Вячеслав КИЛЕСА

 

Автор книг «Весенний снег», «Провинциальные рассказы», «Истории, рассказанные вчера», «Лестница любви», «Оглянуться, остановиться», «Сид», «Детективное агентство «Аргус», «Юлька в стране Витасофии». Лауреат литературной премии НСПУ им. В. Короленко (2005), Премии Автономной Республики Крым в номинации «Литература. Работы для детей и юношества» (2009). Член Союза писателей Крыма, Союза писателей России, Международного Союза писателей СНГ.

 

 

СУДЬЯ

Рассказ

 

Рабочий день обещал быть особенным, и судья Татьяна Михайловна не торопилась его начать, с интересом представляя, какой оборот может принять то или иное дело. Секретарь Леночка, сообщив, что первые истец и ответчик ждут в коридоре, что-то писала за своим канцелярским столиком, изредка приподнимая голову в ожидании властного кивка хозяйки Фемиды. И он последовал.

Вплывшая в комнату женщина поражала своими размерами, явно несоизмеримыми с длинной и худой фигурой топтавшегося неподалеку от нее мужчины.

– Изложите ваше заявление, истец, – объявив гражданское дело открытым и удостоверив данные сторон, попросила Татьяна Михайловна,

Толстуха, развернув листок с машинописным текстом, начала его читать. Суть иска состояла в следующем: толстуха, именуемая по паспорту Кряквой Инессой Сергеевной, заключила письменный договор с Передерий Иваном Павловичем о том, что он в течение года за солидное вознаграждение ее оплодотворит; в случае неисполнения обязательства ответчик обязался вернуть вознаграждение и уплатить солидный штраф. Свое обязательство, несмотря на удовлетворительные медицинские справки с обеих сторон, Передерий не исполнил, однако положенные по договору деньги возвращать отказался.

– Что скажете, ответчик? – сурово спросила Татьяна Михайловна.

– Я старался, – с опаской поглядывая на толстуху, пробормотал Передерий. – Я не виноват, что вот так вот… Это она виновата… А деньги я потратил. Нет у меня денег.

– Конечно, если каждый день то коньяк, то водку жрать, то деньги быстро исчезнут, – вмешалась толстуха. – Пусть дом продает.

– А мать куда же? Да и мне жить надо, – растеряно посмотрел на судью Передерий.

– Значит, требований истца вы не признаете – подытожила разговор судья.

– Нет, не признаю! – замотал головой Передерий. – Нет у меня денег. И маму мне жалко.

Задав несколько уточняющих вопросов, Татьяна Михайловна велела сторонам выйти в коридор и села писать решение. Конечно, дело гнилое и принимать его к производству не следовало, но деньги от толстухи, переданные через одного из знакомых, были уже получены, и решение практически готово: уменьшив исковое требование на сумму штрафа, суд обязал ответчика выплатить истцу, не исполнившему договорных обязательств, полученные за несделанную работу деньги.

– А как же… – услышав решение, забормотал Передерий. – Где деньги взять? Ведь мама…

– Не «мамкай», скотина – торжествующе сказала толстуха. – Найдет твоя мать, где жить.

Передерий растеряно посмотрел по сторонам и неожиданно заплакал.

– Идите, гражданин, – подтолкнула его в бок Леночка. – Суд окончен. Придете через десять дней за решением.

Увидев, как закрывается дверь за всхлипывающим мужиком, Татьяна Михайловна облегченно вздохнула. Скандалов она не любила, а кассационного обжалования не боялась: не тот это человек, который может куда-то писать. Есть люди, умеющие только страдать, терпеть и плакать, – и именно такую категорию людей предусмотрительная Татьяна Михайловна обычно выбирала в качестве жертв.

– Кто там еще пришел? – спросила судья Леночку.

– А эти… – Леночка посмотрела в свой блокнот. – Жених, от которого невеста сбежала, и невеста.

– Ладно, зови.

Вошел высокий краснощекий парень с насупленной физиономией; рядом семенил, осторожно поддерживая его за локоть, адвокат Кротов – существо настолько мерзкое, что даже неразборчивая в финансовых делах Татьяна Михайловна старалась держаться от него подальше. Позади, на некотором расстоянии от парня, шла молоденькая симпатичная шатенка.

Началось судебное разбирательство, ничего сложного не представлявшее. Парень, он же Тыквин Андрей Петрович, подал в ЗАГС совместно с девицей Костюченко Анной Семеновной заявление о вступлении в брак. В день регистрации брака был заказан обед в ресторане на восемьдесят персон, приглашены из разных мест СНГ родственники и друзья – в основном со стороны жениха, взявшего на себя все предсвадебные расходы, – и вдруг во время брачной церемонии невеста извиняется, говорит, что передумала и, сунув кольцо в руки Тыквину, спокойно уходит. И сейчас бывший жених требует в исковом порядке возместить ему понесенные расходы и причиненный моральный вред.

Выслушав злобную, пронизанную ненавистью к бывшей пассии, речь жениха, и витиеватые аргументы адвокаты, Татьяна Михайловна с интересом спросила: «Как вы объясните свой поступок, Анна Семеновна? И согласны ли с иском Тыквина?»

– Меня родители на эту свадьбу уговорили: потому что богатый, и дом есть, и машина. А я в общежитии живу, а мама с отцом в селе, из нищеты не вылезают. Вот и позарилась, дура несчастная! А как представила всерьез, что мне с ним всю жизнь жить – сразу в петлю захотелось. А деньги за ресторан… Я отдала бы, честное слово, но только где их возьму?! Я в техникуме учусь, стипендии на неделю – больше не хватает, все время подрабатываю.

– Понятно, – кивнула головой Татьяна Михайловна. – Садитесь.

И, повернув голову к Тыквину, спросила:

– Андрей Петрович, а вы, после того, как брачная церемония была сорвана, вместе с кем в ресторан поехали, обед отменять?

Кротов насторожился и хотел что-то сказать, но судья так грозно посмотрела на него, что он решил промолчать.

– С друзьями поехал, родителями, родственниками, – охотно ответил не подозревающий ловушку Тыквин.

– Понятно! – сочувственно кивнула Татьяна Михайловна. – Настроение паршивое было, пришлось грамм по сто выпить.

– Да, конечно, – умиротворенно согласился Тыквин. – Посидели, расслабились, сразу легче стало.

– А закусывали там же, за столиками? – ласково поинтересовалась судья.

– Да, конечно, тем более что все уже стояло: не пропадать же добру, – доверительно объяснил судье Тыквин.

Кротов, бросая на Татьяну Михайловну взгляды исподлобья, угрюмо молчал. Он уже понял, что дело проиграно, но вмешиваться, обрекая себя на войну с судьей, не собирался, – в конце концов, это не последнее его дело у этого судьи, и свое он еще возьмет.

– И сколько, вы говорите, человек приехало вместе с вами в ресторан? – уже суше спросила судья.

– Ну, человек пятнадцать, может, меньше, – ответил начавший настораживаться Тыквин.

– И все, конечно, ели и пили со стола?

– Ну, наверное…

– Тогда на каком основании, истец, вы требуете с ответчицы возместить вам ресторанные расходы?

– Так мы даже четверти не съели, – растеряно пробормотал Тыквин.

– Кто вам мешал: нужно было проворней ложками и вилками работать! А что касается ваших моральных переживаний, то причиной их, как видно из обстоятельств дела, послужило то, что вы не все блюда успели проглотить и не весь коньяк выпить. Но обвинять в этом нужно не ответчицу, а несоответствующие размеры ваших желудков: вот к ним и предъявляйте претензии. А сейчас прошу выйти: суд должен принять решение.

Именно такие дела и создали Татьяне Михайловне репутацию судьи грозной, но справедливой, готовой для благих целей пренебречь юридическими нормами и пострадать в надзорном порядке. Хорошее помнится долго и рассказывается часто, а в плохое не всегда верится, да и забыть его хочется поскорее.

Похвалив себя за то, что отказалась вчера взять у Кротова деньги, Татьяна Михайловна оставила исковые требования Тыквина без удовлетворения и перешла к следующему делу.

Иск подала Семенова Вероника Ивановна, состоявшая в пока еще незарегистрированном браке с Поцелуйко Степаном Тимофеевичем, на бывшую жену нынешнего сожителя Анну Даниловну, поместившую после ухода супруга объявление в ряде газет «Суперсекс. Качество гарантируется» с телефоном и домашним адресом Вероники Ивановны. Количество лиц мужского пола, попавших в сети злокозненной Анны Даниловны, оказалось настолько велико, что Вероника Ивановна была вынуждена поменять номер телефона, а после наезда пьяных армян, пытавшихся забрать ее из дома, начала срочно подыскивать варианты обмена квартир. И, конечно же, она не могла оставить безнаказанной виновницу своих неприятностей, потребовав возместить причиненный ей моральный вред.

– Видите ли, – смущаясь, объясняла Вероника Ивановна судье, получив право на выступление, – я понимаю, что в чем-то виновата перед Анной Даниловной, поскольку забрала у нее мужа – хотя и не хотела этого, он проявил настойчивость. И поступил так не потому, что я нимфоманка, а из-за духовной общности. Поэтому терпела, когда Анна Даниловна на работу звонила, мне и моему начальнику, выдумывая обо мне такое, что и во сне не приснится, или когда на улице скандалы устраивала и побить пыталась. Но и для мести должны быть какие-то правила, какой-то предел. А тут… Я из-за этих телефонных хулиганств спать не могла, тем более звонили в любое время суток, с самыми наглыми предложениями. А эти армяне!.. Они меня за волосы из квартиры тянули, поскольку два литра бензина сожгли, пока на машине меня разыскивали, и я должна была их утраты собой возместить. Хорошо еще, что мужа дома не было, а то они бы его избили.

Татьяна Михайловна невозмутимо слушала истицу, думая, какая умница Анна Даниловна и хорошо все придумала, – сама Татьяна Михайловна, когда пять лет назад такая же стерва увела у нее мужа, так ничего и не предприняла, хотя планы мести строила отчаянные – вплоть до похищения негодницы и продажи в Турцию в нелегальный публичный дом, – но побоялась их осуществить, а Анна Даниловна молодчина, ах, какая молодчина!

– Скажите, истец, а вы знали, что у вашего нынешнего сожителя осталась в семье семилетняя дочь, и уход отца нанес ей такую травму, что она две недели провела в больнице?

Девочка действительно две недели пролежала в больнице с осложнением после простудного заболевания – справку об этом по подсказке судьи принесла Анна Даниловна.

– Знала, конечно, – растеряно ответила Вероника Ивановна. – Но почему «травму»? Девочка хорошо ко мне относится, мы несколько раз ее в школе навещали: к нам домой ее не пускают, хотя муж и просил об этом.

– Не будем спорить с мнением врачей, – веско сказала Татьяна Михайловна и задала следующий вопрос:

– Вы требуете выплатить вам в качестве возмещения причиненного морального вреда три тысячи гривен. А не кажется ли вам, что это непосильная ноша для женщины с ребенком, оставшейся без мужа?

– Но я не настаиваю, пусть будет меньше, – растеряно забормотала Вероника Ивановна, – мне главное, чтобы нас оставили в покое. И потом: муж и квартиру, и машину, и вещи – все Анне Даниловне оставил, только книги забрал.

– Об этом данных в деле нет, – пожала плечами Татьяна Михайловна и предоставила слово ответчику.

Выступать в суде Анна Даниловна не умела – и вместо достойного возражения на исковые претензии Леночка была вынуждена зафиксировать в протоколе поток бранных эпитетов в адрес Вероники Ивановны. Поэтому, прекратив прения, Татьяна Михайловна удалилась для вынесения решения. Раздумья были недолгими: учитывая психологическую травму, нанесенную дочери ответчицы, их трудное материальное положение после ухода кормильца, а также просьбу истицы уменьшить размер исковых требований, Татьяна Михайловна сократила их до минимума, т.е. до трехсот семидесяти гривен. «Поправим немножко протокол – и все будет в норме, – размышляла Татьяна Михайловна, с наслаждением наблюдая, как розовеет лицо истицы, слушающей оглашение решения. – На кассацию ты не решишься: я у тебя надолго отбила охоту в суд обращаться!».

В обеденный перерыв Татьяна Михайловна оставалась в кабинете: квартира находилась далеко, да и ездить туда после ухода мужа не имело смысла. А сын…

Татьяна Михайловна вздохнула. Ее двадцатилетний сын более двух лет сидел на игле, и если бы не старания Татьяны Михайловны, вовсю использовавшей свои должностные и финансовые возможности, уже давно находился бы в местах лишения свободы. И сегодня утром он опять требовал денег на проклятое зелье, и она отдала все, что принесли ей в качестве взяток за последнюю неделю, а сын злился и говорил, что денег мало, поскольку у него появилась подруга, которой тоже нужно колоться, и пусть она пошевеливается и берет с клиентов побольше, иначе он попадется за ограбление какой-нибудь аптеки и тогда обязательно расскажет все, что о ней знает, и ей тоже не миновать тюрьмы.

Тюремного заключения Татьяна Михайловна не боялась. Она уже давно не боялась ничего, потому что не жила, а проживала день за днем на выжженной земле, куда не вмещались ни прошлое, ни будущее. И только сын, этот злобный, опустившийся наркоман, в котором она старалась помнить и видеть кудрявого мальчика, любившего когда-то, придя со школы, целовать ее и говорить, что очень по ней соскучился, еще заставлял своей ему нужностью вставать по утрам и собираться на работу, играя роль слуги закона. А взятки… Кто их сейчас не берет?..

Постучав, в кабинет вошла Леночка.

– Стороны по делу явились, – деловито доложила она. – Будем начинать?

– Зови! – кивнула головой Татьяна Михайловна, раскрывая папку с последним сегодняшним делом. Рита, молоденькая красавица-манекенщица, влюбила в себя пожилого профессора, доктора медицинских наук Стукова Ивана Петровича, начавшего периодически посещать уютную квартирку своей зазнобы. Идиллия продолжалась шесть лет, во время которых Рита, нарушая банальный образ содержанки, родила дочку Настю, настолько усилив привязанность к себе Стукова, что он начал подумывать о разводе с супругой Раисой Васильевной. Но на исходе шестого года иллюзиям профессора был нанесен удар: выяснилось, что, кроме него, квартирку на улице Крылова посещали еще двое мужчин, не подозревавших о существовании соперников. Нелегальная семейная жизнь Ивана Петровича была немедленно прекращена, последствия чего проявились на следующий день: Рита пришла вечером вместе с Настей в дом профессора и объяснила ему и Раисе Васильевне, что кто-то должен взять на себя заботу о материальном благополучии дочери Ивана Петровича, и она не видит никого, кто лучше отца справился бы с этой задачей. К счастью для профессора, Раиса Васильевна давно знала о существовании второй семьи своего мужа, поэтому, спокойно выслушав Риту, взяла Настю за руку и повела ее знакомить с котом Тишкой, предложив несостоявшимся супругам урегулировать наедине финансовые и прочие вопросы. Профессор, кипя гневом и негодуя, объявил, то готов оплатить свою глупость в форме единовременного пособия, но официально регистрироваться отцом ребенка категорически отказывается. Рита согласилась на единовременное пособие, но, получив его, тут же направила в суд исковое требование о признании Ивана Петровича отцом Насти.

– Почему вы так уверены, что именно Стуков является отцом вашего ребенка? – выслушав взаимные обвинения сторон, спросила Татьяна Михайловна. – У вас ведь были и другие мужчины: вы этого не отрицаете.

– Не отрицаю, – с завидным самообладанием сказала истица. – Но в отношениях с ними я соблюдала все меры предосторожности: презервативы, противозачаточные таблетки и прочее – вы, как женщина, прекрасно это знаете.

Татьяна Михайловна давно этого не знала: после ухода мужа она, брезгуя случайными связями, так и не решилась пустить в свою постель и в свое одиночество кого-либо из поклонников.

– А Ивану Петровичу я доверяла: он все-таки жениться обещал, содержал нас, да и любила я его, – веско объясняла Рита. – И дочка его папой зовет.

– Но ответчик в своих возражениях на ваше исковое требование заявляет, что посещал вас как ваш лечащий врач – и не более.

– Если то, что он со мной в постели делал, называется лечением, то тогда все мужчины в стране – лекари. Иван Петрович врет: я даже его родинку в паху могу описать. И потом: за лечение надо платить, а он мне деньги и еду приносил – как пациенту, что ли?! И записки любовные: там все указано.

Записок было много: в них неосмотрительный Иван Петрович, не заставая Риту дома, изливал ливень своих чувств, именуя Риту «звездочкой», а Настю – «лапочкой-дочкой», – и указывал заодно, где он оставляет деньги и продукты. Читая эти записки, Татьяна Михайловна испытывала легкое чувство зависти: даже в апогей их отношений ее бывший муж таких нежных и светлых записок ей не писал.

Выслушав многословные оправдания профессора, Татьяна Михайловна с омерзением отправила его на место – она не любила врунов, – и начала опрос свидетелей.

Квартирная хозяйка, родственники и друзья Риты охотно подтверждали, смакуя подробности, общение профессора с Ритой и Настей как с женой и дочкой, – и только Раиса Васильевна – свидетель со стороны ответчика, – с замкнутым, бесстрастным лицом сухо подтвердила, что была осведомлена о периодических походах своего супруга на улицу Крылова, расценивая их как визиты врача к пациенту, что она знала содержание записок и даже помогала некоторые из них писать, поскольку Иван Петрович убедил ее, что Рита – женщина с суицидными наклонностями и его врачебный долг помочь ей выжить.

То, что говорила Раиса Васильевна, было нелепо, и Татьяна Михайловна заколебалась: не продемонстрировать ли хитрыми вопросами, насколько смешными выглядят слова Раисы Васильевны, но, представив, что чувствует сейчас эта умная, волевая женщина, согласившаяся – то ли из любви к своему медицинскому недоумку, то ли из желания преградить своей позицией поток грязи, выливаемый сейчас на профессорскую семью врагами и недоброжелателями, – занять свидетельское место и произносить явные глупости, разрешила ей вернуться в зал.

Приведенные нарядом милиции, свидетельскую трибуну по очереди заняли два половых соперника Ивана Петровича, смущенно подтвердившие, что они познали интимное счастье с многоуважаемой истицей, но записок ей не писали, продукты не приносили, дочек рожать от себя не требовали, а деньги давали исключительно за доставленное удовольствие.

– Что ж, учитывая неясность вопроса, я выношу определение о назначении генетической экспертизы, – подумав, объявила присутствующим Татьяна Михайловна. – Есть возражения?

Возражений не было. Наблюдая, как расходятся присутствующие, – Раиса Васильевна шла, словно вокруг на расстоянии километра никого не было, – Татьяна Михайловна думала о том, что и в одиночестве есть свои положительные моменты: хотя бы в том, что ничего никогда не случается и сегодняшний день похож на вчерашний.

– Вам письмо в обед принесли: забыла передать, – Леночка положила конверт на стол перед Татьяной Михайловной.

После смерти матери писем Татьяне Михайловне никто не писал: удивленно повертев конверт с обратным ровенским адресом, Татьяна Михайловна с некоторой осторожностью надорвала его и вытащила исписанный с двух сторон листок бумаги.

«Здравствуй, Танечка! С трудом нашел твой адрес. Честно говоря, начал поиск с Арбитражного и Верховного суда Крыма, – был уверен, помня твой правовой талант, что ты где-то там. Жаль, что время и люди тебя недооценили, – но, может быть, ты довольна тем, что имеешь?! В моей нелегкой и не совсем устроенной жизни я всегда помнил о тебе: о твоей принципиальности, честности, бескорыстии, – и, знаешь, эта память помогала мне выстоять и выжить, оставшись тем, кем хотел быть: пусть и в небольших чинах – я всего лишь начальник следственного отдела областной прокуратуры, – но имеющим свое мнение и, надеюсь, уважение коллег и сограждан. Сейчас, после стольких лет, уже можно признаться: тогдашний твой поступок, когда ты, комсорг юридического факультета, в открытую выступила на собрании, потребовав привлечения к ответственности доцента Юлова, нагло бравшего взятки со студентов, – этот поступок перевернул мою жизнь, сделал из тебя – и, насколько я знаю, не только для меня – идеал юриста. Ведь все понимали, чем ты рисковала, и знали, что за твоей спиной, кроме чувства справедливости, нет ничего и никого, и что победила ты почти случайно. Ах, Танечка, Танечка, как сейчас тебе живется? Наверняка трудно, наверняка в конфликтах сначальствах – я ведь знаю нынешнюю судейскую братию, торгующую законом, как своей собственностью, и понимаю, как нелегко тебе с ними бороться!

Впрочем, уверен, я все услышу от тебя лично. Собирается весь наш курс – все-таки двадцать пять лет после окончания Одесского университета! Сбор назначен на 10 августа в 12 часов дня возле бывшего нашего факультета. Приедут почти все – и, конечно, ты тоже, все-таки пять лет была нашим лидером.

До встречи, Танечка! Приезжай обязательно, мы очень тебя ждем. Валерий».

Татьяна Михайловна растеряно опустила письмо на стол, взяла календарь. Встреча через месяц, у нее как раз отпуск. Ах, Валерка, Валерка: такой же романтик, как и тогда… Как интересно будет всех увидеть, поговорить!

– Татьяна Михайловна – ворвался в ее размышления голос Леночки. – Тут Кротов хочет с вами переговорить. Звать?!

Татьяна Михайловна догадывалась о подоплеке адвокатского визита: завтра очень серьезное дело, замешаны богатые люди, и Кротов наверняка выступает их посредником. Можно отхватить приличную сумму, но…

– Гони его в шею: я занята, – весело сказала она Леночке.

– Хорошо, Татьяна Михайловна, – удивленно сказала Лена, пристально посмотрев на судью.

«Знает, зачем пришел Кротов. Все знает. И все, наверное, знают, – подумала Татьяна Михайловна. – Потому и удивляется».

Пора домой, – Леночка, попрощавшись, уже ушла. Татьяна Михайловна начала собираться, но тут зазвенел телефон.

– Слушаю, – сказала Татьяна Михайловна в трубку.

– Алло, мам, это я!

Сынуля объявился. Наверняка что-то случилось: иначе звонить не стал бы.

– Что у тебя? – встревоженно спросила Татьяна Михайловна.

– Плохо! Хана мне.

– Конкретно! – поторопила его Татьяна Михайловна. – Что случилось?.

– Неприятность с одной хатой. В общем, деньги нужны, иначе – камера.

– Что все-таки произошло?

– Ну, если по твоим терминам: разбойное нападение. Нечаянно получилось: подруга предложила залезть в квартиру одного хмыря, у него марафет имеется. Залезли, нашли марафет – и тут нас застукали. Я сгоряча хозяина ножом ударил, а тут его друзья подоспели, хорошо еще, что меня знают. Хозяина перевязали, врача домой к нему вызвали, а мне предложили к двадцати часам деньги принести.

– Сколько?

Сын назвал сумму. Татьяна Михайловна внутренне вздрогнула: таких денег у нее не было.

– Ладно, что-то придумаю. Жди меня дома.

– Только побыстрее. Подруга у них осталась, заложником.

Положив трубку, Татьяна Михайловна обессилено опустилась на стул: где взять деньги? Да, поторопилась она отправить Кротова.

В дверь постучали, и после разрешающего оклика Татьяны Михайловны в кабинет зашел Кротов.

– Я вижу, вы задержались, решил побеспокоить, – вежливо улыбаясь, сказал Кротов. – Разрешите присесть?

– Да, садитесь, – вздохнув, сказала Татьяна Михайловна. – Я сейчас, одну минуту.

Взяв конверт с Валеркиным письмом, она вышла в совещательную комнату и, разорвав письмо на мелкие кусочки, бросила его в мусорную корзину. Она поняла, что никуда не поедет.