Сергей ПЕТРОВ

 

Родился в 1960 году. Член Московского отделения Союза писателей России. Литературным творчеством занимается с 2011 года. Публиковался в литературных журналах «Юность», «Невский альманах», «Наша молодежь», «День и ночь», «Млечный путь», «Север», «Контрабанда», «Пограничник» и других. Автор исторического детектива «Все когда-нибудь заканчивается». Живёт в Москве. 

 

 

ВЫБОР

Рассказ

 

Места на лавках в АвтоКрАЗе призывникам не хватало: многие сидели прямо на полу. Пахло гарью и бензином.

— Скоро «колорадов» настреляем! — раздался воинственный возглас рыжего узкоплечего парня лет двадцати пяти.

Некоторые улыбнулись, остальные хмуро покосились на выкрикнувшего.

— Кабы сам стрельнуть успел! — донеслось из угла.

— Не понял? — настороженно воскликнул рыжий.

— Привычный к убийству лихоимец, — просипел пожилой новобранец, приглаживая пышную шевелюру.

Петро недовольно смотрел в обшарпанный пол. В мыслях вспоминал, как на днях прятался от призыва. Не утаился, хотя мог.

 

— Тато, беги! Сельский голова с повестками пошел! — несется с улицы, и сорокалетний Петро, с испуга, ныряет прямо из окна в кусты, и, боязливо пригнувшись, скрывается из виду.

А минуту назад сидел и не знал, что делать. Крыша совсем прохудилась, надо забор править, дрова на зиму запасать. На все нужны гроши. А откуда им взяться, если работы нет и не предвидится? Некоторые сельчане доставали гривны «из чулка», брали взаймы и спешили в Польшу. Закупив дешевые товары, продавали их на местных рынках. Говорят, навар хороший. В заначке у него деньжата были, жену уговорит. Попросит взаймы у отца, из отложенных на похороны. В первую очередь, вернет ему. Думы прервал крик сына. Оно и правильно. Вот всучит сейчас голова повестку и никуда не деться, придется идти воевать. Призыв ведь объявили. А голова – Евсеич – у них дотошный и исполнительный. Прошлый раз Ярослава полчаса караулил возле двери в нужник. Ярослав говорит, что мог и дольше сидеть, но больно смрадно пахло из очка, пришлось выйти. Так и получил повестку.

— Не боись, наши отцы и деды тоже воевать ходили! — подшучивал Петро, ехидно кося глазами.

— То отечественная война была с фашистами, а теперь гражданская, — оправдывался Ярослав.

— Какая гражданская, если с русскими воюем?

— С русскими  в своей стране. Лично я  против русских ничего не имею. У меня в родне русские есть и друзей немало.

— Что уже в портки наклал? — подзадоривал Петро.

— Страх есть. Не буду отнекиваться, ибо в людей стрелять неохота, а придется. Раз повестку вручили, надо или идти на фронт и быть патриотом, или сбежать и стать предателем.

—Так и говори, что напужался!

—Не напужался! Вот тебя призовут в армию, тоже заголосишь по иному!

— И не подумаю.

— А посмотрим.

Разругавшись, сельчане разошлись.

Ярослав удалялся степенно, важно впечатывая в землю каждый шаг. В коротких штанах, на шее в такт движению нелепо раскачивается замусоленный шерстяной шарф.

 — Чудной, а рассуждать тоже норовит, — ухмыльнулся Петро.

Вспоминая недавний спор с Ярославом, он дошел до хаты отца. Все равно туда сельский голова не сунется. Отцу без малого 85 лет, уж точно не призывного возраста.

Отец, сидя на стуле, штопал штаны, ловко орудуя иголкой.

— Что запыхавшийся, будто кто гонится за тобой? — сощурился старик.

— От Евсеича бегаю. Хочет повестку всучить на призыв.

—Ты же все Ярослава корил и подсмеивался?

—Да я и сейчас  готов. Но дело есть: решил в Польшу съездить, как и Пантелейчик ездит. Накуплю товару, а тут продам. А то дожил: даже дров не могу закупить, грошей не осталось.

Отец бросил настороженный взгляд и слегка кивнул головой. — Добре.

— В заначке у меня грошей немного, — осторожно начал Петро. — Может, дашь свои, на похороны отложенные? Сразу, как товар сбагрю, тебе первому верну.

Отец вновь сощурил глаза.

 — И не проси, не дам. Все может статься. Вот украдут или потеряешь где. И что? Я в последние годы гривна к гривне на похороны копил и всего лишусь? Не дам, хоть обижайся, хоть плачь. На свои и покупай.

Отец грозно посмотрел и твердо закончил. — Раньше это спекуляцией называли и в тюрьму сажали, а теперь бизнесом кличут.

— Раньше, батько, и статья за тунеядство была. Сейчас любой работе был бы рад, а ее свет с огнем не сыскать. Все верх ногами стало.

— У моего поколения все по уму-разуму было, — ухмыльнулся отец и лукаво добавил. — Это ваше поколение все напортачило.

 Петро спорить не стал, почесал затылок и буркнул.

— А может пойти повоевать за родину? Нечто испужаюсь, как Ярослав?

— А чего же он испужался?

— В людей стрелять.

— Может правильно боится. Убийство – это грех, и негоже его совершать.

— Батько, ты же в Отечественную воевал?

— Было дело. Есть грех. Но тогда немчура моего дядьку застрелила. Всю живность забрали, муку и пшено подчистую выгребли и послали окопы рыть. Пленных хоть кормили. Пусть тухлой баландой, но потчевали. А нам шиш, мол, сами найдете поесть. Племянницу хором снасильничали, от того голуба и померла. Вот и взял грехи на душу: много фрицев поубивал. До смерти в церкви не вымолю их.

Отец бросил странный взгляд на Петра и, продолжая шитье, спросил.

— А тебе, аль жинке, детишкам что плохого сделал, с кем воевать собрался?

— Бог миловал.

— Значит, обиды нет. Выходит, в угоду и защиту власти украинской идешь, видать, много товарищей там у тебя?

— Будто не знаешь, отродясь не было. Из села, сам знаешь, не выезжал почти.

— А раз нет, за что будешь  свою и чужую жизнь губить, чтобы им хорошо жилось? Только если убьют, кто семью кормить будет? Нужен ли твой дитятко  власти?

Петро съежился и   буркнул.

—Я еще воевать не пошел, а ты, тато, сразу хоронишь!

      — Да я не о том. Думаю, что черти в аду сейчас радуются, глядючи как люди друг друга убивают вместо мира. Мириться оно сложнее, конечно, чем воевать.

— Тато, хватит прятаться! — раздался в хате возглас сына. — Бабы Евсеича обступили, чуть до драки не дошло. Твердят, что мужиков своих на войну не пустят. Голова дал деру!

—Это на сегодня. Евсеич дотошный, всех повестками одарит, — рассуждал старик. — А коль повестку всучит, то уже деваться некуда будет: хочешь – не хочешь, а воевать пойдешь.

— Батько, а у нас ведь родня была в России? Они еще на свадьбу Андрия приезжали, — вспомнил Петро.

—Знамо, есть. В самой Москве живут. А что?

—Может, мне туда податься? Грошей подзаработаю. У нас многие москалям хаты ремонтируют. А номер телефона есть?

— Ты сначала воевать с москалями собираешься, а потом в гости едешь! Совсем ума нет. Но в любом случае лучше работать, чем воевать. Телефон дам. Но не удивляйся, если с тобой балакать не станут. Все может быть. В гражданскую так было, в двадцатых годах, когда брат на брата шел. Еще дед твой рассказывал. Много тогда безвинной крови пролилось. Одни ради царя убивали, другие ради Ленина. Как говорят, паны ругаются, на холопах чубы трещат. Страшное время было, как батько говаривал.

На следующий день Петро кричал в трубку телефона.

— Алле, дядя Саша, здравствуйте, это ваш племянник Петро с Житомира.

— Что говорят? — тревожно спросила жена.

— Говорят, приезжай. Сказали, что их сын – Николай – добровольцем воевать к нам на юго-восток едет.

— А вот встретитесь там и что, в него стрелять будешь?

Петро вздохнул.

— Не хотелось бы. Ладно, накрывай на стол, а я включу новости, что там в мире творится.

Не успели сесть за стол, из гостиной раздался крик сына.

— Смотрите, по телеку передают, что в Донецк русская танковая дивизия вошла, а их истребители уже бомбят села.

— Так они скоро до Киева дойдут. А ты, дурень, воевать собрался! — вздохнула жена.

Петро сидел унылый и  растерянно озирался по сторонам, воевать ему уже не хотелось.

За окном раздался шум. Толпа нацгвардейцев шумно направлялась на площадь, зазывая сельчан на митинг. Ради любопытства пошел: хотелось послушать, о чем говорить будут. Сначала стоял в стороне и слушал рассеяно. Но страстные речи и гневные обличения постепенно взволновали, влились и взбунтовали душу, и не успел опомниться, как уже стоял среди толпы и с пеной у рта кричал: «Слава Украине! Кто не скачет, тот москаль!».

Но нацгвардейцы, накричавшись, уехали, и Петро уже понуро шел домой.

— Что на меня нашло? То ли красиво так балакали? То ли дурманом голову окутало, кричал про проклятых москалей и готов был душить их руками, дурь какая-то, — бурчал себе под нос мужчина.

Темнело, воздух наполнился горьким запахом полыни, и тут раздались истошные крики. Петро бросился через кусты и увидел, как двое соседских мальчонок  с криками «вот тебе, колорадо» яростно наносили удары ногами котенку, привязанному к изгороди  георгиевской ленточкой. Котенок жалобно кричал от боли, по его телу растекалась кровь. Два мальчика с любопытством наблюдали за происходящим.

— Что ж вы животину убиваете! — грозно крикнул Петро и с ходу  дал одному мальчишке подзатыльник, а остальные  сами разбежались.

Мужчина взял в охапку пищащего котенка и понес домой. На душе было муторно. Заходя в хату, Петро подумал: «Злоба, как и любовь, сродни  дрожжам: крошечная доля заквашивает все».

Жена заснула сразу, а Петро все ворочался. Тревожные мысли не давали покоя. Тато толково заметил, что голова все равно рано или поздно вручит ему повестку и придется ехать на войну. Он не трус, но брать грех и  убивать живых людей тоже не хотелось. В конце решил собраться и на днях уехать в Москву от греха подальше. С такими мыслями и уснул.

Ранним утром громкий стук в дверь разбудил всех.

— Петро, вставай и повестку получай! — гремел голос Евсеича.

Петров вскочил в одних портках и готов был выпрыгнуть в окно, но увидел ехидную улыбку  помощник головы.

 

 

Машина тряслась, погружаясь в наполненную грязью колею. Все дышало осенней сыростью, деревья, скинув листву, поскрипывали  в ожидании холодов, воздух настороженно дрожал.

—Ладно, если придется просто палить из автомата, — уныло думал Петро. — Нажал на курок и не увидишь, куда попадет автоматная очередь. Но если  рукопашная, то придется ножом  резать, чтобы противник ножками в агонии задергал. Но  человека - это не курицу зарезать?  Животину порой убивать  жалко, особенно если сам вырастил. Тогда свою Нюшку – свинью не  смог зарезать, вспомнил, как чушкой из соски кормил, и рука дрогнула. А тут живой человек. Пусть сепаратист, но непонятно, чем он угрожает родине и мне лично? Только тем, что решил отделиться? Да, батька был прав, до меня не сразу все дошло, как до утки, на третьи сутки.

— Остановись! — заколотил по кабине Петро.

— Что, приспичило? Не успел на фронт попасть, как обделался! — раздались веселые голоса.

— Хватит, навоевался. Пошел до дому! — громко и уверенно воскликнул Петро, спрыгнув вниз. И,  не оборачиваясь, пошел в обратную сторону, спиной ощущая взгляды призывников. Тревожно чавкала грязь, мелкие капли дождя проникали за шиворот, но с  каждым шагом становилось легче на сердце, словно сползала приросшая удушливая маска. Петро понимал, что прощения от власти не будет, и клеймить будет всякий кому не лень, а приговор суда будет суров. Но он продолжал идти и ощущал себя другим человеком. Дышалось полной грудью. Сердце колотилось, и он улыбался по-детски счастливо, а в голове  вертелся отрывок из  песни: «Так будьте здоровы, живите богато,  а мы уезжаем до дому до хаты».

Призывники растерянно наблюдали за ним. Один из них сначала поднял автомат, но потом опустил, словно устыдившись. Они просто смотрели. А Петро просто шел и скоро скрылся из виду.