает на морок, чем на нечто стоящее. Вот и Генка неаристократично и неторопливо отведет руку для широкого размаха и испортит этой рукой приятное Сережино лицо, а потом пойдет к освещенной беседке кричать фразу про уку и водку, и Сережа тоже пойдет, роняя черную кровь в заросли серых сорняков, и Елис пойдет – даже побежит – за Сережей, и он ей что-то такое скажет, но политкорректно, а она именно от этой политкорректности поломается напрочь и разыщет в прихожей бечевку, и, когда все как-то относительно угомонятся, проскользнет в пустую баню, пряча добытый моток под курткой.

Остановись, мгновение.

Люди выдвинулись бы из города с утра пораньше двумя машинами, мальчики в синей, девочки в красной, что особенно символично в сочетании с красным же пластиковым ведром, в котором мясо. Выдвинулись бы и поехали, но накануне Вовану (хозяину) позвонили соседи с новостью, что дача сгорела. До самого до фундамента – так они сказали – и еще несколько домов тоже, но, слава богу, никто при этом не пострадал.