*  *  *

 

Юлия Бочарова много пишет для телевидения. Но, знаю по себе, когда между сценарной работой удается написать пьесу – это большое счастье. «То, что я люблю» не первая пьеса Юлии. Ее тексты не раз принимали участие в театральных конкурсах, в драматургических лабораториях, ее знают критики, ее читают режиссеры и завлиты. Надеюсь, и нашим читателям будет интересна новая моно-пьеса Бочаровой, написанная с любовью к театру, ведь сцена – это тоже то, что она любит.

 

Елена Исаева

Юлия БОЧАРОВА

 

Родилась в Москве. Окончила ВГИК, драматург. Победитель конкурса драматургии «Монолит» (2019), 1 место на «XXXVI Международном студенческом фестивале ВГИК» (2016). Финалист конкурсов: «Время драмы. Лето» (2017), «Любимовка» (2020) и др. Публиковалась в журналах «Лиterraтура», «Новый Свет», «Египетские ночи» (спецпроект Журнального зала). В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

ВСЁ, ЧТО Я ЛЮБЛЮ

Монопьеса

 

Комната. ОНА стоит у окна. Чуть в стороне – кресло. Она во время всего монолога ориентируется на телефон, который держит в руках, но иногда забывает о нём и говорит словно сама с собой. В её ушах – гарнитура от телефона.

 

ОНА. Надо же, а я и не знаю! Смешно, да? Никогда не задумывалась, что я люблю. Сейчас? В окно смотрю, на улицу – там у нас двор, детская площадка, ну обычная совершенно, и ребята на качелях балуются. Какой-то пацанчик улёгся животом вниз на сиденье и от земли ногами отталкивается. Руки расставил, как самолёт. А скрипу-то – на весь двор. Ой, господи. Там на площадке до сих пор лента осталась, которые весной везде вешали от ковида. Помнишь такие? Да, извините. ПомниТЕ. А ленты – в красно-белую полоску, ими как будто место преступления всю весну огораживали. Да-да… Не, так-то у нас её везде поснимали, всё нормально, как раньше сделали, но на одном турнике почему-то осталось. Наверное, застряла там. Ой, блин, ёлки! Простите опять. Просто слетел пацанчик, который качался, а за него немножко… Но не плачет, ничего. Встаёт, отряхивается, и опять на качели. Наверное, любит их очень. Может, ему помощь нужна? Да не, вроде.

 

Она отходит от окна и опускается в кресло. Она то ли устала, то ли расслаблена и умиротворена – всё делает плавно и медленно.

 

ОНА. Да. Я не ухожу от темы. Честно, не знаю. Вот так, до своих лет дожила и до сих пор и не в курсе, что люблю и чего хотела бы больше всего. Есть оно такое вообще? Да я понимаю, что это глупо. Но если ты родился в конце 80-х, то как-то логично с самого детства, что надо всё время крутиться, всё быстрее, быстрее, быть первым, чтобы хоть что-то успеть. Мать на двух работах, ты в доме за старшую, всё сама, и надо еды на всех купить, приготовить, Ленуське её колготки заштопать, потому что она опять порвала, Вовку с утра разбудить – а это ещё попробуй сделай, тот ещё бегемот, не вытащишь – и на самбо его отвести, и проверить, чтоб уроки сделал. И своё тоже надо сделать, до 12 ночи крутишься, как энерджайзер. Остановка запрещена, остановка – это смерть. (смеётся) Да, поэтому. Ну а что мне ещё на аватар ставить, если не этот знак? Я когда его на дороге видела – «Остановка запрещена» – всегда думала, что это про меня. Потом, вроде, полегче стало. Но не знаю. привыкла, что ли, держать темп. Институт, подработка, на заочное перевелась, чтобы всё успевать. Потом Вовка подрался, дурак. Нет, я понимаю, что он самбист, крутой – но надо же соображать, один против пятерых. Ну что… Надо было его потом лечить и реабилитировать. Потом замуж. И муж, вроде, хороший. Но как-то… Не знаю. Не было повода, что ли, остановиться и на себя посмотреть. Ладно, о’кей.

 

Она прикрывает рот и нос рукой, морщится. Ей не очень хорошо.

 

ОНА. Да, могу. Вернее, можно попробовать. Ну что. Я даже не знаю. Люблю…

Ну, я люблю двери закрывать, как это ни глупо звучит. Мне почему-то уютнее с закрытыми. Наверное, потому, что я этим ограничиваю своё личное пространство. Раньше оно было большое, но зато общее, на всех – квартира или там рабочий кабинет, и любой может зайти и что-то сделать, ничего я ему не скажу, потому что ведь у меня на него билетика нет. А если закрыться – пусть это даже всего лишь ванная комната, то она только моя станет, пусть на каких-нибудь 15 минут. Я даже вслух начинаю говорить сама с собой, когда дверь закрыта. Ага, как с умным человеком.

Ещё люблю… гороховый суп с поджаренным беконом, с такими жирными штучками. Хотя это не очень полезно для поджелудочной, врач говорил.  И мама с детства мне твердила, что девочке горох не надо есть. А сейчас его в семье никто, кроме меня, и не ест, а ради себя одной затевать столько возни совсем не хочется. Сколько же лет я уже не готовила гороховый суп…

Ещё люблю прийти домой и скинуть туфли на каблуках. Нет, не такие – это не те «шпильки», на которых девушки ходят, как будто они хотят быть выше автобусов и смотреть на город свысока. Мне за них страшно, всё время думаю, что они навернутся со своих каблуков. И на эскалаторе даже подальше встаю или обгоняю, чтобы на меня не упали вниз. На всякий случай. Не, я не против помочь – просто боюсь, что не удержу. Хотя, если честно, всё я вру. Я бы и сама носила такие шпильки, но мне их давно запретили. И вообще каблуки выше четырёх сантиметров. А потому что с коленкой были проблемы.  Болело, шо пипец. Ой, извините. Ну, в общем, сильно болело. Ходить не могла, таскалась, как инвалид, с палочкой, даже до туалета еле доползала. Мне в колено делали колючие уколы с какой-то смазкой, чтоб прошло. Но так-то я если сейчас выбираюсь в город на какие-то мероприятия, где надо быть красивой, то надеваю туфли, купленные ещё до коленки. Восемь сантиметров тонюсенький каблук, кожа мягкая, как будто её пять лет французскими кремами и сыворотками натирали – в общем, офигенные! Да буквально в эти выходные. Вышла в них, такая красавица, и даже за угол дома не смогла дойти. Села на детской площадке. А потому что ноги отвыкли. Подъёмы в стопе заболели, как будто их свело – настолько это неестественно было. Никогда не думала, что до такого доживу. Что? А. (смеётся) Ну да. Нет, конечно, не отказалась! Такси вызывала к дому и поехала. Что мне уже терять?

 

Пауза.

 

Люблю своего сына. Вспомнила, молодец, наконец-то. Хотя он первым номером должен идти. Он в детстве был на меня очень похож: светлые волосы, и глаза раскосые, и такие золотники на радужке. Я когда читала в детстве Рея Бредбери о чуваках-марсианах с золотыми глазами – думала, что это про меня. Думала, я тоже с Марса. И сын мой стал таким тоже. А потом он изменился, начал походить на своего отца: нос вытянулся, а золотники пропали. А потом и вообще ни на кого стал не похож – просто сам по себе. У меня есть версия, что дети в младенчестве часто так похожи на родителей, чтобы те их не прибивали и не выбрасывали, когда голова уже кругом идёт, и ты в отчаянии, и мозг взрывается, и всё в огне, потому что ты полгода уже не высыпался и не понимаешь, что ему нужно, почему он опять орёт, и не знаешь, реально ли вообще с этим справиться. Какое-то бессилие наступает. Ужасные вещи я говорю, да? Ну вы же сами говорили, честно. У моего мужа сестра – психолог, и она сказала как-то: «Ну не прибила же – значит, хорошая мать». Нет, я его очень люблю. И никогда никому бы не отдала. Моё солнышко сладкое.

Мужа очень люблю. И не люблю тоже. Порой он меня бесит ужасно. Знаете? У всех, наверное, бывает что-то подобное. А у нас это вот – когда он любит всё делать сам, чувствует себя от этого настоящим мужиком с золотыми руками – а в итоге дома семь лет нет обычного платяного шкафа. Ведь он же его самостоятельно хочет сделать, а не переплачивать деньги и не брать «левый», не подходящий для нас. Хотя мне уже любой бы подошёл, потому что задолбали вещи, которые на спинке дивана висят, и на стуле, и на балконе стол завален. А потом он покупает доски на шкаф – аллилуйя! – и ты думаешь, вот оно, скоро я буду счастлива, и всё это закончится. Но он их распиливает по своему проекту в «Аркаде», и они стоят ещё полгода потом вдоль стен в коридоре. И ты живёшь, как будто на вокзале. (пауза) Ладно. Это я ворчу. У всех свои недостатки, на самом деле. Я тоже не сахар. И ужин забываю иногда сделать, и сплю долго по утрам, когда он уже встал давно. Вылезать из-под одеяла совсем неохота. А иногда вдруг такая нежность к мужу накатывает, и хочется быть рядом с ним всегда, и не отлепляться никогда и никуда… Не знаю, к плечу его прирасти. Он меня спас недавно буквально. Да там безумие было. Я в такие переговоры попала. А человек реально сумасшедший, и я «вляпалась» без договора, стала для него один текст писать по его горячей просьбе. Я так-то корректор и писать не люблю, но тут взялась помочь, чтобы выручить: человек вообще не умел слова складывать, а нужны были рекламные статьи для его интернет-магазина, и чтобы всё это душевно и привлекательно звучало. У них там домашняя выпечка с доставкой. «Горячие пирожки» называлось. А потом пришлось «выкручиваться». Потому что я сделала что-то человеку, что не обязана была, а потом ещё и должна оказалась, и виновата, что дальше на него пахать не стала. Муж взял эти переговоры на себя, хотя тоже был не обязан. Мы ходили на голосование тогда – а у меня голова сама не своя, как будто я по компьютерной программе хожу, а не по настоящему миру. Три ночи не спала. Но если б муж не меня не прикрыл, то я бы вообще свалилась. Короче, тут всё сложно. И хорошее есть, и плохое. Я не знаю. А в семье разве бывает по-другому, чтоб не сложно?

Люблю ещё, знаете – вечернее небо, когда наверху ещё почти светло, а внизу, под деревьями, уже такая темнота, что без фонарика обязательно обо что-то споткнёшься или навернёшься с лестницы. Я так на даче выходила подышать и посмотреть наверх. Сажусь на крыльцо и гляжу в небо, а на нём наискосок белеют следы от самолёта. Во время карантина их не было: полёты ведь запретили, – а теперь осенью опять появляются. Эти следы – они, знаете, похожи на те, которые на коже остаются от резинки белья или от бретельки бюстгальтера. Мне их хочется разгладить, стереть, чтобы небу не было больно. Глупо. Да не, я знаю, что это глупо. Они и сами тают потом. Новые появляются. Вслед за серебристой «иголочкой» – самолётом. Да, наверное, надо съездить на дачу и пожить там недельку. Как раз золотая осень настанет, и запах будет, как я люблю – сырой и густой, и землёй пахнет. А ещё укроп, какой не успели выдернуть – он жёлтыми зонтиками распушается. Потрёшь его между пальцами – и такой аромат!.. Я в последнее время стала очень остро запахи ощущать. Слава богу, что ковидом не заболела – а то бы и этой радости была лишена.

Что ещё я люблю? Молчать. Да, люблю… Не понимаю тех, кто рвётся поспорить и высказать своё мнение. Это ж лениво – надо тратить энергию, подбирать слова, убеждать кого-то в чём-то. А зачем? Всё равно все останутся при своём мнении и только зря поругаются до хрипоты. Нет, если надо по работе или стоит какой-то важный вопрос, который надо срочно решить, и без слов не обойтись – тогда да, надо обговорить и поспорить, если для дела так лучше. Но потом всё равно хочется тишины и горячего чаю с молоком, чтобы восстановить душевный баланс. Внешние «вторжения» его всегда нарушают.

Люблю короткие и внятные ответы, без виляний: «да» или «нет», – и ясно выраженные запросы без всякой шелухи. Знаете, некоторые граждане любят такое. То у них оправдания, то кривляния, то шутки пустые дурацкие, вообще ни о чём – якобы они весёлые дУшки, – то манипуляции, которые под заботу завуалированы или под «я просто сказал в воздух, ничего такого не имел в виду». И ещё надо догадаться, что это было.

Мама говорит, что я робот, потому что не люблю обсуждать много раз одно и то же. Не знаю. По-моему, как раз наоборот, робота можно запрограммировать на бесконечное число повторений, и его это не будет раздражать или утомлять. С роботом в этом смысле проще. Если вдруг появится голосовой помощник, который подстраивается под собеседника и учится его стилю общения, то, боюсь, он станет для моей мамы гораздо лучшей дочерью, чем я…

Маму я люблю, конечно. И жалею. Не дай бог такое пережить. Я не знаю, за что ей это. Моя бы воля – всё бы исправила и уберегла её. Но с ней всё ещё сложнее, чем с мужем. Любить близких и никогда не расстраивать их, и самим не обижаться – это, наверное, самое сложное из всего, что придумало человечество.

Люблю чистоту, красоту и лаконичность. Мой рабочий стол абсолютно пустой: на нём только ноутбук, и ничего больше. Коллеги удивлялись. У них всё заставлено холдерами, папками и бумагами. Я даже записки не терплю, которые приклеивают к мониторам. Раздражает ужасно. У нас и дома на стенах нет ни картин, ни украшений, и все обои одного цвета, и всюду один и тот же паркет. Всё одинаково и просто. В сочетании с расставленными дверцами от шкафа это хоть какое-то подобие порядка создаёт и уюта.

Люблю тёплое море. Оно бесконечное и нереальное. Я когда плаваю, соль впитывается через кожу. Или нет? Не знаю, какая там физика. Но и наша кровь ведь тоже солёная. Мы с морем – дальние родственники, предки которых разошлись каждый в своё место (оно там, на юге, а я – в пыльном и душном городе, в средней полосе), но сохранили базовую связь. Я давно уже эту мысль обдумываю. Подозреваю, что и любовь к морю – это тяга к первоисточнику.

Я люблю картины Ван Гога. И его самого очень люблю и уважаю: ему при жизни удалось продать всего одну картину – вы знали? – но он не потерял надежды и упорства, и совершенствовал свои навыки рисования, и понимание цвета и эмоций, которые хотел передать. Он знал, что делал то, что надо. Верил, что если даже сейчас никто его не поймёт, то после оценит. Представляете? Мне бы такую веру в себя и свой путь, да пораньше. Может, и я бы что-то путное сделала за свои годы. Теперь уж… Не знаю. Всему учиться надо, столько сил и здоровья вбухать…

Я очень люблю спать. И мне даже не стыдно. Сон поправляет здоровье и возвращает силы –  просто так, без никаких вложений и стараний. Удивительный механизм. Не надо ничего делать, оно само работает. Ты за день напсихуешься, изведёшь себя до белых пятен в глазах (ну, знаете, такие, когда выключаешь свет и хочешь уснуть, а эти световые пятна расплываются внутри в глазах и ослепляют, и сколько ни надавливай руками – они не проходят). А организм умнее нас с вами и сам знает, как ему лечиться, главное – не мешать. А? Да не, я не к тому. Надо просто расслабиться и перестать им руководить. И с инфекцией он тоже борется во сне. Как наши бабушки учили? Куриного бульончика – и спать. Ну не со всякой болячкой он так умеет, это да. Но всё-таки забавно, правда? Что бессознательный организм умнее сознательных нас с вами. Впрочем, порой и этот чудо-механизм даёт сбои. Мне когда снятся кошмары, то сон уж точно не лечебный. Зачем-то организм так поступает сам с собой. Кто ж его знает, он со мною не делится…

Я люблю видеть, как что-то живое реагирует на заботу. Я когда мамины помидоры на даче поливала вечером, после жаркого дня – они так сильно пахнуть начинали, мм! А ещё у меня в квартире есть бордовые цветы, от свекрови (не помню название, мы их зовём «крапивой», потому что у них резной край с похожими зубчиками) – и они становятся очень яркими, если их поставить на солнце, но укрыть от слишком уж прямых лучей. А котёнок, которого мы подобрали в подъезде? Он ведь на мочалку был похож поначалу. А потом отмыли, полечили – и он белый оказался. Такой красавец и ласковый, и повадки у него благородные, как у лорда. Настрадался, пока бомжевал, а полюбил его кто-то – и он взял и «расцвёл».

Хотя нет, я не такая прям вся заботливая. Не всё так радужно. У меня в школе был парень – стыдно ужасно. Так вот, я с ним сначала гуляла немножко, а потом стала с будущим мужем. И этот первый заболел, весь аллергией покрылся, и бронхит начался, который никак пройти не мог. Почти год кашлял. Он и в школу перестал ходить, на домашнее обучение перешёл. Может, и совпадение, но мне до сих пор не по себе. Был здоровый парень, перестали его любить – и сразу «сдулся». Хотя, казалось бы, что такого? (пауза) Хорошо, не буду. Ладно, а вот вам ещё одно совпадение. У меня было домашнее растение, которое я не любила – и вот оно засохло, хотя его поливали и даже удобряли. Наверное, чувствовало, что я его не люблю. Хотя он же просто цветок! Мне вообще кажется, любовь или нелюбовь ощущается живыми существами на каком-то другом уровне, который ещё не открыт наукой. Какие-нибудь волны от этого распространяются и влияют на нас.

Недавно сидели на кухне – друзья приехали повидаться. И они рассказали про опыты над младенцами, в начале 20-го века. Вообще тогда странные опыты над людьми ставили. Так вот, детдомовских малышей пеленали, кормили и всячески ухаживали – но не прикасались и не разговаривали с ними. Все эти детишки в итоге погибли. Бог им судья, этим экспериментаторам. Но я почему-то верю, что всё дело именно в любви. Тот, кого не любят, чахнет и лишается сил, сколь бы хорошие условия для жизни у него ни были. Но ведь и всех любить невозможно.

Ещё я люблю думать. И расслабляться тоже люблю. Танцевать люблю тоже очень – но не делаю этого. Да коленка больная (я же выпендрилась на шпильках, теперь несколько дней хромать и лежать по возможности). Ну и голова кружится, это понятно. И гемоглобин упал. Такая слабость иногда накатывает, словно меня заворачивают в стекловату. У бабушки в деревне такая была, в сарае лежала. Кололась ужасно, но она прикольная была, мягкая. Вот и как будто меня таким обкладывают со всех сторон, так что даже все звуки становятся глуше и тише. Меня сын позвал сегодня с утра – а я не слышу – в общем, какие уж тут танцы. Но посмотреть на них всё-таки можно. Эту любовь у меня не отнять.

Ииии… я люблю… селёдочное масло! Это из советского детства осталось. Мы с мамой приходили тогда в универсам «Диета», а на прилавке лежала эта солёная масса, которую продавщица уложила «волнами» и сделала на ней следы ложкой один за другим. Такие же «волны» были на окнах «Диеты» – белые шторы, которые собрали на верёвочках. Может, тогда эти волны напоминали мне о море, которого я ещё ни разу в жизни не видела (и не думала, что увижу – как бы мы поехали на мамину зарплату рентген-лаборанта). Только сейчас этого селёдочного масла нигде нет. Есть икорное, лососевое и с селёдкой тоже есть, но оно уже совсем не такое. Я его даже ложкой пыталась укладывать – всё равно невкусно. Кажется, я стала стареть: идеализирую прошлое и брюзжу насчёт настоящего. Хотя и сорока ещё нет. Рано, рано. Вот старость я как раз не люблю. То есть, к старикам по-доброму отношусь, но сама такой быть не хочу. Как хорошо, что не доживу.

А в детстве я ещё очень-очень любила запах выхлопных газов от грузовика. Маму это очень беспокоило, она говорила своим коллегам – врачам в медсанчасти. Те качали головами и говорили, что ребёнку не хватает витаминов и микроэлементов. Они выписывали мне лечебное драже, и оно было вкусное и очень прикольное, вместо конфет, но вызывало у меня сильнейшую аллергию. Любовь – она такая. Не всегда взаимная. Иногда и то, что ты любишь, может по тебе ударить.

Я люблю длинные волосы у женщин. У меня раньше были такие, и до сих пор иногда снится, что их кончики достигают поясницы. На ночь я заплетала их в косу, и они к утру становились волнистыми.

 

Она снимает парик с густыми длинными волосами – и оказывается бритой почти «под ноль». Она трёт подушечками пальцев кожу головы.

 

ОНА. Ой, ёлки, что ж так чешется? Но всё равно я люблю волосы дома носить, потому что руки помоешь – зеркало, через прихожую пройдёшь – зеркало. И в микроволновке дверца стеклянная, и холодильник отражает, и шкафчики с посудой. Могу я хоть немного ещё побыть красивой. Потому что люблю так.

Ещё я гулять люблю. И жить, в целом, тоже люблю.

 

Пауза.

 

ОНА. И только себя я не люблю. Может, в этом всё дело? (пауза) А? Не, я серьёзно, абсолютно. Да не придумываю я. Ну вы же сами не знаете, врачи так и не выяснили, почему у людей начинают размножаться повреждённые клетки. Да ещё так агрессивно. Может, радиация виновата и какой-нибудь неблагополучный экологический фон, но ведь я на Юго-Западе живу, у нас тут парки и всё хорошо. А может, тяжёлые металлы из выхлопных газов таки сыграли. Или стрессы. Вон не зря я световые пятна в глазах разогнать не могла. Не со всем же организм во сне может справиться. А может, и всё сразу, скопом навалилось и добило. Я не хочу об этом думать.

А как себя любить? Я не представляю просто. Я, честно, слишком много знаю про этого человека (показывает на себя), чтобы испытывать к себе нежные чувства. Я вот вам сейчас рассказала малую долю – и как? Хочется прижать меня к груди и погладить по бритой голове? Не надо, не врите. Я же всё чувствую. Помните, я говорила, что запахи в последнее время обострились? Так вот и чутьё ко всему стало гораздо лучше. И к вранью тоже. Ладно, извините, не к вранью. К утешениям. Видите, какая я грубая. За что мне себя любить…

Любить надо то, что можешь. Правда же? И то, что доступно. Мне сейчас кажется, в этом и есть секрет счастья. Что толку мне в эти дни любить море, если оно далеко, а я даже в самолёт не могу зайти в таком состоянии? Потому что тошнит всё время. Не то что полёт нормально пережить.

И что мне остаётся? Смотреть в окно – и именно это и любить.

 

Она встаёт и снова подходит к окну.

 

ОНА. О, малыши новые на площадке. Вон того в голубой курточке я знаю. Сколько времени? А, точно, они как раз после обеда часто гуляют у нас. А розовенькую не видела раньше. Молодые мамы и нянечки «трындят» на скамеечке. Люблю скрип качелей. Но почему-то  они сейчас скрипеть перестали. А, блин! Дворники в оранжевых жилетах! Вон они и ленту красно-белую сорвали, наконец, и качели смазали. Наверное, кто-то пожаловался с первых этажей. Недаром управляющая компания получает свои деньги. Эх… Ну да ладно. И так не плохо.

А знаете, у нас во дворе, в отдушине под крышей, весной поселилась хищная птица. Я не говорила? Муж нашёл её перо на асфальте и погуглил. Говорит, что это воробьиный ястреб. У него перья такие песочного цвета, с коричневыми полосочками. А другие птицы кричали, когда его видели – наверное, боялись за свои гнёзда. Они теперь улетели – наверное, птенцов выкормили, и больше им тут нечего делать.

О, а с другой стороны дома у нас сбивают разметку с пешеходного перехода. И наносят заново точно такую же. Даже здесь слышно, как гремят. Наверное, это кому-то надо. Жизнь продолжается. Я бы вам показала, но сейчас не пойду туда, сил что-то уже нет.

 

Пауза.

 

Знаете, когда меня отпустили домой после «химии», все домашние стали говорить, что это хороший знак, мол, я иду на поправку. А я же знаю, что это не так. Но они меня любят, и я не хочу им говорить, что вижу насквозь. Подыгрываю, как будто типа им верю. Пусть хоть им станет легче от того, что уберегают меня от правды. Как будто они облегчили последние дни.

 

Она закашливается, её тошнит.

 

ОНА. Да ладно, не, я не унываю и не расстраиваюсь. Что толку унывать? Завещание готово, все дела приведены в порядок. Я, в общем и целом, вполне спокойна. Жалко только родных. Я, конечно, зараза, что делаю им такую «подлянку» и ухожу первой. Особенно маму жалко. Не дай бог никому пережить своих детей, и у неё никого больше нет. Уж она-то ничего в жизни плохого не сделала, только обо всех заботилась – за что ей это? Муж-то ничего, переживёт. Не, он погорюет, конечно, поплачет, сам гроб для меня сделает своими руками, как он любит. (пауза) Да ну, вот ещё! Почему это мне об этом не говорить. Я его попросила, ему это, наоборот, приятно будет – хоть чем-то сможет облегчить для себя момент. Когда руки заняты и спина болит, не настолько уже до страданий. Ничего я не циничная. А потом через годик или два найдёт другую женщину и оживёт. И дай бог, чтобы так случилось. Не хочу по себе плохую память оставлять, как будто я кого-то за собой на ту сторону тащу. Тьфу-тьфу через плечо. Сын тоже подрастёт и утешится. Хотя это травма, конечно, но у него папа есть любящий. А вот мама меня никем не заменит. Глупо всё вышло.

 

У неё звякает телефон.

 

ОНА. О, извините. Сейчас посмотрю… (смотрит на телефоне) Анализы пришли. Гемоглобин уже 52, ничего себе! Ещё упал. А нижняя граница нормы 120 для женщин. То-то голова кружится, и сил совсем нет. Пойду, может, посплю. Позволю себе любимое дело. Ага (улыбается) Всё-таки не зря я на выходных поехала в ночной клуб. Так это в него на каблуках я отправилась. Хоть посмотрела, как народ отплясывает. Такая энергия! Здорово! Такие молодые, красивые все. Да ладно, и чёрт с ними, с коленками, и с гемоглобином – всё равно мне это больше не пригодится. (пауза) А я тайком уехала из дома, чтобы не запрещали и не останавливали. Муж потом ругался, типа: «Что ты творишь?! Тебе отдыхать надо побольше, выздоравливать». Да ну, я вас умоляю. Успею я ещё отдохнуть.

 

Зябко, и она укрывается пледом. Ей уютно.

 

ОНА. А я сейчас ножки протянула, хорошо! Знаете этот анекдот? «Хорошо-то как, Настенька! – А я не Настенька. – А, всё равно хорошо!»

 

ЕЁ снова тошнит, она сдерживает тошноту.

 

ОНА. Всё в порядке. Нормально всё, честно. Это я смеюсь так. Мы с вами полчаса говорим, а я как будто вас знаю всю жизнь. Мы раньше не встречались? Ага, как будто глупый подкат. Ну, мне повезло. Люблю, когда везёт. А я вот ещё! Вот ещё что я люблю – горячий душ!! Вспомнила. Я его до того люблю, что аааа, сил моих нет, и раньше тоже, так бы и плавала, и грелась бы в нём хоть целые сутки. Советую, кстати. Очень хорошо помогает смыть все стрессы за день и чужой негатив, и вообще любые заботы. Сейчас-то мне его запретили, типа он провоцирует развитие опухоли. Да и фиг бы с ней. Вот, сейчас я пойду, погреюсь. Кто мне запретит?

 

Она пытается встать, но не очень хорошо получается. Через каждый шажок она отдыхает – но старается делать это не как безнадёжно больная, а как расслабленный отдыхающий человек, которому некуда спешить – весь день его и вся жизнь впереди его.

 

ОНА. Я, знаете, так люблю горячий душ, что в своё время в монастырь не ушла из-за этого. Серьёзно. Был такой период, когда я очень верующая стала. И музыку не слушала, потому что она нарушала душевный покой, и плакаты с рекламой на улице мне мешали. Они в глаза лезут, девушки в купальниках или парни с накачанными тросами, а я ведь на ходу пытаюсь молиться или прислушиваюсь к себе, что я за день плохого или хорошего сделала. Типа вдруг в любой момент умру, под машину попаду – и в каком виде я предстану на небе. Сейчас про это смешно говорить. На самом деле, лучше бы я жила в своё удовольствие и ни о чём не беспокоилась. А то пять лет в постах и балахонах, и не красилась вообще – мне один чувак на рынке сказал: «мадам», – хотя тётушку передо мной, старше меня, назвал девушкой. А в косметическом магазине (я зашла, чтобы крем купить, кожа шелушилась) мне сказали, что после сорока надо то-то и то-то, а тот крем, что я взяла, мне не подходит. А ведь мне всего 25 было. Так я старо выглядела, представляете? В этих своих переживаниях и самоистязаниях и «внутреннем делании». Неправильно я его как-то делала, и некому подсказать было. Балда я. А ведь ещё  я сексом перестала заниматься во все посты и праздники, и по воскресеньям, – а таких дней в году гораздо больше, чем обычных.  Правда. Посмотрите сами календарь постов и праздников. Не знаю, как со мной муж из-за этого всего не развёлся. Может, это меня и спасло, вытащил он меня тогда, а то бы я себя самоуничтожила. (пауза) Что? Да не, сейчас поздно уже. Четвёртая стадия, очередной рецидив. Вы были правы, надо просто найти то, что я люблю и что мне сейчас доступно – и делать это, пока ещё можно. Никогда же не поздно быть счастливым.

 

Слышно, как звенит домофон.

 

ОНА. Ой, всё. Муж, наверное, идёт. Спасибо, что выслушали. Мне здорово полегчало. И извините, что так вышло. Я сама не знаю, как дёрнуло вам всё вывалить. Теперь обычно роботы звонят с «холодной» рекламой, а не люди. И не сердитесь, простите бога ради, что я на вас сначала наорала.

 

Она улыбается через силу и пытается подняться с кресла, но слабость уже слишком велика. Хотя она старается не выглядеть как несчастный человек.

Она набирает номер на телефоне.

 

ОНА. Милый, это ты звенишь в домофон? Класс. Пораньше сегодня (улыбается) (пауза) Слушай, а может, сам откроешь? Или ключ далеко? Да не, всё в порядке, просто я устроилась очень уютно, не хочется вылезать. Ага. (оживляется) Знаешь, что?! А давай пойдём гулять сегодня? Ну ты поешь и… Ну ты меня свозишь на машине. Мне гораздо лучше. (пауза) Открыл? Давай, поднимайся. Жду. А погода какая хорошая! Хочется её всю…

 

Она выдыхает с облегчением и откидывается в кресле с улыбкой, замирает с закрытыми глазами. Телефон остаётся у неё в руке. Она поднимается от «неподвижной себя», лёгкая, счастливая, и почти танцует, едва касаясь земли. Ей наконец-то хорошо.

 

ЗАНАВЕС