Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы
Кольцо А

Журнал «Кольцо А» № 69




Foto1

Ия КИВА

Foto2

 

Родилась и живет в Донецке (Украина). Окончила филологический факультет Донецкого национального университета. Переводчик. Публиковалась в журналах "Студия", "СловоWord", «Журнал ПОэтов», «Радуга» и др. Лауреат фестиваля «Славянские традиции-2013» (2-ое место в номинации «Поэзия, общая тематика»). Лауреат литературной премии им. Юрия Каплана (2013 год). 

 

«ДОРОГА. РИТМ ШАГОВ. И БОЛЬШЕ НИЧЕГО...»

 

 

МОИМ КРЫЛЬЯМ

 

Я хочу себе крылья ангела на распродаже

Получить, небо шепчет в ухо ритмы полета,

А друзья говорят: «Окстись, мол, и ты туда же», –

И готовят патроны (стрелять в меня) из пулеметов,

 

Сколько раз, проходя у подножья слепой витрины,

Я гадала на белых перьях: жить/ не жить/ нежность,

Выбирая обычно третье, как бром на ужин,

(Люди-ангелы – почти все вчерашние психи),

Выдирая живые корни из сердцевины

Одуревшего от паст симпла сухого глаза,

 

Вы мне дайте, пожалуйста, те вон мертвые крылья,

Мои нервы не выдержат ждать до другого раза,

 

Мои губно-губные и фрикативные ищут на ощупь

В каждой бухте трамвайной большие порезы на спинах

В драпировках из красных одежд (они кровоточат

И разводят руками, как грустные птицы пингвины),

 

И подходишь к таким вот с вопросом: «И ты тоже ангел?»

А в глазах цвета боли метнется: «Конечно, тоже»,

К магазину, где крылья пылятся в неоновых лампах,

Ближе к полночи тянутся стаи печальных прохожих

 

В длиннополых пальто, с волосами а ля Боттичелли,

Впрочем, все их приметы родом из Ренессанса,

Они просят устроить крылатую распродажу,

Предлагают небесную взятку начальнику стражи,

И теряется речь, и клекочут худые гортани,

И витрине становится тесно от белого пуха,

 

Вы мне дайте, пожалуйста, те вон ожившие крылья,

Мы так долго, так долго искали по свету друг друга.

 

 

СЕРДЦЕ, НЕ БЕЙСЯ, МНЕ БОЛЬНО

 

Ты стал героем снов моих экранизации,

Разные касты, я – из неприкасаемых,

Кастовость кости делает мягче мела,

Разнопородность гладится против шерсти,

 

Песни такие, что ноты кричат от боли,

Горло от перхоти слов переводит звуки

Попусту, по пустякам, умолчав о главном,

 

Где-то на карусели смеется детство,

Белая лошадь, шарики, бантики, вата,

 

Вот и февраль, а кажется, будто август,

Времени нет, в Римини нет Феллини,

В городе пахнет весной, шлепают лужи,

Лица уходят за горизонт капюшонов,

 

Тысячью книг мысли дробятся на пазлы,

В каждом осколке слышится смех глумливый,

 

Я рассекаю ночь в штанах цвета хаки,

Ты рассекаешь меня отмычкой скрипичной,

Хочется все послать как минимум к черту,

Вместо стигматов знак растет бесконечность,

 

В этой истории слишком много аккордов,

Только четыре извилины у шестиструнной,

Пальцы до крови, вот ведь забава для скорой,

 

Имя твое прогрызает мышиные норы,

В поры въедается окисью углерода,

Тело не станет умнее, а ум не отпустит

Имя твое…

  

Сердце, не бейся, мне больно.

 

 

НАЧИНАЮ ТЕБЯ ТЕРЯТЬ

 

Зеркала крестят тело в который раз,

Что-то здесь не так, чует темя сглаз,

Все черты – за меня. Кто из них предаст?

Руки смотрят вперед, голова – назад,

Раз, два, три…раз, два, три…

Мы теряем такт,

Мы теряем почерк среди бумаг,

Мы меняем пульсы на штамп и брак,

Доктор, доктор, а что же сердце?

«Перебьется и будет так

же, как все,

Каждый сам себе сердцеправ».

На губах базальт,

Диких слов азарт

Разбазаривать рот несказанно рад,

Все – неправда, и мне уже скоро …дцать,

Отвернись, дай одеться,

Не буду тебя терзать,

Три, четыре, пять,

И худой висок

Тихо шепчет в мой седой волосок:

«Ну и дура же…Так, тяни носок!

А туда же, любовь плясать!

Раз, два, три…раз, два, пять…»

Мысли то вприпрыжку, то наискосок,

Начинаю тебя терять.

 

 

* * *

 

Когда я умру, пришпиль меня к небу, слышишь?

Не хочу лежать в картонной коробке, хочу дышать

Облаком на тебя, снегопадом, градом,

Слизывать лед твоих ран карманным дождем,

 

Биться, биться внутри тебя нерожденной дочерью,

Полыньей морщин строчить в тебе строчки,

Болтаться на веревочке вырванным календарем

Из листка твоей жизни,

 

Просто пришпиль меня к небу, слышишь?

 

 

ОТ ЩЕЛКИНСКОЙ АЭС ПЕШКОМ

 

Дорога. Ритм шагов. И больше ничего.

Я – Моисей, храни меня, мой посох,

Я – Лев Толстой с забытым вещмешком,

Бреду от Щелкинской АЭС пешком

И сею мысли в раскаленный воздух.

 

В них мало своего, но соль времен

Сочится в ранках губ, сыгравших с ветром

В рулетку русскую, мой дом ушел под слом,

Он был мне дорог, но с народом не везло,

Мне Бог скрижалит в каждом километре,

 

Я к Декалогу глух, я глуп, идти,

Борясь с собой и страхом в каждом жесте, –

Мираж мой смысла, степь кривляется и лжет,

Я – сталкер, с исправительных работ

В чистилище спешащий в зной к фиесте,

 

А там застолье, шумный рокот лиц,

И феньками сплетенных жменька судеб

Детей подполья, выползших на свет

Коньячных бликов, крепких взрослых сигарет,

Случайных правд и пышных словоблудий.

 

Но я бреду и мерю шаг босой

Заветом Новым, под ногами чуя бисер,

Разбросанный две тыщи лет назад,

И тенью абрис мой израильский распят,

Пятнадцатым став свитком савлских писем.

 

 

* * *

 

Время вышло, сбросив перчатки, палата пуста,

Твое место вон там, под вязом, в тени креста,

И, пожалуйста, без эксцессов, пар изо рта

Симулировать бесполезно, ты же мужик,

 

Вот и стой босой, бледнолицый, как новый Адам,

Айя-Софья, Кельнский собор, Хурва, аль-Харам,

Подытожим – маяк, путь народам и городам

Указующий, пока твой усопший двойник

 

Архитекторы в землю зароют здешних могил,

Колыбельную снулому телу споет Азраил,

И родня шумной стайкой бодрых горных горилл,

Выждав пару минут, на воскресный укатит пикник.

 

А фантомное сердце стучит «я живой, я живой»,

Словно Мертвое море грохочет волна за волной,

Воду мертвую чувствуешь ребрами, кистью, стопой,

В этой точке пространства ты сам себе равновелик.

 

Ты безрадостно в полое входишь большое ничто,

Словно конь пресловутый в небезызвестном пальто,

И теряешься в нем между «кто-либо» и «никто»,

Как во чреве столовых бумаг расписной черновик.

 

Душу выплакав и в самолетик белый сложив,

Отправляешь ее в кучевые небес чертежи,

И в остатке сухом – боль вне тела и вне души

И пристрастие к парности линий красных гвоздик.