Леонид МАРТЫНОВ

 

ВОЗДУШНЫЕ ФРЕГАТЫ

Померк багряный свет заката,

Громада туч росла вдали,

Когда воздушные фрегаты

Над самым городом прошли.

 

Сначала шли они как будто

Причудливые облака,

Но вот поворотили круто -

Вела их властная рука.

 

Их паруса поникли в штиле,

Не трепетали вымпела.

Друзья, откуда вы приплыли,

Какая буря принесла?

 

И через рупор отвечали

Мне капитаны с высоты:

- Большие волны их качали

Над этим миром. Веришь ты -

 

Внизу мы видим улиц сети,

И мы беседуем с тобой,

Но в призрачном зеленом свете

Ваш город будто под водой.

 

Пусть наши речи долетают

В твое открытое окно,

Но карты! Карты утверждают,

Что здесь лежит морское дно.

 

Смотри: матрос, лотлинь распутав,

Бросает лот во мрак страны.

Ну да, над нами триста футов

Горько-соленой глубины.

1922

 

НЕЖНОСТЬ

Вы поблекли. Я — странник, коричневый весь.
Нам и встретиться будет теперь неприятно.
Только нежность, когда-то забытая здесь,
Заставляет меня возвратиться обратно.
Я войду, не здороваясь, громко скажу:
— Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!
Не бледнейте, не бойтесь! Ничем не грожу,
Но   прошу   вас:   отдайте   мне   прежнюю   нежность.
Унесу на чердак и поставлю во мрак
Там,   где   мышь   поселилась

             в   дырявом штиблете.
Я старинную нежность снесу на чердак,
Чтоб ее не нашли беспризорные дети.
1924

НОРД-ОСТ

Я, норд-ост, родился в тундре,

Но ее покинул вскоре,

Чтоб иные видеть зори

На далеком Черном море.

 

Выл я в горном коридоре,

На степном ревел просторе,

И теперь, рожденный в тундре,

Я бушую в теплом море.

 

Так, принявши облик бури,

Мы летим. Пора настала,

Чтоб о нас иное море

Днем и ночью грохотало.

1925

 

РЕКА ТИШИНА

— Ты хотел бы вернуться на реку Тишину?

— Я хотел бы. В ночь ледостава.

— Но отыщешь ли лодку хотя бы одну

И возможна ли переправа

Через темную Тишину?

В снежных сумерках, в ночь ледостава,

Не утонешь?

 

— Не утону!

В городе том я знаю дом.

Стоит в окно постучать — выйдут меня встречать.

Знакомая одна. Некрасивая она.

Я ее никогда не любил.

 

— Не лги!

Ты ее любил!

— Нет! Мы не друзья и не враги.

Я ее позабыл.

Ну так вот. Я скажу: хоть и кажется мне.

Что нарушена переправа,

Но хочу еще раз я проплыть по реке Тишине

В снежных сумерках, в ночь ледостава.

 

— Ночь действительно ветреная, сырая.

В эту ночь, трепеща, дотлевают поленья в печах.

Но кого же согреют поленья, в печах догорая?

Я советую вспомнить о более теплых ночах.

— Едем?

— Едем!

 

Из дровяного сарая

Братья ее вынесут лодку на плечах

И опустят на Тишину.

И река Тишина у метели в плену,

И я на спутницу не взгляну,

Я только скажу ей: «Садитесь в корму!»

Она только скажет: «Я плащ возьму.

Сейчас приду...»

 

Плывем во тьму,

Мимо предместья Волчий хвост,

Под Деревянный мост,

Под Оловянный мост,

Под Безымянный мост...

 

Я гребу во тьме,

Женщина сидит в корме,

Кормовое весло у нее в руках.

Но, конечно, не правит — я правлю сам!

Тает снег у нее на щеках,

Липнет к ее волосам.

 

— А как широка река Тишина?

Тебе известна ее ширина?

Правый берег виден едва-едва,—

Неясная цепь огней...

А мы поедем на острова.

Ты знаешь — их два на ней.

А как длинна река Тишина?

Тебе известна ее длина?

 

От полночных низин до полдневных высот

Семь тысяч и восемьсот

Километров — повсюду одна

Глубочайшая Тишина!

 

В снежных сумерках этих

Все глуше уключин скрип.

И замирают в сетях

Безмолвные корчи рыб.

Сходят с барж водоливы,

Едут домой лоцмана.

Незримы и молчаливы

Твои берега, Тишина.

Все медленней серые чайки

Метель отшибают крылом...

 

— Но погоди! Что ты скажешь хозяйке?

— Чайки метель отшибают крылом...

— Нет, погоди! Что ты скажешь хозяйке?

— Не понимаю — какой хозяйке?

— Которая в корме склонилась над веслом.

— О! Я скажу: «Ты молчи, не плачь.

Ты не имеешь на это права

В ночь, когда ветер восточный — трубач —

Трубит долгий сигнал ледостава».

Слушай!

Вот мой ответ —

Реки Тишины нет.

Нарушена тишина.

Это твоя вина.

Нет!

Это счастье твое.

Сам ты нарушил ее,

Ту глубочайшую Тишину,

У которой ты был в плену.

1929

 

МАЙ

Я родился в начале мая,

И прекрасно я понимаю,

Что такое разлив весенний:

Это ветер и гребни в пене,

Это вывернутые коряги

И затопленные овраги

В ночь, когда над стернёй колючей

Подымаются сизые тучи,

Возвращеньем зимы угрожая.

Но и снег в середине мая –

Даже он, говорят, к урожаю!

1930

 

EPMAК

Еще торчит татарская стрела 
В стволе сосны на берегу тобольском, 
Смердят непогребенные тела 
Там, на яру — еще от крови скользком.

— Мы голову Кучуму отсечем!— 
Сказал Ермак. — Сибирь на меч подъемлю! 
Он вынул меч.. И боевым мечом 
Ударил в землю и разрыхлил землю.

Подходит пленник. Он хитер и стар, 
Мурза татарский с жидкими усами. 
— Ермак могилу роет для татар? 
Ермак в ответ: — Ее вы рыли сами!

И засмеялся. Острием меча 
Он продолжает рыть еще упорней. 
Он рушит дерн. И слышно, как, треща, 
Растений диких лопаются корни. 

Земля, на меч налипшая, жирна: 
В ней кровь, в ней пепел от лесных пожаров. 
— Кольцо! Достань-ка горсточку зерна-
Немолотое есть у кашеваров.

...Глядят на атамана казаки 
И пленники — праправнуки Батыя. 
Летят из атамановой руки 
В сырую землю искры золотые.

— Я много ль сеял на своем веку? 
Так думает страны завоеватель. 
Иван Кольцо подходит к Ермаку, 
Его помощник и большой приятель.

Ивану заглянул Ермак в лицо 
И шепчет он — тревогой полон голос: 
— Как думаешь, дружок Иван Кольцо, 
Не вытопчут? Взойдет? Созреет колос?

1930

 

ЭРЦИНСКИЙ ЛЕС

Я не таил от вас

Месторожденья руд.

Пусть ваш ласкает глаз

Рубин, и изумруд,

И матовый топаз,

И золотой янтарь.

Я звал вас много раз

Сюда —

Недавно,

Встарь.

 

Я говорил, что дик

Мой отдаленный край.

Я говорил: «Язык

Деревьев изучай!»

Я звал вас много раз

Сюда,

В Эрцинский лес,

Чьи корни до сердец,

Вершины до небес!

 

Я звал вас много раз

И на степной простор.

Где никогда не гас

Пастушеский костер.

Я звал вас в пыльный рай

Необозримых стад.

Делить все, чем богат,

Я был бы с вами рад.

 

Но посылали вы

Сюда лишь только тех,

Кто с ног до головы

Укутан в темный грех.

Ведь, правда, было так?

Труби, норд-ост, могуч,

Что райских птиц косяк

Летит меж снежных туч.

 

Косяк безгрешных душ

Ему наперерез.

Пути, зима, завьюжь!

В снегах Эрцинский лес.

В снегах Эрцинский лес,

В снегах Эрцинский лес,

Чьи корни до сердец,

Вершины до небес!

1933-1946

 

СЛЕД

А ты?

Входя в дома любые -

И в серые,

И в голубые,

Всходя на лестницы крутые,

В квартиры, светом залитые,

Прислушиваясь к звону клавиш

И на вопрос даря ответ,

Скажи:

Какой ты след оставишь?

След,

Чтобы вытерли паркет

И посмотрели косо вслед,

Или

Незримый прочный след

В чужой душе на много лет?

1945

* * *

Мне кажется, что я воскрес

Я жил. Я звался Геркулес.

Три тысячи пудов я весил

С корнями вырывал я лес.

Рукой тянулся до небес.

Садясь, ломал я спинки кресел.

И умер я... И вот воскрес

Нормальный рост, нормальный вес

Я стал как все. Я добр, я весел.

Я не ломаю спинки кресел...

И все-таки я Геркулес.

1945

 

ВОДА

Вода

Благоволила

Литься!

 

Она

Блистала

Столь чиста,

 

Что - ни напиться,

Ни умыться,

И это было неспроста.

 

Ей

Не хватало

Ивы, тала

И горечи цветущих лоз.

 

Ей

водорослей не хватало

И рыбы, жирной от стрекоз.

 

Ей

Не хватало быть волнистой,

Ей не хватало течь везде.

 

Ей жизни не хватало -

Чистой,

Дистиллированной

Воде!

1946

 

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Ушел он рано вечером,

Сказал:- Не жди. Дела...

Шел первый снег. И улица

Была белым-бела.

 

В киоске он у девушки

Спросил стакан вина.

"Дела...- твердил он мысленно,-

И не моя вина".

 

Но позвонил он с площади:

-Ты спишь?

-Нет, я не сплю.

-Не спишь? А что ты делаешь?-

Ответила:

-Люблю!

 

...Вернулся поздно утром он,

В двенадцатом часу,

И озирался в комнате,

Как будто бы в лесу.

В лесу, где ветви черные

И черные стволы,

И все портьеры черные

И серые углы,

И кресла чернобурые,

Толпясь, молчат вокруг...

 

Она склонила голову,

И он увидел вдруг:

Быть может, и сама еще

Она не хочет знать,

Откуда в теплом золоте

Взялась такая прядь!

 

Он тронул это милое

Теперь ему навек

И понял,

Чьим он золотом

Платил за свой ночлег.

 

Она спросила:

-Что это?

Сказал он:

-Первый снег!

1946

 

БОГАТЫЙ НИЩИЙ

От города не отгороженное

Пространство есть. Я вижу, там

Богатый нищий жрет мороженое

За килограммом килограмм.

 

На нем бостон, перчатки кожаные

И замшевые сапоги.

Богатый нищий жрет мороженое...

Пусть жрет, пусть лопнет! Мы - враги!

1949

 

* * *

И вскользь мне бросила змея:

У каждого судьба своя!

Но я-то знал, что так нельзя -

Жить извиваясь и скользя.

1949

 

ЛИСТЬЯ

Они
Лежали
На панели.

И вдруг
Они осатанели
И, изменив свою окраску,
Пустились в пляску, колдовские.

Я закричал:
- Вы кто такие?

- Мы - листья,
Листья, листья, листья! -
Они в ответ зашелестели,-

Мечтали мы о пейзажисте,
Но, руки, что держали кисти,
Нас полюбить не захотели,
Мы улетели,
Улетели!

1951

 

* * *

Примерзло яблоко

К поверхности лотка,

В киосках не осталось ни цветка,

Объявлено открытие катка,

У лыжной базы — снега по колено,

Несутся снеговые облака,

В печи трещит еловое полено...

 

Всё это значит, что весна близка!

1952

 

ПТИЦЫ

А птицей стать я не хотел бы,

Быть соловьем я не желаю.

 

Сама подумай,—

Прилетел бы,

На подоконник сел бы с краю,

И ты б сказала:

«Что за птица

На подоконнике томится,

Стучит в стекло летучим телом?»

 

А я в стремленье неумелом

Царапал перьями стекло бы.

К чему всё это привело бы?

Ты форточку бы приоткрыла,

Влетел бы я. Как это мило!

В твою ладонь упал бессильно.

Ты к черту выгнала бы кошку,

Подумала,

Поймала мошку,

Схватила булочную крошку

И в клюв мне всунула насильно,

И досыта бы накормила,

И, повторив:

«Как это мило!» —

Поцеловала бы губами.

 

Так мы становимся рабами.

...Я никогда не буду птицей!

1952

 

* * *

Я опять тебя обидел —

Понимаю, сознаю,

Я опять тебя обидел

За доверчивость твою.

 

Вновь невольно сделал больно

Я тебе. А почему?

Я сказал тебе: «Довольно

Верить на слово всему!

 

На свою ты мерку меришь

И всему, что ни скажи,

Веришь, веришь, веришь, веришь...

Лгут и жены и мужи!

 

Докажу, что лгут и дети,

И не верь им ни на грош,

Ибо властвуют на свете

Лицемерие и ложь».

 

«Да?» — сказала ты, тоскуя.

«Нет!— ответил я, ликуя.—

Есть на свете добрый люд —

Очень многие не лгут...

Почему ж ты даже тут

Истины не разгадала?»

 

Так кричал я.

Ты страдала.

1952

 

* * *

Звонят в Елоховском соборе.

И это значит — понимай,

Что вслед за пасхой очень вскоре

Придет весенний праздник Май.

 

А эта девочка на рынке

Торгует птичками. Блестят

Очаровательные спинки

Кустарно сделанных утят.

 

«Ответь, какой ты воск топила?»

— «Я в нефтелавочку зашла,

Свечей церковных накупила

И на утят перелила».

 

Ведь вот судьба твоя, художник!

Таков блаженный твой удел,

Наивный основоположник

Новейших форм старинных тел.

 

Творим мы из чего-то что-то,

А что творим мы из чего —

Не ваша, умники, забота,

И в том — искусства торжество!

1954

 

ЭХО

Что такое случилось со мною?

Говорю я с тобой одною,

А слова мои почему-то

Повторяются за стеною,

И звучат они в ту же минуту

В ближних рощах и дальних пущах,

В близлежащих людских жилищах

И на всяческих пепелищах,

И повсюду среди живущих.

Знаешь, в сущности, это не плохо!

Расстояние не помеха

Ни для смеха и ни для вздоха.

Удивительно мощное эхо.

Очевидно, такая эпоха!

1955

 

* * *

- Будьте

Любезны,

Будьте железны! -

Вашу покорную просьбу я слышу.-

Будьте железны,

Будьте полезны

Тем, кто стремится укрыться под крышу.

Быть из металла!

Но, может быть, проще

Для укрепления внутренней мощи

Быть деревянным коньком над строеньем

Около рощи

В цветенье

Весеннем?

А! Говорите вы праздные вещи!

Сделаться ветром, ревущим зловеще,

Но разгоняющим все ваши тучи,-

Ведь ничего не придумаешь лучше!

Нет!

И такого не дам я ответа,

Ибо, смотрите, простая ракета

Мчится почти что со скоростью звука,

Но ведь и это

Нехитрая штука.

Это

Почти неподвижности мука -

Мчаться куда-то со скоростью звука,

Зная прекрасно, что есть уже где-то

Некто,

Летящий

Со скоростью

Света!

1957

 

* * *

Отмечали

Вы, схоласты,

Птолемея

Юбилей.

 

Но дошла к вам

Лет так за сто

Весть, что прав был

Галилей.

 

Но

Плечами вы пожали:

Мол, отрекся

Галилей!

 

Отмечать

Вы продолжали

Птолемея

Юбилей.

1960

 

ДИАЛЕКТИКА ПОЛЕТА

Диалектика полета!

Вот она:

Ведь не крылатый кто-то,

Черт возьми, а именно бескрылый

По сравненью даже с дрозофилой,

Трепетный носитель хромосом

В небесах несется, невесом!

1966

 

* * *

Он залатан,

Мой косматый парус,

Но исправно служит кораблю.

Я тебя люблю.

При чем тут старость,

Если я тебя люблю!

 

Может быть,

Обоим и осталось

В самом деле только это нам,—

Я тебя люблю, чтоб волновалось

Море, тихое по временам.

 

И на небе тучи,

И скрипучи

Снасти.

Но хозяйка кораблю —

Только ты.

И ничего нет лучше

Этого, что я тебя люблю!

1967

 

* * *

Устав

От дрязг

Стальных колес

И рева сопл с небес,

Я радовался:

Удалось

Уединиться в лес.

 

Но столь роскошно торжество

Безмолвия в лесу,

Что показалось мне:

Его

Я не перенесу!

1967

 

СУДЬБА

Я о тебе

Гораздо больше знаю,

Чем о себе ты ведаешь сама,

О милая обыденность земная,

Стучащаяся пальчиком в дома.

И о земле не меньше мне известно,

Чем знает о себе сама земля -

Не я ли сам, пришлец из звездной бездны,

На ней возделал хлебные поля.

Да и о небе знаю я побольше,

Чем это небо знает о себе,

И потому-то не могу я дольше

Ждать и гадать о собственной судьбе.

О ты судьба моя, ничья иная,

Я о тебе гораздо больше знаю,

Чем о себе ты ведаешь сама!

1970

 

* * *

Со смерти

Все и начинается,

И выясняется тогда,

Кто дружен с кем,

Кто с кем не знается

И кем земля твоя горда.

И все яснее освещается,

Кто - прав, кто - прах,

Кто - раб, кто - знать...

А если смертью все кончается,

То нечего и начинать!

1971

 

 ЧЕСТЬ

Лет через сто,

А то и через двести,

А то из через тысячу почти,

Поэты, не пропавшие без вести,

Вновь удостоимся  мы быть в чести.

 

Нас воскресят, изучат, истолкуют,

Порой анахронизмами греша…

Но что-то не особенно ликует

От этого бессмертная душа.

 

И мы не лопнем от восторга, ибо

Нас разглядеть и опыт наш учесть

И раньше, разумеется, могли бы!

Но вообще –

Благодарим за честь!

1974

 

*    *   *

 Демоны!

А из чего они сделаны?

Не из того ли самого теста,

Что и мы,

Но только что –

Из протеста!

1975

 

ВОЛЬТЕРОВСКИЕ КРЕСЛА 

Передо мною

Прошлое воскресло,

Но я не летописец и не мних,

А вижу я вольтеровские кресла

И вольтерьянцев, восседавших в них,

И якобинцам было в них не тесно,

И вижу футуристов молодых,

А вслед за этим, бог мой, всем известно,

Что было с петрашевцами!

Затих

Звон кандалов, но в стародавних креслах

Всё вновь за неслухом гнездится неслух,

Чтоб,  не Вольтера взяв в учителя,

Но, долю с патриархами деля,

И бесов бездн, и ангелов небесных

Ты порождала,

Русская земля!

1975