Елена САФРОНОВА

 

Прозаик, литературный критик-публицист. Постоянный автор литературных журналов «Знамя», «Октябрь», «Урал», «Бельские просторы» и других. Редактор рубрики «Проза, критика, публицистика» журнала «Кольцо «А». Автор романа «Жители ноосферы» (М., Время, 2014)

Лауреат Астафьевской премии в номинации «Критика и другие жанры» 2006 года, премии журнала «Урал» в номинации «Критика» 2006 года, премии журнала СП Москвы «Кольцо А», премии Союза писателей Москвы «Венец» за 2013 год.  

Член Русского ПЕН-центра, Союза писателей Москвы.   

 

 

 К СОНЕТАМ, КАК К ИСТОКАМ

О новой книге Кирилла Ковальджи

 

Кирилл Ковальджи. Сонеты. – М.: Союз писателей Москвы, 2014. – 32 с. (Библиотечка поэзии СПМ)

 

Новая поэтическая книга Кирилла Ковальджи, «Сонеты», импонирует мне больше всего стихотворением «Поэт о любви к критикам» (с эпиграфом из Андрея Вознесенского «Люблю я критиков моих»). В этом сонете Кирилл Ковальджи обращается как будто персонально ко мне. В двух моих ипостасях – критической:

 

Как не любить мне критиков моих?

Пускай сосу таблетку валидола,

Но не прожить и дня без их укола –

Как жеребец, от шпор взовьется стих…

 

И гендерной:

 

Лишь только женщина имеет право

Сказать, что стихотворчество – забава,

Лауреатство – дым и ерунда.

 

Конечно, автор имеет в виду не женщину-критика, а женщину-спутницу, женщину-возлюбленную… Хотя он выше признаётся в любви к своим критикам, и потому женщина-критик вполне может быть «возлюбленной» - в общечеловеческом и культурном плане.

Вообще отношение Кирилла Ковальджи к критикам – отношение мудрого поэта:

 

А залпы прочих критиков – приправа,

С их перчиком ещё острее слава.

Я прав! А паразиты – никогда!

 

Думаю, «паразитами» в этом раскладе предстают, как и в «первоисточнике» («Интернационал», если кто не помнит), те, кто не хочет трудиться – ни стихи сочинять, ни критику, ни осмысливать критику в свой адрес и извлекать из неё рациональное и полезное зерно…

Если без шуток, то вся книга сонетов Кирилла Ковальджи представляется книгой мудрого поэта. Её лейтмотив – поэтическая констатация жизненной мудрости, накопленной за долгие годы служения литературе:

 

К новой тетради

 

Исписываю первую страницу.

За нею много чистых. Сколько их!

На белом фоне нет стихов моих,

Но знаю, что они должны родиться.

(…)

Ловлю из жизни быстрые минуты.

В себе избыток ощутив огня

И, торопливо рифмами звеня,

 

Я рад писать стихи.

 

Почему же поэт рад писать стихи? Какой ответ на этот каверзный вопрос – без сомнения, имеющий массу вариантов ответа – находит Ковальджи? А вот почему:

 

А, может быть, он – чем черт не шутит? –

Переживут и грешного меня!

 

Скептик может сказать: «Самолюбие потешить, создать себе иллюзию бессмертия!..» Но в пандан за этим, открывающим книгу, сонетом у Кирилла Ковальджи следуют ещё два сонета, которые так и хочется назвать «программными»:

 

Мир умирает с каждым человеком,

Когда глаза смыкает человек,

Весь мир – с борьбой, любовью, солнцем, снегом,

С ним пропадает навсегда, навек.

 

Мир создаётся с каждым человеком…

 

Чуточку напрягшись и поразмыслив над этими якобы очевидными тезисами понимаешь, что на деле наш мудрый поэт имеет в виду: с каждым «безгласным» человеком мир рождается и умирает для него одного, но с каждым стихотворцем рождаются тысячи миров, которые откроются для каждого читателя стихов и останутся существовать даже тогда, когда поэт уйдёт. Ибо мудрый поэт всегда осознаёт, что живёт и творит для публики – каким бы несерьёзным ни выглядело на первый взгляд это слово.

Обращением к своей многоликой публике воспринимается сонет «Завещание поэта»:

 

Вам завет единственный даю:

Вскройте череп, выньте мозг мой странный,

Грудь разрежьте – из открытой раны

Выньте сердце, павшее в бою.

 

Безымянным, скрытым от молвы,

Схороните мозг мой в середине

Самой шумной площади Москвы.

 

Надеюсь, не надо «переводить» стихотворные строки и объяснять, что речь здесь не о «глумлении» над мёртвым телом поэта, а о том, что его метафизические «сердце» и «мозг» – разумеется, стихи! – останутся навек со всеми, кто их захочет прочесть.

Кирилл Ковальджи в этом сонете фактически спорит с Валерием Брюсовым, дававшим в своём известном стихотворении обратные заветы «юноше бледному со взором горящим» - никому не сочувствовать, никого не любить, поклоняться только искусству, короче, замкнуться в «башне» сугубого индивидуализма. Наш автор потому и мудрый поэт, что прекрасно знает – искусство живёт только в преломлении его в умах и сердцах посвящённых. А это не узкий кружок адептов, а целый мир:

 

Быть только мастером – невелика заслуга,

Заслуга светится на уровне души,

Когда ты несвободен от любви, от друга,

От неба и земли – всему принадлежи.

 

Правда, в сонете о мастерстве Кирилл Ковальджи, кажется сперва, противоречит сам себе:

 

От марширующих по стуку метронома

Ты отклонился? Одиночество отлома

Сноси безропотно, вверяясь высоте.

 

Когда разлом прошёл и через стены дома

Себе принадлежи. В застойной суете

Остаться мастером – учиться немоте.

 

Так кому же - возможно, спросит простодушный растерянный читатель, - в результате советует «принадлежать» наш поэт? Самому себе или всему роду людскому, или, шире, всей Вселенной? В том и дело, что автор этих строк остро осознаёт себя как часть Вселенной, и потому, советуя принадлежать самому себе, если уж с родом людским случились разногласия, он ни в чём не отвергает своего прежнего завета: и небу, и земле, всему принадлежит настоящий поэт. В этом и есть его наивысшее открытие. А что оно подано через приём последовательного отрицания, так ведь это парадокс, из числа тех, на каких зиждется поэзия!..

 

В Поэзии – как во Вселенной смежной –

Заключена гармония светил

В пленительном слиянии двух сил –

Центростремительной и центробежной.

 

На этом «единстве и борьбе противоположностей» строится поэзия, мо мнению Кирилла Ковальджи, и к такой сложной конструкции он относится с пиететом, подчёркивая его заглавной литерой в слове «Поэзия». Воистину, в стихах мудрого поэта «смыслом дышит каждый оборот»: и анаграмма, силою которой «кентавр преобразуется в нектар», а «русалки промелькнут на дне разлуки», и актёрское амплуа, в коем самое страшное – быть «у безликой роли на приколе», и голография, становящаяся зарисовкой с пляжа, где все голые. И даже сама сонетная форма.

Сегодня твёрдая и «требовательная» поэтическая форма сонета, берущая начало в эпохе Ренессанса, не больно-то любима русскими поэтами. Сказать «современными» неточно: советская поэзия на протяжении почти 80 лет тоже обходилась преимущественно без неё. Теперь уже трудно судить о первоначальных причинах «неприятия» сонета. То ли он был слишком «классово чуждым» для пролетарских поэтов, то ли дело в жёсткости структуры – считать строки, не повторять одни и те же слова, изъясняться «высоким штилем» - да провались оно, частушка гораздо проще!.. Но для Кирилла Ковальджи сонетная строгость удобна, как обычная разговорная речь. Причём так было всегда: книга составлялась долгие десятилетия (часть сонетов датирована, и понятно, что на этом языке наш поэт заговорил, когда он вовсе не был популярен и признан). В этом контексте она новая и не новая. В частности, сонет, заканчивающийся красноречивым словом «немота» – порождение брежневского времени, гнетущего, заставляющего ради выживания выбрать временную «немоту». Но если только сейчас настала пора собрать все сонеты в драгоценное ожерелье, в этом тоже есть глубокий метафизический смысл!.. Сегодня слово «немота» и обращение к «учению немоте» может быть прочитано в ином контексте, не политизированном. Только опять упаси Бог читателя от буквального понимания! Всей своей литературной биографией Кирилл Ковальджи доказывает, что ему «немота» чужда. Этот автор пишет в разных поэтических формах – от верлибра до зёрен и сонетов, и все они даются ему победительно.

Но в данной книге, в полном соответствии с её названием, раскрывается богатый потенциал лишь одной поэтической формы. Поэт облекает свои мысли то классическую схему «французского сонета» (принцип рифмовки abba abba ccd eed), иногда с лёгкими «шаловливыми» от неё отклонениями, то в «английскую», или «шекспировскую» (принцип abab cdcd efef gg), «новаторскую» относительно исходного сонета. Есть даже дерзкая редкость – белый сонет, нерифмованный, к тому же посвящённый такому «непоэтичному» объекту, как «вездесущий мусор», заполонивший всё материальное пространство современности и претендующий на то, чтобы «среди извилин мозга отложиться». И высшая ступень – венок сонетов «Круги спирали», о бесконечности земного бытия и неотделимости его от Божественного начала.  

Примечательно, что в прокрустово ложе сонетной формы «укладываются» философские максимы, любовные стансы, пейзажи и путешествия, будничные зарисовки и религиозные прозрения (сонеты «Чистый понедельник», «Душа сопротивляется тому…»). И судьба России, мимо чего «не проходит» сегодня ни один поэт и гражданин – тем паче мудрый поэт и прозорливый гражданин:

 

Россия не двуглавой, но двуликой,

Растоптанной, великой, безъязыкой,

Отмеченной судьбою мировой

 

Встает до звезд и валится хмельной,

И над её последним забулдыгой

Какой-то гений светится шальной.

 

«Сонеты» - шестнадцатая книга Кирилла Ковальджи, вышедшая в серии «Библиотечка Союза писателей Москвы», предназначенной специально для небольших книг, удобных для представительских целей, своего рода «книг-визиток», как сказано в предисловии от редакции. В представлении Кирилл Владимирович Ковальджи, поэт, переводчик и наставник пишущей молодёжи, давно уже не нуждается. Однако всякая новая (будем считать её таковой!) книга для поэта – своего рода «черта» из арифметики, под которой подсчитывается сумма. В книге сонетов Кирилл Ковальджи «суммирует» всё, что можно сегодня сказать в форме сонета и о сонете. И потому сама эта книга – акт наставничества, пример для подражания, если не вызов, брошенный современной российской поэзии: почему бы ей не обратиться снова к истокам, то есть к сонетам?..