Журнал «Кольцо А» № 70
Иосиф ПИСЬМЕННЫЙ
Родился в Украине. Окончил МАИ, доктор технических наук. С 1995 года – старший научный сотрудник в Хайфском Технионе (политехническом университете) в Израиле. Печатался в журналах «Кольцо А», «Крокодил», «Знание-сила», «Наука и жизнь», «Самарская Лука», в альманахе «Знание – сила. Фантастика», в сборниках военного юмора «В море, на суше и выше…». Автор книг «Спасибо, бабушка!», «Палатка Гаусса», «Это аномальное время», «Вторая встреча».
ИЗ РАССКАЗОВ О ГЕРШЕЛЕ ОСТРОПОЛЕРЕ
Рассказы
У каждого народа были свои любимые герои. У русских таким героем был Иванушка-дурачок, у народов Кавказа и Средней Азии - Ходжа Насреддин. Сейчас давно уже не сочиняют сказок про них. Новое время (и это, наверное, естественно, хотя и обидно) породило новых фольклорных героев – Василия Ивановича, Штирлица, Чукчу…
Были такие герои и у евреев. И даже не один. В каждой местности был свой герой - Мотька Хабад, Бинька Дибек, Шайке Файфер ... А вот самым известным, самым любимым из них оказался Гершеле Острополер. Может быть, из-за ласкового имени, или по другой какой причине – не знаю.
Герои, как и боги, бессмертны, пока о них говорят, пишут и читают.
К сожалению, то, что было смешным двести лет тому назад, сейчас вызывает только снисходительную улыбку. Молодёжи фольклорные остроумцы становятся неинтересными, и от этого они умирают.
Я не хочу, чтобы Гершеле умирал. Я делаю все, чтобы он жил. Именно поэтому я пишу рассказы о нём, как о нашем современнике, живущем в ХХ-ХХI веках. Вместе со своим народом он проходит через все невзгоды, войны, страдания этого времени и помогает людям не только шутками, но и действиями.
ФЕНИНЫ ВСТРЕЧИ С ДОБРЫМИ ВОЛШЕБНИКАМИ. 1944 ГОД
Как только городок освободили от немецко-фашистских захватчиков, Дубровичи вернулись из эвакуации. Феня соскучилась по своим, а Шифра наслушалась от соседей по бараку, что надо торопиться, пока их квартиру не захватили другие. Но они опоздали. В их квартире уже успели поселиться незнакомые люди, которые разговаривать с ними об освобождении квартиры или хотя бы о временном уплотнении не пожелали. У новых жильцов на всё был один ответ:
- Мы здесь живём по ордеру исполкома.
В исполкоме сказали:
- Мы вас вызывали? Покажите вызов!
Да и чего было с этими Дубровичами цацкаться? Из взрослых только немощная старуха и девица лет восемнадцати, да и та на поверку оказалась никакая не Дубрович.
Девица пыталась напирать на то, что у троих детей отец на фронте, мать умерла от тифа, а бабка больна. Так кого этим сейчас удивишь? У всех кто-то на фронте, у многих умершие матери, пускай не от тифа, так от голода или холода, здоровых бабок днём с огнём не сыщишь. А детей вообще положено сдать в детский дом, а не норовить за их счёт получить жильё. Если сама не уберется подобру-поздорову, то придётся забрать у нее детей с помощью милиции. Девка-то язык и прикусила...
- Что будем делать, мамо? - спросила Феня у Шифры.
- Уж не знаю, что и посоветовать. Давай пока поселимся во флигеле, а там Мотя вернётся с войны, и мы в своё жильё переберёмся.
Конечно, эту развалюху во дворе только с большой натяжкой можно было назвать флигелем. Правильнее было бы сказать - общественный туалет... По всему видать, что её как туалет многие и использовали...
Когда-то, ещё до войны, когда семье стало тесно, Мотя пристроил к сараю три стены, покрыл их крышей, соорудил печку, сделал двери и два маленьких окошка и стал называть флигелем. Поля обмазала стены глиной и побелила. Если Мотя приходил с работы поздно, то, чтобы не будить домашних, ночевал там. Да и гости из деревни всегда могли остановиться во флигеле на ночь- другую.
С другой стороны, будь флигель в лучшем состоянии, вряд ли бы он сейчас пустовал...
Феня принялась чистить, мыть и скоблить пол и стены. От старой и больной Шифры при уборке пользы мало. Не давала детям под ногами вертеться - и то хорошо.
...Рано утром, через день после того, как они поселились во флигеле, Феня позвала старшего из ребят, семилетнего озорника Зямку, и ласково обратилась к нему:
- Зямочка, мне нужно сходить в деревню...
- Возьми меня с собой! – немедленно перебил её Зямка.
- Ой, Зямочка, ты же знаешь, как мне хочется пойти вместе с тобой! С тобой мне и сам чёрт не страшен. Но не могу себе этого позволить. Ведь только тебе я могу доверить присматривать за бабушкой, за Люсенькой и за маленьким Эликом.
Феня хорошо знала, что хулиганистому Зямке нельзя приказывать: только лаской, только подчёркивая его высокую сознательность и незаменимость, можно уговорить его делать то, что требовалось. Только после этого разговора Феня обратилась к пятилетней Люсеньке и трёхлетнему Элику:
- Я ухожу на два дня в деревню. Со двора не выходить. Во всем слушайтесь бабушку и старшего брата. Еда сварена на два дня - сегодня скушаете только половину. Понятно? Очень хорошо.
...Выйдя из города, Феня сняла туфли и пошла по дороге босая - впереди был путь в восемнадцать километров, и туфли надо было беречь.
Пока Феня топает из города в родную деревню, самый раз рассказать, как она очутилась у Дубровичей и по сути дела стала главой этой семьи. Разумеется, на время отсутствия дяди Моти, отца троих ребятишек. Конечно, если дядя Мотя вернётся с войны живым. Похоронке ни Шифра, ни она не хотели верить. Вон сколько раз бывало, что принесут на человека похоронку, а потом окажется, что его совсем не убило, а только ранило. Или даже лучше - не ранило, а просто перепутали его с другим, например, с однофамильцем или ещё с кем... На войне ведь всякое бывает.
Вот и отец Фени тоже на войне и даже в одном с дядей Мотей взводе.
Собственно, именно потому, что Фенин отец служит в одном с дядей Мотей взводе, она и оказалась у Дубровичей. Повестки из военкомата пришли и её отцу, и дяде Моте уже на следующий день после начала войны.
Матвей Дубрович постарался впихнуть свою семью в поезд, уходящий на восток. И мать, и жену с грудным Эликом на руках, и двух старших ребят - Люсеньку и Зямочку. А когда он подал Поле в вагон последнего ребёнка, его взял за плечо Петро Бондаренко, Фенин отец, и сказал:
- Матвей, пусть и моя дочка едет с твоей семьей. Не хочу, чтобы она оставалась там, где будет проходить война. Девочке всего-то пятнадцать лет, а тут будут охочие до женского тела жеребцы... Что немецкие, что наши - без разницы... Как бы не спортили мне девку... Да и твоим от нее будет допомога, она у меня никакой работы не чурается...
Они вдвоем запихнули Феню в вагон, потом Горпина, жена Петра, подала большой деревянный чемодан самодельной работы, и Петро уже на ходу поезда забросил чемодан с Фениными вещами в вагон.
...После полудня дорога привела девушку к родному селу. Феня спустилась к реке, умыла лицо, руки, ноги, надела туфли, приосанилась и направилась к своей хате. Странно, но Сирко не выбежал ей навстречу. Мать с братьями возились за хатой в огороде.
- Скажите, люди добрые, где здесь Бондаренки живут? - еще по дороге Феня решила разыграть мать и меньших братьев.
Горпина разогнула спину, посмотрела на девушку, сказала два слова:
- Феня, возвратилась, - и села на землю.
Феня подбежала к матери, быстро села напротив, обняла ее, и обе заплакали.
Грицько и Михайлик подошли поближе и стали рядом, не зная, что делать.
Наконец Грицько догадался принести ведро с водою и кружку:
- Мамо, попейте водички, вам и полегчает, - сказал он.
- Ох ты, какой заботливый вырос, - Феня поднялась и стала обнимать братьев.
- Пошли в хату, - сказала Горпина, тяжело подымаясь с земли. - Там и намилуемся, и поговорим, и наплачемся.
- А Сирка немцы пристрелили, - сказал Михайлик, когда они проходили мимо пустой конуры.
- А девчат, подружек твоих, всех в Германию на работу угнали, - добавила мать.
Зашли в хату.
В передней комнате на стене висел портрет отца, сильно увеличенный с маленькой фотокарточки.
- Правда, похож? Михайлик нарисовал, - с гордостью пояснила мать. - Ему бы на художника треба учиться.
- Да, похож на отца. И Михайлику, и Грицьку треба учиться, - согласилась Феня.
- Ой, чего же я стою? - заволновалась Горпина. - Соловья баснями не кормят. Ты ж наверное с дороги проголодалась?
- Проголодалась, - согласилась гостья. - А что слышно про батька?
Грицько молча полез в шкафчик и достал оттуда похоронку на отца.
Горпина и Феня снова заплакали, Но не так, как в первый раз, а так, что пацанам стало страшно, и они оба зашмыгали носами...
...Похоронку на Петра Бондаренко, так же, как и на Матвея Дубровича, заполнял их земляк полковой писарь Степан Коломиец. Вместе с похоронкой Бондаренки получили и письмо от Степана, который приводил рассказы нескольких однополчан, собственными глазами видевших, как немецкий снаряд прямым попаданием накрыл окоп, в котором находился Петро.
Но ни Степан Коломиец, ни они не знали всех подробностей того артиллерийского обстрела. Бойцы получили команду окопаться вдоль линии фронта. Когда немцы начали методичный обстрел из пушек наших окопов, Петро крикнул Матвею:
- Мотя! Ты курить хочешь?
- Хочу! - ответил Матвей. - А ты?
- И я... А тютюн у тебя есть?
- Нет. А у тебя?
- А у меня есть...
- Ну тогда я ползу к тебе.
- Не треба. Я сам к тебе поползу...
Как только Петро перебрался в окоп к Матвею, немецкий снаряд разорвался на том месте, где пару минут тому назад находился окоп Петра Бондаренко.
Петро протянул Матвею кисет и сказал:
- Развяжи, Мотя, сам, бо в мене руки дрожат. Ты не поверишь, но я потому к тебе перебрался, что внезапно почувствовал, что немец сейчас попадёт в мой окоп...
- Зря ты, Петро, думаешь, что не поверю. Тут ведь такие громы и молнии... Да скажи ты, что к тебе во время обстрела сам Илья-пророк приходил, и то поверю...
Матвей сделал Петру и себе самокрутки, они выкурили их, и вдруг Матвей сказал:
- Давай, Петро, перебираться в другое место, потому что чует моё сердце, что немец сейчас разнесёт и мой окоп к чертям собачьим...
Петро и Матвей быстро выкатились из окопа и перебежали в воронку от снаряда перед окопом Матвея Дубровича. Не успели они нырнуть в нее, как и в его окоп, тот самый окоп, где они только что находились, попал немецкий снаряд.
- Давай, друже, ползти отсюда, пока нас не поубивало, - сказал Петро.
И они поползли вперед. Что ждет их впереди - немецкий плен, партизанский отряд, койка в лазарете, штрафбат, смерть или жизнь - автор не может знать. Ибо война еще не окончилась...
...До самого утра проговорили и проплакали мать и дочь. И Горпина, которая три года ждала возвращения Фени, поняла, что та не может вернуться в отчий дом. Ибо не сможет она оставить одних старую Шифру, плаксу Люсеньку, тихенького ангелочка Элика, даже озорника и задиру Зямку.
...На второй день поздно вечером Феня возвращалась в город. В руках она тащила тяжёлую самодельную кошёлку, в которую Горпина положила гостинцы: яблоки, молодую картошку и понемногу разных овощей. Мать обещала и дальше помогать дочке, чем сможет со своего огорода. Вот только, как Фене запастись на зиму дровами, они обе не знали. Горпина сказала, что в пяти километрах от их села есть лесоучасток сахарного завода. Завод разрушен, а большая часть брёвен, как стояла, так и стоит на этом участке в штабелях. Чтобы вывезти брёвна оттуда, нужны лошадь и телега. Только где их, лошадь и телегу, раздобудешь?
Чем ближе к дому она приближалась, тем больше ей лезли в голову тревожные мысли. То она представила себе, что Элик вышел один на улицу, и на него напал соседский гусак. То - что Люсенька упала и разбила себе до крови коленку. А то вообще страшное - Зямка где-то нашёл гранату, притащил домой и выдернул чеку. Феня видит в подробностях, как этот негодник бегает по двору, не зная, куда можно забросить гранату, потом швыряет её в выгребную яму возле приютившегося на краю двора сортира.
Раздаётся взрыв...
Из сортира, пробив головой крышу, вылетает вверх ногами соседка, захватившая квартиру Дубровичей. Она делает сальто над туалетом и повисает на дереве вниз головой, зацепившись юбками за ветку. Соседка машет руками, крутит голой нижней частью тела и визжит, как недорезанная свинья, но никто не торопится ей на помощь.
Но это ещё не всё. После взрыва веснушки на восторженно-изумленном Зямкином лице начинают увеличиваться до невозможности, пока не превращаются в сплошное бурое пятно... Зямка бежит к бочке, в которую соседка собирает дождевую воду и - на глазах возмущённой соседки - ныряет в бочку, чтобы смыть с себя бурую вонючую гадость. От этой дерзости соседка принимается визжать еще громче, еще сильнее махать руками и еще больше крутить голой нижней частью туловища. В результате ветка, на которой она висит, не выдерживает, ломается, и соседка шлепается на землю...
Чтобы избавиться от тревожных мыслей, девушка принялась мечтать. Вот встретится ей сейчас добрый волшебник и скажет:
- Загадай три желания, и я их все выполню.
- Первое желание: сделай так, - ответит она, - чтобы дети мои были здоровы и веселы.
- Будет сделано, - ответит волшебник.
- Второе желание: сделай так, - ответит она, - чтобы у нас были на зиму дрова.
- Будет сделано, - ответит волшебник. - Теперь третье желание. Только хорошенько подумай, так как это уже последнее желание.
Феня наберет полные лёгкие воздуха и скажет:
- Сделай так, чтобы тато и дядя Мотя вернулись с войны живыми и невредимыми!
Волшебник улыбнётся ей и скажет:
- Не всё могут даже волшебники. Но для тебя, девочка, раз ты не за себя, а за других просишь, я постараюсь сделать всё, что в моих силах... И с другими волшебниками тоже переговорю...
...Еще с улицы Феня услышала, как Шифра кого-то отчитывает:
- Ах ты, негодный пропойца! Чтоб тебя приподняло да шлёпнуло! И когда ты только за ум возьмёшься?
Ясное дело, Зямка опять набедокурил. Вот только странно было слышать слова «негодный пропойца» по отношению к семилетнему ребёнку. Неужели этот сорванец уже и пить начал?
Только непонятно, почему в ответ на такие серьёзные обвинения и угрозы, раздался веселый и дружный смех всех детей, включая самого негодяя Зямку.
Во дворе Феня чуть не налетела на чью-то телегу и лошадь, стоящую рядом с телегой.
Девушка тихонько подошла к окошечку и заглянула в комнату. На столе горела керосиновая лампа. Вся семья сидела на скамейке по одну сторону стола и завороженно смотрела на стенку напротив. А возле стены стоял незнакомый пожилой мужчина и с помощью пальцев рук демонстрировал на ней театр теней.
Феня не пошла в помещение, чтобы не мешать спектаклю, и стала следить за развитием сюжета через окно.
Вскоре она уже понимала не только то, что видела, но и то, что пропустила. Сюжет был на редкость простой, и если бы Феня, вместо того, чтобы заботиться о семье Дубровичей, имела время читать книги, то она бы, возможно, узнала, что это была импровизация на тему рассказа Шолом Алейхема «Заколдованный портной».
Еврей-портной, семья которого нуждалась в молоке, отправился на базар, чтобы купить козу. Но вместо козы он привел домой козла.
Жена отправила его обратно, чтобы он обменял козла на козу.
Однако на базаре ничего менять не пришлось, ибо продавцы доказали ему, что у него не козел, а коза. Вернулся он домой, и опять привел домой козла. Каждый раз по дороге домой и по дороге на базар, портной останавливался в корчме, чтобы пропустить стаканчик вина, а хитрый корчмарь каждый раз производил замену.
Незнакомец не только создавал тени портного, его жены, корчмаря, козы, козла и прочих персонажей, но и прекрасно озвучивал текст. За исключением голосов жены портного и козы, за которых, к немалому удивлению Фени, говорила и пела как будто помолодевшая Шифра.
Походы портного из дома на базар и обратно повторялись многократно, все с новыми и новыми смешными подробностями, но дети с интересом смотрели за всеми повторами и встречали дружным смехом все перипетии сюжета и немудреные шутки портного, его сварливой жены, козы и козла. Да, да, я не оговорился, и коза, и козёл тоже подавали весёлые и злободневные реплики. Именно шутки, частушки и танцы животных вызывали у детей наибольший восторг... Обычно коза и козёл пели свои песни и частушки, пока портной выпивал в корчме свой неизменный стаканчик.
Коза, например, пела на мотив известной песни «И кто его знает»:
По Берлину ходит Гитлер
Возле штаба своего.
Поморгает битым глазом
И не скажет ничего.
И кто его знает,
Зачем он моргает,
Зачем он моргает,
Зачем он моргает...
Геббельс спросит: «Что не весел?
Что не хвалишься войной?»
«Потерял я, - отвечает,-
Все надежды под Москвой».
И кто его знает,
Зачем он теряет,
Зачем он теряет,
Зачем он теряет...
А вчера пришел по почте
Запечатанный пакет.
Приглашают черти в гости
Прокатиться на тот свет.
И кто его знает,
Зачем приглашают,
Зачем приглашают,
Зачем приглашают...
Потому злодей рыдает
Возле дома своего.
Не моргает битым глазом
И не брешет ничего.
И кто его знает,
Чего он рыдает,
Чего он рыдает,
Чего он рыдает...
В ответ козёл, приплясывая, пел свои победные частушки:
Злобный враг войну затеял,
Мы его не пощадим,
И на море, и на суше
Разобьём и разгромим...
Боевое наше знамя
Пронесём со славою.
И победе быть за нами -
Наше дело правое!
Крепче дождик начал капать,
Забурлилася вода...
Нынче немец начал драпать,
Как не драпал никогда...
Тут случилось непредвиденное: непоседа Зямка, очевидно, устав послушно сидеть на одном месте, нырнул под стол, вынырнул с его другой стороны, встал на фоне освещенной стены и завопил:
Сидит Гитлер на горшке,
Делает какашки.
И кричит на весь Берлин:
«Геббельс, дай бумажки!»
Но, наверное, даже после этого не вся энергия, запасенная им за время смирного сидения, вышла из него, ибо он подпрыгнул, затем дважды повернулся вокруг своей оси и выкатился из помещения. Тут Зямка увидел прильнувшую к окну Феню. Феня приставила указательный палец к губам: «Молчи!»
Зямка подмигнул Фене и влетел обратно в комнатку.
А там, между прочим, события приняли не предусмотренный сценарием пьесы поворот. Как только Зямка выскочил во двор, на импровизированную сцену вылезли Люсенька и Элик и, взявшись за руки, запели дуэтом:
Сидит Гитлер на горшке,
Делает какашки.
И кричит на весь Берлин:
«Геббельс, дай бумажки!»
Непонятно было: то ли они с одного разу запомнили Зямкину частушку, то ли старший брат еще раньше успел обучить их не совсем приличным строчкам. Видя, что его место на сцене занято, Зямка не стал сокрушаться, а, взяв Элика за вторую ручонку, присоединился к сестренке и братику и запел вместе с ними в третий раз:
Сидит Гитлер на горшке...
Дети были здоровы и веселы - волшебник выполнил первое Фенино желание.
... После спектакля гость отправился спать во дворе в телеге, а Шифра и Феня принялись укладывать спать ребятишек. Люсенька и Элик послушно сходили на горшочек и легли спать, а Зямка заявил, что тоже желает спать в телеге. Пришлось пообещать, что завтра Шифра договорится об этом с их гостем.
- Кто это такой, мамо? - шепотом спросила Феня у Шифры, когда дети заснули.
- Гершеле Острополер, - тоже шепотом ответила Шифра. - Это герой еврейского фольклора. Балагур, весельчак, острослов, остроумец...
- Как же так может быть - фольклорный герой? Он ведь жив!
- Все может быть, доченька. И жив, и одновременно сказочный герой!
- А как он к нам попал?
- Постучал и попросил воды попить. А потом дал детям и мне по большой сочной груше и спросил, хотим ли мы увидеть настоящий театр. Я думаю, что он пришел к нам потому, что он волшебник и знает, кто в нём больше всех нуждается...
- Волшебник - это здорово! - прошептала Феня, засыпая.
...Теперь самый раз выяснить, почему Феня называет матерью не только свою родную мать Горпину, но и чужую ей женщину Шифру.
Пока беженцы ехали вглубь страны, когда в пассажирских вагонах, а когда и в товарняках, с многочисленными пересадками, ночевками в залах ожидания, когда на скамейках, а когда и на полу – Поля заразилась сыпным тифом. Ее сняли с поезда и поместили в инфекционное отделение железнодорожной больницы на небольшой станции в Западной Сибири.
Шифра и Феня с тремя ребятишками на руках сами сошли с поезда вслед за Полиными носилками. Их поместили в рабочем бараке.
Из больницы Поля уже не вышла...
Однажды ночью Феня услышала, как старенькая Шифра плачет и зовёт:
- Доченька! Доченька!
Девочка подошла и спросила:
- Что вам надо?
И услышала:
- Я только хотела попросить тебя, чтобы ты нас не бросила, доченька...
- Не волнуйтесь, мамо, не брошу! - девочка обняла пожилую женщину и прижала к себе.
...На следующее после театрального представления утро Гершеле объявил, что вскоре ему надо будет ехать дальше, и попросил Шифру и Феню хорошо подумать, чем он может быть им полезен.
- И думать не надо, - тут же откликнулась Феня. - Впереди зима. Помогите нам привезти дров из лесу.
- А ты знаешь, где взять дрова? - спросил Гершеле.
- Знаю. В пяти километрах от моего родного села есть лесоучасток сахарного завода. Завод разрушен, а бревна, как стояли, так и стоят в штабелях. Нужны лошадь и телега, чтобы их вывезти.
Гершеле и Феня тут же отправились в лес, захватив с собой, - к его великой радости, - непоседу Зямку.
Феня постаралась загрузить телегу брёвнами с большим запасом. Гершеле Острополер не только помог привезти брёвна из леса, но перепилить их, а потом и нарубить дрова и даже, по просьбе Шифры, сложить в виде вязаночек у одной из стен во флигеле. А напоследок он починил крышу, вычистил сажу из печки и утеплил оконца.
Перед отъездом Гершеле дал еще один концерт для Шифры, Фени и ребят. Он принес во флигель свою скрипку и целый вечер играл еврейские, русские, украинские мелодии и пел старые народные песни и песни, написанные за время войны. Дубровичи и Феня с удовольствием подпевали ему.
На прощание Гершеле взял Фенины ладони в свои руки, наклонился и поцеловал ей каждую руку. Так в первый раз в Фениной жизни мужчина поцеловал ей руки. Как бы хотелось надеяться, что этот случай не будет единственным в ее жизни.
Только после этого Гершеле поехал дальше...
Теперь у Дубровичей были дрова на зиму – выходит, что и второе Фенино желание волшебник тоже выполнил. Сбудется ли третье ее желание? Автор очень хотел бы, чтобы и это Фенино желание тоже осуществилось...
- Фенечка, золотцо мое, - спросила Шифра. - У нас теперь на зиму дров хватит?
- Та хватит, мамо, не хвылюйтесь.
- И будет тепло?
- Тепло, тепло, не хвылюйтесь.
- А если меньше на одно полено положить в печку, то будет тепло?
- Думаю, что будет тепло. Не надо, мамо, хвылюватысь.
- Вот что я думаю, донечка моя, может ты отнесешь пару вязаночек старой Хаве Супоницкой, а?
- Та ладно, мама, отнесу, - улыбнулась Феня.
- Вот и умница.
На следующий день Феня отнесла две вязанки дров старой Хаве Супоницкой. А когда вернулась, Шифра опять принялась за свое.
- Фенечка, донечка моя! Как по-твоему: у нас дров на зиму хватит?
- Та хватит, мамо, не хвылюйтесь.
- Не замерзнем?
- Не замерзнем, мамо, не хвылюйтесь.
- А если меньше на одно полено положить в грубку, то тепло будет?
- Будет тепло, мамо, не хвылюйтесь.
- Вот что я думаю, солнышко мое, может, ты отнесешь пару вязаночек старикам Поволоцким, а?
- Вот что, мамо, досыть! Не может у меня голова за весь белый свет болеть. У меня самой на руках трое малых детей. Вот за своих детей та за вас я и буду отвечать!
За три года жизни в эвакуации Феня прекрасно освоила русский язык, но что интересно: как только она начинает разговаривать со своей второй матерью Шифрой, так сразу же автоматически переходит на родной язык - украинский.
...Прошло еще несколько дней, и Шифра попросила Феню пересчитать вязанки с дровами.
- Та чего их считать, воны ж у хати лежать! - возразила Феня.
- А ты все-таки посчитай.
- Нияк не зрозумию. Уси вязанки на мисти. Немов и не видносыла ничого до Хавы Супоницкой. Чудеса, та й годи!
- Это потому, дочка, что эти дрова нарубил Гершеле Острополер!
- Ну и что, что Острополер?
- А то, что, если их нарубил Гершеле Острополер и если их отдавать на доброе дело, то они не будут убывать! Ведь он волшебник...
- Ладно, мамо, - засмеялась Феня, - виднесу я завтра пару вязаночек старикам Поволоцким... Тилькы бильш никому. Воны мени потрибни будуть для обмину. Вон дитям до зымы на ноги щось справыты треба, а де я визьму для цього гроши?
Рыжий озорник Зямка прекрасно видел, как накануне бабушка незаметно перераспределила дрова так, чтобы из восемнадцати вязанок получилось двадцать, но прикусил язык и ничего не сказал Фене. Может быть, он тогда впервые догадался, как рождаются настоящие чудеса, и даже подумал о том, не стать ли ему тоже добрым волшебником... Когда вырастёт...
МОЛИТВА. 1948-49 ГОДЫ
В 1941-ом году, когда немцы напали на Советский Союз, Матусу Белоцерковскому было 13 лет. Он в это время отдыхал в пионерском лагере вместе с другими ребятами из его школы. За некоторыми из детей успели приехать родители, а Матус оказался в числе тех, кого родители не забрали из пионерлагеря, но воспитатели и пионервожатые сумели эвакуировать. Проще говоря, сумели вывезти и вывести через всю страну в Сибирь и тем спасли от неминуемой смерти.
Пионерский лагерь стал называться детдомом - детским домом, а Матус и другие ребята в детдоме - детдомовцами.
Война продолжалась почти четыре года и завершилась победой над гитлеровскими оккупантами. Но родители Матуса погибли, и он не стал возвращаться на Украину, а остался в небольшом городке за Уральским хребтом. Там еще во время войны Матус закончил семь классов и ремесленное училище. Там он стал рабочим на местном металлургическом заводе. После войны юноша закончил десятый класс вечерней школы, получил аттестат зрелости и поступил в заочный индустриальный институт.
Во время экзаменов за второй курс профессор Фихтенгольц остался настолько доволен ответами студента-заочника по математическому анализу, что стал настоятельно советовать студенту перейти на очное отделение.
В комитете комсомола инициативу профессора поддержали и тут же отправили комсомольца Матуса Белоцерковского в колхоз на хлебозаготовки.
Когда комсомолец Белоцерковский увидел своими глазами, что в том колхозе, куда его направили, хлебозаготовки на деле означают вывоз из колхоза всего урожая зерновых, а колхозникам зимой нечего будет есть, ибо им останутся лишь пустые амбары, он написал докладную в комитет комсомола института с предложением срочно вмешаться и отменить ошибочные, как он считал, установки местных властей. Комитет комсомола института на предложение своего комсомольца отреагировал с поразительной скоростью: комсомолец Белоцерковский был срочно отозван из колхоза, а его делом занялись соответствующие исправительные органы. После вмешательства исправительно-карательных органов Матус оказался на лесоповале в одном из лагерей ГУЛАГа.
...В один прекрасный (или совсем не прекрасный) вечер, когда колонна заключенных направлялась из леса в зону, рядом с Матусом случайно (или не случайно) оказался худой бородатый старик.
- Давайте знакомиться, молодой человек. Моя фамилия Острополер. Случайно не слыхали такую? Нет? Ну, на нет и суда нет... А какая ваша, простите, фамилия? Белоцерковский? Очень приятно. Значит, ваши предки были из-под самого Киева, из Белой Церкви. Доводилось мне бывать в этом городке, доводилось... Что, ваши родители не из Белой Церкви? Так и должно быть. Когда-то ваш прадедушка или его предки жили в Белой Церкви - и там они не были Белоцерковскими. А вот когда они оттуда уехали, скажем, в Умань или Черновцы, то их стали называть Белоцерковскими. По тому месту, откуда они приехали...
Матус не стал ни возражать, ни соглашаться, и они прошли несколько шагов молча. После этого старик заговорил снова:
- Сегодня потребуется ваше участие. Умер Самуил Цирульников. Его сегодня предали земле, поэтому необходимо набрать миньян.
- Что такое миньян?
- Миньян - это десять взрослых мужчин-евреев.
- А зачем нужны десять взрослых евреев?
- Чтобы прочесть Кадиш - заупокойную молитву по Цирульникову.
- Но я не знаю никаких заупокойных молитв.
- От вас этого и не требуется. Вам надо будет просто послушать, как другие ее прочтут.
- Но я атеист.
- Послушайте, что у вас за привычка говорить лишнее, когда вас не спрашивают? Вы, случайно, не из-за этого здесь очутились?
Матус невольно улыбнулся:
- А вот и не угадали! Я не говорил лишнее, я писал лишнее!
- Тем хуже для вас... Так вот. Никого не интересует, кем вы себя считаете - атеистом, материалистом или идеалистом. Сейчас важны только две вещи: что вы еврей и что вам уже исполнилось 13 лет. То, что вы еврей, я не сомневаюсь. У вас внешность такая выдающаяся. Она вас выдаёт. Остается только выяснить: вам уже исполнилось 13 лет или еще нет?
- Не волнуйтесь! Мне уже исполнилось 13 лет... А какое это имеет значение?
- Для вас, может быть, и никакого, а для миньяна принципиальное - это значит, что вы уже совершеннолетний человек и отвечаете за свои действия. У меня к вам будет единственная просьба - после ужина будьте на своих нарах и никуда не уходите. Я вас приглашу.
- Могу ли я знать хотя бы, кем был Самуил Цирульников, что вы хотите читать по нему заупокойную молитву?
- Какое это имеет значение, кем он был - большим начальником или простым ремесленником? Он был человеком, он жил на земле - и этого достаточно. Живущие обязаны прочесть заупокойную молитву по умершему. Так положено.
- И всё же - кем был при жизни Самуил Цирульников? И почему он умер?
- Хорошо. Я скажу вам - при жизни Самуил Цирульников был обыкновенным мужским портным, каких тысячи. Даже не закройщиком.. Его посадили - заодно с другими портными и закройщиками небольшой швейной фабрики - во главе с директором фабрики - по обвинению в левом уклонизме. Но они не были левыми уклонистами. Они даже не знали что это такое - левый уклон. А причина их ареста весьма простая: в плановой стране и аресты плановые - чекисты выполняли план по арестам левых уклонистов. Самуил любил невесело шутить, что левый уклон им приписали потому, что директор их фабрики был левшой. Да и умер Самуил Цирульников совсем не героической смертью - упал на лесоповале и больше не смог встать. Сами понимаете, трудно человеку выдержать много лет в здешнем доме отдыха. Вот так-то, молодой человек...
... Острополер привел Матуса в медпункт - резиденцию доктора Пекера. Доктор Пекер Вольф Яковлевич был доставлен в советский концлагерь из Китая, из города Харбина в 1945 году, после поражения Японии во второй мировой войне. Советские военные разведчики арестовали в освобожденном от японцев Китае всех говорящих по-русски - в основном бывших белогвардейцев из армии белого атамана Семенова, а также проживавших в Китае русскoговорящих купцов и специалистов еврейской национальности, и отправили в Советский Союз, где тех из них, чья вина не вызывала сомнений, то есть бывших белогвардейцев, казнили, а других, кого не было в чем обвинить, а отпускать на свободу не хотелось, отправили в ГУЛАГ. И среди них доктора Пекера.
В медпункте, кроме доктора Пекера, уже находились два еврея - Герш Зейгерман и Григорий Столярский. Там же почему-то находились двое заключенных родом из Азербайджана, Мардохай Авиэлов и Пинхас Мордохаев, и двое из Узбекистана, Акива Хавакуков и Арье Мошеев.
Это удивило Матуса, но он не стал задавать никаких вопросов.
«Вероятно, такая замена евреев выходцами из Кавказа или Средней Азии при чтении заупокойной молитвы допускается», - подумал Матус.
Но все равно, одного человека до десяти не хватало.
Тут в дверь постучали, и в помещение вошел Матвей Дубровин.
Появление Матвея удивило всех присутствующих, но Матвей заявил:
- Я слышал, что вам не хватает одного человека, чтобы прочесть Кадиш по Цирульникову...
- Но не всякий может подойти для этой цели, - осторожно заявил хозяин помещения Вольф Яковлевич.
- Я знаю. Я как раз тот, кто вам нужен.
- Каким образом?
- У меня уже была бар-мицва.
(Необходимое пояснение: согласно иудейской религии, бар-мицва - обряд посвящения в мужчины, бывает, когда мальчикам исполняется 13 лет. После этого возраста мальчики могут участвовать в миньяне, наравне со взрослыми мужчинами).
- У тебя есть дети? – спросил Матвея Острополер.
- Есть. Трое.
- А как их зовут?
- Зямочка, Люсенька и Элик.
- Тогда проходите, - пригласили Дубровина врач и Гершеле Острополер.
- А где Петро? - спросил Матвея Дубровина Григорий Столярский.
Матвей Дубровин и Петро Бондаренко в ГУЛАГе считались родственниками, даже двоюродными братьями. Заключенные привыкли видеть их всегда вместе. Отсутствие Петра насторожило собравшихся.
- А он остался на стрёме, - пояснил Дубровин и для убедительности пояснил: - На шухере... На страже. А то вы совсем забыли про осторожность.
... Действительно, Петр Бондаренко и Матвей Дубрович были земляками и в Красной Армии служили в одном взводе. Когда они вместе попали в немецкий плен, Петро шепнул Матвею, чтобы тот назвался не Дубровичем, а Дубровиным. Что замена всего-то одной буквы позволит Матвею выдавать себя за русского. А для пущей достоверности Петро скажет, что они односельчане, более того - двоюродные братья. Так они и сделали.
Маленькая уловка позволила Матвею, как еврею, в немецком плену избежать немедленного расстрела. Под фамилией Дубровин Матвей прошел немецкий концлагерь и под этой же фамилией, как Дубровин, был отправлен в советский концлагерь.
- Можно приступать, - сказал Вольф Яковлевич, и Гершеле Острополер начал негромко произносить слова молитвы:
- Итгадаль вэиткадэш раба...
Это были слова, восхваляющие Бога. В переводе с древнееврейского они означали:
- Да возвысится и освятится великое имя его...
В этом месте молитвы все присутствующие: доктор Вольф Яковлевич, Герш Зейгерман, Григорий Столярский, Матвей Дубровин, Мардохай Авиэлов, Пинхас Мордохаев, Акива Хавакуков и Арье Мошеев, - дружно произнесли:
- Амен!
И Матус тоже произнес за ними:
- Амен!
- ... в будущем и обновленном мире, где он вернет мёртвых к жизни и пробудит их к вечной жизни, ...
Матус догадался, что молитва произносилась на древнееврейском языке. Его не удивило, что доктор, Острополер, Зейгерман и Столярский знают древнюю молитву. Его почти не удивило, что и Матвей Дубровин знает ее слова. Но то, что Мардохай Авиэлов, Пинхас Мордохаев, Акива Хавакуков и Арье Мошеев - представители народов Кавказа и Средней Азии - умеют молиться на древнееврейском языке, как когда-то молились древние иудеи, никак не укладывалось в его голове.
Ведь они и по-русски-то говорили с сильным акцентом. Более того, эти дети гор даже не знали, как правильно надо писать по-русски свои имена и фамилии. Один из них был Мардохай, а второй Мордохаев, а ведь наверняка фамилия второго произошла от имени первого.
И, тем не менее, они могли молиться на древнееврейском языке, как когда-то молились древние иудеи.
Атеист Матус не понимал слов, и это было хорошо, ибо не побуждало его вступить в дискуссию с молящимися.
Гершеле завершил молитву:
- ... сотрёт господь Бог слезу с лица каждого и смоет он на всей земле пятно позора с народа своего; ибо Господь изрёк это.
После молитвы Гершеле попрощался со всеми за руку и первым вышел на улицу. Он подошел к стоящему на стрёме Петру Бондаренко:
- Петро! Я имею вам что-то сказать, но только пусть это будет по секрету от Моти.
- У меня нет секретов от Матвея.
- И правильно, что нет у вас друг от друга секретов. Но пусть теперь будет один секрет - и это также будет правильно. Слушайте меня внимательно. Ваша семья цела и невредима, а Поля, жена Матвея, умерла в эвакуации. Теперь вы понимаете, почему не следует рассказывать об этом Матвею. Феня, ваша дочка, в эвакуации и после нее заменила мать Полиным и Мотиным детям и дочь Полиной матери Шифре.
- Но ведь Феня сама еще подросток.
- В критических ситуациях подростки быстро взрослеют.
- Откуда вам это все известно?
- Я виделся с ними совсем недавно.
(Гершеле упустил из виду, что это недавно составило три года).
- С кем именно?
- Со всеми... С Феней, с Шифрой, с Мотиными детьми - Зямкой, Люсенькой и Эликом.
- А моих вы не видели?
- Видел, видел, всех видел: и жену вашу Горпину, и детей, Грицька и Михайлика. А про Феню я уже вам говорил. Все живы и здоровы.
- Чудно да и только. Где вы их всех видели?
- Да в вашем селе и видел.
- А как вы там оказались?
- Вы, наверное, помните, что в километрах пяти от вашего села был лесной участок сахарного завода. Завод во время войны был разрушен, а бревна на лесном участке, как их заготовили еще в 1941 году, так и стоят в штабелях. Вот я на своей лошади помог Фене привезти брёвна в город, чтобы было ей чем зимой топить.
- Вот теперь я вам верю. Про лесной участок сахарного завода и штабеля брёвен на нем нельзя придумать. Их нужно было видеть.
Подошел Матвей Дубровин, и Гершеле с Петром прекратили свой разговор...
...После поминальной молитвы Матус долго не встречал Острополера в лагере, поэтому, когда через несколько дней после этой молитвы он случайно встретил Мардохая Авиэлова, то спросил Мардохая, откуда он и его товарищи знают слова древней молитвы, да ещё на древнееврейском языке.
И Мардохай ответил гордо:
- Как откуда, если это мои предки сочинили эту молитву? Как откуда, если мои предки тысячи лет произносили слова этой молитвы на древнееврейском языке?
- Разве вы не азербайджанец, не мусульманин?
- Нет, я иудей, я горский еврей из Азербайджана.
- А Пинхас Мордохаев?
- И он горский еврей.
- А кто такие тогда Акива Хавакуков и Арье Мошеев?
- А они бухарские евреи.
- А кто же тогда я?
- А ты - восточноевропейский еврей. Вас еще называют ашкеназами.
- Никогда не знал, что я, Матус Белоцерковский, ашкеназ, - удивился Матус.
- Слушай, что я тебе скажу. Сейчас не только верующие евреи, но и верующие русские, и все верующие других наций не могут свободно молиться. И католики, и мусульмане, и буддиаты... Но придет время, когда люди ударятся в другую крайность, и молиться станет модным. Особенно среди самых активных борцов против религии. А ведь человек разумный - хомо сапиенс - должен произносить слова молитвы или не произносить слова молитвы не тогда, когда это модно или не модно, а тогда, когда он считает это нужным. Для себя или в память о своих предках. И это называется свободой совести.
Удивлённый речами горца, Матус неожиданно для себя подумал, что разное написание и произношение на русском языке имен Мардохай и Мордохай может идти не от низкой образованности носителей этих имен, а от необходимости записать имена одного языка буквами другого языка.
И еще много над чем Матус задумался...
...Колонна заключенных направлялась из леса в зону, и рядом с Матусом оказался Григорий Столярский.
- Молодой человек! - сказал Матусу Столярский. - Сегодня снова потребуется ваше участие.
- А кто умер?
- Не умер, а убили. Они убили Соломона Михоэлса.
- А кто такой Соломон Михоэлс?
- О, вы даже этого не знаете! Кто такой Соломон Михоэлс? Разве вам не говорили ваши родители, что Михоэлс - великий еврейский артист и главный режиссёр ГОСЕТ - Государственного Еврейского Театра в Москве?
- Нет, не говорили. Я детдомовский.
- Тогда понятно. Народный артист СССР Соломон Михайлович Михоэлс был руководителем Еврейского антифашистского комитета. Во время войны он ездил в США, Канаду, Мексику, Великобританию и собрал там огромные средства, которые пошли на закупку вооружения для Красной Армии. По официальной версии он был случайно сбит грузовиком, когда находился в Минске, но этому никто не верит. Его раздавили грузовиком по личному приказу Сталина. Мы хотим собрать миньян и прочесть по Соломону Михоэлсу заупокойную молитву, Кадиш. Вы придете?
- Приду.
Когда Матус пришел в медпункт, там уже находились доктор Пекер и Матвей Дубровин, Герш Зейгерман и Григорий Столярский, Мардохай Авиэлов и Пинхас Мордохаев, Акива Хавакуков и Арье Мошеев.
Одного человека не хватало, но все присутствующие сидели молча в ожидании десятого мужчины....
...Словно в сказке, появился десятый - в помещение вошел Гершеле Острополер и начал произносить слова молитвы:
- Итгадаль вэиткадэш раба...
В переводе с древнееврейского они означали:
- Да возвысится и освятится великое имя его...