Журнал «Кольцо А» № 166
Марина БОРОДИЦКАЯ
Родилась в Москве, окончила МГПИИЯ им. М.Тореза. Работала гидом-переводчиком, учителем английского языка в школе. Переводчик английской, американской и французской классической поэзии. Автор двух десятков детских и семи «взрослых» книг. Лауреат многих литературных премий. Член СП Москвы.
МЕЖДУ НАМИ
АХЕЙСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Как у моря на песочке,
под стенами Трои,
лупят до смерти друг дружку
храбрецы-герои.
То стрелой разят из лука,
то копьем с повозки, –
их подзуживают сверху
боги-переростки.
Только нынче не до драки
воину Ахиллу:
он рассержен, он обижен,
всё ему постыло.
Он размазывает слезы,
топает ногами
и один уходит к морю
жаловаться маме.
– Мама, мама, Агамемнон
мне нанес обиду:
он забрал мою награду,
деву Брисеиду!
Заступись, ведь ты богиня,
покарай нахала! –
Вышла на берег Фетида,
горько воздыхала:
– Ах, сыночек, мой цветочек,
розовые пятки!
Для того ль тебе судьбою
век отпущен краткий,
чтоб последнюю игрушку
отбирали злыдни?
Нет, сынок, твоей обиды
горше и обидней.
Долечу я до Олимпа
облаком соленым,
ноги дряхлые омою
пряхам непреклонным:
вдруг да выйдет нам отсрочка
иль какое чудо?
Ты ж на подвиги, сыночек,
не ходи покуда.
Слушай волн утешный рокот,
слушай вопли чаек…
Я пришлю к тебе Патрокла –
может, полегчает.
МЕЖДУ НАМИ
Говорила Харибда Сцилле:
– Самый смак ведь не в грубой силе,
а вот в этой секунде выбора –
той, что стольких из жизни выбила,
как горошины из стручка.
Вот она-то, и правда, сладка!
Говорила Сцилле Харибда:
– Может, правда, а может, кривда.
Между нами, как говорится,
мы закисли с тобой, сестрица,
редко нам выпадает работа.
Мы ведь созданы для чего-то?
Отвечала Харибде Сцилла:
– Философия мне постыла.
Слышу, плещет вдали весло.
Чую – умника принесло!
* * *
Тридцать пять
лет назад
у меня был шанс
в третий раз
превратить
свой письменный стол
в пеленальный.
Тридцать пять
лет подряд
я слышу этот скулёж
дезертира предателя труса:
– простите меня простите
кто-нибудь
* * *
Нет, Иов так и не возроптал.
И Бог его исцелил и дал
богатство, скот и новых детей:
семерых сыновей
и трёх дочерей,
как раньше. Только других, ну да.
Бог не был женщиной.
Никогда.
* * *
В русском алфавите
десять гласных букв,
две немых, остальные согласные.
– О-о! – кричат гласные. – А-а!
Так нельзя-а-а!
Согласные кивают
и идут по своим делам.
Тридцать процентов гласных –
это совсем неплохо.
Можно выдрать две или три,
согласные согласятся.
Можно пять или шесть…
Интересно,
а безгласные алфавиты
где-нибудь есть?
* * *
Румата, детский мой герой,
шпион, прогрессор, фехтовальщик,
как Штирлиц, никому не свой,
в начале книги мудрый мальчик,
а под конец – опасный псих,
тупая точка огневая…
Но ты умел любить живых
и побеждать не убивая.
* * *
Эксперт по теории струн
красив, хотя и не юн,
и в клетку расчерчен – ни слова, друг мой,
ни слова!
Август двадцать второго.
Душно, душно, хоть вой,
дым и гарь над Москвой.
Откуда? Кажется, что оттуда,
но нет, это просто леса горят –
горят под Рязанью
леса с глазами
в августе двадцать второго.
* * *
Караул устал кричать караул,
время тихо ушло в запой.
То ли смерть в сундучке, то ли царский стул,
то ли карта с тайной тропой.
Караул устал кричать караул,
и Харон опустил весло.
То ли стон из глубин, то ли горний гул…
Ставьте лайки. Время пришло.
* * *
И кто-нибудь за сценой
скомандует: «Закат!»
И лексики обсценной
последует каскад.
И осветитель пьяный
рычаг найдёт во сне,
и вспыхнет луч румяный
в рисованном окне.
И вспыхнет луч прощальный,
вечерний, золотой
над роскошью сусальной
и стильной нищетой,
и колокол чуть слышно
вздохнёт с колосников,
что ничего не вышло,
что воздух был таков.
И станет вдруг понятно,
что это навсегда,
что некуда обратно,
что больше никогда,
лишь темень во Вселенной
да надпись «Вдоха нет»…
И кто-нибудь за сценой
скомандует: «Рассвет!»