Мария АНУФРИЕВА

 

Родилась в 1977 году в г. Петрозаводске. В 2001 г. с отличием окончила факультет журналистики Санкт-Петербургского государственного университета. Стипендиат Правительства РФ за «выдающиеся успехи в обучении». Работает в сфере рекламы.

В 2012, 2013, 2014 гг. участвовала в Совещании молодых писателей при Союзе писателей Москвы (семинары прозы и критики). В 2013 г. закончила курсы «Основы литературного мастерства» (литературная мастерская А. Аствацатурова, СПб.) в рамках государственной программы повышения квалификации Центра дополнительного профессионального образования СПбГУКИ.

Рассказы публиковались в журналах «Дружба народов», «Кольцо А», «Пролог». Роман «Медведь» вышел в издательстве «Время» (2012), роман «Карниз» (полуфинал «Русского Букера» 2014) готовится к выходу в издательстве «АСТ». Участник проекта Thankyou.ru.

 

 

АНВАР, ЮРА, ПАША И ФАРИД

Фарид Нагим, «TANGER». М.: Кислород, 2011

 

Я стояла у стойки с серией «Порочнее, чем «Пятьдесят оттенков серого» и пыталась слиться с серым небом за окнами петербургского Дома Зингера и нарочито неброскими (якобы «сдержанными») серыми обложками книг. Учитывая, что это серия эротической литературы с уклоном в садо-мазохисткие ролевые игры, в сдержанность не верилось.

И мне мимикрия не удавалась. Казалось, каждый посетитель зала «Художественная литература» укоризненно смотрел на меня, особенно те, кто останавливались возле полки «Книги петербургских писателей», стоящей особняком возле кассы, словно в назидание: вот что надо покупать.

И уже не казалось, а отчетливо понималось: не видать мне белого гонорара от издательства за «серый» текст, который я принялась было писать по коллективистскому принципу «джентльмена удачи» Василия Алибабаевича, разбавлявшего бензин ослиной мочой и дерзнувшему на побег, потому что: «Все побежали, и я побежал».

В этом печатном садо-мазо проекте удача была от меня еще дальше, чем прежде, ибо на шестой странице текста главный герой еще ничего не достал из широких штанин, героиня не билась в пятом оргазме. Да что там говорить: герои даже не целовались, а только неловко разминались в диалогах, не решаясь перейти к главному.

Листая книги более смелых авторов и вчитываясь в них по диагонали, вместо вдохновения я получала увесистую фигу, в которую складывались «нефритовые стержни», «влажное естество», «она запрокинула голову и издала стон». Покупать их, чтобы продолжить сеанс насилия над собой дома, не хотелось. Скажу откровенно: жаль денег.

За расположенной прямо на пути покупателей стойкой с литературными порочностями жались бочком стеллажи прочей современной прозы от А до Я. Для очистки совести прошлась мимо, взгляд зацепил пятно крови на белом корешке и незнакомое имя: Фарид Нагим.

 «Будешь читать – залепи глаза скотчем!» - посоветовал слоган на обложке прямо под загадочным названием «Tanger». Маленькое фото автора с сигаретой в зубах – на Цоя похож… И эта картинка на обложке - уходящие вдаль по снегу следы - вызывала ассоциативный ряд: финальные кадры «Иглы», песня «Группа крови», удаляющийся по освещенной фонарями заснеженной аллее последний герой.

Маркетинговый ход ли сработал, или призыв этот как нельзя лучше совпал с моим ощущением  – действительно, есть книги, которые надо читать, залепив глаза скотчем, обмотав голову бинтом, а лучше вообще не читать, даже не брать в руки… А, может быть, те строки, которые я успела ухватить, листая: «Я снова поцеловал ее, а правой рукой расстегивал пальто как-то слишком нагло, все еще боясь своих действий, не веря. Она недовольно и заторможенно мычала и сопротивлялась. Казалось, ей просто тяжело выговаривать слова и двигать руками. Кроме белой мохеровой кофточки, черных узких трусиков и длинных тонких чулок, на ней ничего больше не было. И я представлял себе, как ей задувало снизу ветром и снежинками. Меня обжигала холодная, гладкая и нежная кожа живота, чуть более теплая, и еще более гладкая, нежная и липкая кожица ее ляжек. Я протискивал клин ладони, она сильно стиснула ноги, и я почувствовал эти ее хрящики». Эта сцена показалась мне убедительнее приторной слюнявости, куртуазной надуманности и топорной словесной физиологичности «серой» серии.

Я купила книгу.

 

- Так, сколько сейчас времени? - повествование с первой фразы втягивает нас в водоворот событий. Анвар приезжает в Москву из Алматы, продает в скупку обручальное кольцо и отправляется в знакомую институтскую общагу, где обретается его приятель Юра. Самому Анвару, как мы тут же понимаем, жить негде и, в общем-то, незачем: он расстался с любимой женой и находится в полном душевном раздрае.

Раздрай переносится на страницы книги – в бессмысленное времяпрепровождение с Юрой и еще одним залетным гостем общаги Пашей, которое заканчивается совместным «ширянием». На этой сцене я готова была расстаться с Анваром, Юрой, Пашей и Фаридом Нагимом навсегда.

Но с книгой произошло странное, задержавшее внимание – далее текст был оформлен в таблицу, в трех столбцах которой я запуталась почище, чем в трех соснах. Прочитала по вертикали – не поняла. Принялась читать по горизонтали – тоже не поняла. Зато наткнулась на строки из «Группы крови» - обложка отыгралась, и уяснила, что, будучи наркоманом в завязке, Паша умер, а труп его предстоит вынести в спортивной сумке. Все это я приняла за чистую монету и утвердилась в намерении распрощаться с автором и его героями, но все-таки набрала в поисковике: Фарид Нагим.

Понятно: драматург. То, что нельзя дать читателю в единстве восприятия, как в театре, когда параллельно основному действию идет музыкальный фон и еще сосед жует или чихает, разместил в таблице. Не сработало, но чтение продолжила – через «не хочу», однако частица «не» скоро отпала...

Вот Анвар мается без женщины, вот Анвар мается с женщиной, вот мужская дружба перерастает. Перерастает, в общем. И везде он – живой, свой, неподдельный и совершенно органичный в том, что говорит и делает. Он – не хороший и не плохой, к нему вообще неприменимы эти категории, как неприменимы они по большей части ни к одному живому человеку. Он настоящий.

И описания откровенных сцен, которых в романе много, даны натуралистично, без прикрас, но, как ни странно, не вульгарно. Автор идет по этой тонкой грани как по лезвию ножа, рискуя свалиться… нет, не в «серую» серию (когда он писал текст, Э.Л. Джеймс еще жарила на кухне котлеты и не думала сочинять шедевр для домохозяек). Рискуя изменить самому себе, сфальшивить, а в этом тексте любая неверная нотка не зазвучала – затрубила бы.

Анвар беззащитен, открыт перед читателем – и в этом его сила, убедительность и правда.

Переживая разрыв с женой, тотальное отсутствие женского начала в жизни, он вдруг находит это начало в себе и сначала удивляется, а потом учится жить с ним: «Я увидел ее боковым зрением. Чьи-то женские бровь, глаз, скулы… Челка, серые глаза, некрасивое лицо и стройная фигура. Она в длинном облегающем платье защитного цвета, на ногах высокие ботинки военного образца. Я узнал и понял ее, эта женщина имела прямое отношение ко мне, она была я. Мне показали ее. В душе застыло тяжелое ощущение постыдной родственности и тревожного страха. Ее лицо также блестело в воздухе, но теперь только в моей памяти, а потом я уже сам почувствовал ее большую, упругую, с твердыми сосками грудь, большие бедра, ее по-женски полный зад и то, как напрягается ее клитор в моем члене… Она, родившаяся вместе со мной, теперь выдала и обозначила себя, и во мне поселилось недоуменное и равнодушное знание нашего тайного и вечного сожительства. Это она прорывалась из меня иногда громким женским смехом, которому даже я сам удивлялся. Это она выбирала для меня друзей, и потому я не мог объяснить себе опасной дружбы с некоторыми из них. Они ей, видимо, нравились. Это она задерживала мой взгляд на красивых юношах в транспорте, и мне становилось неловко, и я равнодушно продолжал смотреть сквозь них. Это ей могла быть неприятна Асель и все ее слишком женское. Я поднялся, уже ясно чувствуя и неся ее в себе, она смотрела из моих глаз. Поправила шнурок ботинка и одернула платье».

Речь идет не о смене сексуальных предпочтений героя – это было бы слишком банально. Анвар в своей неизбывной боли и одиночестве ныряет в себя так глубоко, что достает «до самого до донца», которое, если верить тому же Фрейду и ряду его последователей, у человека бисексуально априори.

В романе «Танжер» я увидела абсолютную, предельную обнаженность и искренность героя, которая, безусловно, дается автору предельным напряжением душевных сил и является проявлением высшего мастерства.

Когда «Танжер» был прочитан, стало очевидно, что слова немецкого эксперта по русской литературе Ивонны Гриссел на обложке книги – не рекламный трюк издателя, а реальность: «В нем есть сцены, которые за всю историю литературы впервые описаны русскими словами, читая их… ты забываешь читать – в голове творится нечто сверхъестественное! Я замирала и оглядывалась на людей в метро, я боялась полиции, боялась церкви – так о любви еще никто не писал… Эта книга тотально низложит всю постсоветскую псевдолюбовную псевдолитературу».

Вряд ли «Танжер» низложит псевдолитературу – не только потому, что это чтение не для всех, но и потому что едва ли есть во всем мире текст, способный на такой подвиг. Да и нужен ли он? Свету полагается иметь тень.

Слоган на обложке «Будешь читать – залепи глаза скотчем!» сбылся для меня с точностью до наоборот. Роман Фарида Нагима «разлепил» мне глаза и… развязал руки. Бросив попытки написать «про это» фильдиперсово, я вернулась к брошенному тексту и поставила себя на место Фарида Нагима, а героев – на место Анвара, и попыталась дать тексту хотя бы частичку той внутренней силы и авторской чуткости, которые созидали «Танжер». И сразу стало понятно, как надо писать, в том числе о том, о чем и говорить, может быть, не принято.

Дальше – произошли чудеса, о которых сложно судить с рациональной точки зрения, но ведь литература как раз стоит на грани с иррациональным.

Написанный мной роман попал к известному драматургу Фариду Нагиму, с которым я на тот момент не была знакома. Он прочитал его и сам – первый! – написал мне о том, что прочитанное ему близко. Ну а потом была публикация в журнале, лонг-лист премии «Русский Букер» и договор с крупнейшим издательством. И пускай мой роман не будет стоять на стеллаже лицом к покупателям, как садо-мазо истории эротической серии, зато, заходя в книжный магазин, мне не придется прятать глаза или залеплять их скотчем.