ЖИЗНЬ КАК ОПЕРА

 

Пьеса Ольги Михайловой –  на двух актеров, что всегда очень востребовано. Но! Это не просто история любви! Это история любви – двух оперных певцов, поэтому в драматической пьесе звучат оперные арии, которыми герои «объясняются» друг с другом.  Михайлова в своей пьесе  соединила несоединимое, и это крайне интересная задача при воплощении материала  для нестандартно мыслящего режиссера. Жанр – на пике эмоций, где даже каждодневные проблемы имеют патетическую высоту. Как часто современный человек чувствует, переживает, но не может страстно и открыто говорить о любви только потому, что боится показаться излишне высокопарным. Но о чувствах можно петь. Именно поэтому во все времена влюбленные посвящали друг другу песни и стихи.

«Время – ночь» – это история любви двух оперных артистов, которая неразрывно связана с их профессией, в каком-то смысле их любовь и есть квинтэссенция их оперных переживаний, и в этой пьесе все начнется и закончится по оперным законам: увертюра и трагический финал с заключительной арией. Потому что те чувства, которые они испытывают, достойны большой оперы. Два человека тянутся друг к другу, но вот только один из них несёт в себе смерть, другой – жизнь.

Оперный певец на сцене драматического театра. Этот приём известен и широко используется, но историй только о том, как живут сами оперные певцы вне блеска сцены, совсем не много. Поют ли они дома, бушуют ли оперные страсти в их жизни или все так, как у всех?  Эта пьеса – попытка взглянуть на жизнь и любовь глазами оперной певицы и посмотреть на оперного певца с точки зрения обычного человека. Тут, конечно, присутствует и кухня подготовки оперной роли, и приоткрываются некоторые секреты работы над голосом. Такая странная профессия, такая удивительная работа, где необходимое мастерство входит в душу, поднимая исполнителя на духовную высоту оперных героев. Но, самое главное, здесь говорится о том, как это трудно – жить с открытым сердцем, когда ты знаешь, что в жизни, взяв самую высокую ноту, ты должен умереть.

Пьеса беззвучно пронизана оперной и инструментальной классической музыкой, которая создает параллельное музыкальное действие, неразрывно связанное с происходящим.  Это новая опера, или опера по-новому, рассказанная и спетая по-настоящему и вживую, а точнее по живому. Это мелодрама, которая заканчивается смертью.

«Музыка и арии из опер выступают здесь не в качестве иллюстрации или дополнительного выразительного средства, но самостоятельной, приведенной в гармонию стихией, которая является неотъемлемой частью драматургии, и сама творит и выстраивает сюжет происходящего.

 

Для меня эта пьеса является парафразом «вечного сюжета» легенды о Тристане и Изольде, где в роли короля Марка, которому должны хранить верность оба героя, выступает высокое искусство оперы.

Задача театра – сделать невидимое – видимым. А главное невидимое это время. Оно разное – быстрое и медленное в зависимости от событий, которые его наполняют. Нет ничего лучше музыки, что передает течение времени и сменяемость сезонов», – сказала об этой  пьесе оперная певица и режиссер Алеся Маньковская.

Артисты за один спектакль смогут спеть много великих арий из разных опер, а драматическая сущность пьесы привлечет не только оперную публику, но и зрителей драматического театра.

 

Елена ИСАЕВА

 

 

 

 

Ольга МИХАЙЛОВА

 

 

Драматург, киносценарист. Один из основателей Театра.doc. Один из руководителей проектов «Открытая история театр», Театр ДА!, «Цех драматургов»; драматургических семинаров, лабораторий, конкурсов. Пьесы ставились в театрах России и опубликованы в журналах «Драматург», «Современная драматургия» и др. Автор сценариев к фильмам и сериалам. Член СТД.

 

 

ЛЮБИТЬ? ХОТЕТЬ КАСАТЬСЯ

Домашняя опера для сопрано и баритона

 

«Что может быть прелестнее гармонии человеческих

голосов? Это непосредственный орган божественной

души! Каково же материалисту слушать пение

человеческое? Ему надобно быть глухим или

чрезмерно упрямым».

        Н.Карамзин «Письма русского путешественника»

 

«Charmes d amour, qui saurait vous peindre?

Очарование любви! Кто может тебя изобразить?

                                            Бенжамен Констан

 

«Я всё вам отдал, всё, что мог,

И беден дар мой был –

Лишь лютню я на ваш порог

И сердце положил».

    Томас Мур «Сердце и лютня»

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Анна Арсеньева, сопрано

Сергей Данишевский, баритон

Марина, агент и подруга Анны (голос по телефону, лицо по скайпу, по zoomу, а то и лично является в дом подруги)

 

Звучит увертюра – попурри из мелодий разных опер, смешанных со звуками большого города.

 

ПРОЛОГ.

 

Анна поет арию Изольды из оперы Вагнера «Тристан и Изольда»

 

Мягко и нежно он улыбается,

Открывает глаза.

Видите это, друзья?

Неужели не видите?

Ярче и ярче он сияет среди звездного света в небесной выси.

Неужели не видите?

Какое огромное сердце стучит в его груди?

 

ЛЕТО. ПОЯВЛЕНИЕ

I

 

Поздний вечер. Служебный вход в Филармонию. В стороне в тени стоит Сергей. Из дверей выходит Анна с цветами в руках.  Сергей делает неуверенный шаг ей навстречу.

 

СЕРГЕЙ. Привет! Вы меня помните?

АННА. Баритон. (После паузы вежливо, но, видимо, не узнавая) О, привет! Конечно, помню.

СЕРГЕЙ. Мы вместе были в Клину на Фестивале молодых исполнителей. Вы там должны были петь дуэт с Авдеевым (напевает в полголоса) «Я отдана теперь другому,/ Моя судьба уж решена…»

АННА (так же тихо подхватывает, допевая фразу). «И буду век ему верна».  Авдеев тогда, подлец, в Германии застрял из-за погоды. И вы – Сергей Данишевский подставили мне плечо.

СЕРГЕЙ. Просто так совпало, что я готовил партию Онегина.

АННА. Нет, это был поступок – вот так с места в карьер петь со мной дуэт.

 

Напевает пару фраз из партии Онегина.

 

Но я не создан для блаженства,

Ему чужда душа моя,

Напрасны ваши совершенства,

Их недостоин вовсе я.

 

Но Сергей не подхватывает, а молча, слушает. Анна замолкает, улыбается.

 

АННА. Мы тогда, не сговариваясь, оба выбрали «Онегина». Кроме нас, больше никто.  Когда же это было?

СЕРГЕЙ.  Семнадцать лет назад.

АННА.  Страшное дело. Какими судьбами?

СЕРГЕЙ.  Был на концерте. Вы хорошо пели. 

АННА (после паузы). Я пела обыкновенно. А петь обыкновенно всё равно, что думать обыкновенно. Но мысли хотя бы не слышно.

СЕРГЕЙ. Спеть арию Изольды осмелится не каждый. Семь минут было ощущение, что вы ни разу не вздохнули. Изумительно.

АННА. Я оплакивала мертвого Тристана, дышать при этом невозможно.

СЕРГЕЙ. Я помню, как вы в Питере пели Тоску (тихо напевает).

Nell ora del dolore,

perche, perche, Signore,

ah, perche me ne rimuneri cosi?

 

Теперь Анна отворачивается, не подхватывая.

 

СЕРГЕЙ (переводит так, будто сам просит).

Во времена страданий,

Почему, почему, Господи,

ах, почему не наградить меня так?

 

АННА. Теперь так не получится.

 

Стоят, не глядя друг на друга. Пауза.

 

СЕРГЕЙ. Всё равно, вы – это вы, Анна Арсеньева. Я всегда вами восхищался.

АННА. Ну, я же, как видите, не в Ла Скала и не в Ковент Гарден…

СЕРГЕЙ. Я часто слушаю ваши записи.

АННА. Ах, записи – наше бедное бессмертие.  Ладно, я пойду…

СЕРГЕЙ.  Я вас провожу? Вы тут недалеко живете.

АННА. Да, пешком два шага.

 

Идут рядом, выдерживая приличное расстояние друг от друга.

 

АННА. Вы знаете, где я живу?

СЕРГЕЙ. Я как-то заходил к вам тогда, семнадцать лет назад. Мы ром пили на кухне с вами и с вашим мужем.

АННА (после паузы). Я помню. Только я там уже пять лет не живу. Развелась и переехала, правда, совсем рядом в соседний переулок.

СЕРГЕЙ. Мне говорили.

АННА. А вы? Вы ведь из Ленинграда?

СЕРГЕЙ. Да, из Питера. Я потом женился на приме из Станиславского, наверное, слышали, и переехал в Москву. Развелся, и всё равно тут остался.

АННА (подбирая слова). А вы как… Я что-то давно…

СЕРГЕЙ. По-всякому. Но пою еще, пою иногда.

АННА.  Где?

СЕРГЕЙ. Там – сям, в разных местах, не важно. Вы тогда в Клину так меня поддержали. Вы были уже известный исполнитель, лауреат премии Глинки, а я только из консерватории…

АННА. У вас замечательный был голос, редкий тембр и звук такой… летучий.

СЕРГЕЙ.  Все, кроме вас, на меня там набросились.

АННА. Вам показалось. Наоборот, на вас обратили внимание. А критика… Это нормально. Хуже, если вообще не замечают. И вообще баритоны поздно формируются, годам к двадцати пяти. (Останавливается) Вот тут я теперь живу.

 

Стоят лицом друг к другу. Пауза.

 

СЕРГЕЙ.  У вас скоро день рождения, через шестнадцать дней.

АННА. Вы и это помните. (Пауза) Будет настроение, заходите вечером. Квартира десять. Я ничего не устраиваю, но кто-нибудь да придет. (Пауза) Я рада вас видеть.

СЕРГЕЙ. Я не знаю. Если буду в Москве…

АННА (после паузы). Ну, надеюсь, до свидания, Сергей. (Неожиданно целует его в щеку и уходит)

 

II

 

Квартира Анны. Тот же вечер. Большую часть комнаты занимает рояль. Еще на стене большая «плазма», служащая компьютером и телевизором. Анна ставит принесенные цветы в вазу. Звонит телефон. Анна берет трубку, говорит «Привет», включает громкую связь и садится к роялю. Она имеет привычку, если телефонный разговор затягивается или она заведомо знает, что с этим собеседником это надолго, тихонько перебирать клавиши, развлекая себя музыкой, и включив при этом громкую связь, или скайп-зум, так что мы по мере необходимости не только слышим, но и видим подругу и агента Марину.

 

АННА. Всё, Марин, я готова, приступай к ругани.

МАРИНА. Разве я когда на тебя ругалась? Я вообще не умею этого делать. Я существо нежное, беззлобное – чистый зефир.

 

Анна нарочито музыкально смеется.

 

МАРИНА. Вот! Слышу Арсеньеву. У тебя по телефону и то голос звучит лучше, чем в зале. Кто сегодня пел? Механический соловей? Знаешь, что тут про тебя сказали? Приятное сопрано.

АННА. Жесть. Дно жизни.

МАРИНА. Именно. Докатилась. Приятное сопрано. А кстати, почему у тебя сейчас такой голос?

АННА. Один старый знакомый меня после концерта проводил.

МАРИНА. Я его знаю?

АННА. Если только помнишь Третий вокальный фестиваль в Клину. Он там  со мной пел… (напевает ту же фразу из арии Онегина)

Но я не создан для блаженства,

Ему чужда душа моя,

Напрасны ваши совершенства,

Их недостоин вовсе я.

МАРИНА. Это когда было?

АННА. Семнадцать лет назад.

МАРИНА. Никому не называй таких страшных цифр. Но все-таки как его фамилия?

АННА (уходя от ответа). А я тогда в Клину пела… (напевает) «Я отдана теперь другому…»

МАРИНА. Ну, это ты не только в Клину пела.

 

Анна продолжает петь уже почти в полный голос: «Моя судьба уж решена./ Я буду век ему верна».

МАРИНА (после того, как Анна замолкает). Вот можешь же, если захочешь. Дома ты поешь, а на сцене сегодня как будто повинность отбывала. Но все-таки – фамилию его скажи?

АННА. Да не важно. Он даже мой телефон не попросил. Но всё равно приятно, когда провожают. (Поет.)

 

Я дождалась, открылись очи!

Я знаю, знаю: это он!

Увы, теперь и дни, и ночи,

И жаркий одинокий сон, –

Все, все наполнит образ милый!

Без умолку волшебной силой

Все будет мне твердить о нем

И душу жечь любви огнем!

 

МАРИНА (после паузы). Ладно, не хотела сегодня говорить, не заслужила ты, но… (возбужденно) У меня отличная новость! В будущего нашего «Онегина» пригласят тебя! Дирижер Михаил Станицин. Режиссером точно будет Рой Теллбот!  Он уже рассказал про свой замысел: в финале…

АННА. Татьяна дает Онегину.

МАРИНА. Да ну тебя! У него действительно прекрасная идея: мужем Татьяны будет не какой-то генерал Гремин. Что сегодня мешает бросить генерала и уйти к любимому мужчине? Или даже не бросить, а просто закрутить с Онегиным?

АННА. «Но я другому отдана, и буду век ему верна».

МАРИНА. Слова. Пустые слова. Современный зритель им не поверит, не смотря на божественную музыку Чайковского. Нет, Татьяна у Теллбота откажет Онегину, потому что ее муж – Смерть! Она обручена со смертью. Онегин со своей любовью элементарно опоздал.

АННА. Как у Кедрина: «Джина близкой, близкой смерти я зову своим желанным».

МАРИНА. Вот! Ты сразу ухватила суть. Поэтому Теллбот сказал, что видит в роли Татьяны именно тебя. Он сказал, что ты умеешь передать близость смерти, как будто видишь ее.

АННА. Ну, конечно. Ему тридцати нет, а мне скоро пятьдесят: для него я одной ногой в могиле.

 

 

III

 

Квартира Анны. Шестнадцать дней спустя. Все поверхности заставлены тарелками и бокалами. На рояле вазы с цветами. Слышно, как в прихожей, Анна прощается с гостями: До свиданья! Спасибо! До свиданья! Хлопает входная дверь. В наступившей тишине Анна негромко напевает  из оперы «Травиата»: «Готовьте счастья миг златой/ Его тяжка утрата/ Промчится без возврата/ Он с жизнью молодой!»

Анна возвращается в комнату, продолжая еле слышно петь: «Как пенится светлая влага в бокале/ Так в сердце кипит пусть любовь!» Она принимается уносить посуду на кухню. На пороге возникает Сергей. Он выпил, полон смелости и глаза у него сияют. Анна в первый момент его не замечает. Тогда он присоединяется к ее пению: «Любовь не век в душе живет/ Лета не в нашей воле». Анна оглядывается, радостно улыбается, поет громче; «Цветок, поблекший в поле/ Опять не зацветет».  Так они стоят в разных концах комнаты, смотрят друг на друга и поют: «Ловите ж, ловите минуты веселья, пока вам судьба их дает!»  Дуэт заканчивается. Пауза.

 

СЕРГЕЙ. Дверь не заперта…

АННА.  Ага. Постоянно забываю про это. Но подъезд-то заперт, чего бояться.

СЕРГЕЙ. Там старик выходил с собакой. Я воспользовался и проник назад.

АННА. Это с третьего этажа старик. Петр Ильич. Он со своей Джильдой по десять раз в день гуляет, а сколько ночью, я и не знаю. Скажи, а остальные мои гости, особенно Марина…

СЕРГЕЙ. Все, кто без машин, пошли к метро, а я сказал, что мне на автобус. Никто не знает, что я вернулся. Ничего, что время – ночь?

АННА. У нас всегда время – ночь, только после спектакля жизнь и начинается.

СЕРГЕЙ. Я вернулся, потому что должен тебе подарок на день рождения.

АННА. Мы на «ты»?

СЕРГЕЙ. Давно. Шестнадцать дней. Я как тогда тебя проводил, сразу мысленно перешел на «ты».

 

Сергей садится к роялю, трогает клавиши. Анна подходит, встает рядом, будто испугалась его возможного пения, хочет остановить и не знает как.

 

СЕРГЕЙ. Ты, наверное, удивилась, что я с пустыми руками пришел, даже без цветов. Их вон сколько тебе принесли. А я хотел… Я искал подарок, достойный тебя. Такой, какой тебе никто не подарит. Я решил… Вот.

 

Сергей поет:

Бог всесильный, бог любви!

Ты услышь мою мольбу:

Я за сестру тебя молю,

Сжалься, сжалься ты над ней!

Ты охраняй ее от зла,

От искушения

И в царство введи своё,

Введи святым путем!

 

Анна, замерев, слушает.

 

 СЕРГЕЙ (волнуясь). Ну, как? Я никогда раньше этого не пел, выучил специально для тебя.

АННА (искренне). Замечательно! Мне кажется, я никогда не слышала, чтобы каватина Валентина так звучала. Почему ты при всех не спел?

СЕРГЕЙ. Но это только тебе подарок. Тебе, правда, понравилось?

АННА. Очень. Ты стал…

 

У Сергея звонит мобильный. Он смотрит, сбрасывает звонок.

 

АННА. Я хочу сказать, у тебя голос с возрастом…

 

Мобильный звонит снова.

 

СЕРГЕЙ. Это мама. Не буду брать. Потом поговорю.

АННА. Она в Питере живет?

СЕРГЕЙ. В Питере. Любит мой голос слушать. Я ей записи оставил, но она хочет живой.

АННА. Я ее понимаю.

СЕРГЕЙ. У меня мутация началась рано – в двенадцать лет. А маме очень нравилось, как я пою, она обижалась, что я отказываюсь. И что на хор перестал ходить. Чудо, что я тогда от нее отбился.

АННА. Зато ты получил свой уникальный баритон. На радость маме.

СЕРГЕЙ. Маме хотелось, чтобы я пел теноровые арии. Ей тенора больше нравятся, и вообще она считает, что тенора лучше, как она говорит: главные на сцене. Теноров и девушки больше любят.

АННА. Вот тут я не согласна.

 

Сергей встает, тянется к Анне и целует ее. А потом она сама целует его.

 

СЕРГЕЙ. Ух ты!

АННА. Что?

СЕРГЕЙ. Ты существуешь. А то мне чудилось, что ты – это только голос.

 

 Снова целуются. Нечаянно кто-то из них нажимает клавишу, раздается странный звук. Сергей вздрагивает и отстраняется от Анны.

 

СЕРГЕЙ. Как получилось, что ты одна? (Настороженно оглядывается) Ведь ты одна живешь?

АННА. Одна. Мы развелись.

СЕРГЕЙ. Почему ты больше замуж не вышла?

АННА. Пела. Как стрекоза. Я всё пела – это дело.

СЕРГЕЙ. А все-таки?

АННА. Я очень люблю петь. В какой-то момент мужчинам это надоедает.

СЕРГЕЙ. Мне не надоест.

АННА. Ну…  Понимаешь, я в детстве жила с бабушкой. Она меня любила, а я её. Так что я точно знаю, как это – любить друг друга. И если не так, то зачем?

СЕРГЕЙ. То есть ты хочешь, чтобы твой муж стал тебе родной бабушкой?

АННА. Типа того.

СЕРГЕЙ.  Это, наверное, правильная любовь, но мужчина вот один жить не может, поэтому часто живет с кем попало, кто никогда не станет ему родной бабушкой.

АННА. Знаешь, как говорят в рекламе: алая помада идет абсолютно всем, вы просто еще не встретились со своим оттенком.

СЕРГЕЙ. У баритона выбор не велик. Буржуазный индивидуализм и эгоизм – Алеко, страдание и благородство «маленького» человека, шута – Риголетто,

Мазепа (совсем нежелательная тема), Елецкий, Томский –»проходные персонажи-наполнители», Руслан (эпический герой), Валентин («Фауст»), боярин Грязной («Царская невеста»), Мизгирь. Про многих не помню толком. Пришел к выводу, что баритон в опере – некая «опора», «наполнитель». Реже – страсть. очень часто – буржуазный индивидуализм.

АННА. О чем ты говоришь? А Дон Жуан? А Фигаро?

СЕРГЕЙ. Я говорю о любви. Баритону отпущено мало любви.

АННА. Кому угодно, но не тебе.

 

Анна целует его, потом отстраняется, выскальзывает из его рук и садится к роялю, трогает клавиши, начинает петь арию Леоноры из оперы Верди Трубадур – до высокой ноты, когда соседи, намекая на позднее время, начинают стучать по батарее. Анна обрывает пение, закрывая себе рот ладонью.

АННА. Концерт окончен.

СЕРГЕЙ (допевает окончание арии). Мне трубадур напел.

 

Они смеются. Сергей начинает целовать Анну в смеющийся рот.

 

 

IV

 

Квартира Анны. Они пьют кофе с Мариной. Марина отставляет чашку, смотрит с досадой.

 

МАРИНА. Дорогая, но твой заработок – это еще и мой заработок.  Ты выше денег, но я-то нет.

АННА (поет).

 

Someday he ll come along

The man I love

And he ll be big and strong

The man I love

And when he comes my way

I ll do my best to make him stay

He ll look at me and smile

I ll understand

Then in a little while

He ll take my hand

And though it seems absurd

I know we both won t say a word

 

МАРИНА. Господи! Что это?

АННА. Элла Фицджеральд. «Мужчина, которого я люблю»

МАРИНА. Ты мне еще что-нибудь из Любови Успенской выдай.

АННА. Запросто. (Поет)

На него,

На него,

На него я смотрю – не понимаю,

Пропадаю я!

МАРИНА. Радио Шансон. Докатилась.

АННА. Ограниченная ты женщина, Маринка.

МАРИНА. Ты с ним спала.

АННА. Секс настраивает мое тело так же, как вокализы голос, а вокализы я пою ежедневно.

МАРИНА. Мужчины – это здоровье, понимаю. Ладно, это к делу не относится. Я тебе такое наколдовала. Видела мое письмо?

АННА.  Фестиваль в Гляйнборне – на подмену – Kатерину Измайлову. Спасибо, но не хочу никуда ехать.

МАРИНА. Из-за баритона? Никуда он не денется за несколько дней.

АННА. Ну я сейчас ни разу не Катерина!

МАРИНА. Ты условия видела?  У них зарез, они прогнулись. А тебе тоже деньги нужны.

АННА. Не воля соглашается, а бедность.

МАРИНА. Значит, подписываем. А то без денег человек бездельник.

АННА. Подписываем. Хотя мне вот и так недавно сказали, что у меня божественный голос.

МАРИНА. Я всё выяснила про этот твой… деньрожденный подарок. Он неудачник.

АННА. Нет! Он не неудачник, но …

МАРИНА. Признания не добился.

АННА. Он просто недостаточно пробивной.

МАРИНА. Понимаю. Он обаятелен, как всякий человек, махнувший на себя рукой.

АННА. Он не озабочен собой и потому неотразим.

МАРИНА. Я про него глянула в Инете.

АННА. Его ругали за то, что взял фи?

МАРИНА.  Разошелся с оркестром.

АННА.  Эмоции взяли верх.

МАРИНА. Ну ты-то знаешь, что никогда нельзя позволять эмоциям брать верх над голосом – голос важнее.

АННА. Зато у него великолепное звуковедение, и ровный тембр, и поет он очень эмоционально.  Мне захотелось плакать.

МАРИНА. У него не сделаны верха.

АННА. Да, и поэтому неправильный репертуар. Верха есть, но с ними никто не занимался.

МАРИНА. Невезенье рождает неуверенность, неуверенность – страх. И как с этим петь?

АННА. Да он в сто раз лучше, чем разные знаменитости! Ты сама знаешь, что кроме голоса нужна еще и удача.

МАРИНА. А его удача обошла.

АННА. Я буду его удачей! А ты его агентом.

 

 

ОСЕНЬ. НАЧАЛО

V

 

Квартира Анны. Вечер. Анна в халате. Сергей полностью одет. Они пьют кофе.

 

АННА. Ничего, что я вчера тебе позвонила и позвала?

СЕРГЕЙ. Прекрасно.

АННА. Ты всю ночь даже во сне прижимал меня к себе.

СЕРГЕЙ. Наверное, боялся, что ты исчезнешь. Хочу крепко-крепко тебя обнять и не отпускать.

АННА. Почему от наслаждения мы стонем как от боли?

СЕРГЕЙ (усмехается). Бережем голос. Иначе бы кричали.

АННА. Но все же, прости за вопрос, почему ты не проявлял настойчивости все эти годы?

СЕРГЕЙ. Настойчивости в чем?

 

Анна смотрит на Сергея, потом отводит глаза.

 

АННА. В пении, конечно.

СЕРГЕЙ. Леонардо да Винчи советовал избегать танцев и пения. Потому что это преходящее искусство.

АННА. Но ведь и сама жизнь преходяща. Я за это и люблю пение. Каждый раз, как исчезает последняя нота, наступает молчание смерти. Мне кажется, зрители кричат и аплодируют от страха, чтобы заглушить эту тишину.

СЕРГЕЙ. Ты разговариваешь возвышенными монологами. (Улыбается) Оперная привычка?

АННА. Ну извини. И все-таки пение…

СЕРГЕЙ (перебивает). Отзвучал, и всё исчезло, как не бывало. Не вечное искусство, а призрак, дым.  Некоторые говорят, что опера – мертвое искусство. Сюжеты абсолютно неправдоподобные, герои ходульные.

АННА.  Некоторые? Ну и знакомые у тебя. Скажи своим некоторым, что опера – это музыка и голос. Опера не рассказывает о реальной жизни. Как говорил Незнайка: зачем выдумывать правду, она и так есть. Мы поем о скрытом в нас, и делаем это лучше любого психоаналитика. К тому же результат быстрее.

СЕРГЕЙ. Никому не нужно мое пение.

АННА. А вот в Священном Писании жизнь во Христе называется пением: «крепость моя и пение моё Господь и бысть ми во спасение».

СЕРГЕЙ. «Восхвалю Господа в животе моем, пою Богу моему, дондеже есмь».

АННА. Ах, значит знаешь! Тогда давай заниматься.

СЕРГЕЙ. Мне скоро уходить. Я в Новосибирск лечу. Но я вернусь.

АННА. Я знаю, что вернешься. А что в Новосибирске?

СЕРГЕЙ. «Тристан и Изольда». Пригласили спеть Курвенала – оруженосца Тристана. На замену, разумеется.

АННА.  Твоему голосу больше подходит рыцарь Мелот.

СЕРГЕЙ. Обычно это теноровая партия. И она меньше.

АННА. Зато твой голос прозвучал бы лучше. Есть указание самого Вагнера: тенор или баритон. Ты бы отлично спел Мелота. У тебя лирический баритон.

СЕРГЕЙ. Но ведь Мелот довольно подлый. Считается другом Тристана, а выдал его королю, напал на него и ранил. От этой раны Тристан и умер. Ты считаешь, у меня в характере это есть?

АННА. Я считаю, ты всё можешь сыграть. Тебе только позаниматься надо. Давай?

СЕРГЕЙ. Этот Курвенал считал, что Тристану нельзя вести разговоров с Изольдой – чужой невестой.

АННА. Вот и давай попробуем спеть это убедительно.

СЕРГЕЙ. Что – прямо сейчас?

АННА. Почему нет?

СЕРГЕЙ. Мне еще домой надо заехать…уже девятый час.. и …

 

Анна тем временем садится за рояль.

 

АННА. Давай, давай, не увиливай. Твой голос изначально был неправильно определен. У тебя большой голос, но ты поешь не те партии.

СЕРГЕЙ. Секс идет на пользу моему голосу. И твоему.

АННА. Секс не заменяет вокализы, распеваться необходимо.

СЕРГЕЙ. Сто лет не пел на сцене Вагнера. Многие певцы считают, что именно попытки петь Вагнера сократили на несколько лет их вокальную жизнь.

АННА. Не бойся – твой голос может всё. Вперед.

 

Анна играет. Сергей поет.

 

АННА. Нет, не так. Давай сначала.

СЕРГЕЙ. Не получится.

АННА. Ты поёшь слишком закрытым звуком. Твой голос зазвучит ещё красивее, если ты приоткроешь его.

СЕРГЕЙ. Если ты приоткроешь его.

АННА. Ну. Ещё раз.

 

Сергей начинает было петь и тут же останавливается.

 

СЕРГЕЙ. Нет. Наверное, я умею только любить тебя и больше ничего.

АННА. Еще ты умеешь петь. Давай так же, как ты меня любишь.

 

Сергей поёт.

 

АННА. Послушай, ты сам должен почувствовать, где чуть сдержать темп, чтобы сердце защемило. Это как в сексе, понимаешь? Там же у тебя отлично выходит всё чувствовать.

СЕРГЕЙ. А ты разве не боишься петь?

АННА (уходит от ответа). Ничего не бойся. Ты можешь петь. Ты таким родился.

СЕРГЕЙ. Мне кажется, моё пение никто не чувствует.

АННА. С чувствами у тебя всё хорошо. Но для начала ты должен так спеть, чтобы даже те, кто на этом языке ни слова не понимают, разобрались, что происходит.

СЕРГЕЙ. Для этого есть музыка.

АННА. Было бы достаточно музыки, не писали бы партию баритона. Смелее!

 

Сергей поёт.

 

АННА. Можно петь о любви, о прекрасной, неразделенной. А можно о том, как тебя бедного в этой ситуации жалко. Ноты те же. Две разные арии.

А ну-ка попробуем Онегина.

СЕРГЕЙ (поет)

 

Убив на поединке друга,

Дожив без цели, без трудов

До двадцати шести годов,

Томясь бездействием досуга,

Без службы, без жены, без дел,

Себя занять я не сумел.

Мной овладело беспокойство,

Охота к перемене мест

(Весьма мучительное свойство,

Немногих добровольный крест).

 

Неожиданно гаснет свет

 

АННА. Опять! Это во всем доме. Там что-то ремонтируют и без света остается весь подъезд. Надо просто подождать и свет дадут. (Анна зажигает свечу)

Сергей в темноте тихо начинает петь Аве Марию Шуберта. Анна со свечой подходит к нему и присоединяется.

Внезапно зажигается свет.  Сергей обрывает пение, наклоняется к Анне и начинает ее целовать.

 

СЕРГЕЙ. Я с тобой запел!

АННА. Хочешь еще позаниматься?

СЕРГЕЙ. Нет.

АННА (улыбаясь). А чего хочешь?

СЕРГЕЙ. На это времени нет. Некогда.

АННА. Мне ждать?

СЕРГЕЙ. Ждать.

АННА. Чего?

СЕРГЕЙ. Помнишь – фильм «Свинарка и пастух»? Люблю советские песни. (Поет)

 

                 Обращу я на тебя вниманье,

                 У калитки рученьку пожму,

                 Приглашу тебя я на гулянье…

 

АННА (поет). Ах, голова моя от вас совсем в дыму…

 

 

VI

 

Квартира Анны. Анна с Мариной пьют чай.

 

АННА. Ну, скажи уже! Нашла что-нибудь для Данишевского?

МАРИНА. У меня спина болит.

АННА. У нечистой силы спины нет.

МАРИНА. Игнорирую гнусные инсинуации.

АННА. Я в хорошем смысле: ты волшебница и можешь такое наколдовать, хоть Метрополитен.

МАРИНА. Ты организовала рецензию на ввод Данишевского в Новосибирске?

АННА. Даже не в курсе, о чем ты.

МАРИНА. Когда ты врешь, голос тебя выдает – натренировала его на искренность. И вообще, где это видано писать о вводе на какого-то Курвенала какого-то Данишевского. Только Вильяминов на это способен, потому что с консерватории в тебя влюблен. А безответная влюбленность горы движет.

АННА. Всё сказала? Теперь добудь Данишевскому что-нибудь получше Курвенала. Обещаешь? Хорошая рецензия для начала есть. Надо, еще будут.

МАРИНА. Для себя бы так старалась.

АННА. Для себя скучно и неприлично.

МАРИНА. Вот-вот. У тебя талант, но никому, кроме меня нет до него дела. Тебе нужна поддержка и защита. Он это понимает?

АННА. Ему самому нужна поддержка и защита.

МАРИНА. Предлагают концерт романсов с записью для канала Культура. Тебе предлагают.

АННА. Я не люблю романсы.

МАРИНА. С каких это пор? «Не уезжай ты мой голубчик», помнишь, пела в филармонии? Зал стонал.

АННА (аккомпанирует себе и поет).

 

Не уезжай ты, мой голубчик,
Печально жить мне без тебя,
Дай на прощанье обещанье,
Что не забудешь ты меня.

Марина подхватывает, и дальше они поют на два голоса.

Скажи ты мне, скажи ты мне,

Что любишь меня, что любишь меня,
Скажи ты мне, скажи ты мне,
Что любишь ты меня.

Когда порой тебя не вижу,
Грустной задумчиво брожу,
Когда речей твоих не слышу,
Мне кажется, я не живу.

Скажи ты мне, скажи ты мне,
Что любишь меня, что любишь меня,
Скажи ты мне, скажи ты мне,
Что любишь ты меня.

Скажи ты мне, скажи ты мне,
Что любишь ты меня.

 

Пауза.

 

МАРИНА. Если бы ты не спела столько опер, ты бы не влюбилась так…

АННА. Безвозвратно.

МАРИНА. Большинство людей вообще бы не влюблялись, если бы их не пичкали байками о любви.

АННА. Большинство людей и не любит. Разве ты слышала, что кто-то в наше время умер от любви?

МАРИНА. Сойди со сцены. Вернись к роялю и позанимайся романсами.

АННА. Ладно. Я пою твои романсы и записываю их для Культуры, а ты организуешь Сергею что-нибудь стоящее.

МАРИНА. Мои романсы? Это мне надо? У него что – член стоит выше пупка?

АННА. Ужас, Марин, ты же не торговка с вещевого рынка, а выпускница Московской консерватории.

МАРИНА.  А что в Московской консерватории одни мужики трахаются? Отлично помню: был у меня один с дирижерско-хорового…

АННА. Умоляю, без подробностей.

МАРИНА. А у него кроме подробностей ничего интересного не было.

АННА (поет). 

 

Ах, лук-лучок,

                         Золотая луковица,

                         Ты ко мне не пришел,

                         А я твоя лишь дурочка.

 

МАРИНА (мрачно). Дырочка. Вот ты кто ему. Дырочка и репетитор.

 

 

VII

 

Квартира Анны. Утро. Анна в халате за роялем поет Генделя– арию Роделинды то по-итальянски, то по-русски: Mio caro bene – Милый, о друг мой милый навеки!

В комнату входит еще сонный Сергей, улыбается, целует Анну.

 

СЕРГЕЙ. У тебя голос серебряный.

АННА. Самая утренняя ария, чтобы вставать. И еще раз поздравляю тебя с успехом в Новосибирске.

СЕРГЕЙ. Да, но прессы практически не было. Как будто я и не пел.

АННА. Но ты пел! И прекрасно пел. Это главное. Подозреваю, что больше всего пишут и говорят о каком-нибудь шансоне года, и что из этого?

СЕРГЕЙ. Ты права. Чего это я? Никогда обо мне не писали, а тут целых полторы рецензии. А ты почему ушла из театра?

АННА. Пела, пела и бац – на все роли пятым составом.

СЕРГЕЙ. Значит, правду говорили: нагрубила концертмейстеру, а он решает, кто будет петь.

АННА. А я ради этого театра отказалась, выиграв конкурс в Барселоне, от контракта в Аргентину в Буэнос-Айрес. А ведь предлагали сразу Манон Леско Пуччини.

(поет)

Видишь, друг мой неизменный,

Как любовь твоя властна!

СЕРГЕЙ. Жалеешь?

АННА. Смысл? Проехали. Меня вот попросили выступить на благотворительном концерте в пользу хосписов. Но я не знаю, что петь?

СЕРГЕЙ. Я знаю. Надо петь о смерти. О ее трагизме. Страшно тому, кто отправляется в это путешествие. Горько и больно тому, кто остается. (садится за рояль, играет вступление) Величие смерти. (поет)

 

«Нега волшебная, ночь голубая,

Трепетный сумрак весны.

Внемлет, поникнув головкой, больная

Шепот ночной тишины.

Сон не смыкает блестящие очи,

Жизнь к наслажденью зовёт,

А под окошком в молчаньи полночи

Смерть серенаду поёт:

,,В мраке неволи суровой и тесной

Молодость вянет твоя;

Рыцарь неведомый, силой чудесной

Освобожу я тебя.

Встань, посмотри на себя: красотою

Лик твой прозрачный блестит,

Щёки румяны, волнистой косою

Стан твой, как тучей обвит.

Пристальных глаз голубое сиянье,

Ярче небес и огня;

Зноем полуденным веет дыханье...

Ты обольстила меня.

Слух твой пленился моей серенадой,

Рыцаря шепот твой звал,

Рыцарь пришёл за последней наградой:

Час упоенья настал.

Нежен твой стан, упоителен трепет...

О, задушу я тебя

В крепких объятьях: любовный мой лепет

Слушай!.. молчи!.. Ты моя!»

 

АННА. Да! Да! Именно! Мусоргский. Песни и танцы смерти. Серенада. Величие смерти. Ты это споешь замечательно.

СЕРГЕЙ. Но я… я… Ты уверена, что… что я там нужен? Они же тебя пригласили. И потом нужно порепетировать, а у меня всякие дела…

АННА.  Но ведь это благотворительный концерт – нехорошо отказываться. Как-то не благородно.

СЕРГЕЙ. Тогда… Давай споем это вместе? Если ты не против?

АННА. Да я счастлива.

 (поет).

Нега волшебная, ночь голубая

Трепетный сумрак весны

 

Сергей аккомпанирует, потом сам начинает петь

 

Жизнь к наслажденью зовет

 

 

VIII

 

Квартира Анны. Комната заставлена вазами с цветами – это, очевидно, подаренные дорогие букеты, некоторые стоят прямо в целлофане.

Анна тихо сидит.  Марина от счастливого возбуждения расхаживает по комнате.

 

МАРИНА.  После такого успеха, Татьяна у тебя в кармане, считай, всё подписано. Так что давай – думай и готовься.

АННА. Почему она выбрала Гремина? Странно.

МАРИНА. Потому что Гремин – бас. Только бас может создать подлинную стабильность в семье и хорошую зарплату.

АННА. Почему только бас.  Вот Риголето баритон – а это благородство и стабильность.

МАРИНА. Твой Риголетто, пока его родной дочки не коснулось, помогал герцогу уводить чужих дочек и жен, да еще и смеялся.

АННА. Ну да, с гнильцой был мужик. Но и время было такое...

МАРИНА. Кстати, твой баритон вчера вел себя, как Хворостовский, но якобы скромный и полный величия.

АННА. Это от волнения.

МАРИНА. Или от самомнения. Он потом к тебе поехал?

АННА (после паузы). Нет. У него дела.

МАРИНА. Время – ночь, а у него дела.

АННА. Но пел-то хорошо! Этого ты не будешь отрицать? Успех у зрителей был?

МАРИНА. Был.

АННА. Вот и постарайся для него.

МАРИНА. Я постараюсь для тебя, раз ты стала так петь. Ты даже в разговоре звучишь  andante cantabile (медленно и певуче) Так что если у кого и был грандиозный успех, так…

АННА (перебивает). Ай, брось.

МАРИНА. В зале было полно важняков, такой благотворительный концерт – это самое правильное место, теперь предложения посыплются, уверена.

АННА. Сплюнь три раза.

МАРИНА. В какую сторону? За правым плечом у тебя ангел, то есть я, а за левым Данишевский.

АННА (мечтательно, счастливым голосом). Вот я с ним еще позанимаюсь, и весь мир рукоплескать будет. У него ведь, помимо голоса, есть самое главное – индивидуальность, его с закрытыми глазами ни с кем не спутаешь. Публика тут же его запомнит и полюбит. Надо только его по-настоящему вывести к этой публике.

МАРИНА. В таком настроении только Иоланту петь.

АННА. Кстати, Роберт – жених Иоланты – баритон.

МАРИНА. Тебе везде теперь баритоны мерещатся. Только этот Роберт-баритон любит-то не ее, а какую-то крепкую Матильду (напевает)

Кто может сравниться с Матильдой моей?

 

Анна начинает играть, заглушая голос Марины.

 

АННА (поет арию Иоланты).

 

Нет, назови мученья, страданья, боль:

О, чтоб его спасти,

Безропотно могу я всё снести.

 

Когда Анна замолкает, Марина отвечает ей фразой из арии Водемона.

 

МАРИНА (поет).

 

Ангел светлый! Дорогая!

Пред тобой склоняюсь я!

 

 

IХ

 

Квартира Анны. Анна за роялем. Сергей возле. Оба полуодеты, выглядят по-домашнему. Они занимаются.

Сергей поет:

 

Я вас люблю, люблю безмерно,

Без вас не мыслю дня прожить.

И подвиг силы беспримерной

Готов сейчас для вас свершить,

Но знайте: сердца вашего свободу

Ничем я не хочу стеснять,

Готов скрываться вам в угоду

И пыл ревнивых чувств унять,

На все, на все для вас готов!

Не только любящим супругом,

Слугой полезным иногда,

Желал бы я быть вашим другом

И утешителем всегда.

 

АННА. Вот теперь хорошо. Когда ты поешь, твой голос волнует меня. А значит, и публику.

СЕРГЕЙ. Значит, не опозорил я тебя на благотворительном концерте? Нормально спел?

АННА. Отлично. Но я слышала, что и где ты пел потом.  Какие-то сомнительные частные приглашения. Неужели тебя не учили в детстве не тащить всякую дрянь в рот?

СЕРГЕЙ. Наверное, я забыл.

АННА. Меня бабушка так наставляла: – Пол какой? –Каменный и грязный. Поэтому ничего с пола не поднимать.

СЕРГЕЙ. Где это пол каменный?

АННА. В метро, конечно. Там много интересного на полу валяется.

СЕРГЕЙ. Не замечал.

АННА. И не начинай. Запомнил? Пол какой?

СЕРГЕЙ (улыбается). Каменный и грязный.

АННА. И ещё. Голос – это твой подарок от судьбы. И ты обязан беречь его. Хватит квасить. Какими бы делами это не называлось.

СЕРГЕЙ. Но правда, были дела. Закончили – отметили. Традиция.

АННА. Ладно. Я не полиция нравов. Занимаемся.  (Играет)

 

Сергей поет.

 

Я вас люблю, люблю безмерно,

Без вас не мыслю дня прожить,

Я подвиг силы беспримерной

Готов сейчас для вас свершить!

 

О, милая, доверьтесь мне!

 

АННА. Фразировка – для исполнения это важнее всего. Должно быть чувство фразы. Тут мало чему можно научить. Сосредоточенность на музыке.

СЕРГЕЙ. В принципе все певцы сосредоточены на музыке.

АННА. Часто только на нотах. А нужно еще и в голове, и в сердце иметь на чем сосредоточиться. У тебя это есть.

 

Сергей поет.

 

АННА. Стоп. Знаешь, как требовал петь Верди? Думая только о поэзии, о словах. А у тебя, очевидно, ноты перед глазами, и ты их нам читаешь. С листа.

 

Сергей поет.

 

АННА. Не так! Сам слышишь?

СЕРГЕЙ. Слышу.

АННА. Тогда давай.

СЕРГЕЙ. Я не могу.

АННА. Немодный нынче Хемингуэй писал, что для него, как для писателя, важно ясное сознание того, что действительно чувствуешь, а не того, что полагается чувствовать. Если это получается, меняется сам звук голоса.

СЕРГЕЙ. Говорю же – не могу.

АННА.  Чувствовать? Можешь.

СЕРГЕЙ. Может, мне всё это бросить? Мне тут работу предлагают.

АННА. Какая может быть ещё работа, если есть голос? Это же чудо, что мы получили!

СЕРГЕЙ. В чем же тут чудо? Исполнители. У людей вот бывают способности к литературе, к живописи…

АННА. Чудо вокального искусства в его независимости! Не нужна ни бумага, ни рояль, ни холст – можешь стоять в чистом поле и петь. Твой голос всегда при тебе. И красота!

СЕРГЕЙ. Я буду петь, а коровы будут слушать.

АННА. Сейчас я буду слушать. Вперед.

 

Сергей поет.

 

АННА. Чтобы спеть, надо услышать. Чтобы услышать, надо почувствовать.

 

Сергей поет.

 

Я вас люблю, люблю безмерно,

Без вас не мыслю дня прожить,

Я подвиг силы беспримерной

Готов сейчас для вас свершить!

 

О, милая, доверьтесь мне!

 

АННА (радостно). Ну, кто прав?

СЕРГЕЙ. Ты!

АННА. Получилось?

СЕРГЕЙ. Да! Потому что я сосредоточился на тебе.

 

Сергей подбегает к Анне и целует ее.

 

СЕРГЕЙ. Хорошо, что в последний раз всё получилось.

АННА. В последний раз?

СЕРГЕЙ. Ты не в курсе? Марина организовала мне выступления. В разных местах.

АННА. В каких?

СЕРГЕЙ. Не важно. Я вернусь. Еще разок?

АННА. Хватит. Связки устали. Пусть отдохнут.

СЕРГЕЙ. Ну, тогда начинаю собираться аllegro con brio (радостно, с живостью)

 

Сергей ходит по комнате, собирая явно разбросанные вчера в порыве страсти вещи.

 

АННА (тихо). Сохраню тебя от худой худобы, от хворой хворости, от лихой лихости, от матерней думы, от отцовских мыслей, от всякого сглазу и призору.

СЕРГЕЙ. Ну, я пошел.

 

Анна подходит к нему, обнимает, целует.

 

АННА. Запомни: сначала внутри себя услышал, почувствовал, а потом запел.

И для страха не останется места.

 

Сергей целует, целует Анну, не в силах оторваться.

 

АННА (гладит его по лицу). Ну, Никола в путь, Христос по дорожке, как бабушка говорила.

 

 

ЗИМА.  ОЖИДАНИЕ

X

 

Квартира Анны. Комната завалена цветами. Марина ставит в вазу последний букет.

 

МАРИНА. Знаешь, ты даже меня проняла, подруга. Сколько я этих Катерин Измайловых переслушала, даже и в твоем исполнении, но вчера…

АННА. Я старалась.

 

Анна напевает арию Маргариты из «Фауста» Гуно.

 

Ах! Если б в миг такой

Он был бы здесь со мной!

Нет, право, не напрасно

Мог он назвать прекрасной!

Ах! Он мог бы назвать меня тогда прекрасной!

 

МАРИНА. Когда ты поешь, то смотришь со сцены так, будто видишь что-то небывало чудесное, не из этого мира. И у меня тоже появляется желание оглянуться: что там? Вдруг и я это увижу?

АННА (смеется). Это просто такой взгляд чуть наискосок и вдаль, чтобы веки казались длинными, и весь вид был зачарованный. Меня этому бабушка научила.

МАРИНА. У меня для тебя столько важного…

 

Их разговор перебивает входящий звонок: на экране надпись БАРИТОН

 

АННА. Извини, тут звонок…

МАРИНА. Но мне срочно …

АННА. Выйди, прошу тебя!

 

Марина хочет что-то сказать, но Анна ей не даёт.

 

АННА. Всё потом!

 

Марина идет на кухню, но останавливается в дверях, и, невидимая Анне, слушает разговор.

На экране появляется Сергей.

 

АННА. Привет.

СЕРГЕЙ. Привет!

АННА. Куда ты пропал?

СЕРГЕЙ. Вот же звоню. Поздравляю с премьерой. По «Культуре» в новостях показали кусочек «Катерины Измайловой» – ты там такая – нет слов. Божественная. Я назвал тебя так сразу, как только впервые услышал твой голос.

АННА. Не знаю, что на это сказать. Спасибо?

СЕРГЕЙ. Ничего не говори. Твой голос, чтобы петь.

АННА. Похоже, Марина теперь завалит меня предложениями.

СЕРГЕЙ. Отлично.

АННА. А я после такого успеха как-то неуверенно себя чувствую.

СЕРГЕЙ. Я приеду и буду тебе родной бабушкой. Чтобы ты ни о чем не волновалась.

АННА. Когда? Уже зима давно.

 

Сергей улыбается и вместо ответа начинает петь дуэт Фигаро и Сюзанны из оперы Моцарта «Свадьба Фигаро». Анна улыбается в ответ, подхватывает, аккомпанирует и тоже поет.

СЕРГЕЙ (FIGARO)

 

Cinque...dieci...venti...

trenta...trentasei...quarantatre...

АННА (SUSANNA)

 

Ora si, ch io son contenta.

Sembra fatto inver per me.

Sembra fatto inver per me

АННА и СЕРГЕЙ (вместе)

 

Скоро час наш счастливый настанет:

Свадьбу нашу мы весело справим!

Друг мой, сердце меня не обманет:

Мне оно лишь блаженство сулит!

 

СЕРГЕЙ

Анна!

АННА

Мой милый!

СЕРГЕЙ

Дорогая!

АННА

Дорогой мой!

АННА и СЕРГЕЙ
Сердце нам лишь блаженство сулит,
друг милый мой,
нам оно лишь блаженство сулит!

 

Пауза.

АННА. Значит, ты приезжаешь?

СЕРГЕЙ. Пока нет. Но обязательно к тебе приеду. Очень скоро. А звоню просто сказать, что скучаю.

АННА. Я тоже. Но ты скоро вернешься?

СЕРГЕЙ (игнорируя вопрос). Я целую тебя очень нежно в эти самые длинные ночи и самые короткие дни.

 

Сергей исчезает.

Экран гаснет.

 

Из кухни появляется Марина с чашкой чая в руках.

 

МАРИНА. Давай обсудим гастроли?     

АННА. Я никуда не поеду. У меня здесь любовь.

МАРИНА. Может, ты эту любовь как-то в свое расписание втиснешь?

АННА. Втискивала, всю жизнь втискивала, вот одна и осталась.  Теперь наоборот: расписание буду кроить под личную жизнь.

МАРИНА. Если он тебя любит, подождет. Пока что он сам в Питере торчит какой месяц, как на луне, где железнодорожное сообщение с перебоями. Заграницу, правда, летает. В Венеции великолепно пел. И объявлено его участие в концерте в Вене.

АННА. Я знаю.

МАРИНА. Ты не думаешь, что он…

АННА. Нет! Он любит меня. И будет любить.

МАРИНА. Да ради бога! Кто спорит?

 

Пауза.

 

АННА. Станиславский на вопрос «Что такое любовь»? ответил: хотеть касаться.

МАРИНА. Что-то у него в Питере хотелка притихла. Значит, что? Есть кого касаться.

АННА. Как всё у тебя просто.

МАРИНА. Именно. Ты всегда была талантливая, а я разумная. Поэтому ты поёшь, а я замужем.

АННА. Он мне звонит и пишет.

МАРИНА. Часто?

АННА. Достаточно.

МАРИНА. Значит, редко.

АННА. Кто-то сказал: если вы кого-то любите, вы отпугиваете демонов.

МАРИНА. От кого? От него или от себя?

АННА. Не хочу ничего слушать.

МАРИНА. Брось его! Брось его первая, пока он не бросил тебя.

АННА. Марина, нельзя владеть человеком как вещью!

МАРИНА. А какая у тебя была бы карьера, если бы я тобой владела. Ты бы сейчас не мучилась из-за какого-то ничтожного баритона, а блистала на первых сценах.

АННА. Нет, я дождусь, дождусь его, и положу руку туда, где у него сердце.

МАРИНА. И как обычно не добьешься ничего, кроме стойкой эрекции.

АННА (поет).  «Ах, истомилась, устала я».

 

 

ВЕСНА. ВОЗВРАЩЕНИЕ

XI

 

Квартира Анны. Сергей целует Анну.

 

АННА. Вернулся. (Смотрит на Сергея, целует его).  Вернулся.

 

Сергей целует Анну.

 

СЕРГЕЙ. Анечка, Анечка.

АННА. Что?

СЕРГЕЙ. Ничего. Просто мне нравится, как тебя зовут. У моей бабушки была сестра Сара. Она придумала себе сценическое имя Маргарита. Дома так ее и звали Сара-Маргарита. Мне в детстве страшно нравилось.

АННА. Она была актриса?

СЕРГЕЙ. Нет, она была дрессировщицей куриц.

 

Пауза.

 

АННА. Тебя покормить? Я ведь так и не знаю, что ты любишь. Мы по-настоящему никогда не ели, только закусывали. Я приготовила и мясо, и рыбу, и овощи. Давай поужинаем и обо всем поговорим.

СЕРГЕЙ. Мария и Марфа в одном лице. Меня всегда удивляло, что, получив внимание и заботу от двух женщин, Иисус требует от нас удовольствоваться одной. А как тут выберешь? Обожание Марии или забота Марфы?

АННА. Так я грею еду?

СЕРГЕЙ. Нет.

АННА. Чаю?

СЕРГЕЙ. Нет.

 

Сергей целует Анну.

 

АННА. Как ты хоть доехал?

СЕРГЕЙ. Нормально.

АННА. Как вообще твои дела? Я же так мало на самом деле о тебе знаю. Почти ничего.

СЕРГЕЙ. Знаешь главное.

АННА. Но… ты же что-то делаешь… Расскажи мне, чем ты там занимался всё это время? А то занят и занят целую зиму, а что за дела, я не представляю.

СЕРГЕЙ. Рассказать тебе?  Не стоит.

АННА. Но ты же как-то жил всё это время. Мы не виделись больше, чем виделись.

СЕРГЕЙ. Мы должны об этом говорить?

АННА. Нет. Давай по-другому. Мою любовь зовут на «С». Я кормлю его сырниками и снежками. Одеваю в сатин и серебро. Дарю ему свитера и салюты.

СЕРГЕЙ. Вожу его в Судак и в Сирию.

АННА. Боже упаси! Я вожу его в Саратов и Сиену. Еще на Сардинию.

СЕРГЕЙ. Он любит играть в скрабл и салки.

 

Они смеются и целуются.

 

АННА. Хочешь что-нибудь рассказать?

СЕРГЕЙ. Нет. Знаешь, жизнь так устроена…

АННА.  Знаю. И справиться с ней можно только одним способом: прикрыть глаза и запеть.

 

Сергей целует Анну.

 

АННА. Погоди.

 

Анна садится за рояль и поет.

 

Потуши свечу, занавесь окно,

По постелям все разбрелись давно.

Мы одни не спим, самовар погас.

За стеной часы бьют последний раз.

 

До полуночи мы украдкою

Увлекаемся речью сладкою.

Мы замыслили много чистых дел,

До утра б сидеть – да всему предел!

Ты задумался. Я сижу – молчу…

Занавесь окно, потуши свечу.

 

СЕРГЕЙ. Что это?

АННА. Романс на стихи Фофанова.

СЕРГЕЙ. А чья музыка?

АННА, Сама сочинила.

СЕРГЕЙ. Браво!

АННА. Для тебя написала. Будешь петь?

 

Пауза.

 

АННА. Ты хоть читал мои письма? Я договорилась о твоем участии в вокальном фестивале в Зарайске летом.

СЕРГЕЙ. Да, я читал, но…

АННА. Никаких но. Там будут все. Они должны тебя услышать, как почетного гостя. Уверяю, всё сразу изменится.

СЕРГЕЙ. Я не знаю ничего про август, сейчас только май.

АННА. Надо подтвердить сейчас, там же программу формируют.

СЕРГЕЙ. Ну, какой я почетный гость? Меня никто толком не знает, и не позвали бы, если б не ты.

АННА. Вот и узнают. Пора. И мы будем в Зарайске целую неделю вместе.

СЕРГЕЙ (улыбается). За раем? Что же я буду петь в таком месте?

АННА. Давай выберем.  Думаю, за раем хорошо прозвучит что-то итальянское.

СЕРГЕЙ. Но я не готов.

АННА. Так давай репетировать. Ты помнишь, о каких ариях я писала?

СЕРГЕЙ. Погоди. Я хотел тебе сказать…

АННА. Потом. Потом мы сядем за стол, и я тебе расскажу, как я тебя люблю. Начнем.

 

Анна вручает Сергею ноты, садится к роялю, играет. Ошарашенный таким напором, Сергей поет пролог оперы «Паяцы»

 

АННА. Когда поешь итальянцев всегда держи в голове, что dolce помимо знаменитой сладости в глубине всегда скрывает terribilita.

СЕРГЕЙ.  Ужас?

АННА. Да.  В этом и кроется прошлое величие итальянского искусства. Теперь все желают только сладости, и в результате получают от жизни одну оскомину. А самые великие певцы пели именно так: за красотой их голоса прятался ужас.

 

Сергей поет снова.

 

АННА. Да что это с тобой? Ты поешь механически, чуть ли не со скрипом, как будто всю зиму рта не раскрывал.

СЕРГЕЙ. Я думал, тебе нравится мой голос.

АННА. Голос нравится. Вот и пой.

 

Сергей поет.

 

АННА. У тебя не то настроение, ты будто не здесь.

СЕРГЕЙ. Нервы.

АННА. Надо владеть своими нервами так же, как дыханием и опорой на диафрагму – иначе ничего не будет, никакой талант не спасет.

СЕРГЕЙ. Получается, певец – раб своего голоса.

АННА. Пой, не рассуждай.

 

Сергей поет.

 

АННА. Стоп. Снова.

СЕРГЕЙ. Не стоит мне петь.

АННА. Пой. Но пой хорошо.

 

Сергей поет.

 

АННА. Не так! Сам слышишь? Надо шире открыть гортань на некоторых нотах.

СЕРГЕЙ. Слышу.

АННА. Тогда давай.

СЕРГЕЙ. Я не могу.

АННА. Можешь. Я знаю! Вперед.

 

Сергей поет. Внезапно замолкает.

 

АННА. Ну, всё же хорошо, почему ты остановился?

СЕРГЕЙ (неуверенно). Я не знаю.

АННА. Давай еще! С этого места.

 

Сергей поет.

 

АННА. Не останавливайся! Не останавливайся!

 

Сергей заканчивает арию.

 

АННА (радостно). Ну, кто прав?

СЕРГЕЙ. Ты!

АННА. Получилось?

СЕРГЕЙ. Да! Да!

АННА. Ну вот!  В Зарайске все поумирают от зависти.

СЕРГЕЙ. Не хочу ничьей смерти.

АННА. Хорошо – оживут от твоего пения.

СЕРГЕЙ. Мне сегодня надо уйти…

АННА. Уже? Ты только сегодня приехал. И обещал мне быть родной бабушкой.

СЕРГЕЙ. Не сегодня.  Спой на прощание кусочек из Татьяны.

 

Пауза. Анна играет и, не отводя глаз от Сергея, поет.

 

АННА (поет).

 

Слыхали ль вы за рощей глас ночной

Певца любви, певца своей печали?

Когда поля в час утренний молчали,

Свирели звук – унылый и простой –

Слыхали ль вы?

Вздохнули ль вы, внимая тихий глас

Певца любви, певца своей печали?

Когда в лесах вы юношу видали,

Встречая взор его потухших глаз,

Вздохнули ль вы?

 

СЕРГЕЙ (после паузы). Когда ты замолкаешь, твой голос как будто еще звучит. Это удивительно.

 

Целует ее и идет к двери.

 

АННА. Уже уходишь?

СЕРГЕЙ. Время – ночь.

 

 

ЛЕТО. ПРИЗНАНИЕ

XII

 

Квартира Анны. Теперь Анна нервно расхаживает по комнате, а Марина сидит в кресле.

 

АННА. Он с мая не появляется. Не берет трубку, не отвечает на сообщения.

МАРИНА. Так может, он и на фестивале не появится?

АННА. Да нет, он будет.

МАРИНА. Он знает, что ты упала?

АННА. Написала, что разбила коленки.

МАРИНА. И где он?

АННА. Он ответил: Анечка, не падай на коленки. Только передо мной.

МАРИНА. Без комментариев.

АННА (с вызовом). А я ему ответила: Всегда! И только перед тобой!

МАРИНА. Прошу, без подробностей. Только это ты его в Зарайск засунула, с тебя и спрос будет, если он не явится.

АННА. Он явится.

МАРИНА. Потому что мне он написал, что отдыхает. И больше ни слова. Что это может значить? Предложи ему позаниматься, чтобы он вдруг не опозорился

АННА. Я предлагала.

МАРИНА. Он проигнорировал.

АННА. Он написал: «Заниматься будем в койке»!

МАРИНА. И почему женщинам такое нравится?

АННА. А ты не женщина?

МАРИНА. Мне тоже нравится.

АННА. Я даже не знаю, что он собирается петь.

МАРИНА. А ведь он знает, что это ты настояла на его приглашении. Неужели он посмеет сорвать программу?

АННА. Наплевать на программу. Я должна его увидеть.

МАРИНА. А если не увидишь? Если он не приедет? Как ты будешь петь?

АННА. Шепотом.

МАРИНА. Тебя ведь позвали украсить мероприятие, почетным гостем. Он это понимает? Он хоть знает, что ты слабая? Слабая и беспомощная? У тебя сердце. Это голос у тебя сильный, а сама ты…на честном слове держишься.

АННА. И на одном крыле.

МАРИНА. Вот-вот. У тебя талант, у тебя редкий голос, тебе нужна забота. Он об этом знает?

АННА. Он молчит. А если говорит, то не о том.

МАРИНА. Потому что ты ни о чем не спрашиваешь и ничего не требуешь.

АННА. Я знаю, как он поет, мне этого достаточно.

МАРИНА. И что ты слышишь в этом пении для себя?

АННА. Что он любит.

МАРИНА. Кого?

 

Пауза.

 

АННА. Если бы вместе прожили год, да что – год, хоть месяц. Я бы его долюбила так, что он стал бы баритоном номер один в мире.

МАРИНА. Он рад и тому, что получил.

АННА. Но он может больше, много больше! Его просто неправильно любили.

МАРИНА. А тебя – что – правильно любили?

АННА. Женщина все может сама, а мужчине нужна женщина, чтобы у него всё получалось по максимуму. Поэтому они и трахают всех подряд. Это они ищут женщину, развернутую не к себе и миру, а к нему.

МАРИНА. Ага. А останавливаются черт знает на ком.

АННА. Вот и не поют. Или поют не ах как. А когда он поёт, невидимая золотая цепь, соединяющая нас, начинает звенеть.

 

 

XIII

 

СЕРГЕЙ (в телефон). Как ты там без меня? Ну я же всего на пару дней… Скучаю, конечно. Завтра прилечу в Питер. Хорошо, сегодня ночью. Ну, я же говорил, что занимаюсь с педагогом, готовлю новую партию. Нет, в Питере таких нет. Люблю тебя и целую.

 

Квартира Анны. Анна и Сергей заходят с вещами – они вернулись с фестиваля в Зарайске.

 

АННА. Первый раз ехала с тобой в машине. Ты всегда так гонишь?

СЕРГЕЙ. Скорость помогает снять напряжение. А ты испугалась?

АННА. Нет, я отбоялась накануне, боялась, что с тобой что-то случилось, и ты не приедешь.

СЕРГЕЙ. Прости, что опоздал на твое выступление.

АННА. Хорошо, что не слышал – я пела ужасно, голос на нервной почве…

 

Видно, что Сергей не слушает – вошел и стоит, рассеянно глядя в окно.  А она веселая и счастливая: разбирает вещи, входя и выходя из комнаты.

 

АННА (поет, глядя на Сергея, стоящего у окна).

 

                         Стою в тоске я у окошка,

                         Печаль туманит мне глаза.

                         Играй, играй моя гармошка,

                         Катись, катись моя слеза.

 

Ты и вчера такой был. Хочешь, я покажу тебе платье, в котором выступала в Зарайске? Для тебя старалась, а ты не видел.

СЕРГЕЙ. Платье? Конечно.

 

Анна скрывается. У Сергея сигналит телефон – СМС – он отвечает, снова сигнал, снова быстро отвечает. Анна входит, напевая, одетая в концертное платье, которое ей очень идет.

 

СЕРГЕЙ. Ух ты!

АННА. У Шварца в какой-то пьесе сказано, что лучшее украшение девушек скромность и прозрачное платьице.

СЕРГЕЙ. В Зарайске было изумительно.

АННА. Да, чистое счастье.

СЕРГЕЙ. Что такое счастье?

АННА. Не бояться завтрашнего дня.

СЕРГЕЙ. А может, следует бояться?

АННА (поет).

 Много снега навалило,

                         По колено вязнишься.

                         Ты скажи, скажи, Сережа,

                         Любишь или дразнишься?

 

Сергей не поддерживает песню, не улыбается, даже не смотрит на нее, потом, также не глядя, обнимает ее и прижимает к себе.

 

АННА (поет). 

Меня любишь иль не любишь,

                         Поскорее сказывай,

                         На моем сердечке узел

                         Поскорей развязывай!  

    

СЕРГЕЙ. Ты, правда, хочешь знать?

АННА (поет). 

Ветер воет, ветер злится,

                         И такой несет ответ:

                         Гармонисту не жениться

                         До пятидесяти лет.

СЕРГЕЙ. А я уже женился.

 

Пауза.

 

АННА. Женился? В Питере?

СЕРГЕЙ. Ты такая, как я. Нет, лучше, чем я, но родная мне. Иногда мне наша с тобой связь кажется кровосмесительной, будто ты мне сестра, а я хочу тебя, и это ужасно и прекрасно.  А она, моя жена, совсем другая. Отдельная. Такая, какой должна быть жена. Чужая женщина – по-другому думает, иначе чувствует, многого не понимает, и в этом ее привлекательность, понимаешь? А с тобой… даже если в чем-то расходимся, всё равно понимаем друг друга.

АННА. И ты решил изменять жене со мной?

СЕРГЕЙ. Нет, у нас не свободный брак. Мы обещали друг другу… И потом мы с ней вместе еще до тебя пять лет…Только не плачь.

АННА. Кто-то точно сказал, что слёзы людские – это величина постоянная, а всё остальное переменные.

 

К концу фразы у Анны пропадает голос, и она пытается говорить хриплым шепотом, но получаются отдельные еле слышные звуки.

 

СЕРГЕЙ. Я тебя погасил.

 

 

ОСЕНЬ. РАЗРЫВ.

XIV

 

Квартира Анны. Анна со стаканом, пьёт. Марина ходит по комнате, обнаруживая в разных местах початые и пустые бутылки.

 

МАРИНА. Это что такое? Ты с ума сошла?

АННА, Успокойся, дорогая подруга и уважаемый агент!

МАРИНА. Я по голосу услышала, что пьешь. А сопрано пить нельзя, пить только басам на пользу. А с этим баритоном вы постоянно квасили.

АННА. Завязываю. Скоро «Измайлова»

МАРИНА. Ты думаешь про «Измайлову»?

АННА. Думаю. Основная тема «Катерины Измайловой» – это древняя тема упущенного счастья: могло быть, а не вышло. Я люблю тебя, но мне страшно и больно от этой любви. Переход с ля минор на ми всегда создает атмосферу обреченности.

МАРИНА. Тебе это сейчас полезно для самооценки. (пауза)Твоя влюбленность – липовая. Как нога у медведя: скирлы-скирлы.

АННА. «Над раной шутит тот, кто не был ранен». Ромео и Джульетта.

МАРИНА. Я не шучу. Пока на пользу делу шло – пожалуйста. Влюблена? Я не возражала. Но если голос от этого страдает… Подумай, на что он тебе этот баритон-неудачник?

АННА. Чтобы голос звучал.

МАРИНА. Есть такие чувства, как вериги у подвижников: таскаешь их под одеждой, вроде никто не видит, но ты-то в душе гордишься своим подвигом – вот как я умею любить! Вериги ранят и уродуют тело, а такая любовь уродует жизнь. Сними, иначе раны никогда не заживут.

АННА. Но я столько лет была как мертвая, и теперь я счастлива, что ожила, даже с такой любовью.

МАРИНА. Ага. Отоларингологу своему это расскажи.

АННА. А как же «возлюби ближнего своего»?

МАРИНА. А он тебе ближний? Он жене ближний.

АННА. «Если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?»

МАРИНА. Так ты награды ждешь? Не дождешься.

АННА. Кому мало оставляется, тот мало любит. И петь не хочется.

МАРИНА. Дура! Голос – всё, что у тебя еще есть! Он тебе вместо мужа и вместо ребенка.

АННА. И вместо счастья.

МАРИНА. Голос лучше счастья. Лучше всего. Если бы я могла петь… Эх, дура.

АННА. Рядом с ним меня нет. Я не говорю о себе. Моя должность – эхо.

Сергей… Ты не понимаешь.

МАРИНА. Куда уж мне. Кто это заметил, что главное в женщине – это взаимность? Так вот в мужчине тоже.

АННА. Наверное, просто его жена красивее меня.

МАРИНА. Красивее тебя, особенно, когда ты поешь, не бывает.

АННА. Ну тогда моложе. Молодость может переиграть красоту.

МАРИНА. А талант тогда что?

АННА. Талант – это бесконечное обязательство, долг, который нельзя выплатить, сколько ни старайся. А кому нужны должники?

МАРИНА. Я говорила тебе: не вяжись с ним. Прекрасно жила, не дергалась. О голосе надо думать, беречь его в твоем, извини, возрасте.

АННА. Может, не надо ничего беречь? С собой не унесешь.

МАРИНА. До «с собой» еще далеко, а пока у тебя контракты.

АННА. Плевать я хотела на все контракты.

МАРИНА. Я видела их… двояих, как говорила моя Катька в детстве.

АННА. Где?

МАРИНА. В Питере. Он явился на встречу с женой, отлично зная, что ты моя подруга.

АННА. И какая она – его жена?

МАРИНА. Юрист в какой-то фирме. Зовут Анна.

АННА. Как это унизительно.

МАРИНА. И еще он всё время на неё поглядывает.

АННА. Так влюблен?

МАРИНА. Скорее боится, что, потеряв её из виду, тут же забудет. Вот и притащил с собой.

АННА. Зачем ты мне это рассказываешь?

МАРИНА. Смотрю я на все эти ужасы любви… Как глупо и как грустно это всё. Давай я скажу, чтобы он искал себе другого агента?

АННА. Нет! Он даже разговаривает, как будто целует, а уж когда поёт… Ты должна им заниматься больше всех!

МАРИНА. Забудь о нем.

АННА. Это невозможно. Но вот суметь бы помнить только плохое. Понимаешь, люди в основном запоминают хорошее, и от этого мучаются. Может, открыть курсы «Достижимость счастья. Как научиться помнить только плохое, и от этого не сожалеть о прошлом, а радоваться, что оно прошло».

МАРИНА. Вот и помни плохое: как у него дела пошли, он от тебя слинял. И это после того, как ты с ним возилась, как с экзотическим растением в Заполярье.

АННА. Это его успехи, я только помогла ему поверить в себя.

МАРИНА. Скромность, конечно, не порок…

АННА. Однажды в редакции «Мира искусства» Розанов плюхнулся на стул, а там, оказалось, сидел Соллогуб. Вот как надо умалять себя.

МАРИНА. Особенно для артиста это полезно.

АННА Артистка я на сцене, а вне… Любовь любит неудачливых.

МАРИНА. Мне иногда кажется, что ты говорить говоришь, а сама себя не слышишь.

АННА. Одна бабка сказала: Сыктывкар – загадочный город, его надо понять.

МАРИНА. Ау, Хьюстон! Какой Сыктывкар? Я тебе Лондон предлагала!

АННА. Не могу.

МАРИНА. Почему?

АННА. Сила трения покоя.

МАРИНА. А деньги? Силой трения покоя добывать будешь?

АННА. Сейчас все заточены на деньги. Как это скучно.

МАРИНА. А чего бы ты ждала в стране побежденного социализма?

АННА. Сергей не такой.

МАРИНА. Успокойся уже. Он к тебе приходил перепихнуться по-быстрому. А потом позаниматься.

АННА. Значит, только для этого я и гожусь.

МАРИНА. Анюта, послушай, его жена…

 

Анна принимается колотить по клавишам.

 

АННА (перекрикивая собственный шум). Я ничего не хочу о ней знать!

МАРИНА. У всей этой истории должно быть какое-то разумное объяснение.

АННА. Кому?

МАРИНА. Что – кому?

АННА. Кому должно? В жизни вообще всё необъяснимо, ни плохое, ни хорошее.

МАРИНА. Ладно тебе. Ты же понимала, что дело не чисто. Сперва на всю зиму пропал, будто он не в Питере, а на Луне. В мае объявился (зачем спрашивается?) и снова канул. Как минимум вызывал сомнения.

АННА. «С ума сводит не сомнение. С ума сводит определенность». Ницше

МАРИНА. Читать надо меньше.  И сама же зарекалась с певцами вязаться, обещала, что будешь любить только непоющих мужчин.

АННА. Чтоб вообще голоса их не было слышно. Типа пингвина. Пингвин ведь птица не поющая? И не летающая – никуда не денется.

МАРИНА. Ладно, уехал уже, и уехал. Живет с женой. Надо из этого как-то выходить.

АННА. Легко. (поет). 

Мой миленок далеко,

                        А я еду далее,

                        Чтобы глазоньки мои

                        Его не видали!

 

МАРИНА. Вот это правильный настрой. (поет)

 

                                 Кудри русые густые

                        У милого моего,

                        Слова глупые, пустые,

                        Забывать надо его!

АННА (поет).

 Я не по полю хожу,

                   Хожу по острому ножу.

                        Не с такими расставалась

                        И таким не дорожу! 

 

МАРИНА. Отлично! Сразу и голос зазвучал. Если тебя отовсюду погонят, организую тебе группу народных инструментов, и на гастроли в Питер. Пусть этот баритон услышит, как ты его посылаешь. Давай еще разок.

 

Марина и Анна поют вместе:

 

                         Высоко орел летает –

                         Выше темных облаков.

                         Посидели да расстались –

                         Это пара пустяков.

 

                          Говорят, что не расстаться,

                          Я легко рассталася.

                          Праву рученьку дала,

                          Пошла и засмеялася.

 

Хохочут.

 

 

 

ЗИМА. ВНЕЗАПНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ

XV

 

Анна, нарядно одетая, все время нервно прихорашивается перед зеркалом.

У двери стоит собранный чемодан.

 

АННА (в телефон). Я отменяю заказ. Нет, нет, мне, вообще, сегодня такси не нужно. (Откладывает телефон) Спокойно, Анюта, спокойно. Он написал, что возвращается в Москву. Куда же он пойдет первым делом? Конечно, ко мне. Ну, вот, я нарядилась: бусы. Кольца, серьги (трогает уши). Что еще? Кажется, всё. И что теперь? (ходит по комнате). Ах, да! Серьги! (трогает уши). Ему нравятся мои уши. За то, что они умеют слушать его голос.

 

Анна подходит к роялю, стоит, смотрит на клавши, будто видит впервые и не понимает, что это и зачем. Звонок. На экране появляется Марина.

 

МАРИНА. Ты еще дома? У тебя самолет, а пробки – восемь баллов!

АННА. Не могу (плачет).

МАРИНА. Что случилось?

АННА. Сергей написал, что сегодня будет в Москве.

МАРИНА. И ты сорвешь выступление в Лондоне?

АННА. Он мне написал, что едет. Значит, ушел от жены. Просто еще не развелся.

МАРИНА. Вторая часть важнее. Дорогая! Головой не только поют, ей еще и думают.

АННА. Я не могу никуда ехать! Вдруг он придет? Он должен прийти!

МАРИНА. Всё. Это я так больше не могу.

 

Экран гаснет.

В дверях проявляется Сергей. Анна от неожиданности или долгожданности

пошатывается и касается клавиши – раздается странный звук, тот самый, что прозвучал в самом начале, от которого оба вздрагивают.

 

СЕРГЕЙ. Дверь не заперта…

АННА (тут же прекратив плакать). Ага. Но подъезд-то заперт. Как ты… Ведь старик с собакой с третьего этажа больше не гуляет.

СЕРГЕЙ. Умер?

АННА.  Петр Ильич? Нет, старик жив. Собака Джильда под машину попала. Он решил новую не заводить. Поздно, – говорит – для новой.

СЕРГЕЙ. Анечка.

 

Сергей подходит к Анне, обнимает ее и целует долгим поцелуем.

 

АННА. Я тебя люблю.

СЕРГЕЙ. Но за что?

АННА. Просто так. Вчера, сегодня, всегда буду любить.

СЕРГЕЙ. Кто написал; сказать человеку: я тебя люблю – всё равно, что сказать: ты не умрешь?

АННА. Не знаю. Но он прав.

 

Они садятся на диван, не разнимая рук.

 

СЕРГЕЙ (замечает). Чемодан? Ты уезжаешь?

АННА (небрежно). Нет. Это я не разобрала, когда вернулась.

СЕРГЕЙ. А я сегодня должен был.., неважно, отказался и приехал к тебе.

АННА. Почему?

 

Анна гладит его по лицу.

 

СЕРГЕЙ. Захотел тебя увидеть.

 

Сергей встает, достает бутылку вина, открывает, разливает по бокалам,

подает ей бокал.

 

СЕРГЕЙ. За тебя! Которая может и умеет всё.

 

Пьют. Сергей наливает снова.

 

АННА. Значит, сегодня ты никуда не спешишь?

СЕРГЕЙ. Я здесь.

АННА. Ты здесь. Мы можем петь и можем пить. (Улыбается) За тебя.

СЕРГЕЙ. Со мной что-то происходит на выступлениях – пою гораздо хуже, чем на репетициях.

АННА. Тебе это кажется.

СЕРГЕЙ. Мне тут предложил спеть с молодой солисткой, не мог отказать.

АННА. Мне Марина прислала ссылку.

СЕРГЕЙ. Я провалился, провалился, провалился… Я выглядел, как баритон, которого душат.

АННА. Нет, ты не провалился, ты просто выступил не в полную силу.

СЕРГЕЙ. Потому что меня не слушали. Они пришли слушать ее, эту немецкую дылду, и они слушали только ее. А когда пел я, они просто ждали, когда я наконец заткнусь и дам ей открыть свой рот. Она открывала и пела. И как она пела! Я так никогда не смогу.

АННА. Она хорошо пела. Очень технично и очень механично. Если когда-нибудь появится вокалист-робот, он будет петь именно так.

СЕРГЕЙ. Многие считают, что в опере можно добиться успеха одними техническими средствами.

АННА. Это для тех, кто поет ртом. А ты поешь, будто в самом деле в кого-то смертельно влюбился.

СЕРГЕЙ. А я и влюбился.

АННА. Слышно.

СЕРГЕЙ. Ты считаешь, что со мной всё нормально? Голос звучит?

АННА. И делается всё лучше и лучше.

СЕРГЕЙ. Слава Богу. Я одной тебе верю.

АННА. Как я хочу, чтобы ты был со мной, был во мне.

 

У Сергея звонит телефон. Он смотрит на экран, не отвечает.

 

АННА. Мы будем петь вместе? Может, Вагнера попробуем? В Нью-Йорке конкурс Вагнера до сорока пяти лет – ты успеваешь. И уверена, победишь.

СЕРГЕЙ. С тобой – всё, что захочешь.

 

У Сергея снова звонит мобильный. И он снова смотрит и не отвечает.

 

АННА.  Что такое?

СЕРГЕЙ. Я свободен только до десяти.

АННА.  Ты расстался с женой?

СЕРГЕЙ. Нет. Но я уехал. (Смущаясь, достает из кармана листок) Вот письмо получил. От какого-то мужика.

АННА. И что там?

СЕРГЕЙ (почти не глядя в листок). Пишет, что мой голос спас его от отчаяния – такой он мужественный и при этом добрый.

АННА. Так и есть.

СЕРГЕЙ. Пишет, что сам звук моего голоса дает надежду. А он ведь хотел руки на себя наложить.

АННА. Вот. А ты переживал из-за какой-то немки.

СЕРГЕЙ. Анечка. (Целует ее и тут же смотрит на часы) С тобой я теряю чувство времени.

АННА. Забудь про телефон. Забудь про время.

СЕРГЕЙ. Мне надо уходить. Дела.

АННА. Сейчас все заняты какими-то делами. Мой тебе совет: избегай встреч с людьми. Разговоры утомляют голос.

СЕРГЕЙ. «Сильней хочу остаться, чем уйти».

АННА. Возьми ключи.

 

Анна вкладывает ему в ладонь ключи.

Сергей встает.

 

АННА. Ты надолго?

СЕРГЕЙ. Трудно сказать.

АННА. Но ты сегодня вернешься?

СЕРГЕЙ. Сегодня вряд ли.

АННА. А завтра?

СЕРГЕЙ. Я позвоню. Скоро.

АННА (пытаясь шутить). Но ты же обещал быть мне родной бабушкой.

 

Сергей целует Анну.

 

СЕРГЕЙ. Береги голос.

 

Уходит.

 

ГОД СПУСТЯ.

XVI

 

Анна лежит на диване. На экране Марина.

 

МАРИНА. Как ты?

АННА (громким шепотом). Берегу голос. А в целом, гораздо лучше. Последняя схема, которую дал доктор, помогла. Если не голосу, то сердцу.

МАРИНА. Но пока кардиолог велел сократить твой гастрольный график до минимума. И облегчить репертуар.

АННА. Что он тебе наговорил – этот кардиолог?

МАРИНА. То же, что тебе. Но я погуглила. Такая патология верхней части левого желудочка официально называется «Синдром разбитого сердца». Причина – эмоциональный и физический стресс. Пятнадцать процентов пациентов умирает в течение пяти лет, девяносто процентов из них – женщины.

АННА. Умеешь ты подбодрить.

МАРИНА. Хочу, чтобы серьезно отнеслась к своему здоровью.

АННА (улыбается) Я знаю – сердце мое узко любовью. Но Сергей вернется, и голос ко мне полностью вернется. И силы появятся.

МАРИНА. Анюта…

АННА. Не говори ничего. Он сказал: скоро позвонит. И ключи взял.

МАРИНА. Анна, прошел год. У него гастрольный график, я сама его составляла – в нем тебя нет. А есть контракт с Метрополитен.

АННА. Он же не вот тебе каждый день поет. Прилетит.

МАРИНА. Любовь – добродетель воли. А мужики в основном безвольные.

АННА. Ходят слухи, что ты в церкви стала петь?

МАРИНА. Ну, спела пару раз.

АННА Почему я узнаю об этом последняя?

МАРИНА. А я не для тебя, я для Бога пою.

АННА. И что ты вынесла из своей церкви?

МАРИНА. Что заповедь о нашей любви к людям есть, а вот заповеди о требовании их любви к нам – нет.

АННА. Я, засыпая, всё жду, что он сядет на край постели и шепнет: Анечка…

МАРИНА. Откуда эта склонность к повторам? В музыке повторы имеют объяснение, но в жизни? Упорное стремление себя мучить? Поступать во вред себе?

АННА. Ну ты-то не такая.

МАРИНА. Я не такая? Тогда зачем я двадцать пять лет у тебя в агентах мучаюсь? Особенно теперь. (Пауза) У него там роман. И даже объявлена помолвка.

АННА. Это сплетни. Я не верю. Он сказал, что вернется ко мне.

МАРИНА. Не веришь мне, включи телевизор. По «Культуре» как раз «Свадьба Фигаро» из Метрополитена. Там твой баритон сейчас с невестой поет. Услышишь – сама всё поймешь.

АННА. А как же адвокат из Питера?

МАРИНА. Брошено – забыто и развод оформлен. Говорю же: теперь у него аргентинка – Кармела Гонсалес. Весь Инстаграм в их фотках. Слыхала, как она поет?

АННА. Изумительно.

МАРИНА. Вот. Хотя на мой вкус излишне технично. Но при этом ей двадцать семь лет, брюнетка с потрясающей фигурой. За одну её грудь мужик родину продаст. Включи, сама увидишь.

АННА. Я боюсь.

МАРИНА. Он далеко и с другой. Навсегда. Услышь это, и перестань себя мучить. Начни жить.

 

Анна щелкает пультом. Марина исчезает с экрана. Вместо нее сцена Метрополитен-оперы, звучит дуэт Фигаро и Сюзанны из оперы Моцарта «Свадьба Фигаро». Анна, почти не дыша, смотрит на экран, где Сергей и Кармела Гонсалес, глядя друг другу в сияющие глаза, с искренним чувством поют о своей счастливой любви, поют тот дуэт, что когда-то пели они с Сергеем.

 

FIGARO
Cinque...dieci...venti...
trenta...trentasei...quarantatre...
SUSANNA
Ora si, ch io son contenta.
Sembra fatto inver per me.
Sembra fatto inver per me
FIGARO
Cinque...
SUSANNA
Guarda un po, mio caro Figaro...

 

Неожиданно начинает звучать живой мужской голос, заглушая голоса с экрана:

 

Скоро час наш счастливый настанет:

Свадьбу нашу мы весело справим!

Друг мой, сердце меня не обманет:

Мне оно лишь блаженство сулит!

 

И в комнату входит Сергей, продолжая петь:

 

Сердце нам лишь блаженство сулит,
друг милый мой,
нам оно лишь блаженство сулит!

СЕРГЕЙ (кивает на экран). Выключи эту запись. Мама правильно говорит: живой голос всегда лучше.
Анна выключает телевизор.
Сергей допевает в тишине:

Сердце нам лишь блаженство сулит,
друг милый мой,
нам оно лишь блаженство сулит!

 

АННА (громким шепотом). Но…

СЕРГЕЙ. Там всё кончено. Я вернулся. Конечно, время – ночь, но в Нью-Йорке еще день.

АННА. Ты надолго?

СЕРГЕЙ. Навсегда.

АННА. Почему вдруг?

СЕРГЕЙ. Здесь моё место.

АННА. Здесь? А как же Кармела Гонсалес? И жена в Питере? И, наверное, кто-то еще?

СЕРГЕЙ. Ну, они – не ты, я от каждого сопрано ждал твоих нот и твоих интонаций. Зачем, когда есть ты. Лучше тебя никого нет.

АННА. Поцелуй меня.

 

Сергей садится на пол возле дивана, на котором лежит Анна, и осторожно целует ее.

 

СЕРГЕЙ. Какая ты…

АННА. Какая?

СЕРГЕЙ. Единственная. Помнишь, ты советовала мне Вагнеровский конкурс?

АННА. Помню.

СЕРГЕЙ. Ты была права. Подумал, раз уж я всё равно в Нью-Йорке, почему бы… Ты этого хотела.

АННА. И ты выиграл. Я знаю. Никогда не сомневалась.

СЕРГЕЙ. И что я вернусь, ты же не сомневалась?

 

Анна целует Сергея.

 

АННА. Выплаканный мой.

СЕРГЕЙ. Почему ты шепчешь?

АННА. У меня проблемы с голосом.

СЕРГЕЙ. Не может быть, твой голос вечный. Сейчас мы выпьем шампанского, споем дуэтом и голос вернется, я обещаю.

 

Сергей встает, достает шампанское, открывает, разливает по бокалам, один подает Анне.

 

СЕРГЕЙ. Помнишь, как я первый раз вернулся ночью после твоего дня рождения, и мы с тобой пели (поет)

 

Как пенится светлая влага в бокале,

Так в сердце кипит пусть любовь!

 

Сергей чокается с Анной. Поет:

 

Ловите ж, ловите минуты веселья,

Пока вам судьба их дает!

 

СЕРГЕЙ. А первый раз, тысячу лет назад, еще студентом я услышал твой божественный голос и пропал – ты пела Виолетту. То, как ты пела Виолетту, никто и никогда…Анечка! Почему ты молчишь? Я сделал, как ты хотела – бросил жену.

АННА. Которую?

СЕРГЕЙ. Это не важно.

АННА. Действительно, это уже не важно.

СЕРГЕЙ. А важно, чтобы ты пела.

АННА. Я не могу. У меня сердце и голос…

СЕРГЕЙ. У тебя божественный голос. Я тебе это говорил. Хочу его услышать. Я потому и вернулся, чтобы тебя слушать.

АННА. Боюсь, что…

СЕРГЕЙ. Не бойся. Ты всегда мне говорила: не бойся. Подумай. Почувствуй. И пой. Страх уйдет.

 

Анна садится, начинает петь, сперва еле слышно, потом ее голос набирает силу. Сергей с восхищением слушает.

 

АННА. 

Addio del passato
Addio, del passato bei sogni ridenti,
Le rose del volto gia sono pallenti ;
L amore d Alfredo perfino mi manca,
Conforto, sostegno dell anima stanca.
Conforto ! Sostegno !
Ah, della traviata sorridi al desio ;
A lei, deh, perdona ; tu accoglila, o Dio !
Ah ! Tutto, tutto fini. Or tutto, tutto fini !
Ах! Всё, всекончено. Теперь все, все кончено!

 

Мне так легко!

Болезнь прошла, страданиям конец!

Вдруг силою какой-то чудной

я к жизни призвана!

Мне снова жизнь возвращена!

О, радость!

(падает без чувств)

СЕРГЕЙ (в ужасе бросается к ней). Анна…

 

 

ФИНАЛ

XVII

 

Сергей, стоя над мертвой Анной, поёт

 

«Нега волшебная, ночь голубая,

Трепетный сумрак весны.

Внемлет, поникнув головкой, больная

Шепот ночной тишины.

Сон не смыкает блестящие очи,

Жизнь к наслажденью зовёт,

А под окошком в молчаньи полночи

Смерть серенаду поёт:

,,В мраке неволи суровой и тесной

Молодость вянет твоя;

Рыцарь неведомый, силой чудесной

Освобожу я тебя.

Встань, посмотри на себя: красотою

Лик твой прозрачный блестит,

Щёки румяны, волнистой косою

Стан твой, как тучей обвит.

Пристальных глаз голубое сиянье,

Ярче небес и огня;

Зноем полуденным веет дыханье...

Ты обольстила меня.

Слух твой пленился моей серенадой,

Рыцаря шепот твой звал,

Рыцарь пришёл за последней наградой:

Час упоенья настал.

Нежен твой стан, упоителен трепет...

О, задушу я тебя

В крепких объятьях: любовный мой лепет

Слушай!.. молчи!.. Ты моя!»

 

КОНЕЦ