Константин КАРЯГИН

 

Родился в 1992 г. Окончил Высшую школу музыки им. А.Г. Шнитке (культуролог), сценарист. Публиковался в журнале «Кольцо А».

 

 

ПОКОЙНЫЙ СНЕГОПАД

Рассказ

 

          На дворе была метель; ветер выл, ставни тряслись и стучали;

          все казалось ей угрозой и печальным предзнаменованием.

                                                           А. С. Пушкин «Метель»

 

I.

Когда падает снег, то всё вокруг как будто замирает, на миг останавливается и глядит широко раскрытыми глазами. Великий танец белого кружева, великое движение погибшей и похороненной воды в тонких склепах кристаллов. Вода – это символ жизни. Снег дарит покой и могильный холод. Чем он пахнет? Смертью. Маленькие гробики, остановившие существования и спускаемые на землю отчаянным падением. Поэтому все и замирают. Смотрят. Как при виде траурной процессии. Думается о чем-то своём. А снежинки всё кружат и кружат… Покой. Как может быть падение покойным? Пахнет смертью. Но даже в такой момент люди находят выход. Они всегда его находят, пусть периодически он кажется пустым, нелепым или кощунственным. Но выход – есть выход. Люди украшают снежную смерть. Загораются тысячи ослепительных огней, вокруг распластываются яркие цвета, фигурки ангелов, статуи Санта-Клауса, напоминающего доброго бога. Сплошные атрибуты жизни посреди холодной и белоснежной пустыни могильников. Да, люди борются со страхом смерти, делая смерть праздником. Так год умирает под покойным снегопадом и провозглашает Рождество. Так в сердцах теплится надежда, что жизнь в виде маленьких капелек воды однажды восстанет из своих кристаллических склепов и воскреснет вновь. Кто способен родиться в снежной пустыне вновь?

Чарли наглухо закрыл жалюзи на своём окне. Солнце слишком слепит глаза, отражаясь от белой поверхности. Да и предрождественские настроения никогда не нравились подростку. В отличие от своих тринадцатилетних сверстников, Чарли всей душой ненавидел зиму, а заодно и все праздники, прекрасно понимая, что одно является частью другого. Тем более, мальчику сейчас было не до этого. Ему снова снился странный сон. Пред ним возникла мчащаяся повозка, вроде саней Санта-Клауса, но с колёсами, а вместо оленей в неё были запряжены странные существа. Они имели вид гигантских кошек с некрасивыми женскими лицами. Тот возничий… оно явно не собирался никому раздавать подарки. Пожалуй, единственное, что может сказать о нём Чарли – он куда-то спешил, с трудом справляясь с повозкой.

Парня уже год мучают странные сны. Они приходят каждую ночь, демонстрируя совершенно разные сюжеты и смыслы. Сам Чарли с ними свыкся и даже начал записывать в виде небольших рассказов. Странные, но крепко сбитые истории. Вот, например, на той неделе ему приснилось, как один человек просил милостыню где-то в Центральном парке Нью-Йорка. Просьба его была невербальной, а заключалась в мычании и простых жестах. Кое-что перепадало в стаканчик бедняка. Внезапно, к нему подошёл незнакомец в дорогом костюме и предложил несколько миллионов долларов в обмен на сущий пустяк – душу бедняка. Нищий надменно посмотрел на незнакомца и энергично дал понять жестами, что ему такое неинтересно. На лице этого простого и забитого жизнью человека светилось презрение. Богач не смутился, а лишь лукаво произнёс:

– Удивительно. На меня с подобной ненавистью смотрит нищий калека, хотя самые сильные люди мира сего, завидев меня, падают на колени и умоляют выделить им ещё пару годов жизни. Удивительно. Неужели шестёрка бьёт туз? Что же, и я завяз в этой системе по самое горло.

Снов было много, и все они отличались друг от друга, но Чарли отдалённо понимал, что их связывает что-то единичное, точечное. Пока все знания, мыслительные процессы для него являлись чем-то далёким, но подросток верил, что с возрастом сможет во всём разобраться. Поэтому просто записывал каждый сон в подробностях. Это определённо когда-то пригодится.

– Чарли, просыпайся! Десять минут на водные процедуры, затем завтракать!

Мама кричала снизу, прямо из хлопот по дому и суеты. Она всегда будила Чарли невпопад – думая, что он ещё спит. Она всегда кричала из какого-то угла, где её застала работа по дому, и никогда не попадала в точку. Всех делов-то, что зайти в комнату к сыну и попытаться разбудить его крепким поцелуем. Чарли посмотрел в окно сквозь жалюзи. Снег не переставал идти. Действительно, в этом кружеве месива есть что-то покойное. Но нужен ли покой тринадцатилетнему подростку? Чарли игриво провёл рукой по жалюзи, и те издали металлическую мелодию. Сделать вид, что почистил зубы, или лучше не рисковать? Мама в негодовании своём бывает по-настоящему страшна.

Отец уже ушёл на работу, поэтому Чарли завтракал с мамой вдвоём. Она готовит по-настоящему плохо, умудряясь испортить даже такие простые вещи, как яичница, бекон и овощной салат. Но Чарли с папой молчали, боясь расстроить маму. Парень благодарил судьбу за то, что каждый вторник, четверг и воскресение они заказывают еду из ресторана, под предлогом, чтобы у мамы было больше времени на себя. Чарли считал её энергичной и деятельной женщиной, но даже тринадцатилетний подросток понимал, что энергия тратится не на то. Будь Чарли постарше, он бы назвал свою маму суетной, из того разряда суетных людей, которые за своим бесконечным мельтешением не замечают по-настоящему важного. Когда Чарли последний раз разговаривал со своей матерью откровенно? А с отцом? Они даже не знают, что последний год мальчик пишет рассказы, основанные на его снах. Он хотел бы показать, дать прочесть… может, родители смогли бы разобраться, рассказать, Чарли очень хотел бы… но у них всегда имелись дела важнее.

– Как бекон? Не сильно остыл, дорогой? – спросила мама. Бекон был холодным и пережаренным, яйца растеклись по тарелке слизистой субстанцией, а салат серьёзно горчил. Но Чарли никогда не признается. Это один из уроков, полученных под крышей отчего дома. Почему он должен так делать, если у отца тоже не хватает на подобное смелости?

– Всё вкусно, мама, – пробурчал достойный сын своих родителей. Может, осенило мальчика, рассказать про свои сны и истории прямо сейчас? – Знаешь, я хотел тебе кое о чём рассказать и показать. Дело в том, что мне…

Раздался телефонный звонок. Пронзительный, словно колокол ада. Раздался в такой неподходящий момент, будто его специально придумал автор ради прерывания разговора.

– Милый, погоди, – мама встал из-за стола и понеслась на зов. Типично. Чарли расстроился, но надеялся поговорить после звонка. Естественно, мама отсутствовала долго, а когда вернулась, начала торопить сына в школу.

– Ты же не хочешь опоздать на последний учебный день в году, Чарли? Мисс Маклаген рассердится. Она у вас и так злая, будто медведь с больной головой.

Надежды на то, чтобы поговорить по дороге в школу, тоже разбились в пух и прах: вместо привычной маминой машины Чарли сегодня подвозил школьный автобус. Мама предпочла окунуться в дела. За столь благовидным наименованием скрывалась обычная предрождественская суета.

Падал снег. Чарли смотрел на белеющую пелену сквозь холодное стекло. Нет, если в снеге и есть какой-то покой, то для него, мальчика тринадцати лет, он совершено непонятен. Ему не хочется останавливаться и смотреть на то, как пушинки насмерть разбиваются об землю. Нет, никакой остановки или промедления. Нужно бежать домой, в тепло, где они не достанут. Оставьте снегопад себе! Даже сквозь холодное стекло он пугал Чарли. Наивно полагать, что смерть – это полный покой, но и отрицать покой смерти тоже нельзя. Мальчик тринадцати лет был далёк от таких интенций: что жизнь, что смерть мерещились мельком, не позволяя себя ухватить за крыло. Падал снег. Как бы было здорово, если бы ему приснилось что-нибудь о снегопаде, что-нибудь страшное. Из всех своих снов Чарли до конца воспринимал только кошмарные истории с опасностью, тревогой. Подобные сильные чувства понятны изначально. Когда человек боится, он не ощущает себя одиноким, ибо где-то рядом бродит неведомое, то, чему ты нужен.

 

II.

Зачем нужен особенный статус для дня, если он скрывает в себе то же самое, что и обычно? Не смотря на то, что день в школе назывался «последним перед каникулами», для Чарли он оказался таким же, как и всегда. Скучная учёба, назойливая учительница по английской литературе, одноклассники в радостном предвкушении Рождества, да мисс Маклаген собственной персоной. Даже поздравления и выступление хора не сделали этот день каким-то особенным. Одна сплошная череда, решившая сделать небольшой перерыв. Что толку, если всё потом опять возобновится в своей серости? Чарли радовался каникулам, но в нём зарождалось одно пакостное сомнение: он так и не сможет рассказать родителям о своих снах. Готов был биться об заклад, что они его ещё к бабушке отправят. Жизнь тогда станет просто невыносимой без компьютерных игр и кабельного телевизора. Но отсутствие разговоров об этом успокаивало.

По дороге домой Чарли думал о рождественском подарке. Мама попросила его выбрать любую штуку, которая ему приглянется. Родители до сих пор думали, что их сын верит в Санта-Клауса. Но вся магия праздника была разрушена ещё два года назад, когда Чарли подслушал разговор папы с мамой. Они обсуждали, в какой день лучше пригласить соседа мистера Майлза для этой роли. Чарли навсегда запомнил тот мерзкий одеколон… видимо, и теперь не обойтись без соседа. Наверное, мальчик мог бы рассказать родителям о том, что он всё знает, и никакого Санта-Клауса не существует. Но в их семье не принято говорит правду, особенно если она может кого-нибудь задеть. Впрочем, с другой стороны, очень сложно выбраться из тупика, в который заводит ложь. Даже Чарли это понимал. Нет, в рождественское чудо парень больше не верил.

Дома мама встретила Чарли шокирующей новостью: они с отцом уезжают на два дня, оставляя сына дома. Но, конечно, не одного. Заботиться о Чарли будет Линда, соседская девушка, учащаяся в старшей школе. Линда уже несколько раз оставалась с Чарли. Она не плохая, с ней даже бывает весело, но…

– Мама, а зачем кого-то оставлять со мной? Мне уже достаточно лет для того, чтобы я мог присмотреть за собой сам.

– Это не обсуждается, – небрежно бросила мама. Она опять мелькала по дому в состоянии первородной суеты. Ей было не до разговоров, тем более с сыном.

– Но мне не хочется, чтобы кто-то оставался здесь, тем более за ваши деньги. Ничего страшного не случится, если я побуду один.

– Ничего страшного не случится, если с тобой побудет Линда, – отрезала женщина.

– Но, мам…

– Чарльз Эдвард Гронинг, перестань пререкаться со мной! – Чарли почувствовал, как она выходит из себя. – Может, хочешь спросить у отца?

Чарли не хотел. Не потому, что боялся отца, а потому что ничего не изменится. Значит, Линда.

В ночь перед отъездом родителей Чарли увидел очередной сон. В нём четверо странно одетых людей, словно из древности, самой настоящей древней древности, в поспешном темпе трудились над какой-то книгой. Было видно, что только двое обладали грамотностью, остальные проговаривали свои мысли вслух. Среди этой четвёрки царило настоящее творческое возбуждение того рода, когда ты не создаёшь, а записываешь надиктованное высшими силами. Так себя ощущал Чарли, отображая на бумаге свои сны.

– А вы уверены, братья, что имя Иисус из Назарета подходит для божьего сына?

– Да, думаю, да, – ответил с небольшим сомнением двухметровый человек, чем-то напоминающий Санта-Клауса, – в любом случае, оно должно быть простое, как твоё, Матфей. Наша задача придумать такого сына Бога, который одновременно и человек, близкий к нищим и падшим, и, вместе с тем, чтобы в нём было неземное проявление.

– Задачка непосильная. Зря мы всё это затеяли, – усомнился другой.

– Не нужно паники, Фома. Оно разговаривало с нами, и ты сам слышал тот голос. Великая идея! Просто записать, немного приукрасить. Разбавить повествование и записать.

 – Нет, не просто! Оно дало нам фабулу, но остальное… где мы возьмём остальное?

– Известно где. Придумаем. Я хочу увековечить нас в этом великом произведении, – сказал бородатый гигант надменно.

– Но, Пётр, смеем ли мы…

– Конечно, смеем! Мы будем по сюжету его учениками.

– Четверо – не солидно. Думаю, пусть нас будет двенадцать, число вселенной. Двенадцать приближенных к нему.

– Поддерживаю! И, вообще, нужно больше различных отсылок к святым верованиям. Так люди будут проще воспринимать нашу книгу. Перенесём части всех мифологий и религий, известных нам. Ты же, Фома, в этом большой знаток.

– А вам не кажется, что это слишком? – усомнился Фома. – Оно дало нам историю не для того, чтобы мы наполняли её лишними смыслами. Может, просто перескажем, и всё? Зачем менять реальность?

– Мы расскажем, как следует расскажем! Но ни одна история, ещё не пострадала от отсылок, тайных смыслов, различных символов и знаков. Наша история будет не просто захватывающей, но и глубокой.

– История не страдала, а вот люди даже очень страдали, – пробубнил себе под нос Фома, но затем громко сказал. – Ладно. Тогда начнём с рождения. Как насчёт образа Исиды и Гора?

Чарли проснулся, а значит, сон закончился на нужном месте. Подростку все ночные видения всегда приходили в полном объёме: никаких обрывков, частей или фрагментов. Но сейчас было что-то не то. Чарли ощущал, что сон ещё продолжится в другой раз. Нужно записать, что увидел. Парень ещё раз пережил свой сон, записав текст на бумагу, и принялся ждать, пока мама позовёт его к завтраку. Снег за окном падал на радость детям и некоторым взрослым, которые не чураются детского. Снеговики росли тут и там нескончаемыми и неровными рядами. Когда-нибудь снегопад прекратится, и придёт совсем иное время. Но какое? За непроглядной белой пеленой не видны даже очертания, а Чарли был не силён в предсказаниях. Родители сегодня должны были уехать. Ничто, даже надвигающееся усиление снегопада, не могло повлиять на их сумасбродный план. Чарли было почти всё равно, ведь едва ли присутствие мамы с папой вообще ощущалось. С другой стороны, с Линдой бывает весело. Чарли молил всех богов, чтобы у его няни не оказалось бойфренда, и она его не притащила к ним в дом. Если бы подобное случилось, Чарли бы молчал, ведь его научили молчать ради других, но во вред себе. Подросток задумался о сне. Эти люди что-то писали, может, даже нечто грандиозное, вроде «Гарри Поттера» или «Властелина Колец». Чарли было необычно то, как они смогут что-то создать сами, не слыша прямой диктовки неведомых сил. Он так точно не мог – записывал только полное соответствие сну.

Голос матери. В коем-то веке вкусный завтрак из французского ресторана, так обожаемого папой. Слова прощания, которые по своей сути мало что значат. Никто никогда не прощается искренне навсегда. Мгновение. Чарли смотрит вслед уезжающему чёрному внедорожнику, купленному недавно отцом. Снег усиливается. Через пару часов придёт Линда, а пока можно посмотреть или сыграть во что-то, что ещё не успело надоесть. Мороженое в холодильнике. Не в меру, а сколько влезет.

 

III.

Линда тысячу раз пожалела о том, что согласилась выйти из дома в такой снегопад. Пусть семья Гронингов живёт всего в квартале, от этого не легче. Девушка отчётливо представляла, как маленькая, но коварная снежинка сумеет прорваться сквозь строгие заслоны зимней одежды и угодить прямо на кожу. Линда невольно передёрнулась. В то же время сто баксов на дороге не валяются, и она за два дня работы сможет приобрести себе какой-нибудь классный подарок на Рождество. Чарли такой милый, с ним не будет лишних хлопот.

Линда зачем-то надела на себя сексуальный комплект чёрного белья. Принарядилась. Теперь она стояла перед зеркалом и смотрела на своё отражение. Симпатичная мордашка, но ничего особенного. В школе у парней она не пользовалась популярностью. Приятная фигура, не более того. Линда разозлилась.

– Ну и дура же ты, – вслух сказала девушка сама себе, – зачем ты так вырядилась? Перед кем собралась раздеваться? Перед тринадцатилетним сопляком? Да пусть даже перед ним. Я всегда и с любого ракурса должна выглядеть хорошо. А если меня засыплет насмерть снегом? Пусть хоть сотрудник морга восхитится.

Найдя с собой компромисс, надев самую тёплую верхнюю одежду и попрощавшись с родителями на два дня, Линда окунулась в снежный ад. Мама предлагала отвезти дочь, но быстро спохватилась, представив, как их семейная малолитражка увязнет в сугробах, не проехав и ярда. Только сама, Линда. Ноги девушки вязли на заснеженном тротуаре. А ведь всего час назад здесь всё убрали службы, но пройти было уже почти невозможно. Когда по телевизору говорят о рекордных осадках, ты до конца не понимаешь весь масштаб, пока не выйдешь на улицу. Уровень видимости упал до нуля. Линда шла вслепую, интуитивно. Ветер помогал коварному снегу хлестать глаза, будто не желая, чтобы хоть кто-то сегодня выходил из дома. Порывы ветра напоминали скулёж побитого пса. Но Линда справилась. Она почти всегда справлялась с любой разрушительной силой, если искренне того хотела. Вот уже показался силуэт большого двухэтажного дома, куда нужно было Линде. Звонить в дверь не стала, стучала руками и ногами. Чарли открыл дверь замёрзшей девушке.

– Здорово выглядишь, как та белобрысая чика из «Холодного Сердца». Толька та не такая потрёпанная была.

– Заткнись, Чарли, – Линда забежала внутрь, осыпая всё вокруг снегом. Здесь, в тепле, он был бессилен, – лучше налей мне что-нибудь горяченькое.

Чарли засуетился, помог раздеться гостье, а потом пошёл на кухню.

– Что будешь: чай, кофе или горячий шоколад?

– А твой папа пьёт виски? Если есть открытая бутылка, то лучше виски.

Чарли пожал плечами и пошёл к отцовскому бару. Там как раз оказалась ополовиненная тара с коричневой жидкостью.

– Такое пойдёт?

– Вполне, – Линда расплылась в улыбке.

Девушка никак не могла согреться, замотавшись в шерстяной плед, что принёс Чарли. Они смотрели ток-шоу про измены известного голливудского актёра. Одна из участниц, отвратительная толстая женщина с хитрым лицом, во всеуслышание третировала звезду.

– А я вам верила! Нет, действительно, я вам по-настоящему верила! А всё оказалось ложью! Как правдоподобно вы играли Джона! «Моя милая Ребекка, мне неважно, дождёшься ли ты меня с войны, главное, что твой образ навсегда запечатлён в моём сердце. Я за него отдам свою жизнь и за страну!» Какая ложь! Обманщик! Голливудская фальшивка!

– Нет, Чарли, ну ты посмотри на неё, – фыркнула Линда, – выглядит, как старая калоша с ожирением первой степени, а ещё пытается мораль читать! Да если бы ей этот актёр предложил переспать, она бы в секунду скинула с себя всё, включая грязные панталоны. Как она с такой внешностью вообще может позволять себе что-то тявкать?

– Разве нужно быть красивым, чтобы рассуждать о красоте, Линда?

– Естественно. Иначе тебе никто не поверит. Ты будешь выглядеть так, будто ни черта в этой теме не понимаешь. Просто поднимут на смех. Это понимаешь, как… вот, если от матроса не пахнет рыбой и морем, то что это за матрос?

– Тот, кто не занимается рыбным промыслом и ходит по рекам и озёрам, – с притворной задумчивостью ответил Чарли.

– Да ну тебя!

Помолчали.

– Линда, – неожиданно спросил парень, – вот если разбирающийся в красоте сам должен выглядеть красиво, то как должен выглядеть, по-твоему, писатель, пишущий великие истории?

– Грандиозно. Поверь мне, такие люди обязаны выглядеть грандиозно.

Этой ночью Чарли плохо спал. Чего не скажешь о Линде, которая почти допила отцовский виски. За окном не утихал снегопад, такой мирный с виду, но с разрушительным характером и целями. Он точно решил засыпать всё пространство. Впрочем, мысли Чарли были о другом. О Линде. Он впервые отчётливо почувствовал нечто похожее на притяжение к противоположному полу. Простое и чёткое чувство, соседствующее с половым желанием. Когда они смотрели телевизор, девушка оставалась с ним под одним пледом. Чарли ловил любое случайное прикосновение её тепла, опьянённый дыханием тонкого парфюма. Девушка показалась ему такой близкой, в чём-то родной, но она была не его. Он не мог наброситься на Линду, завладеть ей. Хотя очень этого хотел. Сколько раз он наблюдал мимолётную любовь в порнофильмах. Там все сразу понимают, что они принадлежат друг другу. Но Линда, скорее всего, не знала, что она принадлежит Чарли и обязательно воспротивилась бы этому. Сейчас девушка спит непробудным сном на диване, что тебе мешает…

Чарли замер. Он осознал свои мысли. Что-то новое и страшное происходило с ним. Эротическое возбуждение и фантазия смешивалась с реальностью. Пришёл сон, но пришёл наяву. Его сон, особый и щепетильный. Со всеми должными характеристиками, сон, который рассказывает историю, но наяву. Мгновение. Чарли кинулся записывать увиденное на бумагу.

Шёл снег, непроглядный и непреодолимый. Снег решил засыпать всю округу, вплоть до самого неба, словно новая Вавилонская башня, но теперь простирается сверху вниз. Вавилонская насыпь. Одна девочка, почти уже девушка, заперта непогодой в огромном двухэтажном доме. Уже почти девушка, но слишком мала, чтобы казаться внушительной на фоне жилища. Никто не может к ней прийти, пока стихия не умолкнет. Такая одинокая. Ей остаётся только терпеть и наблюдать.

Но каким-то чудом к ней добрался старый приятель родителей – Джордж. Его внедорожник увяз недалеко в сугробе. Он интересуется, где родители, и всё ли у девочки в порядке. Всё в полном порядке, родители у родственников, застигнуты непогодой. Всё в полном порядке, кроме того факта, что девочка, почти уже девушка, одна в таком большом доме. Джордж оценивает ситуацию. Он остаётся. Ведёт себя, как и полагается вести старому другу семьи. Ждёт, пока непогода утихнет. Пьёт бренди. Джордж неожиданно для себя охвачен странным томительным желанием. Начинает странные разговоры, которые вовсе не годятся для ушей девочки, пусть уже почти девушки. Тонкая грань. Джордж нарушает её, ломая мощным пинком. Бренди горячит кровь. Он прижимает к себе девочку, понимая, что ей слишком одиноко в этом большом доме. Джордж отвратителен: жирный, некрасивый и дурно пахнущий, даже с мороза. Руки позволяют себе лишнее с девичьей плотью. Снег, снег всё скроет от лишних глаз. Мерзкие движения, жажда. Одежда не падает, она приспускается, будто траурный флаг. Желание умереть. Жажда молодой плоти. Всё перемешивается в единую субстанцию, всё становится всем. Жирный обрюзглый живот нависает над бледной кожей. Запах алкоголя и стойкого пота. Лишь маленький тошнотворный крик, затерявшийся почти сразу в девичьей груди, единственное сопротивление. Слишком большой дом, но недостаточный, чтобы спрятаться от мужской похоти. От неё и во всём мире нет спасения. Джордж, как символ напора, жертвующий всем ради минутной блажи. Ради секундного удовлетворения, разрывающего чужие жизни. Сомнительное достижение. Но ведь и всё человеческое, независимо от пола – сомнительно. Из неясного всегда выбирается то, что приносит удовольствие.

Шёл снег. Он и не думал прекращаться. Лишь растоптанная девочка, которая скоро достигнет возраста девушки, лежала голой на диване в уютной гостиной. Она хотела забыть всё, прежде всего своё имя. Она хотела забыть, что её зовут Линда.

Чарли записал всё, что видел. Его поглотила настоящая сексуальная бездна. Никакой жалости к Линде, только вожделение. Он был не просто тайным наблюдателем за происходящим, он однозначно ощущал себя участником. Никакого сочувствия. Он благоволил Джорджу, разделяя его вожделение. На секунду Чарли даже почувствовал, что он – Джордж, полный мужчина, предпочитающий дезодоранту бренди. Больше не было сил терпеть. Однако странное видение. Как славно, что это не по-настоящему, иначе бы Чарли не выдержал такого. Образ Линды возбудил парня. Простая соседская девчонка, не тянувшая на роль какой-то суперкрасавицы. Но она так завораживала. Богиня, сплошная Богиня. Недоступная Богиня. Чарли так и уснул с её образом в голове. Погружаясь в грёзы, парень уловил мысль, что он теперь может не просто записывать сны, но и создавать что-то новое, основанное на его желаниях. И царство Морфея поглотило его с головой.

Вновь эти четверо, трудящиеся над самой важной, по их словам, книгой в истории человечества. Вновь они за работой привиделись Чарли во сне. Развивалась кульминация спора.

– Ты не понимаешь, Матфей! Не важно, как умрёт наш Бог, важно лишь то, что он после воскреснет. Мы все прекрасно знаем, что великий голос Провидения не расставляет акценты ни на способе смерти, ни на месте. Лишь возраст, в котором умрёт наш герой, важен. Это мы не сможем поменять. Без смерти воскрешения не бывает.

– Зачем убивать, не понимаю! Может, это метафорично всё? Вроде того, как дело обстоит у индусов. Там пробуждение несёт много смыслов. Вот и воскрешение, нечто подобное.

– Глупец! Мы пишем книгу для миллионов людей, которым плевать на твои глубокие метафоры. Они хотят крови, особенно крови божественной.

– Согласен с Петром. Но, как по мне, они хотят не просто смерти, наравне с обычным человеком – они желают казни Богу, как казнят преступников. А может…

– Что?

– А может, даже хотят самоубийства Бога.

– Это уже слишком! Как они обожествят и пойдут за учением самоубийцы?

– Есть одна идея. Бог.

– Что Бог?

– Воля Господа. Иисус из Назарета будет заранее знать о своей участи и ей не воспротивится. Нет, конечно, это не чистое самоубийство. Но любое смирение со своей судьбой и отсутствие сопротивления схоже с наложением на себя рук. Они прочувствуют это, все они прочувствуют лишь тонкую грань между двумя деяниями.

– Как бы они не переняли отсутствие сопротивления…

– Не столь важно. Что касаемо казни, думаю, что его должны убить вместе с отъявленными преступниками. Пусть его четвертуют или забьют камнями.

– Мне нравится.

– Нет, слишком мало мучений. Он должен страдать. Пусть его распнут на кресте.

– Ты хочешь сюда римлян приплести, Иуда?

– Есть у меня идейка, как выставить виновными и римлян, и священный Синедрион. Помните пасхальный обычай?

– Я понимаю, к чему ты клонишь, отлично!

– А ещё нужна роль предателя среди учеников. Этот образ я готов взять на себя. Люблю быть отрицательным героем в литературных произведениях.

Чарли не успел досмотреть своё сон. Он проснулся от резкого крика Линды:

– Ах ты, маленький ублюдок! Извращенец!

Чарли сразу же догадался, в чём прокололся. Линда стояла с его записями в руках. Он ощутил тяжёлый удар кулака. Из носа капнула кровь. Что-то сейчас будет.

 

IV.

Девушка в бешенстве колотила Чарли, сбивая дыхание, а подросток только и успевал слабо защищаться руками, прикрываясь невпопад.

– Что это ты такое написал?! – вопила Линда. – Как ты посмел? Откуда это у тебя?

Слова чередовались с ударами.

– Послушай, извини… – попытался успокоить Чарли девушку.

Но Линда не собиралась успокаиваться, утопая в собственном гневе. Лишь когда сил на ярость не осталось, она молча села на стул, за которым Чарли обычно записывал свои сны, и жалобно заскулила.

Парень почувствовал себя неуютно, но до раскаяния ему было далеко. Скорее, он сожалел не о содеянном, а о том, что Линда добралась до его записей. Но с этим уже ничего не поделаешь, нужно как-то помириться.

– Прости меня, Линда, я не хотел ничего подобного писать, – девушка ничего не ответила, но было понятно, что она внимательно слушает, – просто на меня что-то нашло… возбуждение, что ли. Это всё от того, что ты такая… ты такая красивая.

Линда подняла лицо на Чарли, и парень серьёзно испугался: её глаза налились красной краской, а лицо побелело, словно пепел сожжённых иллюзий.

– Возбуждение? – прошипела она. – Красивая? Это так называется? Я думала, что мы друзья! – Линда взорвалась, у неё нашлись силы на новую вспышку. – Значит, я тебе кажусь притягательной, поэтому ты мне тогда не пришёл на помощь? Красивая! Хотел как следует рассмотреть? Ты спокойно наблюдал непонятно откуда, как этот жирный кусок дерьма меня насилует, а я пытаюсь вырваться, убежать, отползти в разорванных трусах! Это для тебя красота? Он насиловал меня почти два часа, а ты не позвал на помощь! Ты самый настоящий ублюдок, Чарльз Гронинг!

Девушка заплакала.

– Я не понимаю… Линда…

– Наверное, потом мастурбировал на воспоминания, да? Или не отказал себе прямо там?

– Линда, я не…

– Стоял и смотрел. Хорошенько запомнил, чтобы после всё так подробно описать! – Линда на мгновение замолчала, а потом дёрнулась, будто в голову ей пришла гениальная мысль. – Я тебя убью! Я разорву тебя!

– Линда, стой! Выслушай меня! Это просто рассказ. Рассказ. Рассказ! Я не понимаю, о чём ты!

Но девушка ничего не хотела слышать. Нарастала жажда отплатить злом за зло.

– Я ни при чём! – Чарли с криком выплеснул остатки колы из стакана. Подействовало. Линда оцепенела от неожиданного душа. Чарли быстро схватил свои тексты, записанные ранее, и кинул их на колени девушке.

– Вот, вот смотри! Ничего я не видел наяву! Только во сне! Сон, понимаешь? Это всё мне приснилось, и я записал. Сон! Рассказы, не более. Переписываю сны.

Линда недоверчиво посмотрела на бумаги, где аккуратным подростковым почерком были выведены предложения, сливающиеся в события. Глаза её быстро скользнули по буквам. Она резко от ужаса подскочила.

– Но как? Ты и там был?

Чарли взял у неё только что прочитанный листок. Сон полугодичной давности об одном известном писателе. Его настоящая история была печальна и трагична. Человек, написавший огромное количество произведений для детей и получивший целый ряд престижных литературных наград, на пике своей славы подвергся нападению каких-то безумцев. Они убили его, расчленили и сожгли. Преступников так и не смогли найти. Зато имя этого великого детского писателя навсегда останется в истории американской литературы.

Но у Чарли рассказ отличался пикантными подробностями, увиденными во сне. Писатель был педофилом. Предпочитал девочек и мальчиков от десяти до двенадцати лет. Он был не просто педофилом, но маньяком, страдавшим психическими расстройствами. Любил мучать и убивать. Зато после очередной жертвы в безумном творческом порыве создавал новое великое произведение. Всего на его счету оказалось около десятка детей, прежде чем бдительные родители догадались, кто за всем этим стоит. Именно они расправились с великим писателем, совместно сумев уйти от ответственности перед полицией. В конце записанного сна Чарли привел цитату писателя: «Я требую немного за свой дар. Любому величественному в этом мире нужна жертва. За счастье и радость, миллионов детей я взял десять жизней. Малая плата, не так ли?»

Так уж получилось, что из своего детства Линда вынесла знание об истинной причине смерти этого писателя. Её родители участвовали в расправе, а девочка подслушала разговор, который навсегда остался в её памяти.

Линда недоумённо посмотрела на Чарли.

– Нет, но тут всё просто. Значит, твои родители тоже были в смертельной команде? Ты просто подслушал за ними…

– Я ничего не знаю. Всё, что ты читаешь – это записи моих снов.

– Наглая ложь! – рявкнула Линда. – Ты всё видел, ты всё слышал. Ты видел, как меня насиловал этот жирный ублюдок в том году. Ты подслушал разговор своих родителей, как и я. Хватит врать!

– А когда убили этого писателя, если всё, что мне приснилось, это правда?

– Пять лет назад… стоп, вы только три года как переехали.

– Вот-вот. Линда, поверь мне, я просто записываю свои сны. Я понятия не имею, кто кого убил и кто кого насиловал.

Девушка пристально посмотрела на Чарли. Он выглядел растерянным и не ощущающим связи с действительностью. Было похоже, что не врёт. Впрочем, можно проверить.

– Чарли, – спокойно сказала Линда и принялась следить за его реакцией, – всё, что написано тут… всё, что я, по крайне мере, прочла из твоих записей… в общем, это всё было по-настоящему.

– Что? – тупо переспросил Чарли, скорее, обращаясь в пространство, нежели к самой Линде. Ответа не было. До парня медленно доходил смысл сказанного.

– Что? Как… – Чарли схватил свои записи и начал судорожно их листать. – Очень смешно, Линда! Мне не до шуток! Такого не может быть!

– Может или не может, но факт остаётся фактом, – спокойно сказала девушка, удивляясь своему спокойствию. Но она знала, что, если бы Чарли видел её тогда, вряд ли бы оставил в беде. К тому же год назад в то злополучное время был невероятный снегопад, и Чарли не мог, где-то скрываясь, подсмотреть за происходящим в чужом доме. Покойный снегопад… Линда запомнит его на всю жизнь. Никакого отвратительного запаха пота, никакого чувства стыда, унижения и боли. Только покойный снегопад за окном. Его всепоглощающая белизна.

 

V.

Линда и Чарли пытались прийти в себя, допивая отцовский виски. Они судорожно просматривали все записи снов и сопоставляли их с реальностью.

– Ну, про средневековье мы даже не сможем проверить. Боже, Чарли, ты столько написал! Тут и про войну, и про далёкие земли, и про грёбаного Авраама Линкольна. Жаль, что я в эту компанию попала в не очень благоприятном свете.

– Если хочешь, мы можем поговорить об этом, – серьёзно сказал Чарли.

– Нет, не стоит, – девушка натянула вымученную улыбку, – тем более, что ты не особый мастер говорить, больше писать… лучше ещё поищем что-нибудь про наше время. Чёрт, тебе каждую ночь подобное снилось? Я бы с ума сошла.

– Да, но я же не знал, что это по-настоящему. Да и сейчас не уверен, – Чарли было дурно от того, что внутри него зрело чувство, похожее на вчерашнее. Он хотел прикоснуться к Линде, потрогать её, он хотел, чтобы она стала его. Чем он хуже жирного Джорджа?

У ребят получилось найти ещё несколько свидетельств того, что Чарли снились правдивые сны. Так, они обнаружили запись про соседку, которая съехала несколько месяцев назад. Когда Чарли записывал ту историю, он не придал ей особого значения. Соседка всем сообщила, что нынешнее жильё в виде частного дома ей не по карману, а посему она хочет сменить его на более дешёвый вариант. В записи же Чарли говорилось о том, что соседка отправилась в путешествие по Америке в один конец. Слишком долго не могла она найти себя в этой жизни. Ей очень хотелось увидеть перед смертью Вашингтон. Одиночество поглотило бедную женщину, а наличие целой плеяды счастливых семей по соседству способствовало ощущению собственной ничтожности. Она увидела Вашингтон, величественный монумент и покончила с собой в дешёвом мотеле. Линда сопоставила запись сна с криминальной хроникой и нашла в ней упоминание о бывшей соседке.

– Если так вдуматься, – оторопело пробубнил Чарли, – то мы своим счастьем убили её. Мы виноваты?

– Всегда виноваты. Даже если нет настоящей вины, то обязательно придумаем. А тут уже не будет особой разницы.

В течение двух часов в руках Линды оказались почти дюжина различных свидетельств и подтверждений реальности снов Чарли.

– Значит, Чарли, у тебя есть определённый дар, – с задумчивым восторгом произнесла девушка, – знаешь, очень странно себя чувствую: вроде передо мной какие-никакие доказательства, но при этом мне не очень хочется верить. А с другой стороны, что-то в подсознании, наоборот, заставляет с радостью принять явление любого чуда.

– Я же не из грёбаного Марвел. Я же не из глаз лазером стреляю. Мне кажется, что если у меня и есть какие-то способности, то они вполне объяснимы, – Чарли хотел произвести впечатление на Линду, а поэтому не отвергал категорически наличие у себя дара, – ведь есть всякие экстрасенсы.

– Да, но… Я вижу действительно что-то необычное, но оно как будто не заводит меня, не вдохновляет. Вот, когда смотришь фильм про необычных людей, там всё по-другому.

– Мне кажется, потому, что ты слишком часто смотришь кино.

– Ты прав, Чарли. Там постоянно демонстрируют нечто из ряда вон выходящее, и ты как-то свыкаешься, а потом у тебя появляется мысль: если такое есть в кино, то почему не может быть в жизни? Обыденность чудес. Меня письмо из Хогвартса вряд ли поразило бы.

Чарли начал терять суть беседы и слушал рассуждения Линды вполуха, ровно настолько, насколько было нужно, чтобы отвечать впопад. Его грызло, рвало, душило изнутри желание дотронуться, вкусить, овладеть, хотя тринадцатилетний возраст придавал порывам более мягкую окраску. Впрочем, сути это не меняло.

– Слушай! – Линда вдруг неожиданно подскочила на месте и воскликнула. – А ты никогда не пробовал… я имею в виду, ты никогда не пытался управлять снами? Типа не просто переписывать, что видишь, но, может, увидеть то, что хочешь? Или... создать своё, сразу в тексте?

Линда выглядела возбуждённой. Алкоголь усиливал её навязчивую мысль. Чарли испугался.

– Я не думаю, что писать просто так – это моё. Записывать – да, но придумывать, пытаться увидеть какие-то особенные сны… Я никогда о таком даже не мыслил. Слишком сложно.

– А что, если ты попробуешь? Тебе не нужно ничего самому создавать. Просто напиши то, что я прошу. Это игра. Наша игра. Ну давай хотя бы попробуем. Просто поиграем.

– Разве с таким можно играть? – усомнился Чарли.

– А что тут такого? Играть можно с чем угодно, главное, чтобы участникам игры всё нравилось, и соблюдались заранее обговорённые правила. Тем более, это же не святая Библия, а просто запись снов. Только картинки ты не увидишь во сне, а я буду их тебе говорить. Просто попробуем.

Чарли пристально посмотрел на Линду. Его мучили сомнения. Он был на сто процентов уверен, что ничего у них не получится, но что-то мешало согласиться. Что-то говорило ему об опасности и ненужности затеи. Пока Чарли думал, Линда вроде бы случайно коснулась мальчика бедром. Его пробила дрожь. Тринадцатилетний подросток не может справиться с подобным.

– Ладно. Но я уверен, что ничего не выйдет. Просто попробуем. Если нет – ты от меня отстанешь.

Линда и Чарли взяли всё необходимое и спустились вниз на кухню. Они удобно устроились перед обеденным столом. За окном снег уже не утруждал себя демонстрацией своих частей-снежинок. Он просто стал сплошным.

– Пиши.

Голос Линды принял повелительный тон, и Чарли принялся внимать диктовке. Мысли, произнесенные неровным голосом, обретали форму чернильного текста. Стать буквой для звука – незавидная участь, все равно, что улечься на кладбище. Жалкая попытка сохранить по-настоящему живое в мертвенной частице. Линда – оракул, говорящий с богом, сама являющаяся богом. Чарли – своенравный священник, трактующий откровение. Рука бежала стремглав по чистым белоснежным листам. Всё-таки в белом есть что-то упоительное. Что-то покойное. До тех пор, пока на него не проливаются чёрные тени и очертания символов. До тех пор, пока рука человека не коснётся того немного, что ещё осталось девственным.

 

VI.

Чарли и Линда смотрели какую-то комедию. В иных условиях они с радостью покатывались бы от хохота. Но сейчас никто из них не смеялся. Ребята чего-то напряжённо ожидали. За окном стемнело, но ничего не происходило. Ничего, кроме снега.

– Всё без толку, – вздохнул Чарли, – я же говорил, что это так не работает. Хорошо, что не сработало, иначе я не представляю…

– Заткнись! – вспылила Линда. – Всё из-за твоего неверия. Так бы обязательно сработало. Нет, я это заслужила! Я имею право на месть, а значит, случится так, как надо.

– Да ты посмотри, что за снегопад за окном! Никто в жизни через такой снегопад не доберётся.

– Что ты мне про этот чёртов снегопад? В том году жирному ублюдку ничего не помешало, а снегопад был, мать его, в три раза сильнее…

Внезапный звонок в дверь прервал гневную тираду Линды. Чарли хотел было пойти к двери, но Линда остановила его движением руки.

– Я сама. Это буду я.

Было заметно, как девушку трясёт от волнения и страха. Она подошла к двери и дрожащей рукой открыла её. На пороге предстал мужчина с красным лицом, весь занесённый снегом.

– Мисс, э-э… здравствуйте. Моя машина сломалась, можно я от вас позвоню?

– Конечно, – Линда фальшиво улыбнулась.

Мужчина вошёл и только тогда узнал, кто его впустил в дом. Лицо Джорджа расплылось в похабной улыбке.

– Ты! Маленькая сучка! Думала, что кто-то поверит в то, что мы немного пошалили в прошлом году? Что я, примерный семьянин, почётный член общественных организаций и по совместительству окружной прокурор, мог изнасиловать дочь своих знакомых? А ты, Линда, не умеешь держать язык за зубами, да? Что же, не поверили один раз, не поверят и во второй.

Мужчина быстрым движением приблизился к девушке и хотел её схватить, вцепиться мёртвой хваткой и разорвать Линду в порыве похоти. Но сразу же с хрипом отшатнулся, закатив глаза. Чарли в ужасе прятался за створкой двери. Когда же он осмелился на мгновение выглянуть, то увидел, как жирное тело падает на пол, сотрясаясь от судорог и захлёбываясь кровью. В горле торчали острые кухонные ножницы, загнанные почти по самые кольца. Небольшая физическая сила, помноженная на ненависть, становится неудержимой мощью. Чарли оставалось лишь дивиться, как Линда с лёгкостью нашла брешь в массивных одеждах Джорджа.

– А что мы будем делать с телом, Линда?

– Что-нибудь придумаем, – пожала плечами девушка, – но если хочешь, можем по-другому. У твоих родителей есть яд?

– Конечно, они же наёмные убийцы, весь дом во флаконах.

– Я не о том, идиот. От крыс что-нибудь.

– Вроде есть.

– Давай тогда попробуем так. Пиши.

Сцену отмотали назад. Снова прозвучал звонок в дверь. Линда открыла её опять.

Джордж с порога узнал свою жертву, но в ней было нечто особенное. На мгновение мужчине показалось, что Линда рада его видеть. В его прокурорской практике порой такой случалось: некоторые изнасилованные девушки, если и не влюблялись, то становились сексуально зависимыми от насильника на фоне психического потрясения. Джордж аккуратно вошёл в тепло, а Линда поцеловала его в щёку.

– Ты чего, девочка?

– Я по вам скучала, – застенчиво произнесла Линда, – после того… после того, как я в гневе рассказала всё родителям, вы к нам больше не заходили. Простите, не знаю, что не меня нашло. Надеюсь, мой длинный язык не доставил вам хлопот? Я сама не понимаю, как так вышло, ведь я испытываю совершенно противоположные чувства… Никак не могу забыть то удовольствие, что вы доставили мне год назад.

Джордж испуганно посмотрел на девушку. Ему казалось, что здесь что-то нечисто.

– Ты одна? А что ты делаешь у Гронингов?

– Меня попросили приглядеть за домом, пока они в отъезде. У них такой славный сын Чарли, мы с ним дружим.

Сам Чарли в этот момент прятался на лестнице, ведущей ко второму этажу. Джордж снял заснеженную верхнюю одежду, но его ещё одолевали сомнения: то ли ему несказанно повезло, то ли всё это подстава. Когда Линда принесла два бокала с виски, гость шутливо спросил.

– Уж не специально ты это всё делаешь? Может, здесь камеры или свидетели спрятались? Или мой виски отравлен?

– Не попробуете – не узнаете, – лукаво улыбнулась Линда.

Джордж окончательно сдался на милость своей похоти. Он схватил девушку свободной рукой за талию и притянул к себе.

– Стойте, – кокетливо сопротивлялась Линда, – я этого хочу не меньше вашего, но… давайте сперва выпьем, а то я немного стесняюсь.

Выпили.

Чарли оторвался от своего письма и удручённо покачал головой.

– Я не уверен, что яд быстро сработает, и сработает ли он вообще. Всё-таки он для крыс, а не для людей.

– Главное, чтобы он ослаб, а потом я его…

–… ножницами в горло. Я понял.

– Всё-то тебе не нравится, а как тогда вот такая история?

Линда рассказала новую. Чарли вновь прервал. У него были сомнения.

Затем другую – то же самое.

Всякое предложение Линды Чарли в пух и прах разбивал новыми доводами.

Так продолжалось около часа. Чарли без конца начинал и бросал письмо на полпути, находя несоответствия или проблемы. Ребята решили сначала обсудить, а потом писать.

– Почему бы нам не уничтожить в другом ключе: лишить работы, семьи, сделать его нищим…

– Нет! – воскликнула Линда. – Слишком мягко, так не пойдёт. Я должна отомстить ему сама, своими руками. Плоть за плоть. Главное, чтобы мне за это ничего не было.

Наконец и Чарли, и Линде понравился один план. Девушка скомандовала, чтобы парень начал писать, пребывая в радостном предвосхищении. Чарли смотрел на неё и никак не мог понять, откуда вообще уверенность, что его писанина сработает. Он жаждал её, он хотел её плоти. Кажется, отчасти Чарли понимал Джорджа. Грёбаный алкоголь! Слишком путает мысли. Слишком выпячивает низменное. Но, с другой стороны, если есть, что выпячивать, значит, оно внутри всегда было?..

– Пиши!

И Чарли принялся писать ради желанной мести.

Ребята сидели и смотрели идиотское шоу с ведущим, который постоянно несмешно шутил и кривлялся. Извиняло только то, что шоу было всего лишь фоном для ожидания. Линда и Чарли испытывали максимальное напряжение, пытаясь уловить любой звук за стенами дома. Ничего. Сплошное завывание ветра да молчаливое падение покойного снега.

– Он не придёт, – уверенно сказал Чарли.

– Замолчи. Он обязан прийти, без всякого сомнения – обязан, – Линда нервно взъерошила волосы на голове и опять пригладила. Этот жесть показался Чарли преисполненным женским обаянием. Линда была простой, ничем не примечательной девушкой, но разве не такие становятся богинями?

– Он не придёт, – повторил Чарли.

– Придёт, ещё как придёт. Ты сам его обрёк своим текстом. Ты сам его обрёк…

Линда замерла на мгновение. Ей показался какой-то посторонний шум на улице, прорвавшийся сквозь голос телевизора и жалобную песнь ветра. Она вскочила и подошла к окну подле входной двери. Нетерпение взросло в ней до предела. Всматриваясь с надеждой в непроглядную белоснежную пелену, она так ничего и никого и не увидела, кроме того, что весь мир засыпал покойный снегопад.

– Он не придёт, ибо я его ни на что не обрекал, – послышался сзади голос Чарли.

Линда резко обернулась, готовая разразиться гневом, но тут же её настиг удар. Чарли бил отцовской статуэткой – наградой за первое место по бейсболу в любительском чемпионате. Линда сразу же потеряла сознание. В другой ситуации так вряд ли бы случилось – ни тяжесть статуэтки, ни сила подростка к результату не располагали. Но всё-таки это произошло, потому что это было произведение Чарли, его текст, и всё было за него. Не обрекая одного – обрёк другую.

Линда пришла в себя во время насилия. В первую минуту ей показалось, что ей снится прошлогодний кошмар с Джорджем. Но нет, не то: всё наяву и другой герой. Она начала сопротивляться, но тугой кляп и крепкие верёвки не давали Линде лишний раз пошевелиться или даже пикнуть. Даром, что Чарли не умел нормально завязывать узлы, но сейчас всё за него – это его произведение. Всё должно идти, как по маслу.

Когда Чарли закончил дело, на смену утоленной похоти место пришёл страх. Страх не содеянного, а неизбежности наказания. Типичный страх современного человека, когда извиняются не за проступок, а за то, что в этом проступке смогли уличить. Чарли повторно оглядел Линду. Не так уж она и прекрасна. Нет, такие не становятся богинями, никто в здравом уме таких богинями не сделает. Он поволок Линду к выходу из дома. Голое тело упало в покойный снегопад. Он бросил девушку на заднем дворе в самое сердце белизны, подарив ей вечное упокоение и избавив от жажды мести. Линда замерзала со сплошной пустотой в мыслях, в сердце и душе. Только всюду ей мерещился отвратительный запах пота. В обыденной жизни могло бы всё пойти по-другому, но это его рассказ, а значит, здесь будет так, как он захочет. Как надо.

Именно этот текст Чарли написал на белом листке, притворяясь, что пишет под диктовку Линды. Именно так произошло. Такой покойный снегопад не проходит просто так, его обязательно надо компенсировать событием иного рода. Иначе в мире не бывает, а если и бывает, то это какой-то неправильный мир.

 

VII.

– Пётр, я всё равно до конца не понимаю твоей задумки в виде распятого Бога. Разве в таком образе, в виде жертвы, Бог не представляется тебе жалким и не внушающим доверия?

– Жертва – это очень сложный образ и в то же время простой. Он многое в себя включает, но ты ошибаешься по поводу ничтожности.

– Тогда объясни мне, почему люди пойдут за таким Богом? В нём нет силы!

– Жертвоприношение высшим силам является мерой предупредительной: «Вот тебе этот дар, но нас, пожалуйста, не трогай, а если сможешь – пошли всяческих благ». Но наш выдуманный персонаж Христос – это обратная жертва. Бог отдаёт своего сына на растерзание человечеству. А что происходит, когда жертва предназначена людям? Срабатывают две человеческих функции: прекрасное запоминание такого события и пробуждение в сердцах гнева, жажды мести. Второе актуально, когда одни люди жертвуют что-то другим. Будь то из-за слабости, бремени побеждённого, глупости. Одни жертвуют свободой, другие деньгами, третьи родиной и так далее. Жертвуют в надежде, что потом, когда-нибудь, наберутся сил и отомстят. Но в нашем случае всему человечеству единовременно жертвует Бог своего сына. Кому мстить, на что гневаться? На Бога нельзя, он в роли пострадавшей стороны. Друг на друга тоже глупо, ибо чаша вины разлита на всех сразу, божий сын умер за общие грехи. От такой ситуации людей настигает истинное смятение, ведь если они не знают, кого и за что ненавидеть – они не знают, как дальше жить. Остаётся только запомнить это событие и бесконечно над ним размышлять.

– Всё равно не понимаю…

– Да и не понимай, Фома. Лучше займись нравоучениями в нашей книге. А ещё проследи за частью Иуды, а то он там из себя настоящего монстра делает. Его персонаж не должен быть столь однозначным. Чёрт, за окном снег усиливается… такой тихий, спокойный.

– Не засыплет наших товарищей в машине?

– Их проблемы, Фома. Нам, главное, с редактором договориться. И почему в Нью-Йорке так мало хороших издательств, а редакторы такие занятые люди? Я уже устал ждать.

– Не знаю, Пётр. Но, мне кажется, что наше произведение достойно любого ожидания. А ещё я знаю, что меньше, чем два бакса с экземпляра, просить будет преступлением. Всё-таки у нас настоящий эпос и сюжет, который никогда не потеряет актуальности. Толпа распяла Бога…

– То ли это было его самоубийство…

– Да, кто что найдёт. Я уверен, что мы заслужили по пятьдесят центов на брата с каждой проданной книги.

– О да, Фома! С твоими нравоучениями в книге – точно! Закончим это дело и возьмём по пончику внизу. Я видел прекрасное кафе недалеко отсюда.