Аракси МУРАДОВА

 

Родилась 27.09.1995 года в Москве. Студентка факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова. Литературную деятельность начала в 2009 году, придя в студию «Жизальмо» под руководством Татьяны Михайловны Громан-Котеневой при РГДБ. Печаталась в литературных журналах «Союз писателей», «Бег», поэтических сборниках «Муза», «Жизальмо», «Литературные встречи», лауреат конкурсов «Очарованный странник», «Волшебное слово», «Творчество юных XXI веку», «Открытый турнир поэтов-2013». 

 

 

«ТЫ ИДЕШЬ ПО ТАЛЫМ ОСКОЛКАМ ЛЬДА…»

 

 

* * *

О своды графина щебечет уют воды,
Асфальтово-твердый лед рассекает влагу.

У дочери аллергия на слово «Ладно»,

Апрель прорастает вербным живьем в сады.

И кажется, что верны лишь самим себе
Такие вот весны в донце пустой террасы,
И было бы что-то над сердцевиной властно,
Когда ускоряешь шаг, задыхаясь в гласных,
От «а» остается выдох в нещадный бег.
И эта весна – угнаться б за ней, успеть,
Проникнуть в такую тайну, когда зачаток,
Коричневых катышков дернет, спеша, плечами,
Распуститься в лист - прохладу живой печали,
Потянется, свет рождением перепев.
Мы – жители поднебесной глухой страны,
Заводим часы, остаточность мига помня,
А почка вздыхает и рвется, круша опору,
Рождая зеленых пасынков миру в помощь,

В цветении вишен трепетной седины.
В саду брезжат блики лезвий живых лучей,
Устало тревожащих швы на коре неровной.
И мягкая зелень врезается в неба кровлю,
Теряя свою «ничейность».

 

* * *

Пока ты рос сквозь листы и рифмы,
Меня распяли за зной и шепот.
Всё было сразу – в хакасской Шоре

У азиатов, и мир был рифом,
К которому простираешь что-то.
А это что-то - не шорох пальцев
По крою мятых рубах и юбок.
Ты грезил теплым вином и югом,

Боялся на'долго расставаться.
Учился психиатрии Юнга..
Как будто всё не бывает важно,
Когда однажды хоть кто-то скажет,
О том, что ягод шиповник не дал, -
Замерз под небом.
И ты выходишь в садовый иней,
Черемух ласку, - гордиться б ими,
К кусту пробравшись щекочешь сине-
Зелено имя.
Пока ты рос, он ронял на землю
Пустые ягодины и зелень,
Их пряча в травном прохладном хмеле,
И хороня.
И так, вонзая лопату в почву,
Клянешься, свой изменяя почерк,
Что всё живое приходит к точке
Сквозь мир звеня.

 

* * *

В этом вакууме из стихов и книг
Остается прореха для нас одних,
Ты руками по ней безыдейно шаришь,
Открывая люк в поднебесный дом,
Где растет сквозь легкие первый вдох,
Где недвижим пес под луной седой,
Нераскрашенной мира карандашами.

Ты идешь по талым осколкам льда,
Непривычна для себя, не горда,
Говоришь о том, что всё дело в шаге.
А над головою – неспешный бег,
Он щекочет обмороком побед,
Отрезвляет и тормошит в тебе
То, что кто-то просто не разглашает.

Мимо льются неспешно годы и облака,
Чешуя прохладна, легка, тонка,
И беззвучьем мир в себе перерезав,
Ты хватаешь воздух, пускаешь пар,
И молчание в глубину запав,
Остается на гладкости поплавка,

Обретавшего перезвон железа.

И вот так, замолчав, поминаешь звук,
Жизнь бросая в умершую траву,
И схватившись ртом за прозрачность лески,
Тянешь вниз, а она тебя ждет в верхах,
Дернув тельцем обманчивым поплавка,

И не вырваться, не спастись никак.
Из обители поднебесной.

Голоса пропадают с тугим рывком,
Отдаешь себя на чужой прокорм,
И забвением пиршество успокоив,
Блещешь тало под куполом бытия,
Потерявшись в каких-то иных краях,
Жизнь озвучив, теряя мирское «я»,
Обретая «я» не мирское.

 

* * *

За неимением чьей-то ловкости, 
Я тебе часто дышу в затылок. 
Станут распятыми запятыми, 
В чьих-то ладонях, дрожа, застынут 
Ландышей трепетные головки. 

Наше невыдуманное счастье 
Кажется дико опустошенным. 
Где-то коснется ненужный шепот 
Борозд упрямого капюшона. 
Кажется, мы к этому причастны. 

Я существую, ты существуешь, 
В наших ладонях мир сопричастен 
Слуху, дыханию, деепричастьям, 
Точке, согласной, стылому чаю. 
Мир повествуем, 
Мир изувечен, кажется током 
Каждое слово через гортани 
Хочешь, мы станем облачной тайной, 
Хочешь – восстанем? Хочешь – растаем? 
Тонко и томно. 

Я опускаю руку в карман, 
Там, между пуговиц от одежды, 
Мелких монет, Твоего письма. 
Чувствую, –что по ладоням нежность. 
Точно внезапный сырой подснежник - 
Бросилась в вечный март.

 

* * *

Говорят, что все птицы умерли и померкли,
А тебя птичницу странную – на голгофу.
Мы сегодня выдумали новый размер метра-
Голос.

Голоса наши где-то в районе лестницы.
Девочка без волос подает стул.
Улыбается, будто ей бесконечно верится,
что они прорастут.

Рот улыбчивый свой леденец ворочает,
Превращаясь в смешной, но живой транзистор.
Говорит: очень сильно арбузов хочется…
чтоб грузинских.

И такие арбузы ты ищешь, уже спеша,
Промолчав, что теперь везде набивают цену.
Ради этого безволосого малыша.
И неважной цели.

Прячешь в тело арбуза лезвие,
Мы отрезаны друг од друга отрезаны.
По слогам, как по странной линии среза.
Голоса из железа.

У арбузной мякоти выемки пятятся
за покатые спины черных семян.
В её ситцевом, неживом платьице
что-то вечное от себя.

Корка хрустнет под лезвием перекатным.
И по пальцам, обмякшим в пространстве дома,
Красным соком стекает и метит пятнами
На поддон.

Через три месяца, ты берешь её на руки,
Остывавшую в этих руках твоих.
И глаза закрытые небо сдавливают,
То, которое сотворил.
Безволосое темя такое гладкое,
Точно корки арбузной тугая прыть.
Она так любила с большую ягодой
Говорить.

Ускользает мгновение сахар стелется
В запахе тбилисской сухой травы
и арбузными пальцами трогаешь это темечко
Чтобы сладко пахло от головы.