Виктор КУЛЛЭ

 

Поэт, переводчик, литературовед, сценарист. Окончил Литинститут и аспирантуру, кандидат филологических наук. Доцент Литинститута, руководитель семинара поэзии. Автор книг «Палимпсест» (2001); «Всё всерьёз» (2011), «Стойкость и Свет. Избранные стихотворения и переводы 1977–2017», «Благодарность» (2020). Лауреат премий «Нового мира» (2006), «Иностранной литературы» (2013), «Lerici Pea Mosca» (2009), «Пушкинской премии» (2016), «Венец» (2017). Член СП Москвы и Русского ПЕН-центра.

 

 

ЗАГАДКИ ВЕРТИКАЛИ: НАКЛОН ИЛИ ПАДЕНИЕ?

 

Древние были уверены, что культура зиждется на освоении, повторении и развитии того, что было до неё. В наши времена этот тезис, увы, оброс массой уточнений. Само понятие «повторение» утратило элемент состязательности (либо творческого освоения) – и выродилось в тупое копирование. Если гибеллинские зубцы Кремлёвских стен свидетельствуют о прочности российско-итальянских культурных связей, а клоны палладианской архитектуры, разбросанные по всему свету, воспринимаются как символ величия и универсальности итальянской архитектуры – то Сфинкс или копия Эйфелевой башни, зазывающие публику в казино Лас-Вегаса, вызывают лишь брезгливое омерзение.

Прослышав, что некогда заводчик Демидов повелел воздвигнуть в своей уральской столице, Невьянске, копию Пизанской башни, я лишь недоуменно пожал плечами. Мало ли как чудят нувориши? Интрига теплилась лишь в том, кто был оной башни строителем: безвестный крепостной зодчий, либо заезжий итальянский архитектор. Но чем основательней я углублялся в первоисточники, тем увлекательней становилась история Невьянской башни – уникального памятника архитектуры XVIII века, неведомо с какой целью воздвигнутого олигархом Петровских времён в самом сердце Урала.

Прежде, чем приступать к изложению собственных выводов, следует развеять многочисленные легенды, которыми башня успела обрасти за, почитай, четыре столетия. Первая из них отражена в знаменитом фильме конца 30-х годов по роману Алексея Толстого «Пётр Первый». Там жестокосердный заводчик, узнав о приезде ревизора, приказывает открыть шлюзы и затопить работных людей, коих он незаконно умыкнул со строительства Петербурга. Здесь всё неправда. Достаточно сказать, что самой башни о ту пору ещё не было: её воздвигли либо в самые последние годы правления Петра, либо – после его кончины. Да и никаких подземелий под Невьянской башней нет. И не было никогда: сооружение подобной массы на них попросту не устоит. Не говоря о том, что при затоплении подвалов башня неминуемо должна была рухнуть: вода – извечный враг самого прочного фундамента.

Но и Алексей Толстой эту историю не выдумал – легенда бытует давно. Согласно ей, башня наклонилась после утопления сотен неповинных людей, содрогнувшись от подобного душегубства. По другой версии, башню строили наклонной изначально: возвышаясь над уральской вотчиной Демидовых, она отдавала поклон их родине – Туле. Наконец, самая банальная версия является наиболее ходовой. Акинфий Демидов прослышал о заморской диковине – Пизанской башне – и возжелал отгрохать у себя такую же. Вящую романтичность истории придаёт розочка на торте: когда башня была завершена – Демидов, якобы, собственноручно сбросил с неё зодчего. Чтобы впредь никто не смог повторить подобное чудо. Знакомая байка, не правда ли?

Разгрести напластования легенд непросто – архивы Демидовых того времени погибли при пожаре. Не только имя архитектора – даже дата строительства окутана тайной. Пожалуй, именно с даты и начнём. Одна из загадок Невьянской башни состоит в том, что с 1714 года по всей России на два десятилетия было запрещено строительство каменных сооружений где-либо, кроме Петербурга. То есть для возведения башни требовалось получить личное разрешение Петра. С его бумагами всё в порядке, в них присутствует интенсивная переписка с Демидовыми, но о башне – ни слова. Предположить же, что её возводили втайне от государя – невероятно. Недоброжелателей и завистников у хозяев Урала хватало: донос наверняка достиг бы царских ушей.

Согласно одной из версий, башня была заложена в начале 1721 года – в честь присвоения Никите Демидову дворянского звания. Завершено же строительство было, предположительно, к 1725 году. Но и тут возникает неувязка. Указ о присвоении основателю династии дворянства пролежал у Петра на столе неподписанным, вплоть до смерти императора. Никита Демидов до дворянства так не дожил – его удостоился лишь сын и наследник Никиты – Акинфий. В 1726 году. При этом достоверно известно, что в 1732 году башня была уже полностью отстроена – дата запечатлена на колоколах, отлитых в Англии для её верхнего яруса.

Строительство подобных масштабов должно было растянуться не менее чем на 5–7 лет. Достаточно сказать, что башня возводилась из кирпича уникальной прочности, равного которому, пожалуй, не отыскать не только в России, но и во всей Европе – разве что в загадочных сооружениях доисторической древности. Красную глину разминали голыми пятками, чтобы кожей ощутить и удалить мельчайшие камешки и вкрапления – такой кирпич именуется «подпятным». Затем в массу добавляли известковую муку и яичный белок. После обжига каждый кирпич сбрасывали с десятиметровой высоты – на строительство шли лишь те, что не раскололись. При этом толщина стен у основания башни составляла два метра. По меркам того времени, это было самое прочное строение Европы. Способное выдержать прямые попадания любой артиллерии. Помимо необычайно прочного кирпича, башня буквально нашпигована железом: стянута и окована чугунными скрепами. Представления о строительной арматуре ещё не существовало – здесь гениальный зодчий значительно опередил своё время.

Но кем же, всё-таки, он был? Легенда о том, что заезжий итальянец выстроил башню наклонной из ностальгии по архитектурному чуду своей родины – не выдерживает критики. Принципиальная разница между Невьянской и Пизанской башнями вовсе не в общей стилистике (классическая кампанилла – и массивный куб, надстроенный восьмигранными ярусами, скорее отсылающий к древнерусским шатровым колокольням), не в материале (мрамор и кирпич) – а в том, что Невьянская башня не является падающей.

Пизанская башня накренилась из-за проседания мягкой почвы. С тех пор на протяжении столетий предпринимаются усилия, чтобы её наклон оставался неизменным – в настоящий момент он составляет 3°54, а в наиболее опасные периоды достигал 5°. Наклон Невьянской башни – неизменен. Свидетельством тому – флюгер, установленный на её вершине. Если бы башня наклонилась позднее постройки – флюгер (весом в 25 кг и длинной 178 см) не смог бы вращаться на ветру, а просто согнулся. Флюгер исправно вращается. По сей день. То есть, невзирая на неимоверную массу, башня строго отцентрована – и не отклонилась от изначальной оси ни на долю градуса.

Кстати, жители Невьянска очень обидятся, если их красавицу назвать падающей – только наклонной. Ведь кренящихся башен в мире не так уж мало – достаточно вспомнить о Мантуанском кампанилле, которую, ещё до приезда в Москву, спас от падения гениальный Аристотель Фьораванти. Здесь же уйма технической выдумки была затрачена лишь для того, чтобы придать башне небывалый наклонный (точнее, саблеобразный) вид. Для этого старательно подтачивались с одного конца тысячи сверхпрочных кирпичей, этому служили небывалые, опережающие своё время металлические скрепы.

Но строительные технологии – не единственное, чем уникальна Невьянская башня. На вершине её был установлен громоотвод в виде солнца с шипами. Чугунные балки, пронизывающие всю конструкцию, играли роль заземления. И всё это сооружено, как минимум, за четверть века до того, как Бенджамин Франклин испытал свой «молниетвод»!

Истинным чудом являются и венчающие башню куранты. Согласно документам, её сооружение стоило Демидову в 4027 рублей золотом – сумма по тем временам баснословная. На эти деньги можно было снарядить целую армию. Куранты же, выписанные из Англии, стоили ещё дороже – 5000 рублей! До недавнего времени считалось, что их создал Ричард Фелпс – это подтверждается надписью на колоколах курантов. Ныне установлено, что Фелпс был мастером литейного цеха – его колокола установлены, например, на курантах собора Святого Павла. Наиболее вероятным автором часов Невьянской башни можно считать мастера Лонгли Бредли – именно он создал механизм курантов для Святого Павла. Поразителен сам факт изготовления курантов в Лондоне – о ту пору, вплоть до 1732 года Россия и Англия находились во враждебных отношениях. Даже не поддерживали дипломатических связей. Вероятно, и в те времена деньги решали практически всё.

Но главной загадкой Невьянской башни является не то как её построили, и даже не кто построил: зачем. Всякое архитектурное сооружение должно иметь смысл. Здесь же никакой функциональной нагрузки в грандиозной растрате денег не было. В качестве резиденции башня менее удобна, чем дворец. Обороняться в российской глубинке было не от кого. Красоваться – тоже не перед кем. Единственным объяснением может служить предположительно установленная дата начала строительства – 1725 год. Год смерти Петра Великого и Никиты Демидова. Его сын Акинфий желал не только продолжить дело отца, но и почтить его памятником. Не банальной статуей или бюстом, каких множество – чем-то воистину небывалым.

Идея строительства башни для увековечения памяти человека, строго говоря, принадлежит Петру Великому – именно он повелел возвести Сухареву башню в ознаменование заслуг полковника Лаврентия Сухарева. Не часовню, не церковь – именно башню. Пётр до последних дней был одержим идеей строительства гигантской башни-маяка в Кронштадте, спроектированной для него Николо Микетти – модель этого грандиозного сооружения, способного соперничать с Колоссом Родосским, поныне хранится в Морском музее Санкт-Петербурга. Пётр, одержимый заботой о благе державы, в итоге от разорительного проекта отказался. Его верноподданный олигарх, менее стеснённый в средствах, смог себе оную роскошь позволить.

Кажется, с тех пор ситуация не слишком изменилась.