Елена СЪЯНОВА

 

 

Родилась в Москве. Окончила институт иностранных языков им. Мориса Тореза. Образование – преподаватель, переводчик. Владеет английским, испанским, французским, немецким, итальянским. Преподавала английский язык в МИСИ им. Куйбышева. Окончила курсы сценаристов при Министерстве культуры РСФСР. Участвовала в международных книжных выставках в Москве, Лейпциге, Праге, Риге.

Автор трилогии «Плачь, Маргарита»( 2002, 2004), «Гнездо орла» ( 2004), «Каждому своё» (2004) (Третий рейх, а также книг «Призраки на том берегу»( 2004, ОЛМА-пресс), «Десятка из колоды Гитлера. Документальный роман» (2006, «Время»), «Четвертая луна» ( роман, вёрстка). Член Союза писателей Москвы

 

 РОЛЬ ДИКТАТОРА

В 1930  году на экраны вышел фильм «Голубой ангел», в котором дебютировала Марлен Дитрих.  Существует довольно глупое мнение о том, что она  в этом фильме «затмила» своего партнера, знаменитого немецкого актера Эмиля Яннингса. У экрана свои законы: молодость и талант не могут переиграть опыт и профессионализм, если последние того не желают. Яннигнс, уже сыгравший  на театральной сцене Мефистофеля, Отелло, Генриха Восьмого, Дантона, Петра Первого, в кинематографе обладатель «Оскара», привыкший и солировать и работать на партнера, в «Голубом ангеле»  дал неумехе дебютантке возможность раскрыться; всем своим талантом и опытом  он работал на индивидуальность своей партнерши. И естественно, успех Марлен Дитрих вызвал  у него лишь чувство гордости и удовлетворенья, хотя та же легенда  пошла дальше и приписала Яннингсу  зависть к  успеху Марлен.

Подобные легенды – это отношение публики к  дальнейшей судьбе обоих актеров: Дитрих, уехавшая из Германии в 1930 году, в 33 туда не вернулась; Яннингс же разделил судьбу тех деятелей немецкой культуры, которые жили и работали в  нацистской Германии.

 Яннингс был членом имперского Сената культуры; заседал там вместе с Геббельсом, Гиммлером и другими  фюрерами Третьего рейха.  При чем, на всех довольно редких заседаниях этого органа брал слово. Геббельс даже прозвал  его Катоном; но Яннингс отнюдь не требовал разрушения своего «карфагена» ‑ старого  немецкого кинематографа. У него была другая идея-фикс: он  настойчиво ставил вопрос о воплощении на экране образов «великих немцев». Наконец, первый проект был запущен: в 1941 году  Яннингс  начал сниматься в фильме о Бисмарке.

Это было начало. Сам актер называл эту работу «мостиком к мечте».  А мечтой его было сыграть роль Диктатора. Это должно было стать собирательным образом, своего рода воплощением  диктаторов всех времен и народов.  К 1943 году сценарий  фильма был почти закончен, и  Яннингс показал его Геббельсу.

Геббельс сценарий нашел интересным, но не доработанным. Возможно, он и сам никак не мог решить, должен ли зритель признать в экранном Диктаторе Гитлера или следует ставить какую-то иную сверхзадачу.

 По дополнениям, которые Геббельс внес в сценарий, понять, что же он в конце концов решил, я не смогла.

Начались пробы, репетиции. Геббельс лично отсматривал рабочие материалы, где Яннингс пробовал себя в роли Диктатора. И вроде бы  рейхсминистру всё нравилось. Но  внезапно, через два месяца после начала работы над фильмом, как гром с ясного неба - на авторском экземпляре сценария появляется крупная надпись, сделанная рукой Геббельса: «Яннингс – Диктатор – никогда!»

 Что произошло?  Прикрыли проект? После Сталинграда  прекратили финансировать многие кинопроекты, но едва ли не нашли бы денег на такой! Может быть, личный конфликт? Но 29 октября  Яннингс – на дне рождения у Геббельса: беседуют, острят, смеются, как обычно все прежние годы .  Что же всё-таки  случилось? 

Рейхсфюрер  Гиммлер  иногда устраивал для высокопоставленных нацистов «ознакомительные» поездки по концентрационным лагерям. И вот  осенью 43-го Гиммлер  пригласил на такое «мероприятие» творческую интеллигенцию. Из актеров были Яннингс, Вернер Краус, Густав Грюндгенс (прототип Мефисто из романа Клауса Манна), актриса Пола Негри.

На участии Яннингса Гиммлер настаивал особо, поскольку  знал о кино проекте с условным названием «Диктатор» и искренне, видимо, полагал, что актеру  для лучшего перевоплощения просто необходимы впечатления такого рода.

 Поездка состоялась в начале ноября. Творческая интеллигенция привезла из неё тяжелые впечатления. Кто-то поделился ими с коллегами и потом сильно пожалел;  кто-то сидел дома, приходя в себя, кто-то запил.

Эмиль Яннингс был профессионалом до кончиков ногтей; он привык работать, не взирая ни на какие обстоятельства. Ему понадобился минимальный срок: через два дня после возвращения он вышел на съемочную площадку. 

С 10 ноября  в Бабельсберге продолжается работа над «Диктатором».12 ноября  Геббельс отсматривает последние пробы.  Любопытная деталь: по сценарию Диктатор имеет ребенка – дочь. Где-то в американских архивах должны сохраниться материалы: две или три кинопробы на роль дочери Диктатора старшей девочки Геббельсов Хельги.

 И вот, вдруг, 13 ноября  - эта резолюция Геббельса: «Яннингс – Диктатор – никогда!»

Можно строить любые предположения, но  прямых объяснений я не нашла. Разве что, такое вот, косвенное – высказывание Геббельса о природе актерской игры: «Представьте себе, что вы утром побили вашу жену, - пишет Геббельс, ‑  отражение вашего проступка ребенок унесет в своих глазах  в школу, и там все будут про вас знать.  Актеры – те же дети, а потому  следует беречь их глаза от  ненужных впечатлений».  

 

НЕ  ВЫПУСТИЛИ…

В истории есть имена,  плевать в которые всегда приходится против ветра.

13 марта 1932 года на  выборах президента Германии, набрав пять миллионов голосов, Эрнст Тельман мог стать официальной политической фигурой вне стен парламента, чего и ожидала от него Москва. Для этого требовались переговоры, компромиссы, уступки, гибкость. Разнообразить методы, использовать любые средства вплоть до подкупа политических оппонентов и … гибкость, гибкость, товарищ Тельман! Учитесь дипломатично улыбаться, носить фрак, пожимать руки… Председатель рейхстага Геринг предлагает конфиденциальную беседу? Почему бы и нет?! Депутат Геббельс намекает на полезность совместного заявления по какому-то вопросу? Соглашайтесь! После отмоетесь! Разговоры о принципиальности, о том, как после обеда с Герингом смотреть в глаза товарищам по партии  некоторых кремлевских функционеров просто раздражала.

Им нужны были не чистые руки геноссе Тельмана, а его победа.

 «Вы ещё не до конца понимаете, с каким врагом в лице НСДАП мы здесь столкнулись, ‑ писал в Москву Тельман, ‑ Адольф  Гитлер – это зараза качественно новой беспринципности… Ею стремительно поражается сейчас всё немецкое общество. Если коммунисты её подхватят, Германия потеряет последнюю опору сопротивления коричневым.»

Каждый день он видел, как чума расовой нетерпимости разъедает души. В то время ходило такое словечко – «бифштексы»: коричневые сверху, красные внутри. Им называли бывших коммунистов, которые пошли в СА. Большинство их составляли те, от кого партия сама избавилась по причине их антисемитизма.

«Всеобщее поветрие антисемитизма выдувает из партии легковесные души.., ‑ писал Тельман, ‑ Не стоит о них жалеть, товарищи. Сомкнем наши ряды.»

А функционеры Коминтерна требовали от него пополнять эти ряды любыми способами.

Ему всегда было трудно.

Трудно оставаться здоровым в смертельно заболевшей стране, выносить на себе игры нацистского правосудия после ареста в 33-м, когда даже свидания с женой и дочерью превращались в пытку, трудно, когда свиданий уже не давали и начали бить. Били годами.., били, как никого. Трудно в глухой одиночке оставаться на своем посту.

«Дело Тельмана», похоже, стало последним в мировой истории, когда за освобождение невиновного выступили не только крупнейшие деятели науки и культуры, но и юристы всего мира, вне зависимости от своих политических убеждений. Но диктатура пишет собственные законы.

1 ноября 1935 года 2-й сенат палаты народного суда постановил Тельмана освободить. За этим документом тут же последовал такой:

«В интересах поддержания общественной безопасности и прядка Вы подвергнуты превентивному заключению, поскольку в случае освобождения Вы, несомненно, снова стали бы действовать в коммунистическом духе» Гейдрих.

Всё. Превентивное правосудие свершилось. Мировая общественность  громко возмущалась. Но вот в  38 несколько английских и американских газет публикуют  статью Тельмана о конференции в Мюнхене. 

«Мюнхенское соглашение не только спасает национал социалистическую систему, но помогает её стремительному росту» – пишет Тельман.

 После этого хор британских и французских юристов, обслуживающих государственные структуры, сразу притих.

Сам Тельман понимал, что Гитлер его не выпустит. Почему? Говорили, что Гитлер опасается Тельмана ещё и по мистическим соображениям: оба родились под одной звездой: Гитлер – 20 апреля, Тельман – 16. Кто хотел, тот верил.

Но возможно, суть одной из причин, в которой как в зеркале видны отражения многих,  выразил Рудольф Гесс.  В 1935 году он написал:

« Когда мы станем окончательно сильны, тогда мы спокойно покажем миру наш антипод – мы выпустим Тельмана».  Не выпустили.

В конце 60х, в тюрьме, престарелый Гесс как-то спросил о Тельмане. Ему ответили, что того расстреляли в 44 году.

«Все… все-е тогда  с нами сотрудничали, ‑ потыкал пальцем в воздух Гесс, ‑ Один старина Тедди сказал «нет»

 

А МУЗЕЙ И НЫНЕ ТАМ                                       

В начале века здесь были почти девственные леса; в тридцатые они  начали отступать, редеть, но все ещё оставались в них такие места, где можно было спрятаться и пережидать, пока ни отбушует очередная  огнедышащая буря.

  В семидесятые по опушкам расселились пионерские лагеря.  Старшие отряды ходили в походы на приличные расстояния, и из года в год  из лагеря  «Солнечный» пионеры добирались до одного совсем глухого места, похожего не то на стоянку снежного человека, не то - на убежище лешего. За буреломами была широкая поляна, на которой кто-то оставил  несколько полуразрушенных  уже наземных построек и землянок в три наката, как в песне поется.  Эту песню всегда пели тут у костра пионеры, а вожатые привычно, из года в год рассказывали им, что вот также, как они сейчас, сидели  у костров партизаны и тоже пели, варили кашу, пекли картошку, чистили оружие, готовясь к завтрашним вылазкам против фашистских оккупантов.  Это место так и называлось «партизанский лагерь» и год от года всё больше цивилизовывалось: несколько построек восстановили, повесили мемориальную доску, в самой большой землянке оборудовали музей партизанского быта. Однажды возвращаясь из такого похода, пионерский отряд едва не попал под грозу; только добежали до ближайшей деревни, как грянул гром, и разверзлись небесные хляби.  Под шум дождя  дети пили молоко, ели деревенский хлеб, а вожатая, чтобы их занять решила продолжить партизанскую тему и спросила бабушку-хозяйку, не бывали  ли в войну в её доме партизаны и не угощала ли она их вот также -  молоком и хлебом.  «Какие ж тут партизаны?! - удивилась бабушка, ‑ Партизаны они вот там, за рекой были, а сюда не наведывались. Немцы приходили, так те сами все выгребли.  «А как же те партизаны из лагеря, неужели не приходили? – удивилась вожатая, - это же не так уж и далеко!» «Да не было тут лагеря, милая, - тоже удивилась бабушка, - Лагерь  у них там был, за рекой, где теперь завод построили и город. Там глухо прежде было, большое болото, за него немцы не совались поначалу-то… Ну, вот, а после войны болото закидали  и дома поставили…» «А что же тут было? – растерялась вожатая, - где музей? Другие партизаны?» « А тут сперва Федор Сорока с семейством от немцев хоронился. Пять сынов от войны прятал. После и ещё народец всякий к нему  набежал. Тихо сидели, думали, пересидят немца. Ну, немца-то пересидели, а … - бабушка вдруг запнулась, встретившись  взглядом с  пытливыми глазами пионеров. Поняла -  чего-то не то сболтнула. Может, не надо было про Сороку-то…

Перед уходом вожатая, уже выпроводив из избы детей, задержалась на минутку: «Значит, бабушка, вы точно помните, что партизанский лагерь был в другом месте? «Уж и не знаю милая…» «Бабушка, скажите, я должна знать!» «Ну да, милая, в  другом был». Вожатая поблагодарила за гостеприимство и за ценные сведения, полученные от очевидца.

Вожатая была комсомолка, энергичная, активная. В пересменку поехала в тот город при заводе и сразу пошла в партийный комитет.

Там ей  сказали: «Да, знаем, были тут леса, партизанский лагерь. Но место это было отведено под строительство, проведен огромный объем работ по вырубке, осушению. Построен завод.  Вы, собственно говоря, что предлагаете? Срыть все, что было построено, засадить это место лесом, дождаться пока вырастет и перенести туда музей?  А зачем?  Музею памяти о подвиге партизан все равно, будет ли он расположен на двадцать километров западнее или восточнее…»

«Как же все равно?! – удивилась девушка, -  Мы же говорим «памятные места»…Значит, память о месте!

«Неверно понимаете, товарищ. Память не о месте, а о подвиге, - поправили её, -  А подвиг весь народ совершил. У этого подвига  место – вся  наша родина».

На это вожатая не сумела возразить; сразу не нашлась. И всю обратную дорогу искала слова, выстраивала логику; сама с собой спорила, пугая остальных пассажиров. «Нельзя так.., не так нужно.., а как же теперь.., никак нельзя…» -  отстукивало в висках.

  А ночью вожатой приснился сон: она ведет детей в лагерь, в тот самый, где прятался от войны Федор Сорока и рассказывает о «трусости и предательстве», всё, как было.  А на другой день собирается везти пионеров  в настоящий «партизанский лагерь» - туда, за реку, где всё уже восстановили. Отряд ждет автобусов. Пришли автобусы и повезли детей …  по домам, потому что смена закончилась. И стало ей во сне так стыдно от чего-то!  Проснулась и снова ничего не смогла объяснить, на этот раз уже – себе самой.

PS

А  музей и ныне там.

 

ВНУЧКА  ГИТЛЕРА

На книжной выставке в Лейпциге приятная во всех отношениях фрау-активистка российско-германской дружбы указала мне на просто приятную фрау, внимательно рассматривающую стенды с книгами о Москве.

-Знаете, кто это? – шепнула активистка, - Это внучка Гитлера.

Я посмотрела себе под ноги и от неловкости задала глупый вопрос: А у вас есть доказательства? – Зачем? – удивилась фрау, - Это и так все знают.

Тремя годами позже я снова была в Германии, частным образом, у друзей, которые живут в городке, на юге. Живут уже лет пятнадцать.  В Москве это была необычайно деятельная семья: байдарочники, галеристы, устроители  всевозможных арт. мероприятий, знавшие всю творческую  Москву. Они и в Германии поначалу развернули было бурную деятельность, от которой через десять лет остался  только маленький художественный салон, жесткий режим экономии и глухая депрессия.  Всем навещавшим их бывшим соотечественникам они жаловались на скуку; все навещавшие советовали вернуться домой, в Москву, и я сделала то же и получила ответ, который, видимо, давался и остальным. «А чего мы там забыли?! Москва  теперь такое же художественное захолустье, только суетящееся и надувающее щеки. А у нас тут не так  уж и серенько всё. Вот ты знаешь, например, что к нам в салон заходит иногда внучка Гитлера?»  «Напрасно, напрасно, - прокомментировали они мой ответный взгляд, - Это тут все знают. Кстати, она заезжает к нам обычно по средам, так что если тебе повезет…»

Мне повезло. В среду около заборчика остановился синий «форд», и вышла женщина, которую я  узнала – та самая приятная фрау, что рассматривала на книжной ярмарке стенд правительства Москвы. На вид – от пятидесяти до шестидесяти лет, невысокая, спортивного покроя, ухоженная, с лицом, которое не запоминается. Она пробыла в салоне свои обычные четверть часа, купила книгу, поболтала с хозяйкой. И отбыла. Ну и что?  Ну, приехала какая-то дама, ну купила книгу.., почему внучка Гитлера? Кто вам это сказал?! Почему вы в это верите?! Она подтверждает чем-то свое родство?  Она вам сама что-то говорила? Что-то показывала?

«Нет,  она нам  ничего не показывала и ничем не подтверждает. Ни она, никто вокруг вообще  никогда об этом не говорит. А верим, потому что знаем. Потому что  все знают. Как,  то, что лето теплее, чем зима».

«Журналисты к ней ездят? Интервью берут, о ней пишут? – попыталась я снова, - Ну положим, у Гитлера могли быть дети  и внуки соответственно… Ну вот объявился же некий внук, так все о нем  давно вытащили, вытрясли, перемыли до последней косточки! А почему об этой  внучке - тишина?  Как такое могло не стать сенсацией?!»

 «Да так, что сенсации делаются на фальшивках, а подлинная история, идет себе и идет…  Странно, что ты, историк, этого не понимаешь» - был ответ.

Я ещё что-то спрашивала, возмущалась, доказывала. Но здравый смысл  расшибался, как о стену. Все знают, что лето теплее зимы, что городок их стоит на Дунае, а эта милая фрау – внучка Гитлера. И хоть ты застрелись! Мозги у них тут у всех протухли, что ли?! Ещё мою Москву захолустьем обозвали! Подбросить такую «внучку», например, акулам какого-нибудь эховского форума можно, наверное, лишь, как повод для остроумия.    

Но с «внучкой Гитлера» я заочно встретилась ещё раз. Совсем недавно, в самолете разговорились с соседями-немцами, летевшими в Москву, а оттуда – на фестиваль в Муром. Оба оказались художниками, и  я   рассказала  им о салоне моих друзей, как оказалось довольно известном на юге Германии. Разговорились дальше: о современной художественной, театральной, литературной России. Они спросили, чем я занимаюсь, и стоило  лишь произнести слова «Третий рейх», как я вдруг услышала: «О, а вы знаете, а ведь где-то в тех же местах, живет внучка Гитлера!». Справившись с эмоциями, я попыталась сформулировать вопрос в максимально корректной форме: «Вот вы собираетесь посетить Муром, - сказала я, - а вы знаете, что там жил Илья Муромец, русский богатырь, защитник России от врага. У нас это все знают». 

Немцы дружно закивали, даже  показали эмблему праздника с изображением богатыря. Тогда я задала им второй вопрос: «Легенда о Муромце была  нам нужна, поэтому и родился и жил могучий защитник Руси.  А зачем вам внучка Гитлера? О чем эта легенда?»»

Они поняли. Разговор прервался. Правда, ненадолго, через пару минут мы, как ни в чем не бывало, вернулись к болтовне о художественной России. Перед выходом из самолета немцы вручили мне свои визитки и несколько  приглашений на разные мероприятия. В одном приглашении я уже дома обнаружила листок из блокнота с рисунком, видимо, сделанным ещё в самолете. Могучий воин, опирающийся на могучий меч,  по виду - не то Муромец, не то Зигфрид. Видимо, всё-таки Зигфрид, потому что под ним мои новые друзья дали-таки свой ответ: «Эта легенда, - написали они –  о попытке Германии сделаться великой».