Элина СУХОВА

 

 

Поэт, прозаик, историк, журналист. Выпускница Литературного института им. Горького. Публиковалась в журналах «Кольцо А», "Пролог", «День и ночь», "Студенческий меридиан", «Литературная учеба»;  в сборниках "Поэзия Московского университета от Ломоносова и до...", «Шестое измерение». Автор книг "Вниз по реке, вверх по реке" (2000, "Смядынь", Смоленск), "Вишнёвый остров" (2009, "Свиток", Смоленск). Член Союза журналистов, кандидат исторических наук. Член СП Москвы.                                         

 

АНТИПРИВАТИЗАТОР

Рассказ

Я работаю тут, в таксопарке, с восемьдесят шестого года, и уходить никуда не собираюсь. Сначала была табельщицей, теперь вот –  бухгалтером. Коллектив устойчивый, весёлый. Не всегда одинаково хорошо было, конечно. В девяносто восьмом, думали, совсем пропадём – сожрут нас. Всё к тому шло. Шеф наш, уж на что мужик ушлый, пробивной, и то, кажется, лапки сложил. Да одно обстоятельство всё дело перевернуло. Мохнатое такое «обстоятельство» дворянской породы по имени Чак.

Чак родился в кабинете у шефа. Его мамашка, которую шеф иначе, как «Шалавой» не звал, хорошенькая, нарядная чёрно-белая собачка, похожая  на лаечку, к нам на территорию приблудилась. Чья, откуда? – бог весть. Ухоженная, чистенькая… Должно быть, потерялась у кого-нибудь. Шефу понравилась, её и оставили. Вечно с ней наши шофёры своими бутербродами делились. Да только она какая-то чумоватая была – чуть что – фыр – и убегает. Уж шеф её привязывал, в комнате запирал – нет, по двое-трое суток пропадала где-то, а потом появлялась, как ни в чём не бывало. Ну, и принесла щенка. Хорошо, хоть одного, зато такого крупного, толстого, гладкого! Мы думали, теперь, когда у неё дитё, остепенится, материнский инстинкт проснётся. Да ничуть не бывало! На третий день шеф дверь в кабинет свой не притворил, она шасть – и поминай, как звали. Щен плачет, голодный, а её нет как нет. Так и пропала вовсе – больше не вернулась…

Стали мы с шефом по очереди этот комочек пушистый за пазухой носить, греть. Шеф через знакомых ветеринара нашёл, тот ему порекомендовал, что к молоку добавлять, чтоб подходило для щеника, я у дочки своей сосочку кукольную реквизировала. Выкормили! Так смешно бывало – шеф  кого-то  из шоферюг кроет матом в три этажа за какую-нибудь провинность, вдруг на полуслове замолкнет, прислушается к тому, что у него за пазухой делается, развернётся, да и уйдёт к себе в комнату – «младенца» кормить…

Ох, какой же у нас Чак вырос! Он только не говорил, а всё остальное – точно, как человек! И с вахтёром «Новости» по телеку смотрел, и если какой праздник, мужики по стопочке, да песни петь, и он подпевает, очень музыкально. А когда машины из шланга мыли – бросался под струю купаться, весело ему становилось. Такие кульбиты выделывал, куда там всяким цирковым пуделям!

Да ещё шеф его такой штуке научил, что с разными людьми даже на деньги спорил, и всегда выигрывал: велел Чаку сесть, клал ему на нос кусок сахара, говорил «Держи!», и уходил. А тот, с кем спорили, оставался, и всячески уговаривал нашего пса сахар слопать. Ни разу, никому это не удалось! Пока шеф обратно не зайдёт, не скажет «Можно!» – так и будет Чак сидеть с куском на носу. Зато потом – подкинет его, ам – и прямо в воздухе сахар пропадает. И хвостом  бьёт так, что пыль столбом – мол, знай наших! А охранял-то как! Ведь никто специально не дрессировал – всё от природы, самоучкой!

Ну а потом случился этот самый «обвал рубля», или как ещё это безобразие называть…

Никаких денег не стало. Зарплаты месяцами не видели, стал народишко помаленьку увольняться. Ну, не ездит никто на такси! Хоть застрелись, хоть сутками по городу крути, а даже бензин не окупишь… И тут к шефу один «крутой» зачастил. Запирались в кабинете, говорили… Не знаю о чём, нам не докладывали, только и так всё ясно – перекупают нас. Какие мы теперь акционеры без порток… Поувольняют всех, машины распродадут, да оптовый рынок откроют, или ещё что. И тот «крутой», индюк надутый, что к нам на «Чероки» своём приезжал, всё уверенней день ото дня, и шеф всё меньше на себя похож. Какой-то – как шарик сдутый. И видно стало, что старый он у нас – уж далеко за пятьдесят… И седой весь. Вроде, вчера ещё был не седой, а сегодня…

Вот утром как-то я осмелилась, подлезла к нему с вопросом: «Как же так, Иван Сергеич, может, сумеем выжить…» А он на меня как рявкнет! Меня в бухгалтерию будто ветром сдуло! Сижу, сопли вытираю, в окно на двор смотрю. Тут этот крутой, – лёгок на помине – на своем крокодиле зелёном подкатывает… И к шефу – как хозяин дверь, в кабинет ногой открывает. Буквально пять минут пробыл, выходит – чистый король, а следом шеф семенит. И Чак всё вокруг вьется – шефу искательно в глаза посматривает, типа: «Давай я этого пришлого сожру, кивни только, я мигом!» Но уж и я поняла – всё, ультиматум командиру нашему поставили, теперь чистая формальность осталась, и не будет у всех нас работы…

Чак, видать, тоже это понял – поплёлся следом, как побитый. Но… Не знаю – сейчас вспоминаю, и самой не верится, что своими глазами видела… Чак принял самостоятельное решение. Его походка вдруг стала целеустремлённой и уверенной, он по-деловому пристроился «в кильватер» к нашему покупателю, приноровился к шагу, ловко откинул носом полу его длинного моднючего пальто и вцепился в задницу. Как тот завизжал! Я сквозь двойные рамы бухгалтерии, и то  слышала!

Шеф опешил – Чак без команды никогда не нападал, что за самоуправство, – и не вдруг среагировал… Наш укушенный покупатель выхватил что-то из-под полы, раздался грохот, Чак почему-то опрокинулся набок. Пока я бежала через двор, стрелок успел боком плюхнуться в свой гигантский ящик на колёсах и умчаться… Мы с шефом, перемазавшись кровью, дотащили огромного, неподъёмного Чака до дивана в той самой комнатке, где он родился, один из шоферов пулей слетал за ветеринаром – тоже тем самым, что когда-то объяснял, как выкармливать щенка…

Чак жил до вечера – весь обмотанный бинтами, утыканный капельницами… Потом мы накрыли его с головой шефским пиджаком – всё равно он весь в крови…

Утром все собрались хоронить нашего Чака. Яму вырыли прямо под окном бухгалтерии, на клумбе. А когда вырос холмик, с нами заговорил наш шеф – прежний, резкий, решительный, а не тот, сдутый, как шарик. Рассказал всё, как есть, и что делать будем – тоже рассказал.

Я не очень люблю вспоминать следующий за гибелью Чака год. Тяжкий был год – не знаю, кто как, а мы всей семьёй на бабкину пенсию жили. На работе всё, без чего можно было обойтись, продали, большую часть машин – тоже, открыли ремонтную мастерскую, шофера всё починить умеют! Потом взяли кредит, построили автомойку, все пахали, как не знаю кто. Поверите – больше ни один человек не уволился!

Теперь что – времена изменились… И такси наши новенькие по городу бегают, и жаловаться совсем не на что – всё у нас путем… А на клумбе, что под окном бухгалтерии, я всегда цветочки сажаю – пусть красиво будет. И пирамидка там посередине жестяная с короткой надписью «ЧАК».

И пониже – «Антиприватизатор»…