Сергей ЛИТВИНОВ

 

Соавтор литературного дуэта «Анна и Сергей Литвиновы», выпустившего более 80 детективных и приключенческих романов и сборников рассказов. Работал журналистом, печатался в «Смене», «Крокодиле», «Студенческом меридиане», «Литературной газете», «Кольце А». Автор четырех книг рассказов и очерков.

 

 

ПОНЕМНОГУ ОБО ВСЕМ, ИЛИ ПЁСТРАЯ СМЕСЬ

(О книге Б. Акунина  – Г. Чхартишвили «Собачья смерть»)

 

Новейший, шестой и последний (по заверению автора) роман серии «Семейный альбом» получился, на мой скромный взгляд, наиболее удачным. Во-первых, он, в отличие от пяти предыдущих, все-таки закончен, а не обрывается на полуслове. Во-вторых, тут гораздо меньше (у)томительных философствований – всего страниц пятьдесят: о том, как правильно стареть. И в-третьих, события и герои повествования самого автора на сей раз (в отличие от предыдущего романа серии, «Медвежатница»), как видно, задевают.

Итак, Москва, 1968 год. Пражская весна заканчивается советской братской помощью завоеваниям социализма. Главный герой Марат – сын сгинувшего в сталинской мясорубке Панкрата Рогачова (который действовал в романах с первого по третий). Он писатель, и его судьба до чрезвычайности похожа, к примеру, на жизнеописание великого Юрия Валентиновича Трифонова: детство сына врага народа, ранний дебют, сталинская премия, потом долгое молчание и, наконец, триумфальное возвращение в большую литературу в поздние шестидесятые.

Его глазами даются виды интеллигентской Москвы времен новых заморозков: фрондерствующие шестидесятники в богатой квартире в высотке на Восстания; диссиденты на подмосковной даче; тесть-сталинист (тоже письменник).

Рогачев трудится над романом для серии «Пламенные революционеры» (в которой в реальности отметились и вышеупомянутый Трифонов, и Гладилин, и Аксенов) – о Степняке-Кравчинском (две главы этого романа, начальная и конечная, приводятся). Работает он и над потаенным произведением – детективом об английском супершпионе Сиднее Рэйли, который в 1918 году вознамерился уничтожить главарей большевизма: Сталина и Троцкого. Последнее повествование тоже включено в роман, и как по мне, оно самое интересное. Жаль только, что после нескольких полновесных детективных глав автор о дальнейшей судьбе Рэйли сообщает в режиме краткого пересказа/синопсиса.

Вдобавок во второй половине «Собачьей смерти» появляется другой главный герой серии: доживший до седин академик-анестезиолог Клобуков, вместе с его рассуждениями – в этот раз, слава богу, короткими.

В описанные времена позднего социализма в журналах выпускалась порой чуть не самая интересная рубрика. Она именовалась «Понемногу обо всем» или «Пестрая смесь», и бывала зачастую единственной, что там можно читать.

Последний роман Акунина производит впечатление подобной «пестрой смеси», потому как в него входят: собственно сюжет – раз. Он о том, как «танки идут по правде, которая не газета», и как это отзывается среди мыслящих людей в метрополии. Вторая и третья составляющие произведения – отрывки из двух не связанных между собой романов якобы пера М.П.Рогачова, один о Рэйли, второй о Степняке-Кравчинском. Четвертая – рассуждения о старении, а есть и пятая – отрывки из книги японского монаха, которую читает сначала шпион Рэйли, а потом Рогачов. В итоге получилось пестро, разнообразно, блестяще, интересно.

А на моей любимой 69-й странице (в трактовке Литреса) главный герой приходит в квартиру на Восстания, где витийствуют шестидесятники. «…В центре размахивал руками Гога, постановщик картины, которая недавно вышла на экраны и вызывала жаркие споры. Публика поделилась на тех, кто пришел от новой киностилистики в восторг и кто на нее морщился. Первых было намного больше. Возрожденский [второстепенный герой, поэт, видимо, микс Вознесенский/Рождественский/Евтушенко – С.Л.] относился к числу вторых. Едва войдя, он сразу накинулся на Гогу, сюсюкающим голосом передразнивая главную героиню: – «Ты меня любишь? А я тебя люблю!» Ты где таких баб видал, жеманник? У тебя любовники в постели лежат, будто не трахались, а в кубики играли. И целомудренное затемнение вокруг, одни носы видно…»

Кстати: «трахались» значительно более позднее слово. Его в сленг в восьмидесятых ввели.