Евгений ТАТАРНИКОВ

 

Окончил МВТУ им. Баумана и высшие курсы МВД СССР, полковник милиции. Юмористические автобиографические рассказы публиковались на сетевых литературных ресурсах. Живет в Ижевске. В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

НА ВАРШАВУ

Рассказ

Я написал рапорт на имя министра МВД Удмуртской Республики о том, что нам с Серегой Леонгардом необходимо съездить в командировку в Варшаву и допросить там вьетнамцев. Сам по себе рапорт очень странный и, я бы даже сказал, бредовый, поэтому я даже не рассчитывал, что на нем будет стоять положительная виза. У нас и раньше-то никто не ездил за границу, а многие даже и не знали, где находится эта Варшава и что там, якобы, живут какие-то вьетнамцы. Мне было очень странно, что через два дня на рапорте стояла виза: «Выезд в служебную командировку в г. Варшаву разрешаю, сроком на 3 дня». Я даже не хотел идти к министру, думая, что меня разыграли мои же коллеги– шутники. А потом я подумал, что министр сам решил приколоться над нами, вроде того: «Пусть едут, а я посмотрю, как они это сделают». Я почесал репу, и мы с Серегой пошли в финотдел МВД получать командировочные удостоверения и деньги на поездку.

Начальник финотдела Семен Семеныч, прочитав рапорт, выпучил на нас свои глаза, ладно, хоть не чужие, и тоже стал чесать репу, а потом спрашивает:

– А вам зачем туда?

– Семен Семеныч в рапорте ведь сказано: допросить вьетнамцев, – ответили мы почти хором.

– А-а-а, – только и сказал он, впервые столкнувшись с такой командировкой за пределы СССР.

Семен Семеныч лихорадочно стал думать, сколько же нам выписать денег, ведь надо было дать и на проезд, и суточные, и на гостиницу. Нацепив на нос очки, он подошел к большой политической карте мира, что висела у него в кабинете, и стал искать на ней Варшаву. Но пошел зачем-то на Восток, бормоча себе под нос: «Китай, Пном-Пень, Хошимин, Вьетнам» Ну, думаем, понесло тебя, старого пенька, не в ту степь. Серега и говорит:

– Семен Семеныч, нам вообще-то на Запад надо, в Варшаву. Ну, помните есть еще такая песня «Варшавянка»?

И Серега зачем-то запел:

 

В отеле одиноко, мне чудится далекий

Каприз моей родной реки Москвы.

Луну уже убрали, Варшава вся в печали,

Обратный до Москвы беру билет.

Я путник запоздалый, мне б только до вокзала,

А там, рукой махнув, сказать «Привет!».

 

И повел начальника финотдела тихонько под руку на Запад в сторону польcкой границы Брест-Варшава. Ткнув пальцем на Варшаву, он сказал: «Нам надо сюда!»

– Э, старлей, ты мне голову не парь, я знаю, что такое «Варшавянка»!

И Семен Семеныч с советским патриотизмом запел сам (к чему бы это): «Вихри враждебные веют над нами...» Хорошо, что в это время кто-то постучал в его кабинет и в дверь просунулась голова начальника уголовного розыска Сергея Палыча, а то бы Семеныч еще долго враждовал с нами да со своими вихрями.

– Семен Семеныч, мне бы надо подписать командировку, а вы тут хоровое пение устроили с враждебными вихрями!

– Дорогой Сергей Палыч, подожди еще минуточку, видишь, мне с Варшавой надо разобраться, иди не до тебя.

– Вижу, что в Ягодку (психушка в Ижевске) вам надо собираться, – закрывая дверь, обиженно сказал Сергей Палыч, но не вслух, а про себя. А Семен Семеныч стал рыться в своих справочниках и толстенных талмудах, чтобы посмотреть, сколько нам выдать денег. Ну, не скряга ли? Он как будто от сердца отрывал последние денежки. Суточные в то время по Советскому Союзу были 2 рубля 60 копеек. Не найдя в своих талмудах Польши, начфин взял калькулятор и стал считать нам от фонаря:

– Трое суток на 2,60 плюс трое суток по пять рублей на гостиницу, плюс паровоз до Польши и обратно 100 рублей, и того примерно с запасом полагается по 200 рублей каждому.

На улице уже смеркалось, и во дворе хоздвора зажегся одинокий тусклый фонарь. Ну, все хана, плохой предвестник, не видать нам Варшавы, как своих ушей, подумал я с грустью. Немного призадумавшись, правильно ли он (Семеныч) посчитал такую огроменную сумму, он еще и спросил нас:

– А какие там деньги?

– Злотые, – был ему ответ.

– А где я вам возьму эти злотые, у меня, кроме деревянных рублей, больше ничего и нет!

Но тут же, хлопнув себя по лбу, произнес:

– А, Семен Семеныч! В госбанке обменяете эти деревянные на валюту, я сейчас туда позвоню.

Начфин нам выдал по сто рублей, якобы с запасом, и мы побежали в госбанк, который был рядом с «Детским миром». Банкирша встретила нас приветливо, как старых знакомых, потому что мы недавно проводили там шмон по линии ОБХСС. Экономика Польши в начале 90-х годов трещала по всем швам, и курс злотого к рублю, естественно, был невысок. Нам выдали по двести злотых на брата, Серега чуть не плакал. Нет, не от счастья, он думал, что злотые – это какие-то золотые монетки. Серега, видимо, насмотрелся мультфильмов про золотой ключик, где Буратино в поле в Стране Дураков выращивал золотые монеты, видимо, хотел пойти по его стопам, даже место на огороде присмотрел, но не вышло: на руки вместо монеток он получил бумажки. Банкирша, чтобы как-то компенсировать свой моральный урон после нашего шмона в банке недели две назад, ехидно пожелала нам приятной поездки в Варшаву и на прощание помахала ручкой, добавив вдогонку:

– Вам этих денег хватит там, чтобы выпить по чашечке кофе.

Помолчав и подумав, как бы нас уколоть побольнее, добавила:

– Без сахара. Если валюту всю не потратите, сдадите мне ее обратно.

– Ну, сука, язва. Может она просто врет, пугает нас! – не унимался всю дорогу Серега. Мы подходили к паспортному столу, который тоже был рядом с МВД, чтобы получить там какой-то вкладыш к паспорту для пересечения границы. Через три дня мы были уже в Москве. И вот мы с Серегой плутаем по ВДНХ в надежде найти павильон «Юные техники», так как я Сереге обещал показать там свою модель «Луны-16». Это такой космический аппарат, который взял лунный грунт на Луне и отправил его на Землю. С этой моделью «Луна-16» я в 1976 году выиграл Всесоюзный конкурс «Космос» и получил в придачу медаль «Юный участник ВДНХ». Не найдя павильона, а как его найдешь, если через год Советский-то Союз уже не найдешь, мы присели на лавку, где Сереге пришла в голову гениальная мысль: пойти в МВД СССР в Управление внешнеэкономических связей и попросить там еще злотых на нашу командировку. Видимо, эта мысль, что нам не хватит злотых в Польше, так сильно засела в голове Сереги еще в Ижевске, что выбить ее могла только кувалда. Или МВД СССР.

Мент сказал – мент сделал, и мы, два придурка, поперлись на Житную, где находилось МВД СССР. Это сейчас, в спокойное для России время, тебя фиг пустят даже к забору МВД РФ. А в то беспокойное для СССР время мы беспрепятственно зашли в здание МВД СССР и как два недотепы бродили по его лабиринтам и закоулкам часа два, пока случайно не наткнулись на Управление внешнеэкономических связей, ударившись лбом о стеклянную дверь.

          Навстречу к нам шел какой-то мужчина, уже в годах, в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами и в подтяжках. Мужчина как-то нехорошо на меня зыркнул, и у меня зачем-то зачесалась правая пятка, может от страха. А тут еще Серега, тоже, блин, кадр тот еще, говорит мужчине сквозь зубы:

– Любезный, не подскажете, где здесь сидит начальник управления по внешнеэкономическим связям?

Ну, думаю, все хана нам, сейчас грянет гром. И он грянул. Нет, не на улице, а рядом с нами. Этот мужчина орал на нас, вы бы только слышали: «Вы кто такие и чего здесь шастаете?!» У Сереги глаза сразу сделались как у кролика, который вдруг увидел перед собой удава. Я еще подумал, как это у него так ловко получается делать такие глаза, я сам-то чуть не обсикался. У Сереги еще рожа стала красная, как после бани, ага, у него всегда после бани рожа красная, у меня вот нет, рассуждал я не вслух, пока был при памяти. Мы в баню уже давно не ходили, почему тогда рожа у него красная, не пойму. «Серега, почему у тебя рожа красная, а у меня нет?» – хотел спросить я его, но не спросил и правильно сделал. Серега говорить не мог, а только мычал на этого мужика: «Мы, му-му, приехали из Удмуртии, проездом, в Варшаву едем мы, му-му» Я вообще все слова забыл удмуртские и русские тоже от страха, видимо, и только переминался с ноги на ногу.

– Вы что, гастролеры, шулера, что ли?

– Нет, нет, – закатывая куда-то в небо глаза, шипел уже как гусь Серега. Я опять подумал, как здорово у Сереги получается перевоплощаться из кролика в гуся, а главное, быстро.

– Мы, мы опера, – с какой-то уже радостью молвил Серега, как будто на него снизошла благодать, манна небесная.

– Ну, вот, что удмурды, шагом марш за мной, – грозно скомандовал мужчина.

Впереди шагал долговязый, под два метра ростом, Серега, за ним семенил я, стараясь изо всех сил, чтобы не упасть от страха. Через минуту я увидел дубовую дверь и табличку на ней: «Начальник Управления внешнеэкономических связей МВД СССР генерал-полковник Коваль Александр Сергеевич». Мы зашли в этот кабинет, и мужчина плюхнулся в кожаное кресло, на котором висел генеральский китель, а за креслом на стене висела большая политическая карта мира. Я уже недавно видел ее где-то, но никак не мог вспомнить от страха, где. Что-то меня в этой конторе постоянно преследует страх. А тут еще Михаил Сергеевич Горбачев начал мне подмигивать, мол, не дрейфь, Жека. Да, с портрета он мне подмигивал, что висел на стене. У него тоже была карта мира, только на лбу и маленькая. Мы стояли навытяжку. Генерал посмотрел на меня, как будто я приехал не из Удмуртии, а прилетел с какой-то другой планеты, которая еще не открыта астрономами, и говорит мне:

– Ну, что, Пуаро!

– Я вас не понял, что вы сказали? – сделав хитрые глаза, как у белки, сказал я и подумал: вот ведь научился у Сережи этим хитрым штучкам!..

– Ты чего вынарядился, как Шарле Хомс, на улице лето вообще-то? – повторил он вопрос уже с улыбкой.

Я был в длинном плаще поносного цвета, пояс от него, как мышиный хвост, волочился за мной, Серега все время норовил на него наступить, чтобы я распластался перед генералом. Этот плащ я купил еще в Перми, когда  учился там на высших курсах МВД СССР и думал, что в этом плаще я похож на Ален Делона или Бельмондо. О, как я заблуждался!..

– Ну, ладно-ладно. Так зачем вам надо в Варшаву?! Смотреть мне в глаза и отвечать быстро! – сказал генерал, и я опять чуть не описался.

– Товарищ генерал! В Варшаве нам надо допросить одного вьетнамца по отдельному поручению следователя, – ответил за меня Серега.

– Вот вы скажите мне, вы – удмурды или как вас там звать, вы нормальные люди? В Варшаве живут поляки. Я вас спрашиваю, а где живут вьетнамцы? – генерал стал пристально смотреть на мой крысиный хвост, который я хотел незаметно спрятать в карман плаща. Я собрался с последними силами, завязал свой мочевой пузырь узлом и выпалил:

– Вьетнамцы живут в Хошимине!

– Пацаны, вы меня совсем запутали. Вы, что знаете вьетнамский язык?

– Нет, товарищ генерал, но вьетнамец хорошо знает русский язык, так как он учился в Москве в Энергетическом институте, – ответил я, пихая пояс в карман. Генерал, видимо, устал от нас, он посмотрел наши командировочные удостоверения и при нас позвонил в Варшаву в тамошнее МВД и сказал, чтобы нам оказали содействие в наших следственных мероприятиях.

– Приедете в Варшаву, сразу отзвонитесь мне. Записывайте мой телефон, – уже по-отечески и спокойно сказал генерал. Я стал рыться по всем карманам, но ни ручки, ни клочка бумаги, не нашел. Генерал без слов, которых уже у него не осталось, протянул мне новую записную книжку и ручку.

После «визита к минотавру» Серега совсем сбрендил. Мы вышли на улицу, и он меня спрашивает:

– Жека, мы куда едем-то?

– Сначала, Серега, на Украину, а потом в Польшу, – ответил я.

– А генерал нам валюту дал?

Ну, Серега совсем плохой стал.

– Нет, не дал. Спасибо, что ноги от него унесли, и что командировочные наши не отобрал, – ответил я, ведя напарника за руку через дорогу в сторону метро «Октябрьская». Серегу срочно надо было вести нет, не к психиатру, там он окончательно свихнется, а в рюмочную, чтобы снять с него стресс. Я шесть лет проучился в Москве и знал там все рюмочные и закусочные. Рюмочная на Большой Никитской в глаза не бросается: пройдешь по Большой Никитской и не заметишь это заведение, если не знаешь о его существовании. Несколько приступочек – и ты внизу, в крошечном зальчике, где и десятка столов не насчитать. Мебель удобная, деревянная. Славное это заведение – запах водочки, сигарет, одни мужики, но нет насиженной пьяности большинства пивных, нет приставаний, липких тягучих разговоров. Опрокинул стопочку, закусил бутербродом, культурно, коротко. Легендарней места в Москве и нет. И кормят там так же, как в стародавние времена – можно яйцо под майонезом, а можно и бутерброд с котлетой.

В рюмочной Серега снял слишком много стресса, и ему стало легко и весело. Ко мне он уже обращался так:

– Товарищ генерал, можно, я еще одну рюмашку хлопну?

При этом глаза он закатывал куда-то под веки, чем сильно меня пугал. 

– Можно, удмурд ты этакий, – хлопал я товарища по спине, чтобы его глаза встали на привычное место и больше ни меня, ни окружающих не пугали. Он быстро нахлопался рюмашек и, как в этих случаях полагается, уже не понимал, где мы находимся. В гостиницу «Комета» на проспекте Вернадского ехали на такси, Серега спал на моем плече и улыбался во сне, наверное, снилась ему Варшава, а может, и крейсер «Аврора». И я вполголоса запел: «Что тебе снится, крейсер «Аврора», залпа мы ждем от тебя поутру».

Через два дня мы были на Украине, в Черновцах, где по приезде Сереге в больнице выдрали сразу два зуба. Я два часа сидел во дворе больницы и ждал его. После этого Серега стал шепелявить: ни жи, ни ши не выговаривает. Помните, во втором классе нас учили: «Жи-ши пиши с буквой «И»?.. Серега после зубного наркоза ничего не помнил, только шипел на меня, как змея: «ШЫ-ШЫ». Видимо, наркоз отходит, надо подлечить Серегу; и я сходил в ресторан при гостинице «Турист», куда мы поселились после его зубов, где и купил бутылку болгарского коньяка «Плиска». Дрянь еще та. После пары выпитых рюмок алкоголь развязал Сереге язык, и он опять стал им молоть что попало:

– Жека, мы куда едем?

– Сначала Серега, поедем в Коломыю, потом  оттуда в Варшаву.

– А-а-а, – только и сказал Серега, но это было уже хорошо: значит, память к нему возвращается, раз он вспомнил первую букву русского алфавита. Допив «Плиску», Серега погрузился в легкую медитацию и уснул. Чтобы его не тревожить, я пошел в город купить сигарет. Обойдя пять магазинов, я понял, что их нет в продаже, а в стране назревает табачный бунт. Я вернулся в гостиницу и включил телевизор. В новостях показывали длинные очереди в Москве за табаком, а в Польше профсоюзное движение «Солидарность» во главе с Лехой Валенсой начало бессрочную забастовку железнодорожников. Обе новости меня напугали. Серега беззаботно спал и опять улыбался во сне, думая, что Варшава стала ближе.

В Варшаву мы так и не попали, а в принципе, не очень то и хотели, дома все же лучше.

 

Сентябрь 1990 г. Ижевск-Москва

 

 

ИХТИАНДР

Рассказ из цикла «Громушка».

  

В траве, между домом и бочкой ржавой,

Среди белокрылых ромашек и красных маков,

Лежу в трусах черных, руки запрокинув,

И голову к небу задрав.

Трава в палисаднике нашем,

Как вата, мягка и густа.

И жгучее солнце нещадно жарит меня,

Меняю постоянно я позы и места.

 

В советское время вокруг каждого дома был палисадник. Мы и не думали, что слово палисадник происходит от французского palissade – изгородь, частокол. Это забор, ограда, отделяющая придомовую территорию от уличной. Когда игра на улице надоедала и надо было удалиться в тишину, подальше от посторонних глаз, я шел в палисадник, где был совсем иной мир. Там мама выращивала клубнику, которую у нас звали виктория, бобы, горох. А еще цветы, такие красные, мы их называли «китайский мак»: высушенные головки разламывали, а черный мак отправляли горстью в рот. «Жень, не ешь его так много, а то в животе красные маки вырастут или в китайца превратишься», – каркала ворона с тополя.

Мы и не знали, что это опиум. Слова наркоман не знали. А отец под окном посадил пихту, которая со временем вымахала с дом, накрыв его, как покрывалом, тенью. Мать ворчала: «Спили ее, Феликс, света божьего не видно». Отцу было жалко, так как пихта была каким-то экзотическим для него деревом, и он говорил: «Пусть растет на радость детям». А нам было все равно. Еще он поставил в палисаднике большую бочку с водой под лохматым тополем, ветки-крылья которого опускались до воды, и я думал: для того, чтобы ветки могли напиться.

Когда на улице наступала июльская невыносимая жара, я залезал в эту бочку с зеленой застоявшейся водой и окунался с головой, представляя себя Ихтиандром, а ворона с ветки каркала мне: «Жень, у тебя все в порядке с головой? Вылазь уже из этой вони, пока не задохнулся». Высунув голову из воды, я принюхался: да, пахнет какой-то дрянью, а вокруг меня плавают, резвятся, как малые дети, головастики. «Женя, ну ты и дуралей, совсем, видно, природоведение не учишь в школе. Головастики и есть дети жаб», – каркала мне опять мудрая ворона. Смотрю, по тополиному листу ползет божья коровка. Ползла, ползла и прилипла к зелено-желтому листу. Капризуля тополь выделяет много эфирных масел, пуха и смол. Вот букашка и попала в эту смолу. Я посадил ее на свой палец, божья коровка всегда ползет по пальцу вверх. Я показал ей на небо, и она невольно поползла к небесам и взлетела к своим деткам, которые кушают там котлетки. «Жень, вылазь уже из своей бочки, иди кушать», – услышал я голос мамы. «Мам, че, котлетки пожарила, да?» – спросил я. «Да, морковные». «У-у-у, я их не люблю», – простонал я.

Увидав меня всего зеленого с тиной на голове, мама сказала: «Феликс, поменяй уже воду в бочке. Посмотри, Женька на кого похож?». «На кого, на кого? На Ихтиандра он похож», – сказал отец. Я был горд таким ответом. «Ну, а где тогда его Гуттиэре?» – спросила мать, видимо, отца, так как я это имя слышал впервые. «Где, где? Она на втором этаже живет, Ленка ее зовут», – ответил, смеясь, отец. Ленка была выше меня на голову и весила не по годам много, хотя мы были одногодки. Сейчас уже мне было не до смеха, и я пошел на кухню смывать с себя зелень.

 

Ижевск, 1967 г.