Мария ЧЕНЦОВА

 

Родилась в 1977 г. в г.Тольятти.В 1994 г. поступила в МГУ им. Ломоносова на факультет муниципального управления.  В 2005 г. переехала в Москву и через год поступила в Литературный институт им. Горького в семинар критики Владимира Ивановича Гусева. На четвертом курсе перешла в семинар прозы Алексея Николаевича Варламова. Окончила Литературный институт в 2012 г. Участник семинара критики Совещания молодых писателей при СПМ 2013 г. Живёт в Балашихе.

 

 

ВЫСОКОВОЛЬТНАЯ ПОЭЗИЯ

Ритмы и образы в верлибре Аллы Широковой

Свобода – море, океан, пустыня. Достичь ее как потонуть в безвременье и, вынырнув оттуда, узнать порывы ветра, ложе пустоты, взмахнув рукой, спиною повернуться, открыть глаза и встать лицом ко всем, сказав: «Мы все оттуда - из ниоткуда».

Свободный стих — это символ свободы. Поэт отказывается от рифм и метра, которые ограничивают свободу. Но ответственность за появление хороших стихов никто не отменял. В «традиционной» поэзии путеводная звезда — рифма. Она ведет, петляя, а бывает, что и  изменяет первоначальный смысл. И не всегда поэт знает: «Куда заведешь меня, рифма моя?». И потом, читателю проще «выхватывать» глазами музыкальность рифмованных стихов:

 

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя,

То как зверь она завоет,

То заплачет как дитя.

 

В верлибре же нить Ариадны — это повторяющиеся ритм и интонация. Да, повтор есть. По велению поэта. А уважение границ ритма и интонации похоже на признание свободным человеком границ свободы других людей.

Если поверхностно читать вот такие хрестоматийные блоковские строки

 

Она пришла с мороза,

Раскрасневшаяся

Наполнила комнату

Ароматом воздуха и духов

Звонким голосом

И совсем неуважительной к занятиям

Болтовней.

 

Или поэта-верлибриста Владимира Бурича, русского Уитмена:

 

Бывают мгновения

когда грудь охватывает такое ликование

и вдруг становится так удобно

жить в своем теле, -

 

то задашься вопросом: где мелодия? Где в её отсутствие поэзия?

 

Или

 

Грабли

да конечно нужны бы грабли

собрать

опавшие волосы солнца

 

Что это? Проза, записанная в столбик?

Загадка: «Без рифм, без метра, но не проза. Без ударений, слога и стопы, но поэзия?».

Верлибр свободен - от рифмы, метра, ударений, слога, стопы. Но в каждом стихотворении присутствует своя особая «пульсация», ритм, интонация. И надо обладать как поэту, так и читателю сверхинтуицией, острым поэтическим «зрением» и «слухом», чтоб почувствовать, что строчки «Она пришла с мороза...» - это поэзия.

Как метко сказал Михаил Гаспаров: «Главное иметь нахальство знать, что это стихи». В случае со свободным стихом, здесь смесь нахальства, и веры, и убежденности, что  —  с первого взгляда такая непривычная форма — строчки, где нет рифмы и размера — поэзия.

Ведь верлибр действует на читателя не только через повторяющийся ритм, интонацию, но и через свою афористичность, бывает, что и парадоксальную метафоричность и образность. И через остроту ощущения мира и людей.

Ведь верлибр — высоковольтная поэзия, атомная. Бьет наповал.

Опять Бурич:

 

Автобус идет не к людям

Автобус идет к остановке

 

или

 

Вчера как всегда

ждал

пришествие Христа

 

или

 

вот Алексей Грохотов метрономом отбивает:

 

Я не умер. Я просто уехал.

Взял билет. Приобрел чемодан.

Пообедал. Простился с друзьями.

Занял верхнюю полку в купе.

Так и ехали. Женщина, мальчик

И седой, как знакомый, старик.

 

В первых трех строчках по два предложения, как вдох-выдох; следующая — глубокий вздох длинной строчкой, потом опять два предложения в строке, и кода — выдох одним предложением.

 

Геннадий Красников в небольшом по объему стихотворении сжато рассказывает о внутреннем конфликте человека:

 

Мы не умеем

слушать

слышать

любить

быть любимыми

ненавидеть

прощать

мы все время защищаемся

держим круговую оборону

вокруг голого Короля

по имени "Я"

 

Первые и пятые строчки ритмически сохраняют «дыхания» стихотворения, а между ними — три короткие ступеньки «слушать, слышать, любить». Шестая и седьмая — снова короткие ступеньки, а потом глубокий вдох и стих «уходит под воду». И в конце нитевидная рифма - «короля-я».  

Быть сильным, чтобы пройти сквозь боль, вобрать в себя доброту и злость мира, подхватить в охапку мечту, когда она убегает к другому ищущему,  радоваться мелочам, как великим событиям, проходить мимо славы, оставляя ее за поворотом, и жить ради дыхания, слез, дротиков несвободы. Быть дельфином в зоопарке - быть свободным в тюрьме.

Верлибр не прощает жалости к самому себе, отсутствия интуиции, слепоты к метафоре,  глухоты к ритму и интонации. Освобождая от законов рифмы и ритма, верлибр заковывает в кандалы плотности стиха, когда восприятие мира обостряется настолько, что строчки верлибра несут в себе больше, чем хотел сказать поэт. 

Вглядываясь в строчки, несущие атомный заряд, силишься понять: «Что есть верлибр? Тренировка интуиции? Напряжение духа и слуха? Или просто поэзия?». И тут возникают строки:

Верлибр, как пыль, неуловимый, сидишь в свободной ты тюрьме. Свободный ты Вийон, тюремщик мысли - длиною строк добудешь ты извне мысль плотную как твердь земную. Мысль краткую. Как сломленные бурей, деревья старые забудут обо всем, придут к тому, к чему бежали стаей, закольцевав, и образ затуманив, инверсией, споткнувшись в середине, уйдя в начало, произнесешь ты мысли имя, забытое давно, но, вспомнив ты его, пронзишь себя, и рану передашь другим - тем, кто скользят по насту безвременья, спустившись к страху в грот, и избежав забвенья.

Поэт, живущий по законам верлибра, балансирует на грани феноменальности и фальши. Верлибр для поэта – это как канат для канатоходца, страховка для воздушного гимнаста. Канат интуиции, страховка интонационной чуткости спасают поэта от стихотворной бездны, от пустоты. Он пишет или хорошие стихи, или никакие.

Можно ли сказать, что верлибром проверяется поэт? Или к верлибру идут через «традицию»? Хотя, по мнению Бурича верлибр — это первая традиция, а рифма — вторая. А может, верлибр для тех, кто иначе себя и выразить не может. Не значит, что они «рифмовать» не умеют. Умеют. И Блок умеет, и Цветаева, и Бродский. Там просто другая стихия — что позволено верлибру, то рифме не дано.

Ведь не упрекнешь Дали или Пикассо, что они плохие рисовальщики. «Портрет Люсии» и «Сидящий Арлекин» — замечательные полотна, выполненные в классической манере. Оба художника, пройдя «классический» путь, выбрали свое направление, близкое каждому. В какой-то степени, можно сказать, эмоциональное напряжение и парадоксальность метафорики авангардных картин обоих испанцев — это верлибр в живописи.

Поэт Алла Широкова приняла на себя ответственность попытаться быть свободной в сложной стихии верлибра. Я не видела ее рифмованных стихов. И даже не знаю, близка ли ей рифма. Возможно, путь Аллы Широковой — путь верлибра. Выразить себя через свободный стих.

Понимание верлибров Аллы Широковой — это толкование идей и образов, которые вложил поэт в различные по длине, долготе, дыханию и пульсации строчки. 

Пена дней, радость страсти, мудрость будней, легкость и парадоксальность бытия, страсть разлуки и расстояние любви, мечта пустоты, по которой бродит белый блюз для черного кота – это и не только - хочется назвать следами и образами верлибра.

Кристальность и парадоксальность образов в верлибре, смешивание не подходящих друг другу идей – как наложение не сочетаемых красок на картину, как солено-сладкие мотивы китайской кухни, как шум слепого дождя. 

Простые идеи, облекаемые в неожиданное платье образов, и сложность, описанная простыми вещами, которые окружают нас повседневно.

Мечта. Любовь. Страдание. Оплата по счетам вечности. Парадоксы души. Свобода. Добро в одежде зла. Речитатив молчания и молчаливый разговор.

Если условно принять, что номера стихотворений Аллы Широковой – это гостиничные номера, как в фильме Квентино Тарантино «Четыре комнаты», то вот что происходит в них.

В «номере» 37 идея мечты воплощена через парадокс постоянного ее не достижения и совмещена с болью, которой расплачиваются за мечту. И розовый дым – это валюта за вход в храм мечты, а сердце – разменная монета.

 

37

Мечта – какое красивое доказательство безысходности жизни.

Как розовый дым,  ради которого люди сжигают свои сердца.

И если ты скажешь, что неужели розовый дым того не стоит,

то я скажу, что без сердца он не стоит практически ничего.

 

В «номере» 66 собрались грустные, но набравшиеся опыта те, кто хотел побыстрее повзрослеть, но не потерять молодость. Сильное желание быть взрослыми, но не выпускать вожжи молодости, и только смеяться над тем, что вечность – ничто, бросать ей вызов и привела их в «номер» 66.

 

66

Здесь больше не разливают по высоким бокалам дожди две тысячи пятого,

Время стремлений прошло, а казалось, что оно не кончится никогда,

Когда мы поднимали бокалы над головою за вечность за счет заведения,

Чтобы выпить за то, что молодость пала, и с этим больше не сделаешь ничего.

 

«Номер» 6 – путешественник на минуту остановился, оглядывая часть пройденного пути. Тот момент, когда взгляд со стороны на мир, охваченный запахом джунглей, которые хотят захватить его в плен, делается коротким и растянутым одновременно. Точное попадание этого момента в сознание, как пуля, выпущенная из ружья мира выживания. Вот ради этой пули, чтобы осознать некий смысл происходящего, и сделана остановка.

 

6

Обаятелен в самом разгаре жизни отдых,

В котором можно наконец перевести дыхание,

Предавшись созерцанию того,

Как постепенно мир борьбы за выживанье

 на тебя наставит дуло,

Давая наилучшую возможность

 в изощрённейших хитросплетеньях века оценить всю линию ружья.

 

«Номер» 27 – воинствующий жилец «земных вершин», пришедший с боя, уставший, измучившийся, он уже не верит в веру и разочаровался в желанье доброты. Но, оглядываясь назад, смотря вниз на пепелище своей жизни, он не жалеет о ее морщинах, как свидетеля его пути.

 

27

Из всех секретов мира я покорена единственным секретом доброты,

Когда всё уже кончено, и нет больше сил для веры и для победы.

он скажет чуть слышно, очарованно глядя  на сломанную свою земную жизнь,

Что небольшие неровности  ей всегда добавляли немного шарма.

 

На сталкивании не сравниваемых предметов и понятий Алла Широкова рождает метафору, отпирающую дверь образа, блуждающего в ее душе. Именно парадоксальность образов, используемых Аллой, и является «шифром» для «сейфа» ее миропонимания.

«Урна дней», «пейзаж особого вранья», «бокалы над головою за вечность за счет заведения», «упавшее желанье сказки именем неправды», «со штыком откровений и обломком иллюзий», «ладони утешения», «в западне большого дня», «неизбывной вазой отчужденья», «в гармонии с невыключенным светом правды» - метафоры, раскапывающие детские «секретики», фольгой мерцающие под стеклом, как лампа под абажуром, рассказывающая вечернему слушателю, что мир – это рана и радость, боль и борьба, край и кровь, пропасть и право быть самим собой, мечта и меч сердца, молчание и молитва, правда и проводы.

Образы, обрамленные кружевом строк, жестко спаянные Аллой Широковой, не всегда сразу могут поселиться в душе читателя. Но для каждого стихотворения будет своя минута,  когда камертон восприятия настроит душу на нужный лад.

Эхом отдается в следующем стихотворении концентрированность образов верлибра Марины Цветаевой, выстраданной в 1916 году и подхваченной Аллой Широковой в начале 21 века. Чувствуется в нем дыхание и острое восприятие мира, как качающееся  небо над беспечными людьми во время войны.

 

Марина Цветаева:

 

Посреди комнаты – огромная изразцовая печка,

На каждом изразце – картинка:

Роза – сердце – корабль. –

А в единственном окне –

Снег, снег, снег.

Вы бы лежали – каким я вас люблю: ленивый,

Равнодушный, беспечный.

Изредка резкий треск

Спички.

Папироса горит и гаснет,

И долго-долго дрожит на её краю

Серым коротким столбиком – пепел.

Вам даже лень его стряхивать –

И вся папироса летит в огонь.

 

 

Алла Широкова:

23

Мой одинокий дымок скучающей сигареты над вечереющей бездною страха.

Танцующая точка огня, обозримая во всех концов необъятной вселенной.

Какая дурная привычка – курить да еще над готовой пожрать тебя  бездной.

Но я не знаю, как еще можно добыть себе удовольствие  стряхивать в неё пепел.

 

При совершенно разном построении и архитектонике верлибра, при разных ритмах, образная нить «сигарета-начало-конец-пепел-бездна» прослеживаются. Но разная плотность выражаемых образов создают  трагичное состояние одиночества.

Жесткая конструкция свободного стиха – строки, инверсии, образность, метафоричность,   плотность – может разрушиться от малейшей фальши, переигрывания образа, неточности интонации, глухого ритма – как стройная строительная конструкция от слишком низких температур.

Из верлибра строчки не выкинешь. Длина строк в свободном стихе как свободное дыхание или как аритмия. Поэт, а вместе с ним читатель как будто выходят на дистанцию или, набирая воздух, ныряют в воду. Длина строк, как одна из точек отсчета, как граница или рамка стиха; строки в верлибре, как путь, в который пускаются по лабиринтам образов мира. Строки, состоящие из слов, которые не всегда могут быть связаны друг с другом, но, несмотря на это, выстраиваются в цепочку, скрепленной невидимой паутиной.

В поэтическом пятьдесят девятом четверостишии первая и третья строки почти одной длины с акцентом на последнем слове – листья.

 

59

Мне обжигают душу летящие в мою сторону осенние листья,

Освещая  светом своим золотым на ней следы  времени.

«Ну а чего, в общем, такого, - подумает кто-то,  просто листья».

А может и ничего. Вот  только от них мне  почему-то  больно.

 

За счет соблюдения равной дистанции строк, верлибр несет в себе ритм, который не подразумевается, а очевиден.

Если в предыдущем четверостишии строки почти равны, то в следующем аритмичность звучания достигается с помощью перескакиванием с длинных строчек на короткие, словно переход с темы на тему в разговоре:

 

32

Я нашла свою родину. Она называется Дождь.

И если в воздухе уже звенит непогода и вот-вот разразится гром,

Это значит, что скоро

я  буду

дома…

 

Причем, последнее слово «дома» неуловимо сочетается с третьей строчкой, оканчивающейся словом «скоро». И последнее слово стоит как точка, лаконизм которой оставляет в состоянии незаконченности; мысль обретает завершенность, но образ хочется достроить, как жилище, в котором не куплена мебель, не выбраны занавески, и нет духа обитателей.

В стихотворении, посвященной гармонии, ритм улавливается на уровне интуиции, чередуясь равными количествами первой-третьей и второй-четвертой строчками, а также за счет повторения образа «свет правды и стаканом чая».

 

14

В гармонии с невыключенным светом правды и стаканом чая я безмолвствую с судьбой

о том, что всё уходит навсегда и никогда уже не возвращается обратно,

Дни, значит, сочтены, а я сижу и верю, что найдёт меня любовь, и за гармонию боюсь,

ведь так нам было хорошо втроём со светом правды и стаканом чая.

 

Ритм дополняется высоко концентрированным образом надежды, который закольцовываясь придает описываемой ситуации напряженность. В начале «В гармонии с невыключенным светом правды», а в конце страх за гармонию и воспоминание о правде и о чае. Балансирование прошлого и будущего. В этом четверостишии чувствуется одновременно страх за настоящее, готовность потерять то, что есть и появляющаяся надежда на обретение будущего. 

В 61 четверостишии легкий штрих рифмовки последних слов второй и четвертой строк «уют-стук» создают отчетливый ритм, как стук колес, как биение сердца, как «кривой» метроном.

 

61

Мой наилучший дом всегда под беспощадным напряжением печали,

И тебе никогда не понять, каков он на вкус нерадостный мой уют,

И потому оставайся там и скажи мне счастьем в своей судьбе спасибо

За то, что я просто  тебе не открою на твой романтический стук.

 

Во втором поэтическом четверостишии перекликаются концовки первой и третьей строчки «вранья-я», а также повторы слова «вон» создают ритмический узор, что усиливает воздействие стихотворного импульса на восприятие. 

 

2

Когда-нибудь судьба определит меня в пейзаж особого вранья,

И картина забвения станет жить мною по своим старинным законам.

Я её уже вижу: вон плывут облачка, а вон лес, а вон – я

У последней черты. Что я там делаю? Я не верю.

 

Алла Широкова использует инверсию, которая одновременно ломает и сшивает образ и мысль в поэтическом произведении. Натыкаясь на «случайную» инверсивность в тексте, сначала «падаешь», потом «встаешь» и дальше продолжаешь путь по остро-кристальной образности.

 

18

Зарабатывая  на незнании безумно престарелых истин боль,

Приобрети на неё только взгляд на высокое-высокое  небо.

Это почти ничего из всех радостей жизни, но это всё для того,

Кому еще кажется, что не бывает цены у великого откровения.

 

Некая поэтическая платоновская шероховатость не чудится, а высвечивается. Именно фраза «безумно престарелых истин боль» звучит драматичнее, неправдоподобнее, что было бы правильнее с точки зрения синтаксиса «боль безумно престарелых истин». Ритмика в вышеприведенном стихотворении поддерживается повторением слова «высокое» и выравниваем длины строк, как подстриганием в детстве ножницами бахрому скатерти.

 

***

 

Поэтический Шенберг, перетасовывая слова как ноты, играет с безрифмием на грани риска, как игрок без джокера на руках, слагает стихи, сила которых в бессилии,  в кажущейся  поэтической спонтанности, тонкой паутиной образности наносит штрихи к портрету земли и людей.

Сбить с ног поэта, свободного в своей несвободе, может легкость, с которой он способен достать с полки метафору, ретуширование старого образа, подделка идей. Но свобода - в падении, после которого находишь силы встать, отряхнуться и идти дальше, через пропасти черно-белых пересечений будней и беззвучность слова, к кристаллу мысли, распадающуюся на осколки.

Я не видела рифмованных стихов Аллы Широковой. Но поэт, который пишет хорошие верлибры, не может не писать хороших рифмованных стихов.