Игорь ГАМАЮНОВ

 

Родился в 1940 г., в селе Питерка Саратовской области. Окончил журфак МГУ, был специальным корреспондентом «Пионерской правды» и  «Советской России», заведующим отделом журнала «Молодой коммунист». «Литгазетовец» с 34-летним стажем. Автор множества судебных очерков, по одному из которых снят художественный фильм  «Место убийцы вакантно». Рассказы и повести И. Гамаюнова стали продолжением его публицистики. После серии судебных очерков о криминальной ситуации в городе Сочи издан роман «Капкан для властолюбца». Член союза писателей Москвы и союза журналистов России, лауреат литературной  и правительственной премий, автор романов «Майгун», «Жасминовый дым», повестей  «Однажды в России», «Мученики самообмана», «Свободная ладья», «День в августе», «Бог из глины», «Лунный чёлн», а также – рассказов и очерков, публиковавшихся в «Новом русском слове» (Нью-Йорк), «Литературной газете», в журналах «Знамя», «Нева», «Огонёк»,  «Юность». Роман Игоря Гамаюнова «Щит героя» готовится к изданию в московском издательстве МИК. «Кольцо А» представляет читателям будущую книгу с послесловием Льва Аннинского из статьи, посвящённой этому роману. 

 

 

ЩИТ ГЕРОЯ

Фрагменты из романа

 

«Неважно, за чьи деньги!..»

 

Планёрка началась с опозданием на час. Вениамин Кузьмич, в пиджаке нараспашку, с приспущенным, в полоску, галстуком, неподвижно сидел в кресле главного  редактора, глядя сквозь очки, похожие на чеховское пенсне, поверх голов собравшихся, в какую-то,  никому кроме него неведомую,  даль. Она, эта даль, видимо, таила в себе чёртову уйму неприятностей, к которым  и.о. главреда не знал, как подступиться. Во всяком случае,  мясистые складки его отрешённого лица не выражали ничего кроме стойкого ошеломления.

Да и заговорил он, после длительной паузы, не совсем своим голосом – столько было в нём  дрожащей сиплости, прерываемой внезапным покашливанием.

- Я должен сообщить вам, - произнёс он, наконец, - случилось то, о чём  давно шёл разговор. Корпорация владельцев  из-за финансового коллапса вынуждена была продать  контрольный пакет акций нашей газеты. Теперь у нас новый главный акционер -  Ивантеев Валерий Власович… Депутат… Выходец из Минсельхоза… Наша  газета  публиковала беседу с ним… Все помнят?.. Волобуева готовила тот материал, спасибо  ей...

Лёгкое оживление пронеслось вдоль совещательного стола. Софья Волобуева громко вздохнула, обведя всех испуганно-торжествующим взглядом домохозяйки, случайно  обнаружившей на приусадебном участке, под морковной грядкой, кованный сундучок с золотом. Снедаемый хронической завистью «киллерСёмкин», считавший себя доверенным лицом  редакционного начальства, побледнел от волнения, поняв – теперь это место навсегда занято Волобуевой. Юморист Кризин, кивая Вениамину Кузьмичу, словно подтверждая незыблемую правоту каждого его слова, смотрел на него с некоторым недоумением. Но не только ему, и другим тоже было непонятно, почему и.о. главреда при таком раскладе обстоятельств так расстроен? Ведь новый акционер должен быть благосклонен к газете, прославившей его накануне выборов.

А между тем толстые пальцы Вениамина Кузьмича выбивали нервную дробь по столу, на котором лежала газета. Нет, не «Писатель и Жизнь».

- Вчера  Валерий Власович оформил  покупку контрольного пакета акций, а сегодня уже провёл Совет Директоров, - продолжал и.о. главреда. - Вот так, значит… Энергичный… Газеты читает все, не только нашу… И вот эту прочёл…

Он развернул первую страницу, потряс ею, демонстрируя всем название – «Новая жизнь». Затем показал разворот с публикацией Влада Степницкого «Лихач притормозил в Госдуме». С портретом главного акционера. С фотоснимком искалеченного им подростка, сидящего в инвалидной коляске.

- Удружил нам Степницкий, так это называется… Очернил человека… Мы у Валерия Власовича сейчас были бы любимцами, ведь именно мы помогли ему стать депутатом…

- За его же деньги, между прочим, - заметил Степницкий, рисуя в блокноте привычно успокаивающий его  набросок - дом, куст, дерево, речку.

- Неважно, за чьи деньги!

Выкрикнув эти слова, и.о. главреда привстал с кресла, медленно пунцовея всеми складками своего лица, и гулко грохнул тяжёлой рукой по столу, отчего приспущенный галстук выпорхнул из-под пиджака на его плечо,

-Вы предали интересы газеты! Интересы коллектива!

Он кричал, продолжая стучать ладонью по столу, пока не закашлялся, и, рухнув в пискнувшее под ним кресло, снял очки, кинув их на стол. И тут же схватился  за сердце, прохрипев.

- Воды!..

Вскочила Софья Волобуева, поднялся ответсек  Павел, но дверь кабинета  распахнулась  - Вероника Павловна, всевидящая и всёслышащая, уже несла на миниатюрном подносе стакан с пузырящимся нарзаном. В напряжённой тишине  Вениамин Кузьмич кинул в рот таблетку, запил её, выбив зубами дробь о край стакана,  и, промокнув платком повлажневший лоб, откинулся в кресле. Краснота стала покидать его обширное лицо. Очки, как и галстук в полосочку, вернулись на своё исконное место.

- Меня Валерий Власович спросил, не поручала ли наша редакция Степницкому писать эту статью, - голос Вениамина Кузьмича выровнялся. - Ведь в подписи присутствует не только упоминание нашего издания, но и слова «специально для «Новой жизни».  «Специально»! Ну, что это, как не диверсия? Трудно было подписаться каким-нибудь Воробьёвым – Табуреткиным? Нет, скандальной славы захотелось! И какой ценой? Ценой разгона  всей нашей редакции – главный акционер вправе это сделать! Но вначале он усадит на скамью подсудимых Степницкого – за клевету! Да-да, за клевету, потому что суд в Ликинске снял с Ивантеева все обвинения.

- Но впереди ещё областной суд, затем – Верховный, - дорисовывая кудрявящийся дым из трубы, заметил Степницкий.

- Опомнитесь же вы, наконец! Ведь теперь Ивантеев неподсуден, у него депутатская неприкосновенность!

- Будто эту хвалёную неприкосновенность нельзя снять… Нужно только показать его коллегам-депутатам вон того мальчишку в инвалидной коляске… Живьём!.. Всмотритесь в снимок, Вениамин Кузьмич, неужели не жалко калеку?

- Хватит разводить демагогию, Степницкий!.. Лучше скажите коллективу, что вы намерены делать в этой ситуации?

- Намерен идти до конца.

- До какого конца? Вы, что, не  понимаете, в какую яму угодили? Ведь вам очень скоро не перед кем будет, как сейчас, распускать перья. Всех, сидящих за этим столом, - Вениамин Кузьмич  похлопал ладонью по столешнице, - здесь через совсем короткий срок  просто не будет! Включая меня. Мне об этом было ясно сказано. Словом, так. Я предлагаю всем высказаться: будем вместе со Степницким ждать, когда нам предложат собирать манатки? Или попросим Степницкого, ради спасения коллектива, покинуть редакцию, написав сегодня же заявление об уходе?

Тишина повисла над совещательным столом. Стали слышны за широкими окнами кабинета шуршанье колёс подъезжающих к подъезду автомобилей, резкие хлопки их дверей, приглушённые голоса водителей. В оперившейся уже кроне тополей  перекликались суетные воробьи, радуясь безоблачной  погоде. И небо над крышами старых сретенских домов, наливаясь синевой, казалось, звенело, обещая скорый приход  томительно-жаркого лета, манило на улицу, в беспечную бульварную толпу, под прозрачную тень молодой листвы.

Степницкий же, изобразив в блокноте последний виток дыма над трубой кособокой избы, вдруг с облегчением понял: наконец-то жизнь сама решила все его неразрешимые задачки. Его выгоняют из редакции для того, чтобы, поселившись там, в деревне, вспомнив все свои поездки, встречи, статьи, свои наивные попытки понять, «куда несёт нас рок событий», он написал бы обо всём этом. Вот для чего! И не надо мудрствовать! Всё,  баста! Как сказал бы в этой ситуации режиссёр Стас Климко, занавес опускается, актёры, поклонившись, уходят снимать грим, зал пустеет... Медлят лишь заядлые театралы, недоумевая: что застранная концовка у этой пьесы?.. Так сейчас не бывает!

- Я очень вам, Вениамин Кузьмич, сочувствую, - пронзительно  тонкий голос писателя Вольского ввинтился в идеальную тишину совещательной комнаты. – Но я хотел бы понять, почему вы, исполняющий  обязанности главреда, взвалили на себя чужое бремя? Когда мы увидим главного  редактора? Может, ему легче будет решить наши проблемы?

- Вы его теперь увидите разве что во сне, - Вениамин Кузьмич раздражённо усмехнулся. – Он купил в Сан-Франциско магазин «Спорттовары», торгует клюшками и кедами. Разумеется, под чужой фамилией. Но это, как вы понимаете, информация не для широкого обсуждения. И давайте вернёмся к нашим с вами сегодняшним делам...

-Я думаю, - решительно откашлялся «киллерСёмкин», всё ещё бледный от пережитого, - Степницкий, предавший наш коллектив, должен уйти. Немедленно!

- Но вначале пусть  извинится за всё, - пылко поддержала его разрумянившаяся Волобуева. - За свою заносчивость и невнимание к молодым кадрам!

- И – за очернение нашего прошлого, - сурово высказался «коллекционер Гриша». - А ещё за то, что пренебрёг  принципами нашего общинного бытия.

-Минуточку, хочу внести ясность, - опять возник писатель Вольский. – У нас  есть Конституция, и в ней узаконена свобода слова. Степницкий в соответствии с этой свободой высказывал своё мнение по разным проблемам нашей многострадальной жизни, не призывая – заметьте! - к насильственному свержению  существующего строя. А что вы, господа хорошие, имеете в виду под «принципами общинного бытия»? Жизнь по понятиям? Тогда вам нужно выбирать: жить по закону или по понятиям…

- Вы, Евгений Николаевич,  достаточно изобретательны в защите своего приятеля, - перебил Вольского и.о. главреда, - но я в целях экономии времени ставлю вопрос на голосование…

- Не ставьте, - вмешался Степницкий, захлопывая блокнот. - Не позорьтесь. Это нелепое голосование юридически неправомерно. Увольняйте меня, Вениамин Кузьмич, в соответствии с трудовым законодательством, по статье. По какой - я не знаю. Думаю, такой статьи нет, и поэтому любой суд отменит ваше решение. Я же никаких заявлений об уходе писать не буду, потому что уйду лишь в положенный мне творческий отпуск. Ровно на месяц. А в истории с депутатом Ивантеевым, искалечившим мальчишку, будьте уверены, пойду до конца. Причём буду публиковать  о ней то, что сочту нужным… Прощайте!..

Он встал, резко отодвинув затарахтевший стул. Пошёл к двери. Его провожало глухое недоумённое  молчание.

Но впервые за долгое время ему было легко.

 

 

Сюжет для Мамикова

 

Этот апрельский день был со всеми примиряюще ласков. Он дарил нежаркое своё тепло и скучным, чиновного вида, людям, куда-то спешащим, и вальяжно гуляющим по бульвару дамам в новеньких шляпках, и смешливым девчонкам в разодранных на коленках джинсах, чей дерзкий  смех, пересекая шелестящий поток машин, докатывался  до тесного дворика Дома журналистов, где внутреннюю сторону забора облепили увитые  зеленью беседки.

В одной из них, за столом с кофейными чашками, сидели двое.

- …Этот мой фильм – экшн, - Стас Климко, откинувшись на стуле, выговаривал свою досаду по актёрской привычке – очень  отчётливо и  плавно. - Ничего другого большинство нынешних продюсеров снимать не хочет, считая, что только острый сюжет с головоломными трюками привлечёт зрителя. Но  я, режиссёр-постановщик, вижу, что этот же сюжет может ещё и что-то сказать о душе… И – для души…  А продюсер не видит... Я утверждаю: ленту надо перемонтировать, а продюсер сопротивляется – денег нет… Тогда я плачу свои деньги, а это большая сумма, и перемонтирую сам!.. И фильм идёт при полных залах. Получает призы. О нём пишут…

- …Послушай, скажи мне, только откровенно, ты нигде не пересекался с Настей?.. - допытывался у него Влад Степницкий, щурясь от пробившихся сквозь зелень беседки солнечных  лучей. - Она прячется от меня, почему – не знаю. Только пойми, я не собираюсь её преследовать. Просто образовалась привычка заботиться о ней.

- …Да не волнуйся ты так, не пропадёт она. Так вот - о продюсерах. Представь – приношу заявку, спрашивают, не читая: сколько в сюжете трупов? Групповой секс есть?  Или, на худой конец, отцеубийство? Нет? Возвращают заявку, а в ней – всего две страницы. Кричу им – да вы хоть прочтите!..

- …Ты знаешь, я с Настей недавно по мобильнику говорил, голос какой-то заторможенный. То ли ей заплакать хочется, то ли прекратить разговор.

- …И представь: как только наорал, прочли. Сморщились – опять психологическая драма. Тошно, мол-де, от таких межличностных драм. Да ведь, говорю, вам тошно, а народ этим повседневно живёт!.. Не верят… Зашорены!..

- …Я думаю, Настя переживает  какой-то творческий кризис. Она ведь поразительно талантлива, а таким жить очень сложно…

- …Да, конечно, ты прав, и я бы отразил эту сложность в сценарии о жертвенности. Ты в нём сдвинулся с мёртвой точки? Хотя бы вчерне его набросай, я, как говорится, его отредактирую…

В беседку заглянула девушка в белом кокетливом передничке, спросила, нужно ли что-то ещё.

- Нужно, - кивнул Стас, - ещё два кофе.

И спросил Влада:

– А может, по коньяку? По европейской дозе? Ну, значит, милая девушка, два раза по пятьдесят. Но ни капли больше!

В соседней беседке звучал басистый голос, перебиваемый взрывами смеха. Там, судя по торжественно-шутливым  интонациям, отмечали приближение майских  праздников.

- Ты скажи, что у тебя с работой? Из редакции насовсем ушёл?

- Нет, только в творческий отпуск. Но, как мне рассказывают, Кузьмич  всех убеждает, будто из отпуска я уже не вернусь. Он, видимо, и главному акционеру  отрапортовал о том, что акт мести свершился.

- Ну, хорошо, а что после отпуска? Ивантеев же, узнав, что его обманули, и ты не добит, тебя и вашего Кузьмича просто затопчет.

-У меня предчувствие, что вся эта ситуация разрешится как-то иначе. Может даже – трагически. Слишком нагло Ивантеев себя сейчас ведёт. Он, если ты смотришь телевизор, без конца на экране!.. Новый депутат, свежая кровь… Обещания, планы… И не замечает, что стал раздражать. Особенно тех, кто знает его по цаплинской истории из моей публикации в «Новой жизни».

- А как чувствует себя Госдума после твоей статьи?

- По-прежнему. Делает вид, что ничего не произошло.

- Но, может, подспудно там что-то зреет? Всё-таки удар по имиджу.

- У них столько этих ударов… На днях информация прошла: ещё у одного депутата обнаружена собственность за границей, и он не может объяснить, на какие деньги её купил… Так что до Ивантеева нескоро дело дойдёт.

- Как думаешь, потащит он тебя в суд отстаивать свою честь и достоинство?

- Вряд ли. Ведь в моей публикации презумпция невиновности стопроцентно соблюдена: никаких авторских утверждений! Одни вопросы. Ну и, конечно, цитаты из официальных документов да ещё свидетельские показания. И фотоснимок, на который смотреть тяжело – там Ваня Котков в инвалидной коляске. Мне Настя про него рассказывала – какой подвижный мальчишка был!.. Сейчас к креслу прикован… Да, кстати, ты не мог бы через своих, в Щукинском, про Настю поспрашивать: что всё-таки с ней?..

Не успел Стас Климко ответить Владу Степницкому на его вопрос - девушка в белом передничке  принесла на подносе кофе и  рюмки с коньяком. Но выйти из беседки  она смогла не сразу, ей преградил дорогу писатель Вольский. Сверкая очками, он  распахнул свою просторную джинсовую  куртку и растопырил руки, обещая задушить в объятиях сразу всех.

-Как? Без меня? Кофе с коньяком? И с такой обаятельной девушкой? Нет-нет, не оправдывайтесь, несите мне то же самое, я сегодня без автомобиля. Эх, напьюсь!.. А кто это так шумит в соседней беседке? Голос знакомый…

И заглянув  туда, присвистнул.

- Вот за что я люблю Москву, а не Рио-де-Жанейро – за внезапные  встречи!.. Петенька, ты ли это, родимый?

Петенькой оказался вышедший из соседней беседки толстый человек высокого роста,  с выбритой до зеркального сияния головой, в лиловой рубашке с закатанными рукавами и пересекающими всё его округлое тело пёстрыми подтяжками. Обнимая Вольского, он гудел:

- Редко, но всё же и в здешних пампасах встречаются настоящие писатели.

- Вот, знакомься, Петенька: кинорежиссёр Стас Климко и журналист Влад Степницкий. Влад тут недавно такой снаряд выпустил по Госдуме, про депутата Ивантеева, не читал?.. Влад, у тебя случайно нет с собой той газеты? Неужели есть? Последний экземпляр? Подари Петеньке, он этот сюжет по телику покажет. Это же тот самый Пётр Мамиков, автор знаменитых сенсаций! По моему очерку такой сюжет снял – загляденье!..  Неужели вы его не узнаёте? Нехорошо! Своих героев надо знать в лицо!

- Они не виноваты, что моё лицо в кадр не помещается. Поэтому я всегда за кадром!.. – смеялся толстый Петенька, разглядывая приятелей Вольского таким пристально-оценивающим взглядом, словно собирался немедленно усадить их под софиты и включить  телекамеры. А получив из рук Влада «Новую жизнь», заставил его на газетных полях написать свои телефоны.

- Как-то вы вовремя подвернулись, - признался, - у меня группа в простое. Вот отмечаем этот факт, пользуясь хорошей погодой.

-У тебя здесь такой букет! – сказал с восхищением Вольский, заглянув в его беседку. – Как это тебе удаётся работать с такими красавицами?! Я бы без конца отвлекался. Может,  возьмёшь меня осветителем?.. Ну, не будем тебе мешать! Нам ведь тоже нужно посовещаться.

 

 

Чудище на экране

 

…Они совещались долго. По этому случаю  девушка в кокетливом передничке снова принесла  им кофе с коньяком. Стас ещё раз рассказал – теперь уже Вольскому – о продюсерах,  не понимающих, чем и как живёт народ, переставший посещать  кинотеатры. Влад  Степницкий отчитался о своих хождениях по редакциям, с которыми и раньше сотрудничал, правда – не столь интенсивно, как сейчас. Вольский же представил друзьям  – в лицах! – нынешнюю жизнь еженедельника «Писатель и Жизнь», в котором Степницкий, по случаю срочно взятого отпуска и накопившегося отвращения, перестал бывать.

Жизнь эта была печальна и смешна, потому что невостребованная  газета залёживалась в киосках, а потом её увозили  в переработку, под нож. На планёрках же всё шло по-прежнему – обсуждение планов, выступления «свежих голов», вывешивание отмеченных  материалов на «Доску лучших». Между тем рекламных поступлений становилось всё меньше. К тому же новый главный акционер затеял проверку финансовой деятельности редакции, отчего Вениамин Кузьмич резко осунулся и всё чаще стал куда-то отлучаться в середине рабочего дня. По всем признакам он готовил себе, как выразился остряк Кризин, «запасной аэродром». Опять начались перебои с зарплатой, и «коллекционер Гриша», говорили, унёс свои раритеты прошлых лет - мраморную чернильницу  и лампу с зелёным абажуром - в скупку. «КиллерСёмкин», долго не получавший от руководства специальных поручений, хотел было по поводу этой,  непонятной для него, ситуации поговорить с самим главным акционером, два дня сидел в приёмной, но его к Ивантееву не пустили. А на третий день охрана не пропустила его даже в офис, заподозрив в нехорошем. Лишь одна Софья Волобуева всё так же беззаботно грызла  яблоки, брызгая соком в стоящих рядом, жизнерадостно носилась по коридору, стуча каблуками, не подозревая, что её будущее благополучие становится с каждым днём всё эфемернее.

 

…Перед тем как разойтись, Вольский, завершая своё повествование, сказал, что возродить эту, славную в прошлом, газету сможет лишь волевой, честолюбивый человек, который способен на диалог и сумеет собрать вокруг себя пишущих людей разных взглядов… Именно – разных!.. Но дело не только в «отдельно взятой газете» (так он выразился), а в том, что общая ситуация потворствует типам вроде Ивантеева; они оказываются у власти, повелевая ближними и дальними, управляя не только одним каким-нибудь  фермерским хозяйством, а целым регионом, и даже, если повезёт, то и всей страной. А потом народ спохватывается, удивляясь, откуда взялось такое чудище  на экране телевизора, и мечтает, как бы от него избавиться, пока оно не натворило бед.  Ивантеев же натворит, убеждён был Евгений Николаевич, непременно натворит, всё к этому идёт!..

И высказав своё пророчество, писатель Вольский вдруг признался:

- Я  на днях услышал сообщение: учёные-астрономы вычислили, будто в нашей  Вселенной таких планет, годных для жизни, как наша, тысячи тысяч!.. Только лететь до них далеко. И я подумал: может, хоть где-то там жизнь налажена разумно. И признаюсь  – подумав об этом, прослезился… С годами сентиментален стал, братцы мои. Непростительно сентиментален!..

 

 

Из статьи Льва АННИНСКОГО «Угол и окружность»

(Журнал «Нева», №11, 2014)

О романе Игоря Гамаюнова «Щит героя».

 

Углов в прозе Гамаюнова более, чем достаточно. "Коленчатый коридор" редакции - излюбленное место действия. Коленчатый, уступчатый, весь в поворотах, закутах, тайниках, тупичках, углах. Есть где спрятаться, затаиться. И не разгадаешь, за каким углом ждёт тебя сюрприз: обман, подвох, ловушка.

Откуда ловушка?

Оттого, что любое суждение может быть воспринято как глумливый розыгрыш. Но воспринятое всерьёз - может отсвечивать и героическим пафосом. Надо только, чтобы ситуация требовала пафоса. То есть чтобы углы повернулись на 180 градусов от нашего базара. Туда, откуда мы ушли.

Поколение Гамаюнова застаёт инерционно-героическую эпоху. В юности по комсомольскому призыву поднимает целину. Войдя в силу, обнаруживает, что идёт Перестройка и со всей верой, развернувшись на те самые 180 градусов, принимается хоронить тоталитаризм с его ложью. Гамаюнов, начавший как журналист в "Пионерской правде" и в "Молодом коммунисте", - находит себя как автор судебных очерков: пачки писем от трудящихся, разоблачение проштрафившихся чиновников, героические похороны ушедшей эпохи…

Четверть века, минувшие с той поры, выработали из сенсационного журналиста опытного прозаика. Романы, повести и рассказы Гамаюнова интересны теперь уже не столько изобличением очередных прохвостов, сколько общей картиной наступившего времени и того, чем новые прохвосты отличаются от старых. Чем сама новая эпоха отличается от прежней.

Как чем?! Да об этом все птички чирикают среди васильков во ржи: прежде была "вакханалия цинизма, расцветшая на фоне словесной трескотни о единстве и равенстве под дежурные речи шамкающего вождя…"

Нынешняя вакханалия цинизма - лучше?

Вот тут-то и "затык". - Не знаю! - искренне запирается герой в своих сокровенных мыслях. И автор проницательно подсказывает: "душа слепо жаждет возвращения в прошлое, хотя в действительности оно во много раз хуже настоящего".

Так настоящее всё-таки лучше прошлого? То самое настоящее, в котором душе "тесно и душно"? А если "нет нормальных дорог"! И "газа нет, воды нет, разве что в колодце"! И сельские школы закрываются, потому что учеников нет: народ из села бежит. А бежит народ, потому что там не прокормишься: мужику в лучшем случае хватает на выпивку, а на закуску не заработаешь. Взывала-взывала партия к продовольственным успехам, той партии нет, а призрак голодовки и в нынешнюю эпоху продолжает висеть в воздухе?

Не верьте. Вранье всё это. Жрут модное на закрытых тусовках. В особняках, только что выстроенных на просторах полуголодной страны, обжираются. (Особняк взбунтовавшиеся односельчане в конце концов подожгут).

Ещё более красноречивое опровержение голодухи - стаи бесхозных псов, которым выбрасывают с кухни жирные отбросы. (Сквозной у Гамаюнова сюжет из повести "Лунный пёс":  надо притвориться послушным псом - таким же прохвостом, как все, - и добровольный сыщик, задумавший изобличить во взяточничестве начальственную даму - втирается к ней в доверие  не столько как потенциальный любовник, сколько как приблудный пёс, прикинувшийся ручным).

Псы жиреют на бросовых подачках, а люди в стране не могут прокормиться. Это - существеннейший мотив у Гамаюнова. Закрывается в райцентре фабрика - мужики бросают всё и едут в Москву. Нанимаются в охранники (стеречь имущество богатеев в ещё не сгоревших особняках). Рукастые - перестраивают свои оставленные дома в дачи для приезжих столичных умников. И спиваются вместе с ними. Или без них.

"Это как понимать? Всю Европу газом обеспечиваем, а российская глубинка до сих пор дровами отапливается. Ну, не стыдно ли?"

Не стыдно ли - этот вопрос ещё острее касается у Гамаюнова молодых женщин, отчаявшихся в деревне выйти замуж. Им-то, невестам, куда податься? Бегут туда же, в столицу, в надежде найти кого-нибудь хоть там. И там чувствуют себя второсортными. Какое-то время вкалывают официантками, интригуют с гуляками, пробуют удержаться в наложницах. Возвращаются в село беременными или с прижитым младенцем на руках (Прижитого младенца могут потом прислать; своего или чужого, не доищешься - у Гамаюнова этот прижитой в городе отпрыск - знак расплаты. За грехи!).

Но любовь-то может пробудиться в неприкаянных душах? Возмездие природного естества за неприкаянность…

А как же! Оказались на соседних креслах в самолёте… Нет, лучше - на соседних сиденьях в автобусе. Разговорились, познакомились. Вдруг дождь, распутица, автобус дальше не идёт, девушке до родной деревни не так уж далеко, идут вместе, заходят в дом. Радость домашних: дочь привела избранника! Выпивка, уединение, "цепкие объятья двух родных душ, случайно обнаруживших друг друга в круговерти суетной жизни…"

Судя по издательской аннотации к роману "Щит героя", - роман этого героя со случайно подвернувшейся деревенской пассией - равнодостойная альтернатива той "трясине лжи", которая держит его в столичной журналистской текучке.

Тем интереснее вглядеться в эту лирическую альтернативу.

Любовь? Да, любовь. А может, страсть нормального мужика, вспыхнувшая с появлением "этой беспокойной девчонки, лукавой вруньи, случайно к нему прикипевшей"?  Да, и это.

Так то или это?

Может, от нелюбимой жены герой хочет отвалить? Да ведь и жена - любимая! И отчаливать от неё герой вовсе не хочет. Любит обеих: и ту, и эту. Внимательный читатель имеет возможность проследить, с какой скрупулёзностью Гамаюнов уравнивает ту и эту любовь в сердце героя. Обе нужны! Это теперь естественно, нормально, праведно.

Что-то тут новое в эротическом вопросе. Во времена "Анны Карениной" литература всё-таки выясняла - иногда мучительно, трагично - где чувство подлинное, а где подменное.

Теперь - не так. Жена понимает, что любовь на стороне воистину нужна её мужу. И любовница понимает, что у жены и любовь, и все законные права, которыми нельзя жертвовать. И это двоение - истинное, искреннее состояние нынешних душ.

Неважно, где, как и надолго ли познакомились; да хоть по интернетной переписке! Неважно, что дикая разница в возрасте: раньше она отпугнула бы, а теперь это, как молодые говорят, даже "круто". Что-то такое… катастрофическое дремлет в душах, какое-то неодолимое эротическое бездомье подстерегает души, так что лучше не спрашивать: по расчёту ли брак, по чувству ли связь - есть что-то более глубинное и безрасчётное, чем элементарный расчёт. Любовь - спасение от подстерегающего одиночества. Может, эта любовь - химера, но она реальна, истинна и свята в ситуации интуитивно чуемого всеобщего безлюбья. И тревога - от этого.

Не героя-любовника ищет душа - спасения ищет от повального отчуждения.

Взыскательный читатель заметит, конечно, с какой влюблённостью описывает Гамаюнов природу. Особенно деревенскую. Васильки во ржи. Это - противовес ненадёжным человеческим отношениям. Щит от грозящей капитуляции.

Интересно, почему новый роман Гамаюнова называется: "Щит героя"? Щит - это что? Оружие для нападения? Нет, для защиты. Щит вперёд не выставляют - держат ближе к сердцу. Вперёд - тут другое было бы нужно. МЕЧ. Или - если думать о дальних целях - ПРАЩА героя.

И разве не укреплялась душа веками спасительным призывом: "Вперёд!"? Да, веками укреплялась. Во все эпохи. "Время, вперёд!" "Вперёд без страха и сомненья!"

Как-то вывернулось это вековое одушевление в новую эпоху, и Гамаюнов это чувствует. Теперь надо ещё сообразить, где зад, где перёд. Всё серое, как на квадрате Малевича, утратившего цвет. Попасть в цель можно ночью, а днём скорей всего промажешь. Потому что "перёд" теперь непонятно где. Интересно, что самый отпетый изверг в "Щите героя", карьерист и подлец - живёт демонстративно под лозунгом "Вперёд!" Покалечил на своём снегоходе деревенского мальчишку-лыжника, вывернулся от суда и продолжил это скоростное  безумие - налетел на встречную машину, угробил шофёра, да и сам, наконец, угробился. Вот что такое теперь: "Вперёд!"

…Врут все. Врут в статьях и на редакционных летучках. Врут по службе и по душе. Врут в укромных извилинах и коридорах угластой редакции и на коллективных попойках. Врут сами себе - не потому, что этого требует власть, а потому, что душа просит. И власть врёт - не потому что это государственная необходимость, а потому, что люди, приходящие во власть - приходят из того же народа, коим приходится управлять. И живёт эта власть по тем же понятиям, что и народ. Не даться в обман! А обман чудится везде. Не попадаться в ловушку! Потому что сама жизнь есть уже ловушка! А если не попадаться, то это  общий способ существования. Враньё во спасение от встречного вранья. Не ложь, на которой можно попасться и за которую поплатиться. А упоённое, упоительное, умопомрачительное враньё, дающее существованию смысл.  И душе гармонию.

"- Не могу! - срывается герой, из последних сил удерживая щит. - Мы живём в самое негармоничное время, когда эта дисгармония прикрывается самым изощрённым враньем".

Ищет в противовес формулу правды, то есть закона:

" - Жизнь в режиме безостановочного вранья!"

Тоже хорошо. Режим есть режим, как было сказано в замечательном фильме перестроечного времени.

Кто виноват?

" - Мы искали виновников, - исповедуются умники. - А виновник безличен. Он - сумма исторических обстоятельств. Инерция прошлых веков".

Что верно, то верно. Характер народа складывается в течение веков. Если не тысячелетий. Попытки его срочно исправить всегда драматичны. Если не кровавы. Масса, сплотившаяся для праведных действий, превращает правдоискателей в разрушителей. Если не в извергов. И участвуют в этом все. Палачи и жертвы, меняющиеся ролями.

Что делать, если не найти виноватых?

Терпеть, батенька, терпеть. Лучше всего относиться к неизбежным переменам как к погодной аномалии. Пусть всё идёт, как идёт.

Да идёт-то углами, от взрыва до взрыва.

" - …Дайте опомниться! - останавливает собеседника умник. - Судя по всему, вы приехали из какого-то Салтыков-Щедринского угла России.

- Боюсь, это не угол, а окружность", - отбивает удар герой.

Ну, вот, замкнулось. В наше время говорили не про окружность, а про овал. "Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал" и т.д. по диалогу замечательных поэтов советской эпохи…

Хотим опять к Салтыкову-Щедрину, заряжавшему Россию неуёмной ненавистью, в которую фатально перерастала наша не знающая границ всеотзывчивая любовь?

Не хотим ненависти?

Тогда будем жить так, как позволяет история. История готова очередной раз испытать нас, протащив сквозь свои углы? Не надо её провоцировать. Дала передышку - будем дышать. У нас нет другого выхода, ибо нет другого народа. Если этот наш народ переродится, исчезнет, уступит место другим народам, - тогда уступим место и мы: исчезнем.

…Но пока возможна "окружность", - будем жить так, как она диктует. И держать наготове щит, уговаривая всех и самих себя, что он выдуман.