Иза КРЕСИКОВА

 

Автор шести книг эссе художественно-исследовательского и мемуарного жанра («Шестое чувство», Москва,«Риф-Рой»,  2000; «Цветаева и Пушкин. Попытка проникновения», Москва, «Риф-Рой», 2001; «Пророк и Сивилла», Москва, «Риф-Рой» 2004; «Кого и за что благодарили поэты», Москва, «Куна», 2007; «Из записных книжек », Москва, «Интер-рес», 2008; «Из провинции у моря», Сочи, «Оптима», 2011; «Записки старого врача (Беатриче). Повесть-монолог», «Тайхоку», 2013), девяти сборников стихотворений, изданных в Краснодаре, Санкт-Петербурге, Москве, а также ряда журнальных  публикаций  художественно-исследовательского, публицистического и обзорного характера («Кубань», «Москва», «Юность», «Звезда Черноморья», «Литературная учёба»). Постоянный автор сетевых научно-культурологических журналов «Пролог», «Рэлга», «Кольцо А». Член Союза писателей Москвы. Живет в Сочи.

 

 

ВЕНОК ПУШКИНУ

 Цикл из четырнадцати  стихотворений 

 

РЕПЛИКА, УСЛЫШАННАЯ
НА ШОУ-КОНКУРСЕ КРАСОТЫ

- Ну как же воспеть мне ее,
долговязую голую эту
мисс-звезду,
до костей
обнаженную целому свету?!
Молча смотрят глаза, да и сердце молчит
у художника и у поэта:
стандартные руки, стандартные ноги
и жесты все
по трафарету…

А там – оглянитесь –
в далекой
ночной
царскосельской метели
юный Пушкин не спит,
шепчет, шепчет,
дрожит
и садится в постели.
Нет подружки луны в небесах
то хмельной, то больной, то лукавой.
Всё черно, всё бело, всё черно, всё бело…
«Дым иль слава?!
Ах пусть будет, что будет, и путь
пусть завален,
засыпан
и зáлит,
но увидеть бы завтра её
вновь
в аллее той дальней
иль в зале!

Нет! Пусть лучше на мраморной лестнице
с маршем высоким
край тяжелых одежд
приподнимет она
ненароком!
Боже мой, боже мой, край одежд
лишь на миг приподнимет –
точно молния что-то мелькнет,
обжигая, под ними!…»

Пораженный застыл юный Пушкин,
упав на подушки
как простреленный,
светом тем завтрашним
ножки мелькнувшей…

 

 

ЕСЛИ Б ТОЛЬКО СОБАНЬСКАЯ…

Хорошо было Пушкину!
Не терзала его «перестройка».
Только письма вскрывали.
Да Собаньская нежную страсть предала.
Продала.
Да веселая вольная жизнь довела
до Киева-Змиева,
до Михайловского села.
Царь журил его. Ну и только.

Да, но как же горька онемевшая Речка Черная!
Почему не встала завесой, дымом?!
Почернели снега на четыре стороны.
Почему не поднялись дыбом?!

И красна на снегу эта кровь африканская!
Сумасшедшей русской метелью звенящая!
Не бледнеющая, горящая!
Господи, если б только Собаньская!

 

ПУШКИНСКИЕ МОТИВЫ

… мы будем старые хрычи, жены наши
- старые хрычовки, а детки будут славные,
молодые, веселые ребята…
А.Пушкин – П.Плетневу, 1831

К Г.Ц.

Это Пушкин нас тешил, как мог,
а что было, не всё было мило.
По бренчащим железкам дорог
нас железная носит кобыла.

А что будет – нам вряд ли постичь:
мы – из свары, толпы и тусовки.
Так держись, друг мой, старый мой хрыч!
Но – прости – я еще не хрычовка!

Я совсем не коварна и зла.
Я тебе напишу, как Татьяна.
Только - нет: не дано, не смогла.
Нынче писем не пишут. И странно,

что так много пережито мной,
и уж мало - до пиковой дамы,
но опять я всё жду, дорогой:
жду подсказки над крайней чертой
из какой-нибудь пушкинской драмы…

 

 

ПРОНИКНОВЕНИЕ

Памяти четы Пушкиных

И любовь я его, и смерть.
Его страсти – и явь, и сон.
И не смейте, не смейте посметь
сомневаться, что я – это он.

Его кровный родимый ямб –
мой сердечный врожденный ритм.
Где-то Гёте, Шекспир, Хайям…
Он один – у меня внутри.

И пусть странно вам будет знать:
я – она. Это чудо: она и он!
И легко мне ему писать
под безжалостный бег времен.

Я горю африканским огнем.
Я моложе наук и врак.
На мне шляпа с белым пером.
И на мне черный, черный фрак.

На мне нить серебристых бус…
Это жизнь – нас троих - кольцом.
Что мне смерть! Я её не боюсь.
Мы бессмертны, раз мы втроем.

 

 

ОСЕНЬ

…осень чудная, и дождь, и снег,
и по колено грязь.
А.Пушкин. Из письма к П.А.Плетневу.

 

Какая осень чудная! И дождь, и снег, и грязь.
А Болдино холерой запечатано.
Ах, Пушкин, как я вспоминаю Вас
со всеми Вашими нездешними печалями:

дороги заперты, и ропщут мужики.
Нужна им воля вольная. Холера,
конечно, им страшна. Но это – за грехи.
И прав Господь бывает все ж, наверно.

А мне за что-то нынче только хлябь
дана в такую осень: ни Метели,
ни Выстрела в душе. На лужах серых рябь.
Мой Белкин увалень и нежится в постели.

 

 

* * * 

Пушкинскую руку
Жму, а не лижу.
М.Цветаева
«Стихи к Пушкину», 1931

…А нас простил бы Пушкин, друг старинный,
за наших виршей рваные куски,
за строфы, что не из каленой глины,
за рифм разбитых черепки?!

Такие под руками матерьялы:
всё расползается, огонь в печах погас.
И воздух горький. И дыханья мало.
О только бы простил, не осуждая, нас!

МАЛЕНЬКИЙ МОНОЛОГ,
ПОЧТИ РОМАНС

 

Ни брата, ни сестры. Один лишь Пушкин
и брат, и сват. Дружок и друг.
Что вспомнили? Бокалы? «Где же кружка?»
А я : «…минутное забвенье горьких мук».

Я понимаю, что его терзало,
и как он понимал, что я пойму его!

Найду в толпе или средь шума бала…
Мы встретились навек, и больше ничего!

 

 

К МОРЮ

 

Сколько раз ты до меня воспето!
Вот стою и слышу шорох крыл
муз
со всех окраин света.
И тщеславный кто-то для заметы
крылья куцые у берега смочил.

Как боюсь тебя коснуться словом,
чтобы пушкинскую тень не прогневить!
Вот плывет она в заре багровой,
простирается на берег, чтобы снова, снова
к шумным водам трепетно склонить
абрис тонкий, силуэт буйноголовый…

НАСТРОЕНИЕ

 

Беру перо, сжимаю пальцы и дрожу:
стучится сердце будто вхолостую –
я ничего опять не напишу…
Всё – всуе.

Ведь Пушкин всё сказал за нас.
Перечитать! Восторгом захлебнуться
в который раз!
Ожить! Схватить перо…
но задохнуться
в своем пространстве
безвоздушных фраз…

 

 

ОЖИДАНИЕ

 

Травы к земле приникли.
Листочек звенит на осине,
как колокол во Вселенной.
Что за спокой великий,
Господи, в этой России,
клокочущей и смиренной?!

Как хлеб, разломилось небо.
Ливень, как слёзы, по коже
земли сухой прокатился.
Взметнулась старая верба.
Господи, это, быть может,
новый Пушкин на свет родился?!

К ЧААДАЕВУ

…Всё перепуталось, и сладко повторять:
Россия, Лета, Лорелея…
О.Мандельштам, «Декабрист»

Как Вы правы!
Страшна история у нас –
как темный сон, как непонятный бред.
Нас Бог не спас.
И Пушкина – оспорить это – нет!

И вновь какая-то война
и смута у старинных стен.
Кому-то мало крови на земле –
когда все храмы на крови!
Раскрытый Пушкин на столе:
«Но я не променяю…» -

Как Вы неправы!

Всё перепуталось. И всё – без перемен:
Россия, смута… и как будто
вновь перепуталось: Россия – будущее мутно,
воспоминаний горький плен.

 

ПОСЛЕДНИЙ ГОД

Мне грустно и легко. Печаль моя светла.
А.Пушкин

...Нет, это не печаль! Печаль светла:
лишь в ТЕ года он был светло печален.
А нынче мгла тягучая ползла.
То, что светилось там, вначале,
теперь мерцало глубоко в груди.
Потом ушло, как Грузия, за дали,
и Речка Черная чернела впереди.

И за спиной клубился черный человек,
хотя его все белым называли…
Ещё несовершенный выстрел
жёг слепящий снег
и небосклон седой и мглистый…
Друзья ослепшие не слышали, не знали.

Он слышал, знал. Один.
Один он шел не на один.
И всё же, всё же победил.

Что? Смерть?
Мы жизни его больше доверяли.
Она течет…И что-то еще будет с ней…
И с нами.
Среди печальных, светлых и далеких дней.
Пройдут года. И мы умрем. А Он – едва ли…

 

 

* * *

Прочла: «был Пушкин некрасив…»
И вздрогнула – как от удара.
Поверить – не имела сил.
Кто написал – слепцом был старым
и мир давно его простил.

А Пушкин светел и высок.
Идет в ночи. Друзья уснули.
И страх меня сбивает с ног:
кудрей лишь только завиток
прикрыл в пути ему висок,
и нет преград молве и пуле…

Но, слава богу, Пушкин жив!
Высок и светел точно небо.
Кто написал, был просто лжив:
никто в его не верит небыль!

 

НА ГОЛОС ПУШКИНА

Куда ж нам плыть? По осени, в предзимье
куда нам плыть? В какой далекий путь
с дождями долгими и под ветрами злыми?
Рискнем. Ах, Пушкин, нас не обессудь.

И вот корабль. И Пушкин не в обиде,
что мы взошли, сочтя его судьбой.
Мы круг замкнем в какой-то Атлантиде
у края бездны голубой.

Мы проплывем меж Сциллой и Харибдой:
мы так привыкли к щелканью зубов,
такие хрупкие по виду,
как первый снег и первая любовь.

Плыть, только плыть! Ведь при любой погоде
тоски стремленья чувств сильнее нет,
хотя и мы не те, и все моря в природе,
и даже суета уже других сует…