Дмитрий ОВЧИННИКОВ

 

Родился в Риге (Латвия) в 1990 г. В начале 1990-х переехал с семьей в Россию, в Новосибирск. Окончил Сибирскую академию государственной службы. Пишет стихи, рассказы, публицистические статьи. Постоянный автор журнала «Кольцо А».

 

ЧТО ЛУЧШЕ – ИСТИНА ИЛИ СОСТРАДАНИЕ?

К 155-летию со дня рождения Максима Горького

Эссе

 

В 2021 году славный город Нижний Новгород отмечал своё 800-летие. Мне посчастливилось побывать в Нижнем в дни торжеств, и могу сказать, что это было впечатляюще. Город выглядел празднично, торжественно, повсюду чувствовалась особая, неповторимая атмосфера, которую трудно описать словами – её нужно увидеть и прочувствовать самому. Так получилось, что это был мой первый в жизни визит в волшебный город на слиянии Оки и Волги, и он определённо надолго останется в моей памяти.

Юбилей Нижнего Новгорода, впрочем, был интересен не только красочными шоу и праздничным убранством, но и фигурой Максима Горького – одного из главных символов города.

Наряду с Кузьмой Мининым, Валерием Чкаловым и Евгением Евстигнеевым Горький, пожалуй, самый известный и самый знаковый уроженец Нижегородской губернии. Более того, его именем город назывался большую часть XX века, и до сих пор в Нижнем немало топонимов и памятных мест, связанных с именем великого писателя.

Горький обогатил советский и постсоветский фольклор целым рядом ярких цитат: «Учись у всех, не подражай никому», «Человек – это звучит гордо», «Человека создаёт его сопротивление окружающей среде», «Свинцовые мерзости жизни» (часто это изречение ошибочно приписывается Чехову, но написал-то его Горький в «Детстве»), «Безумству храбрых поём мы песню», «Пусть сильнее грянет буря», «Талант – это вера в себя, в свои силы». Впрочем, сегодня почему-то чаще всего цитируется другая фраза, далеко не самая важная и стержневая в его творчестве: «А был ли мальчик?» из «Жизни Клима Самгина». Парадокс, однако. Горький, надо сказать, вообще был щедрым производителем цитат. Были, правда, среди них и не самые, так сказать, политкорректные. Скажем, «Если враг не сдаётся, его уничтожают». Сегодня об этой стороне его многогранной личности вспоминать не очень хочется.

С первых своих шагов в литературе Горький обрёл огромную популярность. Он вошёл в отечественную литературу в начале 90-х годов XIX века и довольно долго оставался в ней на первых ролях. Наряду с Буниным, Белым, Куприным, Андреевым, Мережковским Горький, без сомнения, был одним из сильнейших прозаиков Серебряного века. К слову, на фоне блестящей поэзии того периода тогдашняя проза выглядела существенно скуднее, но и в ней были свои гениальные образцы. Вообще, Серебряный век занимает особое место в истории России. Это был блистательный русский Ренессанс, большой русский подъём. Крест на нём поставили революция и Гражданская война. Все эти события так или иначе отразились на судьбе Горького, предопределив многие из её крутых поворотов.

Причин такого успеха Горького было несколько. Во-первых, к концу XIX века в России появился в полном смысле слова массовый читатель. Если раньше чтение литературы было уделом узкого слоя образованных людей – преимущественно дворян, то к моменту дебюта Горького, в связи с развитием просвещения, ситуация в значительной степени изменилась. Армию читателей пополнили миллионы выходцев из низов, преимущественно проживавших в городах. Известно, что каждому человеку интереснее всего читать про себя и таких, как он. Между тем, если жизнь деревни худо-бедно находила своих бытописателей, то вот среду городских низов до Горького почти никто не описывал. Кроме того, нельзя не отметить, что на фоне общей аморфности, бессобытийности, бесфабульности русской классической прозы уже первые рассказы Горького поражали своей фактурностью, яркостью, обилием мельчайших подробностей, иллюстрирующих те самые «свинцовые мерзости жизни». Квинтэссенцией, пожалуй, в этом смысле стало хрестоматийное «Детство». Добросердечных читателей неизменно поражает фраза старика Каширина: «Ну, Лексей, ты – не медаль, на шее у меня – не место тебе, а иди-ка ты в люди». Фразой «И пошёл я в люди» и заканчивается первый том трилогии.

Довольно рано к нему пришло и официальное признание, когда в феврале 1902 года Горький был избран почётным академиком Академии Наук по разряду изящной словесности. Правда, это решение академиков вызвало резкое неудовольствие Николая II, вследствие чего уже в марте Горький был этого почётного звания лишён. Сам он, к слову, едва ли сильно огорчился по этому поводу.

Конечно, один из главных секретов успеха Горького заключался в том, что ему, собственно говоря, было что сказать. Известен ведь совет, который Стефан Цвейг дал Эриху Марии Ремарку: ничего не выдумывать, а писать только правду, опираясь на свой жизненный опыт. А опыта этого у Горького было с избытком. Всяких ужасов бытия он насмотрелся вдосталь и впоследствии щедро делился ими на страницах своих произведений. Пожалуй, в плане житейского багажа поспорить с ним мог разве что Достоевский. Корней Чуковский отметил эту особенность горьковского повествования: «Когда читаешь его книгу «Детство», кажется, что читаешь о каторге: столько там драк, зуботычин, убийств. Воры и убийцы окружали его колыбель, и право, не их вина, если он не пошёл их путём… Среди самых близких своих родных он мог бы с гордостью назвать нескольких профессоров поножовщины, поджигателей, громил и убийц. Оба его дяди по матери – дядя Яша и дядя Миша – оба до смерти заколотили своих жён, один одну, а другой двух, убили его друга Цыганка – и убили не топором, а крестом! В десять лет он и сам уже знал, что такое схватить в ярости нож и кинуться с топором на человека». Просто диву даёшься, как из этого ужаса и беспросветности вышел великий писатель, наделённый таким даром слова и таким чувством прекрасного. Впрочем, возможно, именно этот опыт, эти «мерзости жизни» дали нам того Горького, который стал одним из величайших писателей России конца XIX и XX веков.

Жизненный путь Горького был действительно, мягко говоря, витиеватым. Когда ему было три года, от холеры умер его отец, Максим Савватьевич Пешков, плотник-краснодеревщик. Причём холеру он подхватил от маленького сына, в то время как они всей семьёй находились в Астрахани. Затем маленький Алёша вместе с матерью, Варварой Васильевной Кашириной, вернулся в Нижний к грозному деду Василию. У того была своя красильная мастерская, но к тому времени она пришла в упадок. Дед Каширин, с молодости хлебнувший лиха, когда-то был в числе пресловутых «бурлаков на Волге», скопил небольшое состояние и открыл своё дело. До поры до времени оно шло успешно, но в итоге рухнуло под напором конкурентов – более современных и лучше технически оснащённых. Наступала беспросветная нужда, а вместе с ней ещё больше портился характер деда, и без того не сахарный. Рукоприкладство в его исполнении было обычным делом – его в полной мере ощутили на себе домочадцы каширинского дома. Закончил дед Каширин нищим стариком, ходившим побираться по окрестным домам. Когда-то, в лучшие времена, он отличался изрядным скопидомством, словно следуя наставлению отца Чичикова «копить копейку». Но счастья ему и всей его семье это не принесло.

Доля матери Горького, Варвары Васильевны, тоже была нелёгкой. Оставшись без мужа, она вернулась в отчий дом, который больше напоминал мрачное узилище. Вскоре вторично вышла замуж за мелкого чиновника, который также нередко пускал в ход кулаки. Одну из таких сцен застал Алёша, кинувшийся на отчима с ножом. Варвара Васильевна предотвратила трагедию, которая должна была случиться. Несчастная женщина не вынесла этой ужасной жизни и скончалась от чахотки в 1879 году. После этого дед Каширин и сказал свою фразу про «медаль» и «хождение в люди».

После этого были годы скитаний, в том числе за границей. Были взлёты и падения, успехи и разочарования, открытия и заблуждения. Вообще, Горький – весьма противоречивая фигура. И в поступках, и в словах, и в чувствах. Он с молодости стремился к переустройству мира, общества, был ярым ницшеанцем, верил в идею о сверхчеловеке, грезил о той самой «буре», которая должна «грянуть» и, говоря словами чеховского персонажа, «сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку». И буря действительно пришла, только сам Горький, как кажется, едва ли был полностью доволен происходящим в стране. Советская власть использовала его как символ, инструмент пропаганды, но своим для этой власти он так и не стал.

Вообще говоря, Горькому во многих смыслах повезло. Мало кто из отечественных писателей удостаивался такой прижизненной славы и всенародной любви. В его честь в 1932 году был   переименован МХАТ, имя писателя было присвоено его родному городу. Максим Горький был окружён всеобщей любовью и почитанием, объявлен родоначальником и корифеем жанра социалистического реализма, в его честь назывались улицы и парки, ему возводились памятники. Уже позже, в 1966 году, была учреждена Государственная премия РСФСР в области литературы имени М. Горького». Но при всём том, как представляется, Горький не чувствовал себя в СССР комфортно. Собственно, его никогда нельзя было назвать полностью лояльным, придворным писателем. Не тот масштаб личности. Потому же он никогда не примыкал ни к каким литературным течениям и группам. В этом смысле его можно назвать яркой иллюстрацией тезиса «Достоевского: «Широк русский человек. Я бы сузил». Да, он служил делу революции, желал свержения отжившего своё общественно-политического строя, но и в полном смысле большевиком так и не стал. Известно, например, что в 1918 году большевистское правительство закрыло газету «Новая жизнь», редактором которой был Горький. В этой газете 11 октября 1917 года было опубликовано знаменитое письмо Григория Зиновьева и Льва Каменева «К текущему моменту», в котором авторы выступили против вооружённого захвата власти. В этой же газете Горький напечатал цикл статей «Несвоевременные мысли» с резкой критикой  новой власти. Также мы знаем о многочисленных разногласиях Горького с Лениным, назвавшим в своё время его роман «Мать» «очень своевременной книгой» – по форме похвала, а по сути издевательство, как это часто бывало у Ильича. Знаем и о том, что Горький неоднократно заступался за различных жертв большевистского террора – например, за великого князя Николая Михайловича, известного историка, расстрелянного в январе 1919 года в Петропавловской крепости вместе с тремя другими великими князьями. Хлопотал он и о том, чтобы больному Александру Блоку разрешили выезд за границу. Разрешили, но слишком поздно. В 20-х Горький вообще, скорее, мешал власти, поэтому и был de facto мягко спроважен в новую эмиграцию. Вернулся он уже при Сталине, которому нужна была фигура такого калибра для укрепления собственной власти. Горький пользовался многими привилегиями, ни в чём не нуждался, но то была жизнь в золотой клетке. Недаром известный французский писатель Ромэн Роллан после визита в СССР назвал его «Медведем с кольцом в носу». Так, по сути, и было.

Но, несмотря ни на что, Горький остался великим художником, мастером слова, и едва ли с этим утверждением можно спорить. Он обогатил не только российскую, но и мировую литературу. Да, сегодня «культ» Горького сохраняется разве что в его родном Нижнем, да и издают писателя не в пример меньше. Но его место в классическом пантеоне российской словесности не подвергается, думаю, никакому сомнению.

Если говорить о моём любимом произведении Горького, то, пожалуй, это будет пьеса «На дне».

Это была вторая пьеса Горького. Первая, «Мещане», не имела большого успеха у зрителей, но «На дне» ждал оглушительный триумф. Во многом благодаря яркой, образной речи героев, насыщенной афоризмами. Но эта же речь стала проблемой для труппы МХАТа – многим актёрам исполнение этой лихорадочной манеры, содержащей, по выражению Станиславского, «пафос на грани проповеди», давалось с трудом. К слову, для большей достоверности и, так сказать, более полного вхождения в роль, артисты театра посетили знаменитый Хитровский рынок – пожалуй, самое неблагополучное место тогдашней Москвы, с обитателей которого и были списаны герои пьесы.

Главной темой, лейтмотивом пьесы стала тема истины и сострадания. Автор прямо и остро ставил вопрос о том, что лучше: тяжёлая правда или ложная надежда. Для обитателей ночлежки Костылёвых этот вопрос оказался актуальным и во многом определяющим. И каждый из героев пьесы отвечает на него по-своему.

Напомним, герои драмы – обнищавшие люди, обитатели убогой ночлежки. Люди, опустившиеся на «дно жизни». У каждого из них в жизни случился серьёзный надлом, конфликт с окружающими их условиями, социально-бытовой крах, который и привёл их в эту ночлежку. Однако теперь они вынуждены вместе заканчивать жизнь в огромной социальной яме абсолютно нищими. Но многие из них нищие не только материально, но и духовно. Они уже давно смирились со своим положением и не собираются подниматься со дна. К таковым можно отнести, например, Бубнова, Барона и Сатина, которых даже странник Лука, чьим прототипом выступил Лев Толстой,  не смог побудить к попыткам начать новую, лучшую жизнь. Во фразе Сатина по адресу Луки «да, это он, старая дрожжа, проквасил нам сожителей» даже чувствуется эдакое негодование в отношении человека, который всколыхнул сонное болото ночлежной жизни. В то же время выделяется группа персонажей, которые загорелись идеями о своём спасении и о начале новой жизни. Это Актёр, Василий, Настя, Андрей Клещ, который ещё до прихода Луки всё время всем твердил, что он рабочий человек и выберется со дна. Даже давно покинутая и умирающая Анна с появлением Луки оказывается способной мечтать о чём-то хорошем и светлом, хотя этого светлого она уже ждёт не в этом мире, а в другом. Эти люди открыли в себе умение мечтать, потому что Лука дал им надежду на новую жизнь, указал пути к свету, к выходу из того жизненного тупика, в котором пребывают герои пьесы. Лука пытается  поговорить по душам почти с каждым из ночлежников, хочет постичь их души, ищет к ним подход. В Лука сочувствует собеседникам и вместе с ними переживает их невзгоды.

Например, Актёру он рассказывает о возможности излечиться от алкогольной зависимости в специальной бесплатной клинике. Василию Лука говорит о Сибири, о чудесном крае, где такой, как Пепел, человек с неблагополучным прошлым, сможет обосноваться и начать жизнь сначала, и где никто не знает, что он «воров сын».

Во всём, что говорит Лука, чувствуется его искренне сочувствие и желание помочь. Возможно, где-то он и лукавит, но делает это из лучших побуждений.

Очень задушевным и ласковым получается общение Луки и Насти. Настя также под влиянием Луки хочет начать другую жизнь и оставить свой нынешний род занятий, который всё более убивает все возвышенные устремления её души. Лука поощряет её мечты о настоящей любви, всячески старается поддерживать в Насте эти добрые порывы, открывает перед ней новые горизонты её будущности. В разговоре с Наташей, Бубновым и Бароном Настя рассказывает о своих встречах с несуществующим Раулем, а Барон говорит, что «прошлый раз Гастон был».

Действительно, ни Гастона, ни Рауля, как мы понимаем, не существует. Это, по-видимому, как явствует из слов Барона, персонажи книги «Роковая любовь». Однако, хоть в этом смысле правда на стороне Бубнова и Барона, в этой сцене гораздо больше наших симпатий на стороне Насти, которая, по крайней мере, не разучилась мечтать о хорошем и верить в него. Души же Бубнова и Барона уже практически угасли. Фраза Бубнова: «Чего-о? Как? Краул?» – свидетельствует о крайней приземлённости его души и мыслей. Но если Бубнов и Барон против Насти, то Наташа и особенно Лука на её стороне. Лука говорит: «Коли  ты веришь, была у тебя настоящая любовь… Значит – была она! Была! А на него – не сердись, на сожителя-то... Он... может, и впрямь из зависти смеётся… у него, может, вовсе не было настоящего-то… ничего не было!» В этих словах Луки видится искреннее сочувствие и сопереживание чужим горестям и мечтам. Хотя Лука понимает, как и Бубнов с Бароном, что рассказы Насти вымышлены, он успокаивает её и укрепляет в своей вере и надежде. В данном случае сочувствие Луки искренне, но он убеждает Настю в правильности её вымышленных историй, не соответствующих действительности. И случай с Настей, возможно, единственный, когда он говорит заведомую неправду. Хоть и делает он это из лучших пробуждений.

И, что важно, Лука действительно признаёт в Насте способность именно к такой любви, о которой она грезит, и верит, что всё у неё получится именно так, как она мечтает. Поэтому, возможно, прямой лжи здесь нет. Лука от всего сердца желает своим временным сожителям счастья. Также искренен Лука и с Анной, оказываясь единственным человеком, по-настоящему за неё переживающим. И он помогает Анне уйти из жизни намного легче и спокойнее, так как даёт надежду на мир и покой в неземной жизни. Она говорит: «Коли там муки не будет… здесь можно потерпеть… можно!» Действительно, последние годы жизни были для неё страшной мукой, и сейчас она готова умереть, лишь бы её страдания прекратились. Лука дарит Анне надежду на покой в другой жизни, рассказывая ей о том, что ждёт её после смерти. Он говорит ей, что можно умереть с радостью, без тревоги, что господь прикажет отвести её в рай, где ей будет хорошо и спокойно. Это также не обман. Лука искренне убеждён в том, что говорит.

Вопрос надежды, соотношения между истиной и состраданием просматривается на протяжении всей пьесы, проходит через неё красной нитью. Лука своими наставлениями и доверительными беседами дал ночлежникам шанс выбраться со дна. Своим появлением в ночлежке он ударил в набат, разбудив сонное течение жизни постояльцев и побудив их к построению планов собственного возрождения. Однако планы героев оказываются нереализованными. После ухода Луки герои сходятся на том, что старик обманул их, вселив ложную надежду. Он дал им толчок, указал им, в каком направлении они должны двигаться для достижения своих целей. Но он не обещал им мгновенного решения всех проблем и волшебного улучшения их благосостояния. Дело было за самими героями, но они оказались не способными на конкретные действия, направленные на перестройку своих жизней. Многие до прихода Луки уже успели окончательно примириться со своей судьбой. Надежда, которой их одарил Лука, была слишком слабой и пассивной, а Лука – единственным источником, поддерживавшим в душах героев слабую веру в себя.

Получилось, что Лука дал героям надежду, но своим уходом её и забрал, лишив их последнего шанса на спасение. Разрушили надежды героев и другие внешние обстоятельства. Сожители, например, уверяли Актёра, что его мечты бессмысленны, что никакой лечебницы нет, старик обманул его. Сбивают окружающие и духовные порывы Насти, высмеивая её рассказы о Рауле и Гастоне.

Безусловно, Лука не виноват в неосуществлении мечтаний постояльцев ночлежки. Однако, вместе с тем, и он не подвиг героев к практическим шагам по выправлению жизненной ситуации. Герои оказались слабохарактерными людьми, которые только тешили себя надеждами и иллюзиями, но ничего не делали, чтобы подняться со дна. Ни один из героев не смог противопоставить себя окружающей среде. Психология смирения и покорности судьбе оказалась у них преобладающей. Проповеди Луки хоть и давали ночлежникам цель и смысл жизни, проливали луч света в мрачное царство их повседневного существования, но они не способствовали тому, чтобы герои предпринимали что-то конкретное. Лука поддерживал в них иллюзию счастливого будущего, но так и не подвиг их на активные действия.

В итоге Лука ушёл, и герои поняли всю тщетность своих планов, осознав, что старик, по выражению Клеща, «поманил их куда-то, а дорогу не указал», и он вновь остались наедине со своими страхами и сомнениями. Финал драмы плачевен. Актёр не выдержал и покончил с собой. Василий действительно отправился в Сибирь, но уже в качестве арестованного за убийство хозяина ночлежки, абсолютно погибшим духовно человеком. Можно сказать, что сочувствие Луки не являлось для героев абсолютным благом, а лишь создало у горемычных ночлежников видимость счастливого будущего. А когда иллюзии разрушились, наступило огромное разочарование, как у героя притчи о праведной земле, рассказанной Лукой. Однако, несмотря на это, положительная роль Луки в пьесе несомненна. Он стал для своих несчастных сожителей нравственной опорой, дал им смысл жизни, и его сочувствие для них было лучше истины, констатации безнадёжности. Другое дело, что этого оказалось недостаточно, но не Лука был в этом повинен.

Насмотревшись в детстве на ужасы провинциальной русской жизни, на людей, живущих по принципу homo homini lupus est, а большей частью и вовсе утративших человеческий облик, Горький продолжал, тем ни менее, верить в людей, в светлое начало, заложенное в каждом человеке, и радовался любому проявлению доброты и милосердия, которое ему представлялось чудом, достойным слёз умиления. Он действительно полагал, что «человек – это звучит гордо», и всю жизнь отстаивал справедливость этой максимы. Актуальной, между прочим, и в наши дни.