Александр БАЛТИН

 

Автор многих книг (включая Собрание сочинений в 5 томах),  публикаций  в  изданиях  России, Украины, Беларуси, Башкортостана, Казахстана, Молдавии, Италии, Польши, Словакии, Израиля, Якутии, Эстонии, Канады, США. Лауреат международных поэтических  конкурсов, стихи  переведены  на  итальянский  и  польский  языки. Член Союза писателей Москвы.

 

НА ОТКРЫТИЕ ПАМЯТНИКА А. ТВАРДОВСКОМУ

 

Будет на Москву глядеть, какую

Не узнал бы и не принял он –

Пышную, рекламную, лихую,

Золотую, будто миллион.

 

Установлен памятник уместно.

Летней ленью залитый  бульвар.

Жизнь – как упоительная бездна,

И – как расслоившийся кошмар.

 

И поэт на жизнь взирает эту

Грустно… Будто больше никогда

Нам душой не повернуться к свету –

Коли в наших душах темнота.

 

 

 

ПАМЯТИ ИГОРЯ КАЛУГИНА

 

Маятник вкусовых предпочтений публики запущен смесью легкомыслия и желания развлекаться. По банальному стечению многих обстоятельств поэт, если раздумья его серьёзны, а цель — не самореклама и скандал, но следованье истине едва ли попадёт в амплитуду подобного маятника. То, что это случается иногда следствие посторонних явлений - изгнания, травли, государственной обструкции и проч., но никак не желания публики думать, чувствовать и сопереживать.

И вот поэт Игорь Калугин, чья поэзия взрывается золотым, цветным, пёстрым фейерверком, уходит в тень смерти, не снискав славы. Мысли о несправедливости беспокоят сознание читавшего и воспринимавшего искромётную явь его стихов. Но... что такое литературная несправедливость в сравненье с миллионами обездоленных, миллионами вообще безграмотных – им-то зачем стихи?

И что вообще за ценность представляют собой эти рифмованные строчки, если у нас 25 тыщ людей, претендующих на звание поэта? Думается, в этом корень зла, ибо поэзия, призванная создавать незримый физическим оком защитный слой человечеству, уничтожена тыщами крошечных способностей вкупе с мощными челюстями и сильными локтями, позволяющими прорваться в печать; ибо мысль как таковая изгнана из поэзии, а игра или псевдопатриотические берёзовые стоны, заменяют истинное зерно — а вернее: иррациональные золотые зёрна, из каких и должен возникнуть прозрачный защитный шатёр.

И вот Игорь Калугин не услышан, невостребованными остались ум и талант, созидавшие красоту, ухает в небытие духовная кропотливая работа... и — на что же остаётся уповать?

На цветенье небесного сада, где ждут поэта с его песнями, ненужными земле?

 

Александр Балтин

 

Игорь КАЛУГИН

 

 

Игорь Алексеевич Калугин родился в Москве, в 1943 году. Учился в Московском физико-технической институте, окончил филологический факультет МГУ. Дебютировал в 1972 году в альманахе «Родники». Опубликовал четыре книги стихов. Печатался в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Истина и жизнь», «Континент», в альманахе «Истоки». Много и плодотворно работал в области перевода, автор блестящих переводов из Галчинского, Айха, Милоша, Йонаускаса.Стихи Калугина переведены на литовский язык. Умер в 2005 году.

 

 

* * *

 

Моя порода — косная, глухая,

В лиловых снах круги болотных сов.

На двери рода заржавел засов.

Едва звенит ручей, пересыхая…

 

Сохатый пил из этого ручья,

Его взмутили некогда татары.

Шли напролом косматые пожары,

И серебрилось русло, как парча…

 

На времени замешивалась кровь.

 

 

ИЗ ДНЕВНИКА

 

А это — сосен узловатых

Немая пластика; о них,

Самой природою распятых,

Расскажет скупо ой дневник.

Они стоят, расставив локти

И выгнув шёлковый хребет.

От них своей судьбой далёк ты,

А если вдуматься — то нет.

И ты всю ночь распят стократно

Там, на меже черновика.

В глазах мошкой толпятся пятна,

В стигматах горькая рука.

И ты страдаешь необъятно

И, в Слово превратившись, льёшь

К строке строку. И непонятно,

Как, смертью меченный, живёшь!

 

 

ЯВЛЕНИЕ РЫБЫ

 

Когда всплывает вверх большая рыба,

Расходится высокая волна.

А рыба напоследок к солнцу вышла, ибо

Простилась навсегда с квартирой дна.

Да, навсегда!

За рыбой наблюдая,

Мы говорим:

— смотрите, какова!

Немолода — а словно молодая,

С полцентнера, наверно, голова!..

А рыба-глыба из глубин кромешных

Затем лишь поднялась,

Чтоб смерть принять,

Прощая нас,

Надменных, многогрешных,

Рождённых космос вод морских понять

Не менее,

Чем космос многозвёздный…

Она мудра премудростью начал…

 

Ещё нам образумиться не поздно,

Нас чёрный вал ещё не укачал!

 

 

В ЗАМКНУТОМ ШАРЕ

 

Слепой из церковного хора

На днях помешался…Дрожит!

И вера ему не опора,

И к людям душа не лежит.

 

И страхи, как чёрные волки

Крадутся за ним по пятам.

Повсюду зловещие толки —

И здесь он их слышит, и там.

 

И, замкнутый в шаре лиловом,

Где только углы да слова,

Он зреет единственным словом,

А музыка в сердце мертва.

 

И некуда больше податься,

Страшит ледяной телефон.

Пилюль роковых наглотаться

Задумал в бессоннице он.

 

…И шарят пугливые руки

По полкам среди пузырьков,

И льётся микстура на брюки

От чьих-то внезапных шагов.

 

А время и денно и нощно

Стучит, словно птица в висок.

Под пальцами холод замочный,

И жизни звенит волосок.

 

 

НОЯБРЬ

 

Проходят составы вдоль старого парка.

Светильники осени светят неярко.

Давно — как во сне — откружила листва.

Чуть светит глубинный огонь вещества.

 

К фанерной кормушке слетели синицы,

И звонкое теньканье их серебрится

В ненастном покое — как будто родник,

Когда к нему путник усталый приник.

 

 

ПАМЯТНИК

 

Привычно Николай Васильич,

Склонясь главой — сидит, молчит,

Он смертью хочет пересилить

России грузный монолит.

 

Сожжён и устремился к небу

Его фантазий том второй.

Сожжён и устремился к свету

Его утопий тайный строй.

 

В Кольце, что Землю опоясав,

Все наши помыслы несёт

Кружится гоголевский ястреб, —

Сто лет прошло,

Пройдут пятьсот…

 

А здесь, во дворике музейном,

Сидит в окладе тишины,

Склонясь под сеевом осенним,

Пророк немыслимой страны.

 

 

 

СТРОКОЮ ДАННАЯ СУТЬ

(О Татьяне Врубель)

 

Татьяне Врубель принадлежит может быть одна из самых неожиданных стихотворных строк русской словесности — «Но если б не претила мне известность…» …как это так? Поэт, лишённый честолюбия? Поэт, наслаждающийся собственной незаметностью? Разве такое бывает? И — тем не менее — за этой строкой — смысловая бездна, бездна светлая, пронизанная сиянием мудрости — да, не в известности дело, не в том. Услышат ли тебя, или нет — а: чтобы сказать правду, до конца, до предела, до обнажённой кости смысла и боли, правду о гармонии и дисгармонии мира, правду о себе и о других — насколько этих других удалось понять…

И поэзия Татьяны Врубель и держится этим тайным и нежным, сине-золотистым светом; светом, подтверждённым и поддержанным упругою силою строк и строф, технически неуязвимых, рассчитанных на — столь слабо представляемую нами — вечность.

 

 

ПОЭЗИЯ ТАТЬЯНЫ ВРУБЕЛЬ

 

Каждый стих её — познанье

Мира, нежное касанье

Тайны, светлой и живой.

Строчка может ножевой

Раной стать чужой душе.

Может излечить от ран.

 

В смертном вихре-вираже

Есть и световая грань.

 

Александр Балтин

 

 

Татьяна ВРУБЕЛЬ

Татьяна Врубель родилась в г. Тюмень. Окончила Московский инженерно-строительный институт. Работала на комбинатах железобетонных изделий, а также в проектных институтах. Выпустила четыре книги стихов. Печаталась в журнале «Континент». Переводила поэзию с польского, финского и других языков. Была женой поэта Игоря Калугина. Мама художника Дмитрия Врубеля. Умерла в 2005 г.

 

 

* * *

 

Надо что-то надеть,

Надо как-то забыть,

Чтоб тебя не задеть

Чудотворная нить,

 

Что невидимо, где,

Но я знаю — струной

Натянулась, — к страде

Или перед войной

 

Может быть, за спиной,

Может, просто в груди,

Но я знаю: струной,

Что бессонно гудит…

 

 

* * *

 

Кто мы есть, зачатые в любови?

Звёзды… Но какой величины?

От какой неволи или боли

В эти стены мы заключены?

 

Что смущает сердце и рассудок,

Поглощает наши суть и стать,

Так смещая время плоских суток,

Что нельзя и часа наверстать?

 

И какими страшными путями

Наши предки свет несли из тьмы,

Если те пути восстали с нами

И навечно в нас заключены.

 

 

ЕДИНСТВО ВРЕМЕНИ

 

Порой смыкает ход минут,

Разорванных и запылённых,

Какой-то крохотный лоскут

Небес,

            проветренный до звона.

 

 

ВРЕМЕНИ ХВАТИТ НА ВСЁ

 

Времени хватит на всё:

На скитанья по дальним дорогам,

На рисование,

Пенье,

Заботы о ближнем,

Вязанье,

Чтение книг,

Воспитанье детей,

На радости со слезами,

На возвращенье к себе

И общенье с возвышенным — с Богом.

Времени хватит на всё, как хватает его у природы —

Вырастить сад,

И плоды напоить,

И землю пробить семенами,

Преобразить ледниковые глыбы в большие и малые воды,

Сблизить далёких людей, чтоб их судьбы исполнились — нами.

 

 

* * *

 

Зачем зовёшь, куда ведёшь,

Звезда моя падучая?

Над храмом — тьма,

За дверью — ложь,

И небо скрыто тучами.

 

Там, за пшеничною межой,

Толкует перепёлочка

О том, что станет дом чужой

Моею книжной полочкой.

 

Там встану на неё, тесня

Тела томов степенные, -

И вдруг почувствую: весна

Над крышею, за стенами.

 

И вдруг уверюсь: рассвело

Над пашнями, за ставнями,

А печка, что хранит тепло,

Посудою заставлена.

 

Там три ставка да два горшка,

Котёл с водой горячею…

Вошла слепой в дом чужака —

На волю вышла зрячею.

 

 

* * *

 

Голос муз таинствнный,

Слова торжество…

Нет пути у Истины,

Кроме одного,

 

Кроме той единственной

Тропки на ветру,

Над которой выстоян

Воздух, как в бору.

 

Не скорби, что пристальный

Взгляд угадан твой

Высохшими листьями,

Вымерзшей травой,

 

Что не к тихой пристани

Скорбная стезя,

Что, полжизни выстрадав,

Отдохнуть нельзя.

 

Слепнет, славой взысканный,

Не суди его!

Нет пути у Истины,

Кроме одного.

 

 

РУССКАЯ СЛОВЕСНОСТЬ

 

Мне кажется, что русская словесность

Тем хороша, что ей пристала честность

Гораздо в большей степени, чем спесь.

И если б не претила мне известность,

Как известь, разъедающая совесть,

Я б истину доказывала — то есть,

Что Слово — это Истина и есть.

 

Что все попытки подлостью и страхом

То Слово извести — кончались прахом.

Так сокровенна меж судьбой и словом

Единая связующая нить,

Так живо Слово в русском человеке —

Как снега привкус в запахе еловом,

Как дерево — дыханьем

В нас навеки

Живёт:

Через распахнутые веки

Нас с небом и землёю породнить.

 

 

МЕЖВРЕМЕНЬЕ

 

Светало. Был тот ранний час,

Когда незрячесть отмирает,

И стыд в душе перебирает

Всю грязь, что накопилась в нас.

Ничтожным становился миг,

Прикинувшийся откровеньем,

Казался соловьиным пеньем

Истошный воробьиный крик,

И было так невмоготу,

Не по себе до той минуты,

Покуда не рассеял смуты

Рассвет с соломинкой во рту.

 

Освобождаясь, тьма текла

За край, где ночью обитала…

Я снова веру обрела,

А за окном земля светала,

Преображалась и цвела.

 

 

СЛОВО ИОАННА ЗЛАТОУСТА

 

Нашла я, наконец, то, что искала:

То «Слово Иоанна Златоуста»,

И стало на душе светло и грустно,

И эта грусть меня не отпускала.

 

А ветер шевелился в тополиной

Листве. Он там ворочался тревожно,

И тьма к окошку кралась осторожно

По фонарю с лучистой паутиной.

 

Мне представлялось прошлое картиной,

Где время отмерялось очень скупо,

И старая облупленная лупа

Никак связать начало с серединой

Не помогала.

А тревожный ветер

Всё шебуршал, плескался, не стихая,

Он словно надсмехался над стихами,

Плетя свои — невидимые — сети.

 

Я думала о том, что строк эти

Сравнимы с кучевыми облаками,

Плывущими сегодня над веками

В неведомое нам тысячелетье.

 

Мне так хотелось, тьмы ослабив путы,

Раскрепостить прошедшее от гнёта

Забывчивости —

Птичьего помёта,

Гнилых кореньев,

Зарослей минуты…

 

И Слово Иоанна Златоуста

С берестяных страниц, покрытых вязью,

Светилось мудрой сдержанностью чувства,

Соединив нерасторжимой связью

Мир откровенья — с обликом Провидца,

Фонарь и ветер — с привкусом лакрицы,

Земную явь — с тем, что сегодня снится,

Прошедшие — и завтрашние лица…

 

 

ТИЛЬ УЛЕНШПИГЕЛЬ

 

Мне ль обрести свободу среди тех,

Кто несвободен? Чем я обосную,

Что верую в сомнительный успех

Среди других — ошуюю, одесную?

 

И что она, свобода, если есть

Дух примитивный, близкий к запустенью,

Которому чужда благая весть,

Который слился с собственною тенью?

Тот слабый дух, чей господин молчит,

Пока живёт, не помня о свободе…

Клааса пепел в сердце мне стучит,

Но мне ли мстить наперстнице-природе

За то, что я рождён рабом в народе,

Который держит палец свой на взводе

Седого страха — не узрев свечи,

Поставленной у выхода пещеры

В мир светлый — милосердия и веры.

 

 

УТРО В БОЛЬНИЦЕ

 

Утрами в коридоре тишина,

И воздух жгучий из открытых окон

Течёт тягучим ароматным соком,

Как будто бы из горла кувшина.

 

Час пробужденья. Небо высоко

За окнами стоит. И нет больницы —

Лишь тихая печаль. Ей так легко

В пространстве заоконном раствориться.

 

Не потревожит хрупкой тишины

Весёлый скрежет мётел за оградой.

На все четыре вольных стороны

В рассвет стекает сумеречность сада.

 

И нет в своей беде чужой вины,

И звон синиц какой-то колокольный,

И милосердья высь, и ветер пахнет полем,

А думы снова в жизнь устремлены.

 

 

РИТОРИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ

 

Как думаете Вы — в стихах, как в зеркале,

Отражена (хоть малостью?) душа?

Какими пересудами и мерками

Её измерить, если словно шар

Воздушный, она шнур порвать пытается,

Который её к телу прикрепил,

И рвётся ввысь, и, ветреная, мается,

Как парус без руля и без ветрил?

 

Как думаете Вы, душа — беспечная.

Когда она пускается в полёт?

И чем её свобода обеспечена?

И в чём её «надежда и оплот»?

 

Как думаете Вы — косноязычие, -

Наш спутник или просто наш балласт,

Который обретаем тем привычнее,

Чем тоньше наших душ весенний наст?

 

И если правда — выдумка блестящая

Не мудрецов, а стареньких сирот, —

Что думает о нас душа летящая,

Как только шарик нитку оборвёт?

 

 

ДВОЕ

 

Год наступил — который год совместных ласк,

Страстей козней.

Он, может быть, нам принесёт хотя бы горсть

Надежды поздней.

Но всё же — это благодать: мы вместе, связаны судьбою,

И всё, что сказано тобою, — словами мне не передать.

Мир дому нашему и той уже сложившейся причуде —

Быть вместе душами, чтоб люди

Всё проникались красотой

Со-единения двоих

В простых привычках и предметах,

В нерасторжимости поэтов,

Когда естественен их стих!

 

 

РОЖДЕСТВЕНСКИЕ СТИХИ

 

Набухает, как почка, безлунная ночь

И рождает Звезду голубую затем,

Чтоб убогим больным пилигримам помочь

Отыскать свой единственный путь в Вифлеем.