Анна ВОЛОДИНА

 

Родилась в Москве. Окончила РГГУ по специальности «Теоретическая и прикладная лингвистика», позже получила дополнительное сценарное образование. Пишет прозу и сценарии. Публиковалась в издательстве «АСТ», является автором пьесы «Норманск», поставленной в театральном центре им. Мейерхольда, а также нескольких интерактивных спектаклей в составе групп «Комната 18» и «Лестница в небо». Участник семинара прозы Совещания молодых писателей СПМ 2015 года. 

 

 

КУЗИНА

Рассказ

 

У нас вообще такая семья, у всех с головой не ахти. Но вот эта моя кузина точно самая чокнутая. Я мог бы рассказать десятки историй, подтверждающих это, но расскажу только одну. Только одну.

Она часто ездила на работу на машине. Каждый день одно и то же – выбраться из узких улочек, в сети которых застрял ее дом, проехать по мосту, пересечь весь центр, выехать на шоссе и лететь вперед почти до самой работы, минуя по пути пару тоннелей. Раньше она редко спешила на работу, и если уж не прогуливала ее, то искала новые маршруты или просто в свое удовольствие катила себе по дорогам, наслаждаясь утром. Но в последнее время все переменилось. У меня есть основания полагать, что она влюбилась в своего босса, но даже если и в саму работу, сути дела это не меняет: она стала спешить. Светофоры раздражали, толчея дорогих автомобилей в центре – тем более. Выбравшись на шоссе, она теперь летела по нему каждый день с одинаковой скоростью… Я не буду говорить точно, что это была за скорость, из уважения к закону. Но была она порядочной, и была стабильной.

В первый раз кузина решила, что ей показалось. Во второй – удивилась. На третий день, летя по тоннелю все с той же чрезмерной скоростью, кузина определенно заметила краем глаза, что в стене тоннеля приоткрыта дверь, и за этой дверью – что-то странное.

Вот только не надо сейчас хохотать и прерывать меня. Я же не сказал «другой мир» или что-то в этом духе. Хотя кузина моя, без трепета относясь к чужому мнению, именно эти слова и использовала. Просто, в стене тоннеля была дверь, она была открыта, и за ней не было видно ни встречной полосы тоннеля, ни технологической комнаты, а что-то совершенно неуместное. Что? Кузина не разглядела.

В тот день она слишком торопилась на работу. Но на следующий была так заинтригована, что плюнула на босса и ехала медленнее. Въехав в тоннель, она сбавила скорость. Черепахи позавидовали бы ее неторопливости и невозмутимости под прицелом гудков остальных водителей. Торжественно проползла она мимо странной двери. Дверь была открыта. За ней неслись огни встречных машин. Ничего сверхъестественного.

Между нами, я думаю, что именно в этот день ее начальник обратил-таки на нее внимание. Ну, вы понимаете, о чем я. Кому нужна девчонка, которая летит к вам на всех парах? А опоздавшая и задумчивая – уже куда интереснее.

Эй, дамочка, проявите хоть немного уважения и посидите тихо. Это моя история, и я собираюсь ее рассказать.

У сестренки снова появился повод летать на работу, но про скосить глазом на дверь по дороге она не забывала. Проезжая мимо – быстро, еще быстрее, совсем быстро, а иногда и помедленнее – она заметила закономерность. Дверные галлюцинации приключались с ней на одной вполне определенной скорости. Быстрее, медленнее – и ничего такого особенного, дверь как дверь. Но нормально разглядеть, что там такое, у кузины не выходило. Она, конечно, чокнутая, но не самоубийца, на такой скорости что-то левое разглядывать. Я так считаю, что она не самоубийца. Но любопытно ей было до жути. Поэтому она пошла к нашему младшенькому.

Младшенький – парень рассудительный. Своеобразно рассудительный, конечно, но об этом я как-нибудь в другой раз расскажу. А в тот раз он проявил благоразумие по полной: покрутил пальцем у виска, но согласился помочь.

И вот ночь, шоссе, за рулем младшенький, кузина сзади. Она повторяет, с какой скоростью он должен проехать по тоннелю точно, он грозится сдать ее в психушку и едет, как она просит. Они проезжают мимо двери на точно определенной скорости. Она смотрит во все глаза, сворачивает шею, едва не вываливается из окна. В зеркале заднего вида они встречаются глазами – ее глаза помещаются туда с трудом, каждое размером с колесо и, как он мне потом рассказывал, колесо не фига не от легковушки. «Ты видел? – выдыхает она. – Давай еще раз!». О’кей, младшенький едет на разворот, проезжает по тоннелю в обратную сторону (с другой стороны дверь как дверь, с какой скоростью ни проносись мимо), еще один разворот, и идет на второй заход. Она смотрит, кричит, смеется, хлопает в ладоши, целует его в макушку и велит закладывать следующий круг. Младшенький соглашается, если на этот раз она обойдется без поцелуев.

Короче, этой ночью они проехали по тоннелю в ту сторону двенадцать раз. Двенадцать долбанных раз туда, разворот, обратно, разворот, кузина в экстазе, младшенький уже начал сомневаться, не зря ли пошел у нее на поводу? Видел ли он что-то? Да фиг его знает. Он говорил, что вроде пару раз что-то краем глаза заметил, но мало ли что на такой скорости привидится.

«Ну что? – спросил он после двенадцатого раза. – Еще или по домам?». Она молча смотрела на него. «И что это должно значить? – Как думаешь, а можно туда въехать? Дверь, вроде, широкая, но на такой скорости…».

Младшенький развернулся и молча поехал прочь. Он довез ее до ее дома, убедился, что она поднялась и не собирается возвращаться в тоннель одна, потом наорал на нее и уехал прочь.

А она продолжила ездить на работу. Вскоре на наших городских дорогах произошли некоторые изменения… ну, вы все и так в курсе. После этого те дороги, где раньше было свободно, встали, те, где и раньше были пробки, были и вовсе стерты с навигаторов. Изо дня в день кузина тащилась с другими такими же бедолагами, слегка задыхалась скопившимися в тоннеле угарными газами, не видела в двери ничего особенного. К тому же, ее роман с боссом разгорелся не на шутку, стало не до того.

Роман? Да, настоящий роман, любовная история, сексуальное приключение, хрен знает. Уймите кто-нибудь эту полоумную, мне пофиг и она, и ее озабоченный муженек, я просто хочу рассказать самую главную историю о моей сестре. Я думаю, она была самой главной.

Она мне звонила. Недавно. Рассказала и о своем начальнике, который оказался таким подлецом, и о двери… Она пыталась убедить меня попробовать въехать в ту дверь, раз уж младшенький заартачился. Ты же круто водишь, говорила она, у тебя получится. Нужно всего лишь вовремя крутануть руль.

Я отказался. А она крутанула этот чертов руль. Я думаю, ты видела там что-то необыкновенное, сестренка. И мне плевать, были это галлюцинации, или нет.

 

Родственники смотрят на гроб, кто-то усмехается воспоминаниям. Куда-то за дверь уже вывели жену начальника и, судя по доносящимся оттуда звукам, она уже начала драку с мужем. Я смотрю на кузину. Она лежит среди цветов и – может быть, так неудачно покрасили? да нет, так и должно быть – у нее расслабленный красный рот, как у обиженного наплакавшегося ребенка.

 

Мне плевать, были это галлюцинации, или нет. И тебе тоже было чихать, ты просто не могла ездить мимо и не попробовать. Так бывает, иногда, выбирая путь к чему-то прекрасному, по пути мы врезаемся в стену. Но иногда мы должны думать не о том, что можем впилиться в стену, а о том, что можем проскочить в дверь. Спи спокойно, мы не забудем и все такое.

 

 

МЛАДШЕНЬКИЙ

Рассказ

 

Раз уж я взялся рассказывать про нашу семью, расскажу и про младшенького.

Однажды Папа позвал младшенького и дал ему фотографию. Младшенький у нас парень серьезный. Если Папа хочет, чтобы с кем-нибудь разобрались особенно тщательно, он всегда показывает фотографию именно ему.

Младшенький собрался, как следует, и пошел. Расположился на пригорке в кустах неподалеку от дома человека на фотографии. Постелил коврик, открыл чемоданчик, собрал винтовку, ждет.

Человек на фотографии вообще-то был какой-то политической шишкой. Не то депутат, не то сенатор, кто их там разберет. Но в указанное время в том месте он был местным жителем, отцом семейства, который в определенное время выходил погулять. Младшенький еще уточнил у Папы, не с детьми ли тот ходит гулять. Рядом с детьми младшенький работать не любит, от них вечно хлопот не оберешься. Но если придется рядом с детьми – будет рядом с детьми. Нет, сказал Папа, какие дети, окстись. Все путем.

Путем так путем. Лежит младшенький на коврике, ждет.

Вы не думайте, кстати, я вот говорю младшенький, а на деле это детина хоть куда. Этакий коренастый шкаф с обстоятельностью носорога. И где-то внутри всего этого безупречный механизм рассудительности. По крайней мере, мы все так считали до этого случая.

Так вот, значит, лежит младшенький, ждет. В прицел смотрит. В точно означенное время раздвигаются ворота, и выходит человек с фотографии. Прогуливается. На улице почти никого, только на углу мнется безразличный ко всему наркоман, человек не торопится, все по плану, но в руке у человека поводок, а на поводке – собака. Вот черт, собака, думает младшенький. Так мы не договаривались.

Во-первых, собака может дернуть поводок в самый ответственный момент, и пуля пройдет мимо. Но младшенький не лыком шит, понимает, что это ерундовый пункт, высосанный из пальца. Опасность, что жертва неожиданно дернется, всегда есть. Так на то он и профессионал. Во-вторых, вот застрелит он сейчас человека, человек упадет, а что станет с собакой?

Младшенький поглядел в прицел. Собака была какой-то крупной овчаркой легкомысленного нрава. Она то порывалась куда-то бежать, то принималась прыгать вокруг хозяина, заглядывая ему в глаза и пытаясь выдрать свой поводок. Младшенький отстранился от прицела. Не будет он убивать этого человека. Скажет Папе, мол, непредвиденные обстоятельства, прости. Что за обстоятельства? – поинтересуется Папа. У него была собака, – ответит младшенький. И все будут стоять и смотреть на него, ожидая продолжения. А продолжения не будет, потому что это все. У него есть собака.

Или вот есть еще такая опасность. Он стреляет, собака вырывается и бежит к убийце. Он не успевает уйти, собака вцепляется в него… Опасно. Непрофессионально.

А то, как он сейчас поступает – профессионально? Человек с фотографии почти вышел из зоны комфортного попадания. Еще шаг, и… Младшенький стреляет. Человек падает. Собака стоит и смотрит на хозяина, не замечая, что рука отпустила поводок. Ворота начинают открываться и закрываться – видимо, убитый упал на брелок и зажал кнопку. Под телом уже темно и влажно. Собака трогает носом хозяина и коротко скулит на неслышимой ухом частоте. Наркоша все так же безучастно покачивается на углу.

Что должен сделать младшенький? Правильно, отвернуться, собрать винтовку и исчезнуть. Делает ли он это? Как же. Он спускается с холма и идет к собаке.

 

Ближайшие пару дней в семье только и было разговоров, что о младшеньком. Что это было? Ни у кого нет ответа. Вместо того, чтобы мгновенно исчезнуть с места преступления, он замешкался и вернулся домой с собакой убитого.

С Папой он не встречался, только послал смс: «Все ок». На телефонные звонки не отвечал. К нему в гости без приглашения попробовали заявиться сестры, но он не открыл дверь. На их возмущенные смс ответил, что был у ветеринара.

Казалось, младшенький показал свою неожиданную эксцентричность во всей красе, чего большего можно ждать? Оказалось, что мы ошибались. На следующий день пришло известие: по всему району, где жил убитый, развешаны объявления: «Найдена собака. Хозяевам просьба обращаться…» Внизу каждого объявления был указан телефон младшенького.

Что я могу сказать, мы охренели. Сентиментальный убийца – это клише, но такого можно ожидать. Но чтобы киллер через пару дней после совершенного преступления оклеивал все окрестные заборы своим телефоном?

Если до сих пор сильные мира сего еще могли как-то прикрыть глаза и не обращать внимания на младшенького, то теперь его одновременно призвал и Папа, и полицейские.

– У тебя там как, в котелке что-нибудь вообще варится? – спросил Папа.

Полицейские задали куда больше вопросов.

Откуда у Вас эта собака? – Нашел, идя по тому району.

В каком часу это было? Видели ли Вы что-то странное? Кого Вы встретили? Зачем Вы расклеили объявления? – Младшенький не видел и не слышал ничего, кроме вот этой собаки, ему не хотелось, чтобы она попала под машину, он надеется, что найдется хозяин…

– Хозяин нашелся, – говорит полицейский. – Но для собаки там холодновато. Разве и ее пристрелить…

Младшенький возвращает полицейскому ледяной взгляд и говорит, показывая на наркомана, которого волокут по коридору:

– Вспомнил. Я видел там его.

 

Не уверен точно, но думаю, что того наркомана и посадили за убийство. Младшенький выкрутился. Он продолжает изредка помогать Папе и не строит особых иллюзий относительно своего будущего. Он только надеется, что, когда придет время, кто-нибудь позаботится о его собаке.

 

 

5/2

Рассказ

 

Гулянка уже перевалила за полночь, когда она задала свой чертов вопрос. Конечно, именно выпитое в тот день было виновато в том, что он не смог сконцентрироваться и сразу найти правильный ответ. А потом стало поздно. Катя вдруг встала и вышла из комнаты, и Андрей понял, что она заплакала. Он не пошел за ней. Дурацкая ситуация, надо все хорошенько обдумать.

Андрей перевел взгляд на Карлсона. Карлсон в который раз рассказывал, почему он уволился. Слушатели сочувствовали ему, радовались за него и при каждом новом повороте сюжета дружно пили за свободу выбора и правильные решения. Андрей плеснул себе еще виски и от души сдвинул стакан со стаканами друзей. Выпил, выдохнул и слез с высокого табурета. За спиной осталась стойка, одним росчерком разделившая кухню на две половины, яркие блики бутылок, раскрасневшиеся лица приятелей.

– Да у вас всех по ходу просто пороху не хватает взять и свалить с этой дурацкой работы, – Карлсон каждое слово вбивал в окружающий гам, будто сваи заколачивал.

– Ну, ты, язык-то придержи, – мягко отозвался Иван. Голос такой же внушительный и округлый, как и его хозяин.

– А что, я не прав?

Андрей не стал слушать дальше и вышел из кухни.

В комнате тоже было душно. На диване сидел с гитарой Костя.

– Вот, послушай, – оживился он при виде Андрея и стал наигрывать что-то невнятное.

– Это что?

– Как что! Ты слушай, – Костя снова заиграл. Он странно зажимал струны, так что звук выходил глухой, притопывал ногой, а когда и этого не хватало, начинал мычать, напевая. Андрей вдруг услышал.

– А что… И правда… Пам-ра-па-пам…

– Ну!

– Постой, сюда же и слова… Сейчас… Время замирает у нас в руках, лучше бы вам не знать.

– Бред какой-то.

– Да, постой. Черт, не могу так. Найду Катьку и вернусь. Еще вот так попробуй, ла-ла-лала, наверх увести.

 

Андрей нашел Катю в углу прихожей. В темноте. Она сидела на полу рядом с горой курток и теребила чью-то перчатку. Андрей нашарил выключатель, пощелкал им – никакого эффекта.

– Лампочка перегорела, – сказала она. – Я так испугалась, она вдруг как щелкнет.

Андрей сел рядом с ней.

– Могла позвать меня. Со мной не страшно.

– С тобой еще страшнее.

Андрей хотел не то что-то спросить в ответ, но не успел – он уже забыл свою реплику, а в голове все крутилась Костина мелодия. Катя тоже молчала, прижалась к нему плечом и грустно сопела.

– Вот, слушай, – Андрей попытался напеть. – «Что-то там про время лалайлалам, лучше бы вам не знать».

– Эй, Андрюха! – закричал из кухни Карлсон. – Ты кем работаешь?

– Аккаунт-менеджером.

– Уу.

 

Всей толпой шли по центру переулка. Не верилось, что пусть хотя бы и ночью здесь так пустынно. В тумане вдаль уходила череда оранжевых фонарей, и вот уже полчаса они не встречали ни одного человека.

– Про это тоже нужно написать песню, – Костя толкнул Андрея.

– Мы уже два дня пытаемся написать песню.

Рядом захохотали, громче всех смеялась Катя, и Андрей засмеялся тоже, схватил ее за руку, и они шли и хохотали все вместе – над тем, как кто-то смешно пошутил, о том, какой интересный вон там дом, и потому, что очень хорошо было просто шляться вот так всем вместе.

 

Подъезд. Все уже поднялись наверх, отстали только Катя с Андреем.

– Тише, весь дом разбудишь.

– Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!

 

Снова кухня. Андрей уже давно утратил ощущение времени. Хуже всего было то, что за последние два с половиной дня он так и не сделал ничего из того, что собирался. И еще что-то его мучило, но он никак не мог сообразить, что именно.

– Я тоже уйду с работы, – грустно шептал Карлсону Костя. – Запишем альбом. Вон, с Андрюхой.

– Давай уже допишем ее. Прямо сейчас.

– Нет, завтра.

– Завтра уже понедельник, – и его захлестнуло какое-то бесконечное тупое отчаяние.

 

Андрей проснулся, как всегда, с первым звуком будильника, в 8.30. С первого удара вырубил звонок, со второго вздоха поднялся. Память была забита какой-то невразумительной вчерашней кутерьмой, но привычный, доведенный до автоматизма распорядок подхватил и понес, спасая. Отработанный механизм, выверенные шестеренки. Вода из крана, отражение в зеркале, бритва. Кофе на ходу. Телевизор, новости. Чистая рубашка.

И мелкими порциями всплывали воспоминания. Каша из мелодий, напевающий Костя, ссора с Катей. Виски, какой-то длинный разговор. Катя в его постели.

Андрей удивленно оглянулся на постель. Никакой Кати там не было. Но воспоминания были совершенно определенными – после всего, что они успели наговорить друг другу, они все-таки пришли к нему. И еще до звонка будильника она ушла.

Он пошел на работу.

Офис, первые звонки, коллеги.

Андрей набрал номер. Он точно знал, что нужно делать. Через долгих семь гудков на том конце взяли трубку.

– Да? – её голос был тихим и несчастным.

– Привет. Выходи за меня замуж.

Еще ожидая ответ, крепко прижимая трубку к уху, другой рукой он уже открывал электронный органайзер и вносил соответствующие правки в ближайшие планы. В голове было ясно.

 

 

ПЛАКАЛЬЩИЦЫ

Рассказ

 

У жениха только в середине дня выдалась минутка заглянуть в часть дома, отведенную для его родственниц. Мина пришла за ним. Она уже несколько часов неотступно следовала за братом – ей ужасно нравилось настроение Гая и запах его одеколона.

Мина сразу заметила, что перед их приходом тетушки и кузины горько плакали. Теперь-то все улыбались, глядя на Гая, но и он все понял.

– Вы что это, все оплакивали мой мезальянс? Карла, ты же знаешь, как это выглядит!

– Что ты! – Тетушка Карла рассмеялась. Как будто искренне. – Мы очень счастливы за тебя, дорогой. А оплакивали мы безвременную кончину Мэгги.

Кузина Мэгги состроила такую гримасу, что Мина расхохоталась.

– И когда же ты собираешься нас покинуть? – спросил Гай.

– Через десять лет. Умру быстро, во сне. Сердечный приступ. Но вы не будете слишком об этом переживать – у нас с вами будут ужасные отношения.

Мина не понимала, что происходит. Все тетушки и кузины улыбались, Мэгги говорила легко, но вполне серьезно. А Гай на мгновение помрачнел. Потом подошел к Мэгги, обнял ее и сказал так же – с улыбкой, но всерьез:

– Я, так и быть, готов похоронить тебя через десять лет. Но даже не мечтай, мы не будем ссориться.

– Хорошо. Но отношения все равно будут прохладными. Так твоя жена не будет слишком переживать.

Гай кивнул, а потом взял руку кузины и поцеловал ее. На белой коже остались два красноватых следа от прижатых к коже клыков, знак особой благодарности.

– Да о чем это вы? – не выдержала, наконец, Мина. Ей было неуютно, и самой хотелось заплакать. Но когда ты подросток, только что допущенный во взрослую компанию, приходится держаться.

– Мина, дорогая, ты же уже все должна понимать, – ответила тетушка Карла. – Мы планируем дальнейшую жизнь.

Гай подошел к сестре и обнял ее за плечи (Мина заметила – сегодня он то и дело кого-нибудь обнимал).

– Я женюсь на человеке, Мина. Это старая свадебная традиция – если один из нас женится на человеке, на свадьбе мы придумываем, что будет дальше.

– Для его милой невесты планирование – это решить, что делать на следующей неделе, – пояснила тетя Карла. – Нам же приходится думать о десятилетиях, чтобы не смутить ее. Мэгги умрет через десять лет. Я протяну подольше. Лет через тридцать уеду в Германию, и там мои следы затеряются. Крис разведется с мужем и приедет пожить у Гая лет через пятнадцать-двадцать.

– Да, – подхватила Крис, – проведу у них несколько месяцев. Поддержу, если будут проблемы с детьми...

– Все должно выглядеть естественно, – продолжила Карла. – И всем нам придется рано или поздно уйти из их жизни. Бедная девочка будет стареть, ей незачем задаваться вопросом, почему старые родственницы ее мужа выглядят лучше нее.

– А я? Для меня вы что придумали? – спросила Мина.

– Как ты решишь, так и будет. Но тебе не обязательно так серьезно думать об этом. Ты моложе нее и навсегда останешься моложе. Это притупит ее взгляд.

– Это грустно.

– Что ты, Мина. Это даже весело. Можно придумать любую судьбу, – Гай обвел взглядом родственниц. – Хочешь, придумаем, что тетя Тата станет путешественницей? Она объедет пол земного шара, будет отовсюду присылать нам открытки...

– Вот спасибо, дружочек, – проворчала тетя Тата. Но от предложения не отказалась. Мина хорошо знала тетку – строго нахмуренные брови, а под ними в глазах пляшут веселые огоньки. Наверняка она представляет уже, как погибнет от зубов акул, спасая зазевавшегося аквалангиста.

– Ладно, я еще к вам вернусь, – спохватился Гай. – Мне пора проверить...

– Иди-иди! – кивнула тетя Карла. – И без тебя тут дел невпроворот.

Гай ушел, а Мина осталась. Ей захотелось еще послушать, какая судьба ждет ее родственниц. Точнее – с какой фальшивой судьбой ее бессмертных родственниц будет жить сегодняшняя невеста.

К ее удивлению, как только Гай вышел, женщины перестали улыбаться. Кое-кто из них уже промакивал глаза. Первой не выдержала Крис и зарыдала в голос. Уткнулась в плечо тети Карлы, а та гладила ее по голове и шептала:

– Что тут поделаешь, милая. Его выбор. Пусть и ужасный, ужасный выбор...

Мина вдруг страшно разозлилась. Такой хороший день, такой счастливый Гай, а эти старые кошелки со своими замшелыми представлениями!

– Да вы чего! Прекратите! Чего вы ревете? – она строго посмотрела на тетю Карлу и сказала самым взрослым голосом, каким могла, словами Гая. – Вы знаете, на что это похоже?

Все взгляды впились в нее. Она чувствовала себя неуютно, но расправила плечи и встретила взгляд тети Карлы. Сбоку послышался шепот Крис:

– Ой, бедненькая...

– А ты – знаешь, на что это похоже? – спросила, наконец, тетя Карла. Она не плакала и не улыбалась. Мина неопределенно повела плечом и ответила (в горле вдруг пересохло):

– На предрассудки.

– Ты достаточно взрослая, чтобы отчитывать нас, да?

– Да.

– Тогда я скажу тебе. Это похоже на похороны.

Крис шумно вздохнула, кто-то погладил Мину по голове. Она, не отрываясь, смотрела в темные глаза тети Карлы.

– Мезальянс плох лишь одним – мы разные. Это не предрассудок, это факт. Мы живем вечно, и наше сердце выбирает навсегда. Их жизнь – короткая вспышка, и их вечная любовь не длиннее.

– То есть, после того, как она умрет...

– Он тоже умрет. Довольно быстро. Так бывает всегда.

Мине стало нехорошо. Она уже не была рада, что осталась, и что ее сочли достаточно взрослой.

– А если она... Если несчастье?

– Нет, – голос тети Карлы был, как опора моста. Неколебим и безрадостен. – С ней никогда ничего не случится. Она не попадет в аварию, мы выпьем ее рак, каждый маньяк за ее плечом исчезнет страшно, но бесшумно. Она доживет до преклонных лет и умрет от старости. После этого он не проживет и дня.

Мина стояла, потрясенная. А тетка, помолчав, добавила чуть мягче:

– Так что ты уж постарайся, девочка, влюбиться в кого-нибудь своей крови.