Александр БАСОВ 

 

 

Родился в Москве.Режиссёр и драматург. Один из авторов и издателей самиздатовского литературного альманаха «Яр» (1982). Автор сценариев игровых и документальных фильмов, пьес. Член СП Москвы, Союза кинематографистов России, Союза писателей Москвы. Председатель попечительского совета фонда «Русский текст». Вышла в свет книга прозы – «Предел Мечтаний» (2009). 

 

 

ЗАКЛИНАНИЕ

 

***

Последних сто страниц

я жил, не понимая

значенья свиста птиц

и дребезга трамвая,

 

скрещенья проводов

на сумраке заката,

свеченья городов,

покинутых когда-то,

 

земли, травы и рек,

корней, ветвей и почек...

Я жил среди коллег,

друзей врагов и прочих,

 

среди борьбы за хлеб,

среди поклева крох…

Но весь я не ослеп,

и весь я не оглох.

 

Еще во мне жива

над косной речью власть.

Земля, вода, трава,

я понимаю вас.

 

 

***

Какая боль! Морошки мне, морошки!

Мгновенья, как рассыпанные крошки –

поклев для воронья и чиграка.

Я тщусь собрать обрывки жизни в кипу,

как рукопись, напуганную всхлипом

ворвавшегося в фортку сквозняка.

 

Но путаются главы и страницы:

одна еще порхает глупой птицей,

другая устремилась под диван…

Как я свяжу разорванное, если

я сам, как слово, выкинут из песни,

заброшен, как неизданный роман?

 

Но я перепишу себя иначе,

я всех ошеломлю и озадачу,

я вызволю сюжет из западни.

Дана мне речь. Иль сам я отдан речи?

Я речью исцелен и искалечен,

и речью склею воедино дни.

 

Листок к листку, страница за страницей,

воспрянут обстоятельства и лица,

того, что за спиной сопит во мгле.

Расти, моя шагреневая шкура,

без передыха и без перекура,

распластывайся картой на столе!

 

По мне прошлись. Перемололи кости.

Но мне еще не место на погосте,

за мной еще должок, и аз воздам.

Пора расстаться с виноватой миной,

восстать с колен, откашляться от тины

и говорить мирам и городам.

 

 

ПОКОЛЕНИЕ

 

Мы не рабы. Рабы не мы.

Скорей, мы рыбы.

Сиречь, безруки и немы.

Скорей, мы глыбы

без жабер, глаз носов, ушей...

Вода нас гложет.

Мы станем грудой голышей

и - святый боже -

без славословий и крестов

по братски ляжем.

Нас будет миллионов сто.

Мы станем пляжем.

Мы не рабы, скорей, гробы.

Скорее, склепы.

Рабы, хотя они грубы,

отнюдь не слепы.

Нам не разъять сомкнутых век.

Мы пища века.

Мы то, что оставляет век

от человека.

Устав от хохота и слез,

мы вспомним маму.

Она мурлыкала под нос

и мыла раму.

Мы не плодимся как грибы.

У нас есть предки.

И оттого, что не рабы,

мы так и редки.

 

  

РАЗГОВОР

 

Я все на колесах, милая, все на колесах...

Но не пойми буквально: мол, с поезда на поезд...

я - в переносном смысле, милая, в переносном...

Да нет, не про наркотики, успокойся...

 

Я про то, что жизнь - дорога, милая, жизнь - дорога.

По дороге - ямы, разбойники, волки...

Я к тому, что ты, милая - недотрога,

а они боятся только двустволки...

 

Да нет, не в переносном, какая «символика»?

Ты переутомилась, милая, стала дерганой...

Я имел в виду ружье, ружье и только.

Передергивай затвор, милая, а слов не передергивай.

 

Разговор не клеится, милая, ты не в духе...

Ну кого ты хочешь обмануть, милая, я тебя знаю...

Нет, не трезвый, ошибаешься, я - в дупель!

Это было не с нами, милая, нет, не с нами...

 

Да, конечно помню, милая: ивовая заломь,

пруд, дорога в горку, колодец, расхристье,

девочка с сачком... У нее еще волосы, ты сказала...

Да, опавшие листья, цвета опавших листьев...

 

Нет, не подшофе!  Клянусь - ни грамма...

Аз воздам... Воздам, говорю, мне отмщение...

Это из Писания, я ведь грамотный...

Нет, я не прощаюсь, милая: прошу прощения.

 

 

ЗАКЛИНАНИЕ

 

Приходи, буду ждать тебя, тростью листву вороша,

воздух чист и слепящ, как острие ножа,

и когда вдыхаешь, ощущенье такое, что сталь

рассекает легкие, или хрусталь,

разлетается вдребезги,

или глотаешь лед,

или с медной ручки стираешь мутный налет.

 

Приходи, буду ждать тебя, тростью листву вороша,

на кленовом листе, как на даме червей, ворожа,

бормоча заклинанья то громче, то глуше,

чтобы вызвать твое отражение в луже,

или в блещущем автомобильном капоте,

или в небе,

или в окне напротив.

 

Наскочи на меня как коса на точильный камень,

как трамвай на слепого,

паршивый жокей на барьер...

 

Из особых примет:

я сутул, у меня под ногами

бледно-рыжее месиво, как на изнанках шпалер.

 

 

СТИХИ В СОЧЕЛЬНИК

 

В сущности, пачкать бумагу - дурная манера,

недостойная бывшего пионера,

которым являюсь. Дурного примера

подавать не следовало бы молодежи.

 

Молодежь интересует проблема одёжи,

и в этом - прогресс. А бумагомарание –

есть форма невроза, фобия, мания...

 

Молодёжь хочет жить на обложке журнала

посему писанину она манала,

и кто не выбрал виндсерфинг, «сперминт» или «пепси»

из сенаторов выбыл, числится в плебсе,

и не может быть причислен к элите,

к богеме, к сливкам, если хотите.

 

Признаюсь: я стар, но я моложусь:

пудрюсь, помажусь, в стекла гляжусь,

ежедневно пропалываю седину...

отдаю предпочтение табаку и вину,

а не "коле" и засахаренной резине.

При ходьбе скриплю подобно дрезине.

 

Я хочу вернуть свою горькую юность!

Но - увы! - "пепси-кола" не помогает.

Скоро я совсем посерею, осунусь...

Тоже жизнь. Но уже совершенно другая.

 

Я нарушил размер и систему рифмовки,

я немодный, неюный, смешной и неловкий,

я пытался вскочить на подножку эпохи

и сорвался. Дела мои, кажется, плохи.

У меня осталось совсем немного:

ты, нетвердая вера в бога,

штабель старых книг, кларнет и мания

бумагомарания.

 

 

***

Все, чего я хочу,

это - плечо к плечу,

или - рука в руке -

спускаться с тобой к реке,

взобраться с тобой на шлюз

под сиреневый флюс

предгрозовых небес,

стоять и глядеть окрест

на холмы, на канал

(скольких он доконал!),

на медленную баржу,

на скошенную межу,

вдыхая озерный бриз,

сойти по ступеням вниз,

преодолеть овраг,

полный болотных влаг,

вскарабкаться на откос,

купить в сельпо папирос

и снова - в руке рука -

шагать вдоль поля, пока

не выглянет из-за осины

коричневая на синем

наша крыша с трубой...

 

Тебя, о тебе, с тобой...

 

Мне оставили дом -

гулкий пустой бидон,

мне оставили сад -

дикорастущий яд,

мне оставили вкус,

но холодильник пуст,

мне оставили свет,

но тебя на нем нет.

Все еще будет, да,

воздух, лучи, вода,

время, игра и труд,

но тебя не вернут.

 

Сосны, трава, кусты,

берег, где я и ты

(больше не скажешь "мы")

пили вино, холмы -

мудрые, как старики,

видят, как от реки

через гай напрямки,

землянику губя,

я иду.

Без тебя.

 

 

***

Это я – человек с лицом флибустьера,

По которому плачет гребная галера,

по которому плачут, и в кубрике прячут,

про которого злые языки судачат…

Это я, обезумев от горького горя,

Рассекаю гнилое житейское море

и кормилом играю, и ветер, не парясь,

подгоняет дыханьем мой траурный парус…

И седой водопад - неуспех брадобрея,

И оскаленный череп над скошенной реей,

И манящий добычу фальшивый маяк -

это я, это я, это я...

Это я.

 

Это ты откликаешься ночью на шепот,

и несешь над пучиной, зажав меня в щепоть,

над голодной пучиной, над горькой кручиной,

даже сгинувши, маясь со мной, дурачиной.

Это ты насылаешь счастливые сны

и скребешься в окошко когтями сосны,

и бушуешь травой, и роняешь листы…

Это ты, это ты, это ты...

Это ты.

 

Это все что осталось от нас в небесах:

Две зарницы, два всполоха на полюсах,

Два неясных пятна, проступивших из тьмы…

Это мы, это мы, это мы….

Это мы.