• Главная              
• О союзе
• Руководство
• Персоналии
• Новости
• Кольцо А
• Молодым авторам
• Открытая трибуна
• Визитная карточка
• Наши книги
• Премии
• Премия «Начало»
• Приемная комиссия
• Контакты

Юлия ТИМУР

 

 

Родилась в Москве, по образованию – врач. Прозаик, поэт, художник, участник и лауреат нескольких конкурсов. Публиковалась в журналах «Медведь», «Кольцо А», «Казань», альманахе «Новый континент» (Чикаго, США), в Интернете. Автор нескольких книг.

 

 

МОРОЗ АХМЕТОВИЧ

Повесть

 

– Мне скоро Дед Мороз принесет подарки! Я у него робота попросил!

– У Дед Мороза? У нас и мороза-то нет, а мне вот подарки папа покупает: все, что я захочу!

– И мне тоже родители покупают, ну, мама и папа... А на Новый год Дед Мороз кладет подарки под елочку.

Девочка расширенными от удивления огромными темно-карими глазами посмотрела на мальчишку и наткнулась на его уверенный взгляд.

– Никакого Деда Мороза нет! Ты его видел? – хитро прищурившись, спросила девочка и выжидательно уставилась на мальчишку.

– Ничего ты не понимаешь! Его нельзя увидеть: Дед Мороз мчится на оленьей упряжке и забрасывает подарки в каждое окно! – от злости непонимания мальчик топнул ногой.

– Где, где он мчится, какие еще олени? В наших-то краях! – девочка нарочито громко рассмеялась.

– Он издалека едет. По небу летит! Да что с тобой говорить-то! – начал сердиться мальчик: у него закончились все аргументы.

– Ой, да ты ещё совсем маленький! Вот тебе твоя мама сказки и рассказывает, – Ясмин брезгливо повела плечиком. – Ты – малявка!

– Я? – глаза Эмира, гневно сверкнув, наполнились слезами. – Я не маленький! Это вы, девчонки, ничего не знаете!

На крики детей из окон первого этажа высунулась соседка.

– О чем спор, детки?

– Он говорит, что Дед Мороз подарки приносит! – Ясмин указательным пальчиком презрительно ткнула в Эмира, который и плакал, и злился одновременно.

–Дед Мороз? –переспросила соседка, которую дети называли просто «бабушкой», а для соседей постарше она была тетушка Айше. Думала она недолго, махнув рукой, как будто отбилась от назойливых мух, миролюбиво произнесла:

–Дед не дед, какая разница, кто подарок принесёт? Хорошо, что о тебе помнят и подарки дарят. Вот мне подарков уже лет сто никто не приносил: ни дед, ни сосед!

– Вы такая старая? – удивленно посмотрел на соседку Эмир, у которого тут же высохли горячие слезы обиды, выступившие во время спора с Ясмин, и он внимательно начал разглядывать соседку.

– Ты что, хочешь у меня третий глаз или третью руку обнаружить? – глядя на мальчика, засмеялась тетушка Айше, явив миру практически младенческий рот с удивительно белыми четырьмя передними зубами. Похоже, наличие единственных четырех зубов ее совсем не смущало. – Да, старая и живу тут совсем одна.

– А где же ваши дети? Они уже выросли? – Эмир и Ясмин, перестав ругаться, обратили все своё внимание в сторону соседки.

– Мои дети? Дети давно выросли и разлетелись, кто куда, – усмехнулась тетушка Айше. – У них у самих уже дети подрастают.

– Улетели!!! – мечтательно протянул Эмир и посмотрел в небо, будто пытался там увидеть махающих крыльями детей тётушки Айше.

– Ты что в небо уставился? – вмешалась в мечты Эмира проворная Ясмин. – Это так говорят просто: улетел, а на самом деле, это означает, что они у-е-х-а-л-и! – последнее слово Ясмин специально растянула в длинный локомотив, чтобы до Эмира дошёл смысл сказанного.

 

– Эмир! Пора обедать! – из окна на третьем этаже высунулась мама Эмира, Таня– ханым, как называют её соседи.

– Я ещё чуть-чуть погуляю! – Эмир вдруг вспомнил о споре про Деда Мороза и вознамерился задержаться во дворе, готовясь окончательно убедить в своей правоте эту противную девчонку. – Мне очень надо!

– Никаких чуть-чуть! – в голосе матери послышались металлические нотки.

– Иду, – насупился Эмир и, проходя мимо Ясмин, специально задел её плечом.

– Ты что дерешься! – сразу взвизгнула та. – Папе расскажу, как ты меня обижаешь!

– Ясмин, я все видела! Эмир тебя не ударил! – тут же вступилась за сына Таня-ханым.

– А зачем он толкается? – Ясмин надула губки.

– Эй, дочка, у меня тут шоколадка есть. Зайди-ка ко мне, – позвала девочку тетушка Айше.

Ясмин не стала ждать повторного приглашения и опрометью помчалась к ней, чуть не сбив с ног Эмира на лестнице.

– Мама, она меня толкнула. Я чуть не упал! – закричал Эмир.

– Ну не упал же, сынок! Иди быстрее домой. Обед уже готов! – мама Таня тяжело вздохнула.

 

 

ТАНЯ-ХАНЫМ

 

Танечка Семёнова никогда не думала, что однажды превратится в Таню-ханым, ничто не предвещало такой метаморфозы в ее жизни, слаженной и вполне благополучной.

Родилась и выросла она в практически счастливой семье, где были и отец, и мать, оба работали и добывали средства на неуклонно дорожающую жизнь.

Вот сама жизнь – да, она трансформировалась! И из предсказуемой и стабильной, как по волшебству, превратилась в «даму с сюрпризами». Вместо ожидаемого светлого коммунистического будущего, к которому шло советское общество по строго выверенной партией дороге, жизнь, накренившись и свернув с протоптанной колеи, неожиданно для себя встретила призрак капитализма. Призрак не только не растаял, а, напротив, очень даже хорошо прижился во вчерашнем социалистическом обществе, дав вначале слабые корешочки – так сказать, прощупал почву. Почва оказалась благоприятной для его пышного системного роста.

Новые порядки с новыми безграничными, на первый взгляд, возможностями, тем не менее, оказались строго ограничены возможностями кошелька. И отец Тани, находящийся в чине старшего научного сотрудника лаборатории НИИ природно-очаговых инфекций, не смог переквалифицироваться из области научных интересов в область сугубо торговых отношений: близорукость сильной степени не позволила.

Близорукость – это такой дефект зрения, когда картинка хорошо видна только на расстоянии собственного носа, а чтобы разглядеть грядущую масштабную панораму капиталистических перспектив, нужна дальновидность или дальнозоркость, которой обладала Мила Сергеевна, его жена и мать Татьяны. Именно она взяла на себя задачу по переквалификации, и, устроившись торговать на рынке, изменила профессии учителя, получив новый гордый статус индивидуального предпринимателя.

А что, собственно, здесь предосудительного?

«И тут, и там работа с людьми», – говорила она всем. Недаром раньше была парторгом и убедить могла каждого в правильности своих решений.

Теперь у всех появилась новая цель – выживать и желательно с прибылью! С этой задачей Мила Сергеевна успешно справлялась.

Таня к моменту общественных перемен окончила среднюю школу с очень средним показателем уровня знаний. Кроме того, не было у нее и особо полюбившегося предмета, который мог бы определить дальнейшее движение девушки в профессию.

Семейный совет, срочно созванный Милой Сергеевной с целью выбора высшего учебного заведения для будущей абитуриентки, никак не мог прийти к консенсусу. В переговорном процессе слабый голос научного сотрудника быстро «ушел на дно», не выдержав натиска словесного потока супруги, которая настаивала на бухгалтерском образовании их гуманитарной дочери, не блещущей математическими способностями.

– Но, Мила, наша дочь совсем не дружит с цифрами.

– Зато она будет дружить с деньгами! – кричала бывшая учительница, освоившая новую предпринимательскую тактику: кто громче крикнет, тот и прав. Таким образом она заглушила-таки робкие аргументы несогласных.

Надо отдать должное Миле Сергеевне: она во всё верила истово! И сейчас была уверена в правильности своего решения. К тому же Мила Сергеевна имела твердые принципы, согласно которым жила до подходящего момента. И пока этот момент не наступал, была в них непоколебима. Раньше – в своей вере в коммунизм и в превосходство общественного над личным. Впоследствии, так же, не моргнув глазом, Мила Сергеевна поверила, что личное – оно всегда личное, а то, что было раньше – это своего рода дурман! Личное – всегда ближе, человеческая сущность такова, и зачем с ней, с сущностью, бороться, сооружая иллюзорные идеологические надстройки, готовые рухнуть даже от лёгкого сквозняка?

Но иногда мысли о призрачности убеждений человека гнали в прошлом хорошего педагога в церковь, где она пыталась усмирить свои вдруг разбушевавшиеся личные желания, прося индульгенции у бога.

И только Пал Петрович, ее муж, был беззаветно предан науке, а посему в церковь бегать не спешил – верил научным данным и, как и в былые времена, зарывался в специализированные справочники в поисках ответов на непростые вопросы, которые ставила перед ним наука, да и жизнь по большому счету!

Танька, получившая в подарок от матери дар перевоплощения-трансформации и одновременно истовую веру, в душе мечтала о театральных подмостках и карьере актрисы. Только ее мечты были розовыми и не вполне сформировавшимися, что с этими желаниями делать конкретно, Танька не представляла. Да и привычка постоянно опираться на решения матери не позволила пойти против ее воли, поэтому к карьере бухгалтера отнеслась терпимо, но и без особого энтузиазма. «Маме лучше знать!»

В результате всех этих перипетий попала Танька лишь на платное отделение омского филиала финансового университета: на бюджетное отделение с ее слабыми математическим способностями она не прошла.

В связи с возросшими расходами на обучение студентки Миле Сергеевне пришлось срочно увеличить свои предпринимательские обороты и через некоторое время превратить семейное предприятие из небольшой торговой точки на рынке в несколько ларьков ИЧП.

Семья практически перестала видеть мать дома: та с головой окунулась в работу.

Танька вяло осваивала бухучет, но благодаря финансовым вливаниям переводилась с курса на курс. Пал Петрович корпел в НИИ над серьезной и очень сложной темой: «Выяснение этиологической роли новых геномовидов патогенов» – и тоже был неимоверно занят.

Так незаметно для всех Таня закончила вуз и стала молодым специалистом, которого мама тут же устроила на работу помощником бухгалтера на предприятие к своей подруге Верочке, где Таньке, как молодому специалисту, полагалась небольшая зарплата.

«А зачем Танюшке деньги? – искренне недоумевала Верочка. – Милочка и сама семью содержит. Пусть девочка пока опыта наберётся. А приобретенный опыт обязательно будет оценен впоследствии!»

От разговоров, когда же наступит это «впоследствии», Верочка неизменно уклонялась.

Тем не менее занятость на ее предприятии вопреки минимальному финансовому вознаграждению – на косметику и колготки, – составляла практически двенадцать часов. Таньке такой рабочий расклад совсем не понравился.

– Это же несправедливо, эксплуатация какая-то получается! – попыталась она урезонить работодателя. После этого разговора она была в срочном порядке сдана на руки матери, а дружба той с Верочкой дала трещину размером с пропасть.

Сделать попытку номер два и устроиться на работу самостоятельно Таня пока не решалась. У нее был аргумент: если и с оказанной протекцией работодатели норовят тебя использовать на ненормированной работе за копейки, то если придёшь с улицы, могут и совсем не заплатить.

Мила Сергеевна попыталась ещё пару раз пристроить Танечку, и каждый раз почти с тем же результатом, а поскольку и терпение небезгранично, и подруги имеют тенденцию заканчиваться, ей пришлось отказаться от своих бесплодных затей.

И тут неожиданно для всех Таня решила проявить самостоятельность, вспомнив о своей любви к Мельпомене и нереализованной по нерешительности мечте, и стала посещать курсы актерского мастерства, коих появилось как грибов после дождя.

Мать на странное решение дочери махнула рукой, таким образом своеобразно благословив, и тут же выделила нужную сумму на обучение: пусть хоть чем-то займётся – в конце концов, женщина и должна быть актрисой, это так органично ее природе.

Отец, с трудом оторвав голову от новых геномовидов, поспешил обрадоваться тому, что женщины не нашли почву для разногласий, и с ещё большим энтузиазмом вернулся к патогенам.

А как же Танькина личная жизнь, могла ли она протиснуться сквозь узкие рамки контроля вездесущей Милы Сергеевны? Нет, конечно, и ее личная жизнь, всегда становившаяся достоянием семейного совета, проходила мимо. Подружки встречали мужчин, все чаще оставляя Таньку в одиночестве.

И нельзя сказать, что дурна собой Татьяна, но особой красоты не обнаруживалось, той самой красоты, которая непременно должна была привести в ее жизнь настоящего принца с большими возможностями и деньгами.

«Не модель, конечно, не модель, а так ничего, вполне симпатичная девушка», – говорили о ее внешности обычные парни, мимо которых Танька проходила, высоко задрав голову. И не потому, что были они ей совсем неинтересны, напротив, некоторые даже вполне симпатичны, но ведь не престижно встречаться с такими заурядными мужчинами. Что ее успешные в деле охмурения престижных спутников жизни подруги скажут? А мама? Даже страшно подумать!

Сама Танька заурядной себя не считала, но и, справедливости ради, красавицей тоже: среднего роста, светленькая, полноватенькая, аппетитная, как мама говорит. Таких много. Правда, была у Таньки одна выдающаяся деталь! И какая! Выдающимися у Таньки были ноги: длинные, выточенные в форме бутылочек, и поэтому, как говорят в народе, опьяняющие! Она эти ноги и носила торжественно, не скрывая от постороннего глаза под длинными одеждами или брюками: что зима, что лето, а Танька все в юбочках коротеньких. И не то чтобы никто этих прелестей не замечал, но замечали все не те, а личности ничем не примечательные, которых семейный совет не одобрял.

А Таньке продолжало казаться, что должен ей встретиться кто-то необыкновенный, который пока не попался в поле ее зрения.

Измученная поисками своего пути и партнера, отправилась как-то Танька на собранные семьёй деньги отдохнуть в Турцию, в пятизвёздочный отель, полагающийся приличным девушкам по статусу. И до того там Таньке понравились анимационные выступления и артисты, которые выходили на сцену, что решила она непременно устроиться в такую труппу. А что? Сцена для выступлений есть, вокруг мужчины-красавцы как на подбор, брутальные и харизматичные. Климат южный замечательный – это тоже плюс: пальмы, море, круглогодичное тепло, ни снега тебе, ни мороза, как в Омске, еды вокруг много – шведский стол, а главное – простор для творчества!

Мила Сергеевна с ужасом выслушала дочку, решив, что, пока она отдыхала, ее кто-то сглазил, и отправилась в церковь за советом, как эту порчу снять или что с ней делать? Пал Петрович, как всегда, лишь удивлённо поднял брови, на секунду оторвавшись от патогенов: жестких возражений странному желанию дочери у него не было. «Там, где все время тепло, там должны круглогодично и усиленно размножаться патогены», – подумал он.

Миле Сергеевне, оставшейся один на один с перспективой потерять дочь, батюшка в церкви объяснил, что порчей в народе называют душевные болезни, а в данном случае речь идет, скорее, об одержимости, а вот одержимость может носить греховный характер. И посоветовал для начала поговорить с дочкой.

Воодушевленная словами батюшки, Мила Сергеевна решила, что сможет быстро, как встарь, вразумить расчудившуюся дочь. Но та упёрлась и не хотела услышать голос разума (матери)!

Немного поборовшись, Мила Сергеевна решила: а черт с ним! (Господи, прости!) Пускай поработает на курорте заморском, в желании трудиться никакой греховности нет! Сезон в отеле недлинный: шесть месяцев, а там, глядишь, и вернётся ее чадо.

И двадцатишестилетняя Танька отправилась на курорт с уверенностью, что покорит театральные вершины отельного Олимпа.

Прибыв на курорт и устроившись работать в анимационную группу отеля, Таня с удивлением обнаружила, что на практике все не так заманчиво, как представлялось ей из дома в Омске. И уж абсолютно иначе виделась ей работа, пока она отдыхала в отеле в прошлом году. Тепло, конечно, но летом уж слишком жарко, еды много, но рабочие перерывы чрезвычайно короткие, и подкрепиться практически некогда, впрочем, как и поспать. Оказалось, что работа аниматоров начинается около 9 утра и заканчивается глубоко за полночь, так как «артисты» продолжают развлекать подвыпивших гостей на дискотеках. Да и репертуар местных театральных подмостков – небольшие скетчи – никак не соответствовал Танькиному образованию и амбициям. И язык этот тарабарский, непонятный! Английским языком Таня владела тоже не очень хорошо.

Промучившись пару месяцев на анимационной ниве, в полуобморочном состоянии Танька упала на вовремя подставленные ей руки местного фотографа Ахмета, быстро разглядевшего и оценившего зажигательные Танькины прелести, и здесь выставленные на всеобщее обозрение.

 

 

АХМЕТ-ФОТОГРАФ

 

Ахмет вырос в большой и дружной семье: мать, отец, два брата и две сестры, и непременная орда других родственников, живущих в поселке по соседству, а еще – дальняя, проживающая в других местах, но тоже важная составляющая часть. Так уж принято в здешних краях: жить дружно и привечать многочисленные родственные связи.

Иногда такие тесные связи с дальней родней усложняют жизнь домочадцев, когда совершенно неожиданно в дом родителей Ахмета нагрянут дядя Ораз с женой и четырьмя обожаемыми отпрысками из Аланьи, и одновременно с ними – троюродный дядя Хусейн из Эльмалы с любимыми тремя детьми. Все едут с благой целью – навестить горячо любимого брата и ненаглядных племянников, поэтому никому из встречающих не придёт в голову спросить, надолго ли те явились и почему не предупредили. А посему приходится ютиться всем вместе, не задавая лишних вопросов, чтобы не обидеть гостей и не намекнуть на то, что им пора бы восвояси.

Традиции есть традиции, и они помогают в главном: когда случается что-то важное в жизни, никто один на один с бедой или с радостью не остается. Стыдно не помочь в горе или не разделить счастье с родственником или соседом.

И семья Ахмета – не исключение.

Ахмет рос подвижным, неусидчивым ребенком: не обошлось без шила в одном месте. Он был третьим ребенком в семье, а еще имелась самая маленькая сестричка Нур – всеми любимая егоза и старшие: брат Мустафа и сестра Фатима. Мать, с утра накормив всю семью, оставляла младших детей на попечение старших и уходила заниматься хозяйством. Хозяйство внушительное: два гектара земли, из которых один приходился на апельсиновые и гранатовые сады, где прогуливались куры и индюшки, живущие на свежем воздухе, под сенью плодовых деревьев. Устраиваясь на ночлег, домашние птицы забирались на нижние ветки деревьев, а плоды полигамной петушиной страсти несушки зарывали в верхнем слое лиственной земли. Там же, на свободе, резвились задиристые козы, а занятые своими мыслями бараны завершали картину домашнего подворья. И все они с отменным аппетитом пощипывали травку, нагуливая, кто – молочко, а кто – жирок.

Второй гектар неосвоенной земли предназначался наследникам и порастал травой, терпеливо ожидал своего часа.

Отец семейства пахал на собственном тракторе, предлагая услуги и соседским хозяйствам. Этими скромными средствами, добытыми физическим трудом, и жила семья, а еще сдавали дом, доставшийся от деда, продавали фрукты и овощи, ели практически все домашнее, изредка докупая продукты в поселковом магазине.

И росли дети в семье на домашних продуктах, лишённых избытка химикатов, крепкими, до краев наполненными чистым горным воздухом.

Старший брат Ахмета, Мустафа, учился недурно, тягу имел к школьным предметам, и после окончания средней школы был отправлен родителями продолжить обучение в лицее ближайшего города.

Сёстры, окончив начальную школу, были оставлены помогать матери по хозяйству, а у самого Ахмета с учебой все складывалось скверно: старания и усидчивости у него не хватало в освоении школьной программы. Зато любил он зачарованно и подолгу смотреть на красоту гор местных: любовался пейзажами, которые природа щедро разбросала пред наблюдательным взором, а порой быстро чертил что-то карандашом, делал наброски у себя в блокноте. Младшей сестричке Нур нравились художества брата, и она часто приставала к нему с просьбой нарисовать диковинные фигурки героев ее фантазий.

Время в поселке движется неспешно, как и сама жизнь: рутинная, одинаковая. Однако и она идёт своим чередом. И настало время вернуться из города Мустафе, окончившему лицей, пришло время и Ахмету определиться с работой: вырос парень, нечего дома ему околачиваться по углам. А тут и случай удобный подвернулся: братец Мустафа захотел свой салон фотографии открыть в поселке. Хорошее дело, доброе! И отец с матерью продали часть земли, а на вырученные деньги купили сыну помещение под фотоателье в самом центре посёлка. К брату и Ахмета пристроили, чтобы Мустафе помог и ремеслу подучился.

Ахмету занятие фотографией по душе пришлось: чем не художественное творчество? Навел объектив камеры – и вот тебе пейзаж красивый. Только красоту эту увидеть надо сначала. А с этим у Ахмета проблем никогда не было: в обычной палке мог разглядеть красоту изгиба.

Так они и работали вместе, пока Мустафа жениться не решил. Хорошую девушку выбрал, из местных, поселковую красавицу Гамзе. Свадьбу сыграли такую, что полпоселка пришло, чтобы поздравить и поддержать молодых, одновременно выразив свое почтение и родителям.

Только после замужества не захотелось молодой жене дома сидеть, мужа с работы поджидая, вызвалась она ему в салоне помогать. И все бы хорошо, да часто ссориться начали братья: стала жена Мустафы на правах старшей указывать Ахмету, что ему делать, как фотографировать правильно, и в результате не поладили они. Ахмету не нравилось быть источником постоянных ссор – пускай молодые живут в любви и согласии. И поэтому решил Ахмет, что пришло время начать трудиться самостоятельно. Не стал он второй, конкурирующий салон открывать в поселке, а отправился в курортную зону, чтобы там устроиться на работу, арендовав в отеле помещение под услуги фотографа. Хорошие фотографы везде нужны, а туристы с удовольствием заказывают фотосъемку на память об отдыхе у моря – так рассуждал он.

Денег к тому времени у Ахмета появилось достаточно для того, чтобы заняться своим делом: успел подзаработать в салоне у брата, а недостающую сумму подкинули родители.

 

Начав работать в отеле, Ахмет окунулся в совершенно иной мир – мир развлечений и витринной привлекательности, в котором женщины были красивы, а мужчины – вальяжны и уверены в себе, в котором все время появлялись новые лица, а жизнь была призрачно-беззаботной.

И в самом начале такой образ жизни пришелся Ахмету по вкусу! Необычные женщины с разных концов света являлись к завтраку, обеду или ужину, и даже на пляж одетыми так, будто каждую минуту готовы были пройти по подиуму на показе мод от известного кутюрье! Эти прекрасные женщины притягивали Ахмета, словно магнит.

В его прежней жизни девушки тоже следили за собой, но на подиум выходили в редкие праздники: на свою свадьбу или на свадьбу соседки, а такие события происходят не каждый день.

И бросился Ахмет во все тяжкие. Тем более, что «тяжкое» само плыло в руки, стоило ему только поднять иссиня– чёрные глаза в обрамлении длинных и таких же черных густых ресниц и предложить даме прилечь на газон отеля или принять соблазнительную позу в пенном прибое, чтобы запечатлеть нимфу. А нимфа, вернувшись в родные пенаты, будет хвастаться не только крепким южным загаром, откровенным купальником фирмы «супер-мини», но и неусыпным вниманием южных кавалеров, сошедших с ума от её прелестей. Об откровении дам на этот щекотливый предмет Ахмет даже не подозревал.

Откровенная легкость и безоблачность такой жизни со временем приедается, а сквозь ширму южного темперамента, то здесь, то там начинает выскакивать восточный характер вместе с традициями, в которых вырос. А традиции эти упорно настаивают на том, что если женщина с Ахметом встречается, то должна она быть только с ним, с Ахметом! В нынешней же его опереточной жизни дамы сердца всегда стремятся выпорхнуть из его крепких рук, улетая в неизвестном для него направлении, а некоторые особы даже умудряются заигрывать с другими мужчинами в присутствии Ахмета, а уж этого-то он и вовсе не может понять и стерпеть.

Именно в этот поворотный период к усомнившемуся Ахмету, почти разуверившемуся в добропорядочности чужестранок, и свалилась Танька буквально на голову. Сам Ахмет, признаться, давно на неё заглядывался: не мог хороший фотограф пропустить зажигательные ножки-бутылочки, бесстыдно выставленные на всеобщее обозрение. Но дело не только в ногах. Ахмета влекло к Таньке что-то неуловимое, возможно, оно выражалось в странном сочетании ее неприкрытых, призывных ног с целомудренностью отрешенного взгляда задумчивых серых глаз. Именно это интересное и, казалось бы, нелогичное сочетание вызывало в сердце Ахмета странное беспокойство за неё и одновременно обычное мужское волнение.

А тут сама Танька пришла к нему и разрыдалась горючими слезами. Вернее, сначала она рыдать не собиралась, а просто забежала сфотографироваться, а на дежурный вопрос тут же оживившегося Ахмета: «Не устала ли ты, девица, вид у тебя какой– то...» – неожиданно для себя расплакалась, впервые встретив в отеле, как ей показалось, неподдельное участие и интерес к себе.

И пожаловалась она Ахмету на свою горькую аниматорскую долю, рассказала, что совсем выбилась из сил, работая практически без отдыха целый день до глубокого вечера, что спать приходится ей крайне мало, развлекая на дискотеке гостей отеля, и что совсем не так она представляла себе работу в театральной труппе, как продолжала она высокопарно называть то, чем занималась в отеле.

Ахмет задумался, а пока думал, напоил девушку чаем, и, окинув ее фигурку орлиным взором, твердо решил помочь. По-мужски, не тратя лишних слов, решил и сделал. Вечером того же дня пошел и поговорил с шефом этой, как называла её Танька, труппы, с которым он жил по соседству в поселке и состоял в некотором отдаленном родстве: шеф был его троюродным дядей со стороны отца. О чем был разговор, Ахмет Таньке не рассказал, но на следующий день удивленная Танька была освобождена от ночных выступлений на дискотеке по слабости здоровья. А через какое-то время, весьма недолгое, каким-то непостижимым для Таньки образом они стали встречаться с Ахметом. Не каждый день, конечно, они работали оба – в редкие выходные, которые после того чудесного разговора стали ей положены.

Южный роман стремительно набирал обороты. И к чувству благодарности за облегченный труд добавилась симпатия к приятному юноше, так вовремя проявившему мужскую заботу. Ахмет с Танокой объяснялись доступным всем влюбленным языком, а милые, но важные подробности до поры до времени были похоронены под тяжелым камнем обоюдного незнания языков: английским оба владели весьма поверхностно, турецкого не знала Танька, а Ахмет только начал изучать русский язык. Это небольшое затруднение не явилось камнем преткновения, и к концу сезона влюбленные решили пожениться.

 

 

СМОТРИНЫ

 

Для начала влюбленные решили отправиться в семью Ахмета, чтобы познакомить будущую невесту с родней жениха. Знакомство с родней невесты по понятным причинам оставили до того момента, когда подвернётся благоприятный случай.

Танька с момента начала работы в отеле ни разу не посетила настоящий турецкий дом, в котором бы проживала семья, неуклонно следовавшая принятым в обществе традициям. О самих же традициях Танька имела туманное представление, а та информация, которая доходила до нее из разговоров отдыхающих или от русскоговорящих работников, которые не первый год в Турции, немного разнилась: у первых чувствовалась некоторая предвзятость, у вторых – недосказанность, поэтому доверять ей было сложно.

Таня из окна машины каждый день видела небольшие уютные домики ближайшего к отелю поселка, проезжая мимо них на работу. Но это была внешняя, витринная сторона местной жизни, по которой нельзя судить о том, что творится внутри. Когда же ночью она возвращалась обратно, маленькие домики поглощала тьма, а сама она полудремала в кресле, уставшая и убаюканная движением машины.

Таньке пришлось остановиться в общежитии, любезно предоставленном отелем работающему персоналу, приехавшему из разных городов страны и из-за рубежа. В этом же общежитии жили все работники анимации, и иностранцы, и местные из поселка, поскольку программа развлечений в отеле заканчивалась за полночь, и ехать домой после работы уже не имело особого смысла.

Поэтому о жизни турецкой семьи Танька имела слабое представление, к которому иногда подмешивались страхи: а нет ли здесь многоженства, и не заставляют ли после замужества жену ходить в чадре – иногда на улицах городка ей попадались таким образом одетые молодые и пожилые женщины – и вообще, не воруют ли здесь невест? И хотя на все эти вопросы Таня получала отрицательные ответы, сомнения оставались: вдруг что-то не так поняла со своим скупым знанием иностранных языков.

 

Когда Ахмет пригласил ее познакомиться с родителями, Танька не на шутку разволновалась: сомнения в придачу к страхам зашевелились в ее голове, заставив потерять почву под ногами. Танька пыталась убедить себя, что ничего страшного нет в этой ситуации, что восточная страна и ее традиции в современном мире практически нивелированы до европейских, убеждала – и опять продолжала сомневаться. Былая уверенность отказывалась возвращаться, многочисленные вопросы не исчезали, а вожделенный покой не приходил. За детальными разъяснениями обратиться было не к кому: чтобы получить исчерпывающие ответы, одного языка жестов влюбленных явно не хватало. Так и оставшись с неразрешенными сомнениями, Танька решила: была – не была, ехать надо, знакомиться тоже, коли хочешь замуж.

 

И пока они с Ахметом проезжали живописные улочки маленького городка, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, с удовольствием рассматривала двух-трёхэтажные домики, расположенные в тени ухоженных садов, в одном из которых, по её мнению, и должен был жить современный, ничем не отличавшийся по виду от европейцев Ахмет. Но машина упрямо проезжала мимо приглянувшихся ей домиков, продвигаясь в неизвестную даль, не притормозив ни у одного из домов. И вот уже остались позади уютные улочки, а машина выехала на широкую не асфальтированную дорогу. Впереди замаячили апельсиновые сады, раскинувшиеся в предгорье, и они свернули к ним. Только тут Танька рассмотрела небольшую поселковую улочку с двухэтажными постройками, окруженными заборами. До неё донёсся петушиный крик, и через дорогу, наперерез машине, торопливо перебирая мощными когтистыми лапами, с распущенными крыльями-коромыслами наперевес, промчалась удивительно длинноногая курица, за которой по пятам бежал крупный экземпляр сильно возмущенного петуха, чей душераздирающий крик она слышала секунду назад. Тревожные предчувствия обострились, и Танька несмело спросила у Ахмета:

– Ты живёшь в деревне?

Ахмет, немного помедлив, нарочито бодро произнес:

– Я живу в самом центре природы! Посмотри, какие удивительные места!

– Да! – утвердительно кивнула девушка, боясь обидеть Ахмета, но вышло это у нее слишком вяло и без энтузиазма.

– А между тем мы уже приехали, – Ахмет притормозил машину у деревенского дома, потертого судьбой и видавшего виды, но в окружении довольно ухоженного сада, в котором резвилось счастливое многоженное куриное семейство, а с заднего двора неслось заунывное козлиное блеяние.

«А в Турции всё-таки запрещено многоженство?» – в который раз подумалось девушке, которая о том, что запрещено, много раз слышала, но кто ж его знает, вдруг обманывали? А сейчас почему-то именно куры вызвали у нее волнующие ассоциации.

Они вошли во двор дома, и тут же к ногам Татьяны бросился бесшабашный пёс, неизвестно каких кровей, с широко открытой и почти улыбающейся пастью. Танька вздрогнула, ожидая лая, но пёс уткнулся мокрым носом в её ножки-бутылочки, которые Танька неосмотрительно забыла прикрыть: эх, знала бы, что еду в деревню! На ногах у Таньки красовались туфли на каблуках, которыми она тут же провалилась в рыхлую почву.

Ахмет не помог ей восстановить временно потерянное равновесие, не поддержал девушку, а отправился прямиком в дом, на порог которого вышла старушка в платочке и цветастых шароварах. Ахмет бросился целовать ей руку, простёртую к нему, а затем, поцеловав руку, зачем-то приложил её к своему лбу.

Старушка ласково улыбнулась, и Танька отметила про себя: а ведь женщина и не старая вовсе, должно быть, ей лет 50-55, как и её матери.

Эти мысли заставили Таньку улыбнуться: её современная мама, с тщательно подобранным макияжем, обязательным лаком на ногтях, подтянутая, с командной выправкой, так контрастировала с матерью Ахмета. Улыбку тут же сменила лёгкая грусть: представить этих женщин рядом было чрезвычайно сложно.

Тем временем женщина приветливо протянула руку гостье. Танька, смущенно улыбнувшись, чуть прикоснулась к руке женщины своими пальчиками и тут же стремительно отдернула руку: ладонь женщины была выкрашена в ярко-оранжевый цвет.

– Это хна! – улыбнулась та.

– Что? – переспросила Танька.

– Это хна, знаешь, краска такая, – поспешил перевести слова матери Ахмет.

Ахмет в самом начале семейной встречи старался переводить Тане все, что говорила его мать.

– У нас вчера у соседей был девичник – ночь хны. Во время девичника невесте наносят хну на ладони и пальцы ног – это такая традиция предсвадебная, а у украшающих ее хной женщин, краска остаётся на ладонях. Да ты проходи в дом, дочка, не стесняйся!

Женщина продолжала искренне улыбаться, и Таньке стало неловко за свою брезгливую оплошность.

В доме по случаю знакомства с потенциальной невестой-чужестранкой собралась почти вся семья: не было только жены Мустафы, Гамзе.

Растерянная Танька липла к Ахмету: незнакомая атмосфера, равно как и незнание языка, угнетали её.

Гости постоянно о чем-то говорили, кивали, подходили к ней и пытались с ней заговорить, словно и не замечали, что она не понимает по-турецки. Ахмет постоянно куда-то убегал, видимо, уставая от обязанности толмача, и ничего не понимавшей Таньке приходилось натужно улыбаться и тоже кивать, чтобы не прослыть невежливой букой.

Вскоре всех пригласили к столу, как показалось Тане: если приветливо машут, то, конечно, куда-то зовут, а куда могут позвать гостей, если не к столу? На самом же деле они вошли в просторное и практически лишенное мебели помещение, посередине которого были разложены небольшие коврики – килимы, на них и предполагалось проведение торжественной трапезы. Танька в нерешительности застыла на пороге комнаты, а между тем остальные гости бодро рассаживались на коврики, ловко поджав под себя ноги. Поняв, что девушка ждёт особого приглашения, мать Ахмета жестом руки предложила ей присоединиться к остальным гостям.

Таньке никак не удавалось устроиться поудобнее: мешали длинные ноги, представшие гостям во всей красе от грациозного бедра до узкой щиколотки, сверху чуть прикрытые мини-юбочкой, а когда Танька села на коврик, то, что именовалось юбкой, стало, скорее, напоминать трусики. Кто-то из женщин, сидевших рядом, набросил на ее ножки небольшое покрывало, а кто-то вытащил откуда ни возьмись взявшееся миниатюрное деревянное сооружение, напоминавшее столик на низких ножках, и поставил прямо перед ней.

Наконец появился и Ахмет, но присел он не рядом с Танькой, как она ожидала, а рядом с отцом и братом.

Предлагаемая гостям еда по сравнению с пищей в отеле показалась Татьяне сильно приправленной, и она, попросив стакан воды, постоянно запивала пищу, практически не пережевывая ее. Во рту горело с непривычки, а отказаться от угощений было неудобно: за её тарелкой строго следили и, как только еда в ней заканчивалась, тут же предлагали положить ещё что-нибудь.

После того, как все поели, предложили чай, подавая его гостям на подносах и обходя с ним присутствующих. К чаю прилагалась только сахарница, из чего следовало, что напиток полагается пить только с сахаром, как сказала бы её мать, «вприглядку», но надо отдать должное самому напитку: был он терпким и чрезвычайно ароматным.

Танькина коробочка конфет, которую она прихватила в гости к будущей родне, так и осталась нераспакованной.

Уезжала Танька из семьи жениха в противоречивых чувствах: с одной стороны, приём был неожиданно теплым, а с другой... уж больно отличались её представления о семейном счастье с тем, что она увидела сегодня. К тому же ей предстояло нелегкое объяснение со своей семьёй, которую Танька предполагала осчастливить сообщением о замужестве с неким иностранцем, предъявить которого она не могла. А самое главное, предложение брака нужно было преподнести семейному совету так, будто оно не нуждается в обсуждении, так как двое влюбленных уже все решили самостоятельно. Самостоятельно – ключевое слово, которое уж наверняка вызовет гнев авторитарной Милы Сергеевны.

Танькино состояние эйфории по поводу предстоящего замужества по мере приближения к отчему дому неуклонно уменьшалось. Мечта же о том, что она разделит радость с матерью, стала казаться совсем нелепой, как только нога Таньки ступила на родную землю в аэропорту Омска.

Первый, кому выпалила свою новость девушка, был отец, встречавший ее в зоне прилета.

Отец вначале опрометчиво обрадовался: и впрямь девке-то пора замуж, все её подруги давно пристроены, а этой уже 27, а на горизонте ни одного серьезного ухажёра. А потом его радость сменилась волнением: а как же Мила? Что она на все это скажет?

И отец не нашел ничего лучше, как предложить дочери пока промолчать о счастливом событии и обсудить потом, когда страсти улягутся.

– Как улягутся? – не поняла Танька. А если у Ахмета они тоже «улягутся» – видела Танька, как на него девки смотрят курортные. – Нет, папа! Мы все решили! Я соберу справки для оформления брака и полечу назад.

Отец был удивлён решимости дочери и лишь пожал плечами: делай, как знаешь.

Мила Сергеевна, выслушав «счастливую» новость, на мгновение лишилась дара речи и, пару раз хлопнув глазами, сначала проверила действительность происходящего, но, чур его, не помогло, и она ушла в длинный наставительный монолог, живописуя последствия из ряда вон выходящего проступка дочери. Иначе как проступком такую глупость Мила Сергеевна не могла назвать.

Но больше всего женщину поразила Танькина непреклонность: та, не дослушав монолога матери, ушла в свою комнату. В прошлой жизни, до встречи с этим «негодяем», как про себя окрестила Мила Сергеевна будущего зятя, дочь не позволяла себе подобную бестактность!

– Она обезумела? – в пустоту вопрошала Мила Сергеевна, так как Павел Петрович тоже успел ретироваться, сославшись на изучение патогенов, которые в последнее время стали стремительно мутировать.

В атмосфере семейного радушия и полного понимания Танька быстро собрала необходимые документы и, купив билет на самолёт, толком не объяснившись с матерью, отбыла к жениху.

 

 

СЮРПРИЗ

 

А что же Мила Сергеевна? Она не смогла тут же броситься вслед за обезумевший и вышедшей из-под контроля дочерью. Необходимо было навести порядок в делах семейного предприятия, разросшегося благодаря кипучей деятельности Милы Сергеевны, а отправлять старшего научного сотрудника, чтобы тот навел порядок в отношениях и вернул сбежавшую дочь, виделось Миле Сергеевне бесперспективным.

– Что ж, скоро и сама вернётся! – сурово изрекла она, зная о непрактичности и неготовности дочери к бытовым трудностям.

Правда, Мила Сергеевна или забыла, или не приняла в расчёт тот факт, что молодые занимаются не только бытовыми вопросами и ведением совместного хозяйства.

И когда через пару-тройку месяцев она, купив билет в Анталью, собралась навестить любовное гнездышко, дабы разобраться с ослушавшимся чадом, чадо ошарашило её ещё одной, совершенно возмутительной новостью:

– У нас будет ребёнок!

 

Разгоряченная предстоящей встречей с не оправдавшей надежд на светлое будущее дочерью и укравшим ее бессовестным «бандитом» (законным зятем), Мила Сергеевна пыталась на время успокоить бурные страсти. Эти страсти, подобно вулкану, должны были дождаться подходящего момента, чтобы вся мощь пылающего красноречия Милы Сергеевны обрушилась на негодяя зятя и на вышедшую из повиновения дочь.

Мила Сергеевна детально подготовила свое обвинительное выступление, продумав каждую реплику. А пока она всматривалась в толпу встречающих в аэропорту, пытаясь определить, как выглядит ее зять в жизни, так как видела она его только на фотографии, которую дочь впопыхах сунула ей под нос. К слову, и этого беглого взгляда Миле Сергеевне было достаточно, чтобы заметить, что бандит, как и многие бандиты, не лишён некого шарма.

«На фотографиях все красивые, даже те, которые не очень. Попробуй тут угадай, который из этих чернявеньких парнишек – родственник!» – думала, озирая толпу встречающих, Мила Сергеевна.

Как вдруг пред её суровыми очами зять возник сам, прикрываясь табличкой с надписью на русском языке: «Милая мама».

С помощью этой таблички Ахмет надеялся найти в толпе прибывших в солнечную Анталью мать Татьяны.

«Милая», по всей видимости, должно было означать ее имя, а «мама» – это уже наглость высшей степени!» – возмущенно отметила про себя Мила Сергеевна и ещё добавила: «Могла бы дочь и сама в аэропорт приехать, а то решила первым мужа под удар подставить!»

– Я – Ахмет, мужчина Таня! Привет! – чудовищно коверкая слова, видимо, тоже от глубокого волнения, улыбнулся он Миле Сергеевне и тут же схватил неуверенно протянутую ему руку, чтобы поцеловать и по местной традиции три раза приложить ко лбу, чем окончательно сконфузил тещу.

– Мила Сергеевна, – сухо представилась мать, и заранее тщательно подготовленная гневно-обличительная речь застряла у неё в горле: как же объясняться-то с этим басурманином? Об этом она совершенно не подумала.

– Мама! – лучезарно улыбнулся Ахмет и, подняв на неё бархатные чёрные глаза, моментально схватил чемоданы.

Миле Сергеевне оставалось только улыбаться нижним уголком рта, так как верхний, упрямый, не растягивался и готовил поучительную речь для дочери.

«А зять всё-таки какой-никакой иностранец, и так сразу произвести плохое впечатление неудобно: что подумает о нашем народе?» – твердила себе под нос Мила Сергеевна, растягивая в улыбке нижнюю губу. А вот с дочерью она по-свойски разберется!!! Вот с ней-то она и поговорит!

Но и здесь планы Милы Сергеевны не реализовались. Когда подъехали на машине к съёмной квартире молодых – небольшому, по меркам Омска, трёхэтажному зданию, навстречу Миле Сергеевне выкатилась Танька на спичечно-истонченных, а когда-то зажигательно-бутылочных конечностях, впереди себя неся огромное пузо.

Танька вдруг так искренне бросилась на шею к матери, что та засомневалась в необходимости своей уничижительной речи. А уж когда Танька глянула на нее беременными глазами бездомной кошки с темными мешками от недосыпа, в сердце Милы Сергеевны что-то ёкнуло, видимо, пережался какой-то сосуд, отчего стало нестерпимо больно в груди, и она поставила окончательный крест на военной кампании. Вместо этого у неё в душе родилась жалость к дочери, смешанная с теплотой воспоминаний о том времени, когда она, совсем ещё юная Милочка, держала на руках маленький плачущий комочек – дочку Танечку, что слёзы ручьями потекли из глаз:

– Танечка, – лепетала мать, – худющая-то какая! А беременность, месяц седьмой, небось?

– Нет, шестой, но токсикоз жуткий, – счастливая Танька улыбалась сквозь слёзы.

 

 

ЭМИР - МАЛЕНЬКОЕ СОЛНЫШКО

– Ты мое солнышко!

– Ну я же не свечу и не на небе! – Эмир удивляется. А когда он удивляется, его бровки устремляются ввысь и застывают в верхней точке над переносицей, образуя домик. От этого выражение его лица становится забавным:

– Мам, зачем ты смеёшься? Я глупо говорю? – тут же надувает нижнюю губу. – Вот и Ясмин смеётся, и мальчишки в школе. Все считают, что я смешно говорю по-турецки...

– Ты говоришь не смешно, а интересно! Ты у меня настоящий полиглот! – улыбается мама-Таня и пытается пригладить залихватский вихор на его голове.

Эмир поспешно отпрянул от руки матери и сделал ещё более недовольное лицо:

– Я думал, ты меня любишь, а ты про пыль какую-то говоришь. Я уже большой и всё понимаю!

– Сын, полиглот – это тот, который много языков знает! Ну кто ещё в твоём возрасте говорит на двух языках? Ты у меня молодец!

– А я не хочу быть «молодец». Я хочу в русскую школу, чтобы на русском все говорили. А то в нашей школе ребята смеются, когда я начинаю с ними разговаривать, – у Эмира обиженное выражение лица. – Я путаю слова, когда быстро говорю, а им смешно!

– Солнышко... – мама-Таня хотела ещё что-то добавить, но тут к ним подошёл Ахмет.

– Что случилось? Почему мой дорогой сын печален?

– Они смеются, когда я говорю! – в разговоре с отцом Эмир тут же перешёл на турецкий.

– Кто? Твои друзья? Они ничего не понимают: ты вырастешь и будешь работать с русскими туристами. А твои одноклассники будут завидовать тебе! А ещё и английский выучишь в школе, – Ахмет задорно смотрит на сына. – Собирайся, пойдем в парк, в футбол поиграем! Может, ты и футболистом будешь, спортсменом, по всему миру поездишь. И тогда знание языков тоже не помешает.

У Эмира тут же высохли слёзы, он быстро побежал в коридор, вытащил свои спортивные ботинки, купленные ему отцом, немного повозился, надевая куртку: молния не слушалась маленьких детских пальчиков и, несмотря на все его протесты «я сам могу, я большой!», в процесс сборов пришлось вмешаться матери. Как только непослушная молния защёлкнулась на худенькой цыплячьей шее Эмира, он стремительно побежал на улицу за отцом: последний, как правило, не выдерживал долгого ожидания и выходил во двор.

 

«Сыночек, сыночек! А мне пока не удалось хорошо выучить турецкий. Не даётся он мне! Девчонки, которые ходят на работу здесь, быстро язык освоили. А я.., а я, как вышла замуж за Ахмета, практически сразу родила. Беременность была тяжёлой – не до учебы совсем, а последние месяцы перед родами и вообще в больнице провела. Давление скакало, поэтому все время угроза выкидыша была. И некому помочь. Мама приехала ненадолго: у нее дела – семейное предприятие! Свекровь... да, свекровь сначала помогала, с ребенком нянчилась. Спасибо ей, конечно, а чуть подрос Эмир, научился сидеть и ползать, стала свекровь его подкармливать: то сладость переслащенную здешнюю вручит, то сунет мясо жареное и сильно перченое со стола общего. И слышать она не хотела о каком-то диетическом детском питании: ты, говорит, сына голодом уморишь – это нельзя, то нельзя. Короче говоря, мы разошлись во взглядах на кулинарию. После этого свекровь к нам не заходила больше – только к себе приглашала на семейные посиделки. Да ладно, дело прошлое!» – улыбнулась Танька.

«Скоро Новый год. К празднику нужно готовиться. В этих местах он, правда, не так широко отмечается, но без ёлки не обойтись. Ёлку Ахмет в прошлом году еще живую привез – до сих пор в кадушке растет. Ее и нарядим в этом году. Вот только символ этого года, свинья, никуда не годится: и есть ее грех, харам, и никакую забавную свинскую мордашку в доме не повесить!» – продолжала рассуждать Танька.

Ахмет, когда был день рождения Эмира, заставил Таньку снять со стены нарисованный ею плакат с тремя поросятами. И никакие доводы, что это любимые персонажи детской книги, не помогли.

«Свинка в доме – харам!» –настаивал Ахмет.

Сестра Ахмета, Нур, когда бы в гости ни пришла к Таньке, прежде чем попробовать любое блюдо, непременно спросит: «А это у вас не со свининой, случайно?»

Таньке захотелось как-то раз пошутить, что со свининой! «Вот и поросенка на балконе держим». Да передумала: обидится ещё, не поймет шутки и в гости больше не придет!

Новый год – новые надежды, а прошлый Новый год встретили всей своей турецко– русской семьёй в Омске, где зимой много снега и тридцатиградусный мороз!

И тут уж Танька позволила себе вовсю рассмеяться: перед глазами ясно возникли картинки того, как они все вместе его встретили!

 

Сначала предполагалось, что в далёкий и холодный декабрьский Омск отправятся только Танька с Эмиром: Ахмет даже слышать ничего не хотел о возможности совместной поездки.

– Вы меня заморозите! Я превращусь там в Деда Мороза! Я плохо говорю по-русски, что я там буду делать? – вопрошал Ахмет, который где-то глубоко в душе понимал, что ехать когда-нибудь придется, но сопротивлялся, как мог, до последнего.

– Я обязательно поеду, но лучше летом. У вас там невозможный климат и медведи, –зачем-то вспомнил он.

– Летом? – улыбаясь, переспросила Танька.

– Конечно, летом! Будет тепло, и это значит, что можно будет жить в таких условиях!

– Значит, нам зимой с сыном можно жить в таких условиях там? – переспросила Танька.

– Вы – привычные, у вас холод в крови! – добавил Ахмет, опередив следующий Танькин вопрос: «а как же Эмир? Он же здесь родился, в теплой Анталии».

– Ахмет, летом ты точно никуда не поедешь, – тихо, но уверенно произнесла Таня, –летом у тебя в разгаре работа, сезонная, которая закончится с наступлением глубокой осени. И опять начнется только по весне. Это наш единственный доход.

Был ещё один в семье доход, о котором Танька не упомянула: Мила Степановна аккуратно каждый месяц подбрасывала энную сумму на ее карточку, чтобы внук ни в чем не нуждался. Вспоминать об этом сейчас было бы не к месту.

– И ты бросишь работу и поедешь летом в Омск? – спросила она.

– Нет, конечно! – тут же признался Ахмет.

– Пап, а мы там на ёлку вместе сходим и на лыжах покатаемся! Будет здорово. А без тебя мы скучать будем, – Эмир уставился в глаза отца своими карими вишенками.

В комнате воцарилась тишина. Прошла минута. Карие вишенки не мигая смотрели в растерянные черносливные очи отца, отчего чернослив медленно, но верно превращался в податливый джем.

– А!!! – выдохнул Ахмет. – А вот и поеду! И пусть я там заболею, и медведи меня съедят, если вам всё равно, – последняя фраза была произнесена с особым отчаянием.

– Папочка! – закричал Эмир, тут же крепко повиснув на шее отца. – Папочка, там нет медведей: я уже там был.

– Вот и славно! – улыбнулась мама Таня, не успев обидеться на мужа. – Встретим все вместе Новый год, по-семейному, в наших традициях!

И срочно занялась поиском билетов, а обрадованная новостью Мила Сергеевна со своей стороны начала готовиться к встрече долгожданной родни: предстоящие новогодние празднования приобретали особый окрас, семейно-представительный.

 

 

ДОРОЖНЫЕ СТРАСТИ

 

В аэропорту города Анталья, успешно пройдя паспортный и прочие контроли, чтобы как-то скрасить время ожиданий, семья Хусейноглу, а именно так теперь значилась Танькина фамилия, прошедшая трансформацию от обычной «Семёновой» до восточной, загадочной, – заглянула в магазин беспошлинной торговли.

В принципе все подарки уже были куплены заранее, но душа настойчиво просила ещё чего-нибудь, пока не вполне конкретного, а красиво-абстрактного и приятного. А если вспомнить, что на платежной карточке Татьяны благодаря предприимчивости Милы Сергеевны собралась хорошая сумма, то абстрактное стало приобретать конкретные формы, которые срочно нужно было визуализировать, потрогать, понюхать и положить в сумочку.

Эмир, не сидевший на месте, периодически забегал в «магазинчик», чтобы посмотреть и выбрать «очень ему необходимую вещь!», именно так он это называл, когда снова уносился в сторону витрин. Эта «очень необходимая вещь» неожиданно оказалась мужской парфюмерией. Эмир умудрился не только перенюхать все пробники в магазине, но и надёжно ими пропахнуть и, радостный, предлагал родителям себя на дегустацию ароматов.

– Эмир, зачем ты вылил на себя столько парфюмерии? – только и смогла удивиться мама-Таня, занятая выбором косметики для себя и не представлявшая, чем занимался сынок.

– Я – как папа! Он утром пользуется духами, и я хочу! Я уже большой! – заявил Эмир, зачем-то подняв указательный палец. Может, для увеличения собственного роста или весомости сказанных слов?

– Ну, ты пока не бреешься, к чему тебе?

– Я могу и побриться, – засмеялся Эмир.

– А что тебе брить? Где твои усы или борода? – улыбнулась мама-Таня.

– Я их утром сбрил, а ты и не заметила! – совершенно серьезно заверил её Эмир.

– Выдумщик! – произнесла мама-Таня, но подоспевший с новеньким парфюмом Ахмет протянул меньший по объему пузырек и Эмиру.

– Зачем? – спросила Танька.

– Пусть будет. Мужчина растет, – коротко ответил Ахмет. Он предпочитал в своей речи не использовать длинные предложения: таким образом она выглядела весомей и не предлагала дальнейшей дискуссии.

Наконец их рейс пригласили пройти на посадку, и семья Хусейноглу, вместе с остальными пассажирами, начала движение в сторону салона самолёта.

 

– Я сяду у окошка! – Эмир бодро пробирался через строй идущих к своим местам пассажиров. Он торопился и, войдя в салон, распихивал препятствия на пути к заветной цели.

– Эмир, осторожно. Эмир, прекрати! – мама-Таня тщетно, как всегда, пыталась взять под контроль неуемную энергию и свободолюбивый темперамент сына. – Эмир, не толкайся!

Женщина, которую только что слегка толкнул Эмир, обернулась назад, ища глазами родителей мальчика, и услышала Танькино «не толкайся».

– Какой живой у вас сынишка! – процедила она.

– Извините... – произнесла Танька. – Эмир, иди сюда! – попыталась она в очередной раз призвать сына к порядку. – Ахмет, скажи же что-нибудь нашему сыну!

– Ребенок очень взволнован предстоящим путешествием, – совершенно спокойно, даже как-то отстраненно, произнес Ахмет, хотя сам был переполнен волнением, но по– мужски пытался его скрыть: ему предстояло первый раз в жизни лететь на самолёте, и сильный трепет охватил его.

– Вот и наши места! Эмир, пробирайся к окошку! – Таня с некоторым облегчением села в кресло, пока Ахмет размещал ручную кладь.

Стюардесса заученными движениями рук продемонстрировала пассажирам, где и что им искать в случае возникновения опасности на борту самолета и что с этими найденными вещами делать. Эмир завороженно смотрел на ее пассы, из которых ровным счётом ничего не понял, но восхищенно заключил:

– Как тетя красиво руками машет, словно в театре!

– Эмир, тетя рассказывает, что нужно делать в случае, если наш самолёт будет падать.

– Падать? У нас будет катастрофа! Ух, ты! – неожиданно вдохновился Эмир и впоследствии, когда самолёт входил в зону турбуленции, с восторгом кричал на весь замерший в тишине рейс:

– Мы уже падаем! Здорово! А мы все разобьёмся, мама?

Мама-Таня шипела ему в ухо: «Прекрати! Мы не падаем. Нельзя так кричать в публичном месте! Ахмет!» Но Ахмет, остановившимися глазами, не отрываясь, смотрел в пространство впереди себя и пытался обрести внутреннее равновесие.

Строгая тётенька, спокойствие которой Эмир уже успел нарушить, периодически оборачивалась из своего кресла, по счастливой случайности оказавшегося впереди кресел семьи Хусейноглу, и поучала слишком живого ребенка, у которого оказались такие безответственные родители. Когда самолёт, к всеобщей радости пассажиров выходил из зоны турбулентности, в которой только Эмир веселился, мальчик начинал сильно скучать – виды из окошка иллюминатора наскучили ему уже после первых пятнадцати минут, и растущий организм искал возможность приложить свою энергию куда-нибудь, например, в спинку впереди стоящего кресла. Тем более, что сидящая в нем тетя реагировала на толчок со скоростью реактивного самолёта и тут же являла семье свой возмущенный лик. Танька краснела и в очередной раз делала выговор Эмиру, с которого как с гуся вода. Ахмет, крепко впившись глазами в горящее перед ним табло, все так же искал равновесие и как мантру повторял про себя: «Только б долететь!»

И долетели, и самолёт, успешно приземлившись в аэропорту города Омска, вытолкнул семью Хусейноглу на мороз, а заботливо возведённые метелью сугробы с готовностью приняли их в свои объятия.

– Таня, где мама? – осипшим от холодного ветра голосом вопрошал Ахмет, у которого от мороза отказали все органы чувств: глаза слезились, вместе с ними, как кран, подкапывал нос, превращая его бородку в леденистый сугроб. Глубоко вздохнуть он не мог вообще: мороз готов был превратить его внутренности в хрупкий хрусталь.

Эмир бодро вышагивал впереди растерянной Таньки и пока еще не окончательно замерзшего Ахмета, он первым увидел деда и замахал ему рукой! Видимо, тот был послан Милой Сергеевной в аэропорт для встречи дочери с зятем и внуком.

– Танечка! – обрадованно закричал Пал Петрович. – Я здесь! – улыбка радости отчётливо отпечаталась на его утомленном бесконечными научными изысканиями лице.

– Дедушка!

– Папа!

Семья Хусейноглу крепко вцепилась в пожилого джентельмена, словно утопающие схватились за спасательный круг.

 

НОВЫЙ ГОД НА ДАЧЕ

 

– Папа, а куда мы едем? – Таня удивлённо всматривается в пейзажи за окном, силясь рассмотреть пролетающие мимо заснеженные красоты и понять, сколько ещё им предстоит добираться до дома.

– Э, дочка, чему ты удивляешься? Успела забыть, что Новый год мы встречаем на даче! – смеётся Пал Петрович, довольный тем, что сюрприз удался.

– Дед, мы в лес едем! Я понял! – радуется Эмир, у которого обычно бледные щеки от мороза зарумянились, как наливное яблочко.

– За город! – поправила Таня и обеспокоенно посмотрела на Ахмета. «Не слишком ли ему много зимних впечатлений на первый раз?»

– ЗагарОд – это куда? – встревожился Ахмет.

– Это в лес, папа! Там елки-палки и баня! – Эмир хорошо помнил свою прошлогоднюю поездку в заснеженный Омск и с удовольствием делился познаниями с отцом.

– Банйа, палка, лес... – повторил Ахмет и ощутил, что последняя ледышка с его бороды маленьким ручейком стекла на купленную по случаю поездки утепленную куртку. – Там есть, где жить? – как бы между прочим спросил он в бороду.

– Там большой деревянный дом, Ахметушка! – улыбнулся тесть. – Сад вокруг! А какая там красота летом, когда все цветет, птички поют, пчёлки жужжат! Настоящее раздолье для всего живого! Зимой у нас жизнь живых существ замирает, а вот по весне все пробуждается, и штаммы вирусов...

– Папа! – Таня бросила взгляд с укоризной в сторону отца.

– Очень интересно, Таня, не мешай папе рассказывать! – Ахмет внимательно смотрел на старшего научного сотрудника, приходящегося ему тестем.

– Но пока я заткну свой фонтан! Мы с вами ещё наговоримся! – многозначительно улыбнулся Пал Петрович.

Между тем машина подъехала к высокому глухому забору, за которым невозможно было ничего разглядеть.

Эмир, утомившись сидеть без движения в машине, живенько выплеснулся из неё и побежал вслед за матерью.

 

Ахмет медлил, с ужасом думая, что сейчас нужно выйти из теплой машины в ледяную пасть зимы, поджидающую за дверью, которая с готовностью пережует его косточки и выплюнет черный осадок на белый снег – все то, что останется от него: бороду и волосы. Ахмет закрыл молнию на куртке до самого подбородка, натянул шапку на уши, последний раз глубоко вдохнул теплого воздуха машины и ринулся на снег.

В этот момент глухие ворота отворились, и Ахмет увидел впереди полоску света – окна дома, до которых нужно было во что бы то ни стало добраться: там спасение, там тепло и жизнь!

А на пороге двухэтажного деревянного дома, добротного, над которым, как из паровозной трубы, клубилось облако дыма, высилась в качестве сигнального маяка монументальная фигура Милы Сергеевны:

– Проходите скорее в дом! А то замерзнете с непривычки! – кричала она с порога, радушно помахивая рукой гостям. На плечах Милы Сергеевны уютно примостилась шубка – какой-то хищный зверёк расплатился жизнью за возможность человека предстать во всей красе перед зрителями.

Ахмета не нужно было долго уговаривать и дважды приглашать: постаравшись не задеть тещу, он боком протиснулся в теплый дом, оставив торжественные поцелуи по поводу долгожданной встречи на потом.

– Ой, да вы совсем замёрзли! Южане наши дорогие!

Бледная Танька пыталась снять с ноги сапог, молния которого отказалась работать в таких экстремальных условиях. Эмир, бодро шедший всю дорогу от ворот до дачи, попав в дом, немного растерялся и жался ко второму маминому сапогу, никому не позволяя помочь ему раздеться, ожидая помощи только от мамы. Ахмет, видимо, намертво примерз и к куртке, и к шапке, так как тоже не спешил снять их с себя, кроме того, у него нестерпимо заболели подмороженные щеки, которые он неожиданно для себя почувствовал, войдя в теплый дом.

– Ну, все! Будем греться, чтобы вы не разболелись. Баньку мы с отцом натопили! А с дороги надо для сугрева... чайку с парой капелек бальзама!

– Чайку! – повеселел Ахмет и бодро закивал головой в знак согласия.

– Э, сынок, а мы с тобой по рюмашечке лекарства шлепнем, коньячку! Настоящий, армянский! – Пал Петрович, радуясь своей затее, довольно потёр руки. – А то так недолго и заболеть. Холода в наших краях знаковые – только для привычных и закаленных! А лекарство в этой связи принять необходимо! Не стесняйся! – добавил он, заметив, что Ахмет как-то напрягся.

– Пап, Ахмет не пьет! – поспешила вмешаться Татьяна. – Это грех у них, пить.

– Конечно, грех! – неожиданно весело продолжил Пал Петрович. – А лечиться – это не грех! – весомо подчеркнул он.

И как тут поспорить со старшим научным сотрудником, который ещё и тесть, и отец жены любимой.

Ахмет взял в руки рюмку и, будто утопающий перед тем, как окончательно уйти на дно, взглянул на сына и жену, и тут же выплеснул содержимое в раскрытый рот, не глотая, по прямой, сразу в желудок. И застыл с выпученными глазами.

– Как, хорошо, сынок, согрелся? – засуетился возле зятя тесть.

– Воды! – прохрипел Ахмет. – Запить лекарство!!!

Но тут ему стало как-то приятно тепло, в голове вспыхнули веселые искорки, и Ахмету пришла в голову интересная мысль, некое наблюдение, которое он сформировал в аксиому: «Похоже, без этого здесь не выжить, а посему можно повторить!»

– Ещё! – смело вытянул он вперёд руку с рюмашкой.

– Ого, зять – наш человек! – цокнул языком довольный Пал Петрович. – А потом можно и в баньку.

– И в баньку! – повторил повеселевший Ахмет.

– Папа, Ахмету достаточно! Он не встанет завтра. Он же не пьет вовсе! – Танька в ужасе схватилась за голову, а маленький Эмир с любопытством поглядывал то на отца, а то на мать.

– А может, и мне? Правда, я лекарство не люблю! Но если нужно, я могу и лекарство выпить! – бодро посмотрел он на деда. – Я тоже сильно замёрз!

– А тебе, внучек, я горячего какао налила! – засмеялась бабушка. – Шустрик ты наш! А потом все вместе – в баньку!

Пока женщины распаковывали чемоданы и выкладывали заморские гостинцы, старший научный сотрудник, неожиданно встретивший в лице зятя внимательного и благодарного слушателя, постоянно кивающего в знак глубокого уважения к заслугам старшего научного сотрудника, воспользовавшись тишиной, ушел в длинный монолог об изменчивости современных штаммов патогенов, который в самой кульминации, вероломно прервала Мила Сергеевна, пригласив всех в баньку. Не успел Пал Петрович углубиться в тему устойчивости современных микробов к антибиотикам, а тут, так не вовремя, прозвучал ангажемент в баню.

«Хотя можно и в бане продолжить или после», – оптимистично решил он.

На поверку банька оказалась домашней сауной, обустроенной в проходном коридоре дома. После бани окончательно согревшиеся и разморенные банным теплом южане, отужинали рассыпчатой картошечкой, выращенной на местных полях и огородах, и сочными котлетками, о составе которых Ахмета осмотрительно не проинформировали. В финале, проехав вилками по студенистым бокам холодца, утомленные дорожными приключениями, а некоторые и дозами лекарства, Хусейноглу устроились на ночлег.

– Завтра к нам придут гости! – загадочно улыбаясь, произнесла Мила Сергеевна. –Конечно, повод-то какой: дочь с внуком и зятем с югов пожаловали. В данном случае и всю родню собрать не грех. Так что вы отсыпайтесь, а завтра смотрины начнем!

– Мамуль, смотрины уже давно прошли, – заволновалась Таня, вспоминая количество разношерстной родни и привычку матери ко всему относиться с широким размахом. – Нам бы тихо, по-семейному посидеть...

– Это мы тут без вас сидим тихо, как мышки! А тут такое счастье – дети в гостях. Нет, Танька, вся родня должна встретиться с нашим Ахметом.

Ахмет согласно кивнул головой: «Как же похожи наши обычаи!» – только и успел подумать он. Будущее сквозь эйфорию «лекарства» казалось ему притягательным и прекрасным.

 

 

МОРОЗ АХМЕТОВИЧ

 

Ахмет с утра никак не мог подняться с кровати. Голова его была ощутимо тяжела, но вместе с тем в ней имелась безграничная пустота, словно мысли напрочь исчезли.

«Это, вероятно, влияние здешнего климата. Акклиматизация так проходит», – решил он, на время успокоившись, так как глубоко задуматься у него не выходило все равно: вакуум давил на виски и норовил вскрыть затылочные кости черепа.

Эмир же, напротив, бодро вскочил с кровати ранним утром и все время прыгал вокруг бабушки, приставая: «Ба, а Дед Мороз с подарками придет? А он под ёлку подарки забросит? А если я себя плохо вел, он что, и подарок мне не принесет?»

Бабушка пыталась синхронно отвечать на вопросы внука и одновременно резать салаты. Танька в фартуке рядышком готовила завтрак, а дед ушел прогуляться: воздухом подышать, а то у него с утра голова тоже немного побаливала. В принципе, как себе помочь, он знал, но только ждал подходящей компании: одному таким вещами заниматься – пагубная привычка. А поскольку зять пока не подавал признаков жизни, тестю ничего не оставалось, как выйти «подышать воздухом».

– Мам, во сколько родня соберётся? – как бы между прочим спросила Таня.

– К шести. Но ты же знаешь: кто раньше, кто позже. Приедет твоя двоюродная сестра Светка с дочкой Владкой. Помнишь, они так хорошо с Эмиром поладили.

– Ба, и Ладка будет? Ура! – обрадовался Эмир, который не отходил далеко от бабушки и слышал весь разговор.

– Владка, Эмир. Вы в прошлый раз чуть дом не перевернули с ней, бандитка ещё та! – вздохнула бабушка.

– А что значит «бандитка»? – удивлённо спросил Эмир, услышав новое для себя слово.

– Это, внучек, очень энергичный и слишком любознательный человек, попадающий в связи со своим неуёмным любопытством во всякие ситуации, порой вредительского характера!

– О, тогда я тоже «бандитка»! – восхищённо протянул Эмир, не дослушав последнюю фразу бабушки.

– Не дай бог, внучек, не дай бог! Ты у нас очень активный просто. Кровь в тебе бурлит горячая, моя! – бабушка нарезала морковку в салат и посмотрела на Таньку:

– Горошек потом добавим, перед тем, как на стол будем подавать, чтобы запах не образовался. Славный оливье у нас получился!

– Как же без него: и Новый год не Новый год! – усмехнулась Танька: сколько она себя помнила, несмотря на разнообразие блюд, готовящихся к празднику, обязательным номером кулинарной программы был именно оливье. Трудно себе представить иначе: традиция.

Тут на кухню, шаркая тапочками, вошёл Ахмет.

– Доброе утро, Ахметушка, как спалось? – теща окинула заботливым взглядом зятя.

– Спасибо, мама, хорошо, – выдавил из себя Ахмет, голова которого была заполнена вакуумом, и тело отзывалось не сразу на команды мозга: неродное какое-то тело.

– Похоже, ты не в себе, – покачала головой Мила Сергеевна, еще раз взглянув в лицо зятя.

– Не в себе, похоже, – удивился Ахмет точности описания.

– Это все папа со своим лекарством, – выдохнула Танька.

– А где он, кстати? – Мила Сергеевна только что заметила отсутствие супруга.

– Папа воздухом пошел подышать. Он тоже не совсем в себе.

Ахмет с опаской посмотрел в окно: за окном всё те же белые сугробы, только еще и солнце выглянуло, и на снег невозможно было смотреть – болели глаза от его удивительной белоснежности.

Эмир тут же потребовал одеть его и отправить к деду, чтобы в снежки поиграть.

Но в этот момент Пал Петрович вернулся с улицы. Щеки у него горели, нос покраснел, довольные глаза блестели за стеклами тут же запотевших очков:

– Ну, наконец-то все проснулись. Погодка прекрасная: морозно, солнечно. Пойдемте, мужики, снежную бабу лепить. Я собственно, за морковкой вернулся. Ахмет, а ты что-то неважно выглядишь. Может, лекарства?

Ахмет протестующе замахал руками.

– Тогда только морозец поможет прийти в себя.

Ахмет задумался: уже второй раз ему говорили о том, что он где-то не в себе. А где же он? Какой интересный русский язык! Лекарства не хочется совсем, правда, и на мороз идти страшновато. Но, бросив взгляд на бодрого и слегка помолодевшего тестя, решил рискнуть.

– Ура! Будем в снежки играть! – Эмир долго не мог успокоиться, и маме Тане пришлось дожидаться, пока часть энергии выплеснется из сына, чтобы помочь ему собраться на улицу.

Когда мужчины торжественно покинули дом, кто с восторгом, а кто и в некоторых сомнениях, дамы углубились в исконно женское ремесло: приготовление пищи, пока мужчины добывают «мамонта», то есть строят снежную бабу.

 

В заботах время пролетело быстро, и уже первые гости спешат примкнуть к тёплому гостеприимному семейству Семеновых-Хусейноглу, чтобы начать совместное празднование.

– Ахмет, – в очередной раз протягивает свою руку эпицентр внимания – иностранный зять, лучезарно улыбаясь. Благодаря прогулке на свежем бодрящем воздухе ему удалось «прийти в себя» и он был несказанно рад этому.

– Ой, а совсем ведь негрозный – восточный мужчина! Мы вас совершенно другим представляли. Тань, какой у тебя муж яркий и... добродушный! – Светка, двоюродная сестра Таньки, она же мать «бандитки» Владки, восторженно уставилась на Ахмета.

– Это и есть папа Эмирчика? – тут же вмешалась Владка. – На артиста похож, помнишь, мам, мы фильм смотрели длинный такой про дядю, у которого много жен было и денег.

– А, да-да, про султана! – прощебетала Светка и собралась поделиться с присутствующими знаниями о жизни в Турции, полученными из популярного сериала, действие которого происходило несколько веков назад. Это не смущало Светку совершенно!

– В Турции уже давно многоженства нет! – Танька, предчувствуя Светкины откровения и понемногу закипая от пристального прилюдного внимания и обсуждения ее семьи при ней, но так, будто ее и нет здесь вовсе, решительно вмешалась в разговор.

– Очень жаль! – засмеялась Светка. – Да ты не волнуйся, Тань, я просто шучу!

– Шутки у тебя, однако, – сквозь зубы процедила Таня.

Тут бы и вспыхнуть женскому конфликту, да подоспевшая новая партия гостей отвлекла.

– Здравствуйте, Ахмет!

– Здравствуйте, Ахмет, – не уставая, с улыбкой повторял привыкший к длинным родственным посиделкам зять с Востока.

Когда все расселись за большим и тесно сервированным столом, один из присутствующих гостей величаво поинтересовался:

– Интересно, а чем вы, Ахмет, занимаетесь? Чем там на ваших курортах можно зарабатывать?

Ахмет простодушно хотел тут же выложить информацию о своей трудовой деятельности, но его резко перебила Мила Сергеевна:

– Наш Ахмет – человек искусства, творческая личность, тонкая и ранимая!

– Актерствует, что ли? – многозначительно пробасил дальний родственник по линии Пал Петровича.

– Нет, Ахмет – художник! Фотохудожник! – сделав упор на слове «художник», значимо произнесла Мила Сергеевна.

– Понятно, – протянул родственник, но не отстал, а продолжил:

– И что же вы ловите в свой фотообъектив? Над чем работаете?

– Над уходящей натурой! У меня родился тост: за уходящий год, за то, что он был и нам в нем было неплохо! – Мила Сергеевна подняла бокал, приглашая всех присоединиться.

А в этот момент со второго этажа дома по перилам лестницы съехала Владка, в руке у нее блеснуло что-то наподобие копья – это была лыжная палка; а по самой лестнице в откуда ни возьмись взявшемся корыте, с шумом и соответствующими спецэффектами, появился Эмир. Его копье – вторая лыжная палка – на последней ступеньке лестницы подпрыгнуло и, выскочив из детской руки, врезалось в спинку стула, на котором гордо восседал любознательный гость. Последний как раз схватился за рюмку, чтобы поддержать тост, но, почувствовав внезапный толчок в спину, вздрогнул от неожиданности, и содержимое рюмки щедро выплеснулось на его белую сорочку.

Эмир засмеялся не к месту: он не увидел, что его палка, вернее меч воина, спровоцировала мокрый инцидент.

– Эмир! – взвизгнула мама Таня. – Вы что, не нашли, чем заняться и решили превратить дом в руины?

– Нет, мама, мы сражались не с домом, а с темной силой в нем. Мы – джедаи и проходили испытания. А эта палка – наш световой меч! Он поражает темную силу, – тут Эмир покосился на слегка подмоченного родственника.

– Ну вот что, джедаи, сдавайте свои мечи и примените врождённую логику в борьбе с темной силой. Джедай хватается за меч только в крайнем случае, когда слова не действуют, – мама-Таня в свое время пересмотрела практически все фильмы цикла «Звёздные войны» и могла отлично переубедить любого воина. И Владка с Эмиром, открыв рот, выслушали ее аргументы и практически безропотно сдали оружие.

– Мам, а логика – это что? – через минуту после капитуляции спросил Эмир.

– Ну, например, если ты что-нибудь натворил, то за этим следует лишение тебя сладкого или покупки какой-то приятной для тебя вещи. Такая последовательность действий и событий называется логикой. А когда приходит праздник, как сегодня, то это повод получить подарок или сюрприз.

– Кажется, я понял! Если сегодня наступает Новый год, значит, обязательно должен прийти Дед Мороз с мешком подарков. Это логика! – задумчиво произнес Эмир, а притихшая Владка тут же оживилась:

– К нам же придет Дед Мороз? Сегодня праздник. Это ло-ги-ка! – протянула она.

– Дед Морозу может быть некогда заходить ко всем – детей много, поэтому он просто забросит вам подарки под ёлочку.

– Нет! Хотим Деда Мороза! – хором закричали бывшие джедаи. – Без Деда Мороза нельзя!

Владка для убедительности надула губки, а Эмир раскричался громко, чтобы наверняка его услышал Дед Мороз.

Танька опешила – появление Деда Мороза не входило в семейные планы.

– Если вы так будете кричать, то распугаете всех Дедов Морозов. Эмир, держи планшет, иди, покажи Владе, как сражаются настоящие джедаи, а чуть позже я вас позову к столу.

На самом деле Тане нужно было обсудить с семьёй возможность появления Деда Мороза.

И когда дети поднялись наверх, она обратилась с этим вопросом к отцу.

– Танечка, да мы уже опоздали, дорогая. Об этом нужно было позаботиться накануне! – Пал Петрович удивлённо смотрел на дочь. – Кто же в нашу деревню-то поедет с бухты-барахты. Если только из своих кого-то уполномочить...

И тут взгляды присутствующих обратились на Ахмета, представленного Милой Сергеевной в качестве человека искусства.

Ахмет восседал за столом рядом с Пал Петровичем, и так как крепко поддерживал компанию тестя, не отказываясь опрокинуть рюмашечку, выглядел весьма убедительно для роли Деда Мороза: глаза воодушевленно блестели, внушительный нос на кончике слегка подрумянился, и тот же румянец перетек в область щек, борода дерзко смотрела вперёд, слегка подкрасившись майонезом из салата.

– Чем не Мороз? Мороз Ахметович! – весело констатировала Мила Сергеевна. – А росту-то зять богатырского. Сейчас из ваты и салфеток соорудим белоснежную бороду с усами, наденем на него старую шапку Петровича, накинем мою старую шубу на плечи, мечи эти джедайские в посох определим, а мешок для подарков с антресолей снимем – мусор строительный в него собирали.

– Мама, а говорить-то как он будет? С акцентом? Дети все поймут!

– Дети ждут Деда Мороза, а говорить ему совсем не обязательно: подарки раздаст и – на оленей! У Деда Мороза дел много – пускай и едет к другим ожидающим! –рассмеялась Мила Сергеевна.

– Да ладно тебе, Тань, смотри, какой креативненький Мороз из твоего мужа получится! – захихикала Светка.

– А вы у Ахмета спросили? – сопротивлялась Татьяна.

– Ахмет, придется тебя определить в Деда Мороза: дети хотят. А кому, как не тебе? Видный, бородатый, глаза добрые! – подытожил Пал Петрович.

– Морозом? – переспросил на всякий случай Ахмет, но от выпитой дозы у него возник кураж:

– Хорошо!

И взрослые приступили к перевоплощению Ахмета в Деда Мороза.

 

– Дети! Дед Мороз пожаловал! Спускайтесь вниз! – Таня погасила свет в гостиной, оставив гореть свечи, в надежде, что правда стремительно не откроется, и Морозу Ахметовичу удастся выполнить свою дарительную миссию.

– Он пришел! Ура! – одновременно закричали Эмир и Владка.

Владка подбежала первой к Деду Морозу. Эмир спускался по лестнице несмело: Владка успела шепнуть ему, что Дед Мороз даёт подарки в обмен на стишок, а Эмир ничего не выучил и переживал, что останется без подарка.

Дед Мороз охал и откашливался, протягивая подарок девочке – Ахмет видел по телевизору, что Санта Клаусы обычно немногословны и предпочитают «охать».

– А стишок прочитать? Я готовилась! – вдруг заупрямилась Владка, не взяв протянутый ей свёрток.

– Прочти, конечно, деточка, если готовилась. Наш Дед Мороз очень добрый. Ехал издалека и устал. Возьми подарок и прочти стишок, – помогла Деду Морозу Мила Сергеевна.

– Да-да! – бодро подтвердил Дед Мороз.

 

Владка подошла к Деду Морозу поближе и, не мигая, уставившись ему в лицо, начала:

 

– Новый год встречать пора,

Дружно крикнем мы: «Ура!».

Кто подарки нам принес?

Ну конечно, Дед Мороз.

 

Будем прыгать мы у елки,

Не страшны ее иголки,

Станем дружно в хоровод:

Здравствуй, здравствуй, Новый год!

 

– Молодец, деточка! Бери свой подарок и иди к столу, – Мила Сергеевна, как могла, пыталась помочь молчаливому Деду Морозу.

– А почему Дедушка меня не похвалит? – Владка поджала нижнюю губу.

– У Деда Мороза горлышко болит: он простудился. Иди, деточка, иди, посмотри, что за подарок он тебе принес.

Ахмет слегка наклонился и погладил девочку по голове.

– И шубка у Деда Мороза некрасивая, – придирчиво добавила Владка.

– Дед Мороз очень торопился, а злая Баба Яга отобрала у него шубу, чтобы он не смог поздравить детей, поэтому мы его приодели у нас дома. Нельзя же ему замёрзнуть! –нашлась Танька.

– Иди ко мне, Владочка, давай посмотрим твой подарок, – вмешалась Светлана.

Эмир, грустно ожидавший своей очереди неподалеку, обрадованный необязательностью прочтения стиха, подбежал к Владке и сразу протянул руку за подарком.

– Дай, Дедушка!

Ахмет для приличия немного поохал и откашлялся, а затем, открыв мешок, протянул подарок Эмиру. Тот, не глядя на Деда Мороза, схватил дар. Таня вздохнула с облегчением – спектакль удался. Но тут наблюдательная Владка произнесла:

– Эмир, а Дед Мороз на твоего папу похож.

Эмир поднял глаза на Деда Мороза, и его глаза-вишенки наткнулись на отцовский чернослив.

– Где папа? – ещё не вполне веря своим глазам, произнес мальчик.

А Ахмет, порядком уставший от спектакля и слегка запотевший в шубе и шапке в натопленном доме, сбросил шубу и обнял сына.

– Ты мой папа? – почему-то с ужасом спросил Эмир. – Ты ненастоящий...

И расплакался.

– Эмир, сынок, подойди ко мне! – отец попытался схватить сына в объятия, но тот вывернулся и убежал вверх по лестнице.

Таня последовала за ним.

– Вы обманщики! – сказал ей сын и отвернулся к стене.

Мать молчала.

– Дед Мороза нет! А вы меня обманывали.

Мать попыталась дотронуться до сына.

– Не хочу! Вы плохие и ваш Дед Мороз тоже, – упрямо твердил Эмир.

– Дед Мороз не успевает прийти ко всем детям, – начала мама-Таня.

– Почему он не успел прийти только ко мне? – спина Эмира затряслась от рыданий. – Потому что я плохой? Я стишок не выучил и не слушался маму?

– Что ты! Ты очень хороший. А про стих мы вместе забыли. Знаешь, когда я была маленькой, я очень ждала Деда Мороза, но он всегда оставлял подарки под елочкой и быстро уезжал на своих оленях.

– Ты его никогда не видела? – слегка повернул свое лицо к матери Эмир. Он перестал всхлипывать.

– Я не успевала его увидеть! Однажды я всю ночь практически не спала, а стояла у окошка, чтобы его заметить.

– Ты его увидела? – заинтересовался Эмир.

– Я, наверное, очень устала его ждать и заснула у окна. А когда меня разбудила мама, подарок уже лежал под елкой. А твой папа согласился помочь Деду Морозу, чтобы вы его не ждали, и взял у него подарки для вас. Кстати, ты не посмотрел, какой подарок он для тебя приготовил? Это тот подарок, о котором ты мечтал? Помнишь, что ты загадывал?

– Конечно, помню! Я хотел большого умного робота, чтобы с ним играть можно было, – оживился Эмир. – Папа, ты уже открыл коробку!

Эмир помчался по лестнице вниз.

 

 

НОВЫЙ ГОД НА ЮГЕ

 

«В прошлом году у родителей на даче Новый год встретили весело! Было много снега, смеха, неожиданностей и сюрпризов – всего того, что и делает праздник праздником», – Таньке взгрустнулось. Сейчас же праздновать предстоит здесь, дома, – именно так стала называть она Анталью. Вернее, не саму Анталью, а их маленький поселок в районе Кемера.

Праздничный стол с традиционными закусками, конечно, будет – она постарается! А вот как быть с той ошеломляющей атмосферой всеобщего веселья, которая охватывает население России накануне Нового года, когда с прилавков магазинов, будто в последний раз, дружно сметаются продукты и товары, которые в обычные дни залеживаются на прилавках, а по случаю праздника оказываются необходимыми? Когда жизнь в кульминационном восторге застывает на 15 дней, первых, новогодних, вплоть до старого нового года, смысл существования и празднования которого трудно объяснить непосвященным. Как проникнуться этой атмосферой издалека, находясь в их маленьком турецком поселке, вдали от эпицентра радости, и как почувствовать свою причастность к празднику?

От размышлений Таню отвлекли вернувшиеся из парка муж и сын, которые вдоволь набегались за мячом и готовы были ринуться на штурм холодильника.

– Мам, я проголодался! – малоежка Эмир после подвижных спортивных занятий проголодался, а, может, просто захотел составить компанию отцу, продолжая чувствовать себя рядом с ним «взрослым» спортсменом.

Таня разогрела еду, но в этот момент кто-то постучал в их дверь.

– Соседка, помидоркой не поделитесь? Решила салат приготовить на ужин, а про то, что томатов дома нет, забыла!

На пороге стояла соседка – тетушка Айше.

– Конечно-конечно, держите помидоры, а лучше заходите к нам: мы как раз ужинать собрались.

Таня с особой симпатией относилась к пожилой соседке, живущей в квартире этажом ниже, – одинокой, всеми забытой, но веселой и готовой прийти на помощь. В последнем Таня убедилась на собственном примере: как только она вернулась домой после родов, тетушка Айше неожиданно возникла на пороге ее квартиры – и порядок в доме навела, и за ней поухаживала.

«Квартира запущена сильно, а младенцу чистота нужна», – с таким аргументом соседка приступила к наведению порядка в Танькиной квартире, не обратив внимания на ее вялые протесты. И, словно фокусник, взмахнув в воздухе тряпкой вместо волшебной палочки, вмиг уничтожила слой пыли, давно покоящийся на мебели. Но эта мера в борьбе за чистоту ей показалась недостаточной, и она вывела на сцену убойное орудие – пылесос, который, взревев, словно боевой конь, почуял врага и тут же бросился в атаку.

Такой беспорядок случился в квартире Тани, потому что последние перед родами дни она провела в больнице, а до этого целых два месяца страдала от сильного токсикоза, поэтому хозяйством практически не занималась – все сыты, и слава богу! Мила Сергеевна, не успевшая прибыть к родам дочери по служебным обстоятельствам и появившаяся лишь через два дня после выписки той из больницы, удивилась доброжелательности соседки, а узнав, что живёт женщина одна и весьма скромно, попыталась ей предложить денег. Но тетушка Айше только рукой махнула.

«Мы же соседи! Если не поможем друг другу, как жить-то вместе?» – искренне удивилась тетушка Айше.

 

– Вы ужинайте без меня – едок из меня плохой. А я лучше к вам на чаёк загляну. Как раз сегодня испекла печенье курабье, а одной, вроде, и есть-то не хочется: без компании неинтересно. Вот вместе и поедим.

– Печеньки! – обрадовался Эмир. – Только я с сыром не люблю, если что. Я сыр вообще не люблю! – поспешил добавить он.

– Ах ты, радость моя! Тетушка помнит, что ты любишь с «ябочком»– так ты яблочко раньше называл! – улыбнулась беззубым ртом тетушка Айше.

– Бабушка, а у тебя все зубы сами выпали или, может, ты подралась с кем? – не удержался Эмир от давно мучившего его вопроса. Он уже знал, что если зубы выпадают, то должны вырасти новые. А вот, если подрался с кем-то, например, как боксеры, то у них уже зубы не вырастают – им искусственные ставить надо.

– Выпали-выпали, дорогой! – засмеялась соседка.

– Это хорошо: скоро новые вырастут, как у меня! И аппетит появится, – со знанием дела произнес Эмир.

– Эмир, иди к столу! Тетушка Айше зайдет к нам позже. А у тебя суп остывает.

Дверь за соседкой закрылась, и семья приступила к трапезе.

Эмир не успевал за взрослыми. Собственно, он всегда был в отстающих. Еда сиротливо остывала на тарелке, ожидая своего часа. Таня периодически поторапливала сына, а Ахмет напоминал, что спортсменам негоже есть так медленно: на все соревнования можно опоздать. Да и еда станет совершенно не вкусной, когда остынет.

– Вкусно-невкусно, что горячая, что холодная – одинаково плохо, – бурчал себе под нос Эмир, медленно исследуя содержимое тарелки вилкой.

Соседка уже успела на чай прийти со своими печеньями, а у Эмира продолжалось археологическое исследование пищи: он торжественно погружал вилку в макароны, переворачивал их, пытаясь что-то обнаружить под ними, и единственная макаронина отправлялась к нему в рот. Чайник закипел, а «археолог» не торопился заканчивать раскопки.

– Эмирчик, глянь-ка дорогой, какие я печенюшки принесла: твои любимые, с яблочком и корицей, – тетя Айше взглянула на мальчугана.

Тяжёлый вздох. И следующая макаронина нехотя отправилась за предыдущей.

– Слушай, сынок, ты с макаронами не дружишь вовсе? – поинтересовалась соседка.

Тут пришла очередь вздыхать маме Тане:

– Айше тейзе, Эмир у нас дружит только со сладким.

– Ах, Аллах! Останешься, мой дорогой, как и я, без зубов. Я ведь тоже сладкое люблю. Я бы и рада теперь поесть, да только протёртое могу. И все равно быстрей тебя могу съесть твои макароны!

– Возьмите их, бабушка! – Эмир с готовностью и со вздохом облегчения протянул соседке тарелку.

– Э, хитренький! Так не годится! Давай соревноваться, кто быстрее съест свою порцию: ты – свою, а я – свою!

– Соревноваться? – недоверчиво посмотрел на соседку Эмир: он-то гораздо быстрей, чем она, справится с этой задачей!

– Эй, Таня-ханым, положи-ка и мне макарон на тарелку. Посмотрим, кто выиграет, я или Эмир! – у соседки задорно блеснули глаза.

–Я, конечно! – оживился Эмир, рассчитывая на лёгкую победу.

Танька, улыбнувшись, протянула тарелку с макаронами соседке.

И как только тётушке удавалось справляться с макаронами так быстро: они мгновенно исчезали из тарелки, проваливаясь в бездну ее практически младенческого рта. Эмиру, не любившему проигрывать, пришлось попотеть: пытаясь не отставать от соседки, он заглатывал макароны, не прожевывая. Финишировали они практически одновременно.

– Я что, все съел? – удивился Эмир.

– Съел-съел! – засмеялась мама-Таня.

Ахмет давно ушел смотреть телевизор: там начинался футбольный матч, в котором играла его любимая команда.

– Эмир, иди ко мне! Будем вместе болеть за нашу команду.

Ахмет заранее приготовил флаг спортивного клуба «Галатасарай» и вывесил его на балконе: смотрите, здесь живет преданный болельщик команды!

– Пап, я сейчас, я только печенье возьму и приду, – Эмир схватил в руки печенья и собирался побежать в салон, где отец громогласными криками помогал любимой команде выиграть матч, но мать перехватила его за руку и заставила положить печенья на тарелку, чтобы мужчины не накрошили ими по всей комнате.

Ахмет «болел» серьезно, размахивая руками, подбадривая футболистов энергичными пожеланиями. Эмир не отставал от отца и в точности повторял все его движения и вторил его выкрикам.

Тетушка Айше незаметно покинула квартиру соседей, и Таня присоединилась к трибуне болельщиков. Любимая команда выиграла, и в апофеозе Ахмет размахивал флагом с балкона, делясь радостью с прохожими, и они ему отвечали взаимностью: всеобщий футбольный экстаз. Болельщики проигравшей команды бросали выразительные взгляды на празднующих счастливчиков и, стиснув зубы и опустив головы, проходили мимо счастливого балкона.

Когда футбольные страсти поулеглись, и Эмир был отправлен спать, Танька решила поговорить с мужем о предстоящем празднике.

– Ахмет, скоро Новый год, как хорошо мы его встретили в прошлом году! Помнишь?

Ахмет молча кивнул, а потом засмеялся:

– Да, Дед Мороз из меня плохой получился, хуже, чем футболист.

– Может, в этом году где-нибудь отметим наступление Нового года? – Танька понимала, что зимой живут они в режиме экономии, но у нее была и своя «заначка» – Мила Сергеевна не забывала о семье Хусейноглу, и Танька хотела воспользоваться этими деньгами.

– Дома и отметим! – сказал Ахмет.

– Дома... – грустно протянула Таня, – а так хочется праздника, ёлки, какой-то развлекательной программы, наконец.

– Елки, программы? – эхом отозвался муж.

– Да-да! Праздника, сюрприза, чтобы дни не становились похожими друг на друга! –Таня готова была заплакать, но повод был не особо подходящим. Хотя и очень хотелось мужского участия. А вот как его добиться, она себе плохо представляла.

– Таня, моя семья не поймет, если мы решим отметить наступление Нового года на широкую ногу: ни повода не поймет, ни наших растрат, с ним связанных.

– Но Эмир тоже очень ждёт праздника! – выдохнула Танька последний аргумент. –В этом году нам не удалось поехать в Россию – зима слишком суровая в этом году даже здесь, что уж говорить о Сибири! А мне очень хочется, чтобы праздник состоялся.

– Да будет вам праздник! Ёлку нарядим в саду. Смотри, как она вымахала за год! Игрушки вы с Эмиром купите, а я – подарки! – засмеялся Ахмет, довольный своим решением проблемы. – Сестру мою позовем, твоих подружек, если хочешь. Да, я и Дед Морозом могу нарядиться: опыт у меня уже есть.

Танька в ответ улыбнулась.

– Про стихи я уже знаю: пусть дети учат. И в костюмы можно тоже всех нарядить.

«Всё-таки хорошо, что любимая команда выиграла! У мужа креативные идеи появились на радостях, – подумала Таня и развеселилась.

«А что? Пусть и дома встретим, но так необычно по здешним меркам. Интересно, а как сестра Ахмета отреагирует на все это? Хотя Нур – веселая и современная девушка. Да, надо и тётушку Айше пригласить. Вот уж кому точно эта идея будет по душе».

 

 

НЕОЖИДАННЫЙ СЛУЧАЙ

 

И Танька окунулась с головой в предпраздничную суету. Распотрошив свою заначку, закупала продукты, ёлочные украшения, продумывала костюмы для новогодней ночи себе и Эмиру.

Эмир каждый день по утрам просыпался с одним и тем же вопросом:

– Сегодня Новый год?

И всякий раз, получая отрицательный ответ, складывал брови домиком и, тяжело вздыхая, произносил:

– Ты меня, мама, спать заставляешь, говоришь, что время будет проходить быстрее. А получается, что спи, что не спи – оно всё равно не движется!

– Движется, ещё как! Осталось только два дня! – мама поцеловала Эмира в щёчку.

– Это целых два дня! У, как много! – Эмир разочарованно посмотрел на мать, растопырил два пальца на своей руке и сунул маме под нос.

– Два дня – это уже через день! – засмеялась мама Таня. – А у нас с тобой ещё костюмы не готовы!

И тут же подумала: «Хорошо, что в нашем поселке девочки-мастерицы собрались: кто шить любит, кто готовит замечательно, кто даёт частные уроки английского языка, кто учит навыкам рисования, а кто поделки к Новому году мастерит и не только к нему, –все услуги свои предлагают, которыми я и воспользовалась! Все чем-то заняты... и только мне мои способности применить пока негде... Если только на сцену, да где она в нашей глубинке! Или уж тогда детей развлекать на днях рождениях и по праздникам, как многие делают, а я ведь еще и актриса: зря, что ли, на курсы ходила! Хотя пока мне моего сына хватает!»

Трель телефонного звонка ворвалась в ее мирок внезапно. Танька даже вздрогнула. Может, от неожиданности? Нет, скорее потому, что звонил городской телефон, а не мобильный, как обычно.

– Алло! – сняла трубку Таня.

– Таня-ханым, что-то плохо мне: резь такая в животе, подняться с кровати не могу... Ты зашла бы, дочка, – тетя Айше еле говорила в трубку.

– Конечно, тетушка, уже бегу! – Танька заметалась по квартире: что взять с собой? Схватила первое попавшееся под руку – мобильник, если что, мужу можно с него позвонить, он, как на грех, к родне уехал.

Дверь в квартиру тётушки Айше была открыта, и Таня свободно вошла в комнату. Тетя Айше лежала на диване, на боку, подтянув ноги к себе, и постанывала.

– Тетя, может, лекарство какое-нибудь дать, где они у вас? – Таня беспомощно посмотрела вокруг.

– Я уже выпила... – прошептала тетушка. – Не помогает: боль такая, словно кинжал в живот воткнули.

Танька попыталась вспомнить все известные ей симптомы болезней, а таковых было не много: грипп, простуда, кишечные инфекции.

– Может, у вас аппендицит? – предположила она, вспомнив, как однажды скорая увезла ее одноклассницу прямо с уроков. – Надо бы скорую вызвать! – нашлась она.

– Какая скорая, деточка, ты посиди со мной. Сейчас пройдет.

Эмир, оставшись один в квартире, чтобы чем-то себя занять, походил от одной стены к другой несколько раз, но через пять минут тоже спустился в квартиру соседки.

– Бабушка, ты что, скоро Новый год, а ты умирать, что ли, собралась? – Эмир, увидев неподвижно застывшее тело соседки, ее измученное лицо с выступившими на лбу градинами пота, и, услышав ее стоны, решил, что дело плохо, и не преминул об этом всем сообщить.

– Так, Эмир, замолчи! Бабушка серьезно больна. Она выздоровеет, а нам нужно срочно позвонить твоему отцу.

Таня взяла телефон и попросила Ахмета срочно приехать: машина у них была своя, а тётушку Айше, судя по всему, нужно было срочно отвезти в городской госпиталь.

– Я никуда не поеду, – голос тётушки Айше еле прозвучал: казалось, что у нее во рту засуха, и ей тяжело говорить. Тут она опять застонала.

– Ахмет, приезжай быстрей, – шептала про себя Танька, не знавшая телефонного номера скорой. Тетушка же упрямо молчала, свято храня тайну телефона скорой.

«Эх, дура я беспечная! Самые важные номера телефонов не удосужились выучить!» Когда заболевал Эмир или она сама, или Ахмет, что случалось крайне редко, они самостоятельно добирались до частной клиники. До сегодняшнего дня ничего экстренного, чтобы вызывать карету скорой помощи, в их жизни не происходило.

К ее радости, Ахмет домчался быстро и, увидев состояние пожилой женщины, без лишних расспросов поднял тетушку на руки и понес к машине: она уже не сопротивлялась, а только стонала.

Притихший и испуганный Эмир был оставлен у матери Ясмин, которая вышла на лестничную площадку, услышав необычный шум, и безропотно согласилась присмотреть за мальчиком.

– Эмир, не волнуйся, мы скоро приедем, – Танька сжала ладонь Эмира: ее рука была ледяной от сильного возбуждения, и Эмир это сразу почувствовал.

– Не бойся, мама, тетушка поправится, – совсем как взрослый попытался успокоить мать Эмир, хотя и сам был сильно перепуган.

До больницы они доехали быстро. Подъехали сразу к блоку скорой. Ахмет вынес тётушку на руках и положил ее на носилки, которые появились вместе с санитарами.

Затем Ахмет заполнил необходимые для госпитализации документы, а после этого они решили остаться в больнице и подождать, что скажет врач: Танька отказывалась вернуться домой, ничего не узнав о состоянии больной женщины.

Врач появился довольно быстро.

– Это ваша родственница? – спросил он.

Ахмет и Таня отрицательно замотали головами.

– Очень жаль. У больной прободение язвы желудка – острое кровотечение. Женщине нужна срочная операция. Только так можно ее спасти.

– Так в чем же дело? – вскинула брови Танька. – Если надо, то надо срочно, – от волнения она еще больше коверкала турецкие слова.

Врач непонимающе смотрел на Таньку, но тут вовремя вмешался Ахмет:

– Сколько будет стоить операция? Дело в том, что мы не знаем, есть ли у женщины родственники – она живёт одна. Есть ли у нее деньги или нет – тоже не знаем.

– У нас государственный госпиталь, и обычно стоимость и операции, и госпитализации покрывает страховка. Но, к сожалению, у больной ее нет.

– Я заплачу! – твердо сказала Танька. – Делайте то, что нужно и, пожалуйста, не тяните время. Выписывайте этот счёт мне.

– Больную уже готовят к операции. Операцию сделают в любом случае, а потом уже выпишут счёт. Постарайтесь найти её родственников, – врач устало улыбнулся Таньке.

– Если родственников не найдем, я заплачу! – резко выкрикнула Таня.

Таньку трясло: перед ее глазами все время стояло перекошенное болью лицо соседки. Ей было страшно и хотелось плакать, но одновременно нужно было срочно что-то предпринять, чтобы убрать тревогу, поселившуюся у нее в сердце. В тот момент то, что она делала, не казалось ей каким-то особым геройством, отнюдь, скорее на этот поступок ее толкнула собственная трусость. Ведь потом ее всегда будут преследовать безнадёжные и переполненные страданием глаза тётушки Айше – они и сейчас смотрели на нее. Все это наваждение нужно было срочно прекратить. В то же время ей было неудобно перед мужем… Чувств было много, за исключением ощущения героизма происходящего.

Ахмет внимательно посмотрел на жену: в глубине его черносливных глаз была обволакивающая нежность.

– Все будет хорошо, Таня, не волнуйся!

Ахмет широкой и теплой ладонью погладил ее по голове.

 

Когда Танька с мужем, вернувшись из госпиталя, поднимались по лестнице к себе домой, они услышала крики и шум из квартиры Зейнеб, матери Ясмин, где они оставили Эмира: женщина обещала присмотреть за детьми. Похоже, кто-то сильно плакал. И этим кто-то, по всей видимости, был их сын. Танька ударила кулаком в дверь квартиры соседки, потом еще раз и еще, чтобы та немедленно открыла дверь – пользоваться звонком было не принято в их доме. Наконец дверь с шумом распахнулась, и на пороге квартиры возникла спокойная Зейнеб.

– Где мой сын? – взволнованно спросила Таня у молодой женщины.

Но в тот же самый момент заплаканный Эмир и сам выбежал в коридор и бросился к матери:

– Мама!

На лбу у него появилась хорошо заметная маминому глазу шишка, а из покрасневших глаз, словно градины, вылетали слезы.

– Эмирчик, – прижала Таня сынак себе. – Зейнеб, принеси кусочек льда из холодильника, его надо приложить к шишке, чтобы та уменьшилась. И вообще, что у вас тут произошло?

– Да ты не волнуйся так! – нисколько не смущаясь, улыбнулась Зейнеб. – Дети играли, а когда дети играют, всякое случается. Льда у нас нет. Принесу тебе пакет с тестом – я его заморозила в холодильнике.

– А, не надо прикладывать лёд!!! – закричал Эмир. – Будет ещё больней! Будет ещё хуже!!!

– Эмир, спортсмены, когда получают травму, обязательно лёд прикладывают к больному месту, – немного успокоившись, произнесла Таня. – Правда ведь, Ахмет?

– Конечно, – кивнул головой тот и на несколько секунд приложил объемный пакет к шишке на лбу сына. – А теперь пошли домой. Спасибо, что за сыном присмотрела, Зейнеб-абла.

– Присмотрела, как же! – по-русски, тихо и с насмешкой повторила Танька. – Сама виновата – знала, что этим закончится, – продолжила она.

–Ты что бурчишь? – не переставая улыбаться, спросила Зейнеб. – Скажи лучше, как тетушка Айше?

– Операцию делают тётушке: язва в желудке кровоточит. Ты не знаешь, есть ли у нее родственники? – в свою очередь спросила Таня.

– Ох, – вздохнула Зейнеб, – тетушка не всю жизнь здесь жила в одиночестве, –Зейнеб растягивала слова, словно тщательно их подбирала, наверное, чтобы Танька ее правильно поняла. – Был у меня телефон ее сына где-то записан. Только вот где? Не припомню... Я поищу! – заверила она Таньку.

Когда семья поднялась к себе в квартиру, Таня стала выяснять у сына, во что они так энергично играли с Ясмин, что у него на лбу выросла шишка.

– А мы и не играли! Ясмин сказала, что у них золота дома много, и что она поэтому принцесса! – презрительно фыркнул Эмир.

– Чего много? – сразу не поняла Танька.

– Золота! Ну, им на свадьбу родителей подарили целую гору его! – округлив глаза и вытянув руки к потолку, произнес Эмир.

– А я ей сказал, что принцессы красивые бывают и совсем не обязательно, чтобы золота у них много было, а она вскочила и в спину меня толкнула, а я не удержался и ударился лбом о полку шкафа. Больно!

– Вы бы лучше с ней в прятки, что ли, поиграли, – опешила Таня.

– Да она ничего не умеет! «Я – принцесса, я – принцесса!» А потом как разозлится, так сразу драться начинает, хуже хулигана... И во что с ней играть? – удивился Эмир.

– Хорошо, в следующий раз мы Ясмин к себе пригласим и у нас все вместе поиграем!

– Не, я ей теперь не друг! – с обидой произнес Эмир, аккуратно потрогав пальцами внушительную шишку на лбу. – Мне принцессы не нравятся!

– Ну, время лечит не только шишки, а порой оно меняет и ход наших рассуждений, – неуверенно произнесла Таня.

Она задумалась о том, что случилось сегодня с тётушкой Айше, об одиночестве и беспомощности перед болезнями, о своей вчерашней беспечности и былой самоуверенности, сегодня кажущейся странной. Касалась ее самонадеянность и плохого знания турецкого языка – до сих пор не удосужилась выучить его хорошо, и того, что она особо не вникала в уклад местной жизни, практически не знала и не соблюдала обычаев.

– Мама! Ты где? – Эмир начал дергать маму за руку, чувствуя, что та его не слышит.

– Да, дорогой, – очнулась Танька.

Она обняла сына, прижала его к себе и в ответ на его удивленный взгляд поведала ему самое важное:

– Как хорошо, что мы вместе! Будем беречь наших близких и заботиться друг о друге. И бабушкам надо позвонить. А то они нам звонят, а мы им – так редко! Забота – это и внимание тоже!

– Мам, а я о тебе хорошо забочусь, ведь правда? Я без тебя и в школе скучаю, и домой каждый день прихожу – во как без тебя не могу! – Эмир развел руки в разные стороны широко-широко. – А помнишь, я тебе на день рождения цветочек нарисовал?

– Да ты у меня самый заботливый! Всем бы такими быть! – Таня впервые за сегодняшний день искренне улыбнулась. – А теперь давай позвоним в больницу, спросим, как прошла операция.

– Конечно! Как там бабушка-соседка! – Эмир помчался за телефоном.

Таньку долго соединяли с нужным отделением, а потом бодрый голос на том конце провода сообщил, что операция прошла успешно, что сейчас больная спит в палате, а утром следующего дня ее можно навестить.

– Завтра заедем к соседке в больницу, а когда будем возвращаться домой, заберём новогодние костюмы – они уже готовы, – Тане заметно стало легче на душе. – Новый год никто не отменял! Так что продолжаем подготовку к его встрече. А завтра, сыночек, уже 30 декабря: до Нового года останется всего один день!

– Это совсем чуть-чуть! – Эмир завертелся на одной ножке, а затем запрыгал от радости.

– Что случилось? – спросил Ахмет, услышав радостный шум.

– Все хорошо, дорогой! Операция прошла успешно, а мы вспомнили про Новый год, который наступает через день – вот чему Эмир радуется. А ты нас завтра отвезти в больницу, пожалуйста. Ещё и за новогодними костюмами заедем на обратной дороге – они готовы.

– Сколько же у нас дел! – протянул Ахмет и, наклонившись, шепнул Таньке в самое ухо:

– А мне, Деду Морозу, подарки нужно завтра выбирать!

 

 

СИЛУЭТЫ ПРОШЛОГО

 

Планы на будущее, ближайшее и далёкое, наши намерения сегодняшнего дня – мы выстраиваем их обдуманно, взвешивая и принимая во внимание все обстоятельства, которые можем учесть. Но лёгкий ветерок, подувший, откуда ни возьмись, может изменить направление задуманного, не говоря уже о сильном урагане, сметающем все на своем пути, не оставляющем и камня на камне от наших замыслов. Как вчера, например: внезапно заболевшая соседка заставила всех забыть о предстоящем празднике, а кому-то пришлось вернуться к волнующим событиям прошлого, от которых тянулись ниточки к сегодняшнему дню...

И когда перед поездкой в госпиталь Таня на всякий случай заглянула к Зейнеб, чтобы поинтересоваться, не удалось ли ей узнать что-нибудь о родственниках тётушки, та с порога ошарашила ее новостью:

– Таня-ханым, нашла я вчера телефон сына тётушки Айше – в старом мобильнике сохранился! Ах, Аллах, хорошо, что моя егоза Ясмин случайно не стёрла его. Как только нашла этот номер, так сразу и набрала Айхана, ну, так зовут сына соседки. Тот как услышал, что мать серьезно больна, сразу разрыдался в трубку. А ведь что получается, живёт он неподалеку, в Финике, и сегодня обещался приехать к нам... А вы б пока не уезжали без него – дождались бы его приезда. Как только он появится, я в вашу дверь постучу: вместе и отправитесь в больницу к тетушке.

– Конечно, Зейнеб, конечно, подождем! Какая хорошая новость! Даже не могу себе представить, как обрадуется тетушка Айше! – Таня, взяв Эмира за руку, стала подниматься в свою квартиру.

– Не волнуйся, Таня-ханым, он скоро приедет – ждать вам долго не придется! –крикнула Зейнеб вслед уходящей соседке.

Зейнеб сказала Тане почти правду, вернее, малую толику правды. Она считала, что важен сам результат. А результат есть – сын тетушки приедет.

А зачем Таньке знать всю правду? Дело прошлое, зачем его ворошить? Да и попробуй ей, иностранке, все объясни. Не знала Танька и вряд ли когда-нибудь узнает, что Зейнеб и тетушка Айше знают друг друга очень давно, что жили они раньше в деревне по соседству: тетушка Айше – мать Айхана и Зейнеб с матерью и сестрой. Жили дружно, стараясь не ссориться, соблюдая принятые в деревне принципы добрососедства. Росли Зейнеб и Айхан вместе, вместе играли на улице, пока маленькими были, и совсем было не важно, что Зейнеб на два года старше Айхана, и он называл ее «абла» – старшая сестра, играли дружно, а если и ругались дети между собой, старшие тут же наводили порядок.

У Зейнеб была младшая сестра – Арзу, родившаяся с небольшими отклонениями, за которой Зейнеб присматривала, когда мать была занята хозяйством. По мере роста младшей сестры «небольшие отклонения», о которых говорили врачи, начали превращаться в большие, и в итоге всем стало очевидно, что девочка никогда не станет самостоятельной. Близкородственные браки, так распространенные в деревне, со временем сказались на здоровье потомков. Мать Зейнеб тоже не была исключением, так как вышла замуж за двоюродного брата. Несмотря на особенности Арзу, а, возможно, и благодаря им, вся родня и соседи очень любили девочку, да и Зейнеб перепадали их участие и забота.

Семья тётушки Айше жила рядом, через дом. Жила хорошо, добротно и зажиточно по деревенским меркам: свой дом, своя земля. Кроме Айхана, в семье подрастали ещё две дочери – ничего особенного. Каждый день соседские детишки гурьбой выходили на улицу, чтобы поиграть всем вместе, Зейнеб вывозила во двор и Арзу, которая безучастно сидела в коляске рядом с играющими. Когда дети подросли, и для мальчиков перестала быть интересной игра с девочками и наоборот, они стали видеть друг друга только в те моменты, когда родители, прихватив их с собой, приходили в гости к соседям. И случалось это часто – болтать о том о сем в деревне любили.

Деревня – деревней, все пристойно и благовидно, но и в ней произошло событие, которое каждый день не случается: ушел муж тетушки Айше к другой женщине, встретил свою любовь. И Айхана с сестрой, детей старших, с собой забрал в новую семью, а младшую дочку Айше оставил – куда трёхлетку с собой брать? Зажила тетушка Айше с дочкой одна. Бывший муж помогал: то денег подбросит, а то продуктов купит. Да и с детьми старшими разрешал встречаться: в дом к ней привозил, а порой и на несколько дней их оставлял у нее. С тех пор, как старшие дети покинули дом тетушки, прикипело ее сердце к Зейнеб – сильно скучала она по старшей дочке, росшей в новой семье мужа.

Шло время, взрослели дети, и похорошевшая, превратившаяся в волоокую «дильбер»

(красавицу) Зейнеб пришла в дом тётушки Айше с известием: полюбила она Айхана, и он, похоже, отвечает ей взаимностью. Обручиться бы им надо.

Ах, как обрадовалась тетушка Айше: невестка у нее будет добрая, скромная! И с Айханом поговорила о девушке и выяснила, что люба ему Зейнеб. Почему бы и не обручиться молодым, коль вспыхнуло промеж ними чувство?

Но отец Айхана воспротивился: ни за что не хотел он видеть Зейнеб в своих невестках. Считал он обеих сестер немного странными, что больную Арзу, что младшую Зейнеб.

Что оставалось молодым? Сговорились они сбежать, коли отец жениха не одобряет его выбор, а потом обручиться, но в последний момент Айхан почему-то не пришел: зря на виду всей улицы ждала его у дома Зейнеб. После этого случая стали в деревне над ней посмеиваться. Пытались и мать Зейнеб, и тетушка Айше у Айхана выяснить, что же произошло, почему он не вышел к девушке и не объяснился с ней, да куда там: отец всех от дома отгонял, а потом и вовсе отправил Айхана в город учиться.

Зейнеб – голубица раненая, потерявшая всякую надежду быть вместе с Айханом, для которой любая кривая улыбка была словно нож в грудь, не выдержала насмешек и, когда все ушли из дома, зачерпнула горсть таблеток – благо сестре их выписывали много – и запила холодной водицей.

Наверное, сердце тётушки Айше почувствовало тревогу, не собиралась, да зашла она в дом к Зейнеб и нашла девушку, без чувств лежащую на кровати, а рядом с ней упаковки от таблеток. Попыталась она вытрясти таблетки из девушки – тщетно. Сколько времени прошло с того момента, как приняла все эти таблетки Зейнеб, она не знала, но понимала: чем быстрее Зейнеб окажется в больнице, тем больше шансов у нее выжить. И в этот раз выручили соседи: отвезли девушку на машине до госпиталя, успели.

Тетушка Айше после этого еще раз попыталась с бывшим мужем поговорить – больно жаль ей было девушку, но только все испортила своими разговорами. Совсем перестали они понимать друг друга. Своего отношения к Зейнеб бывший муж не поменял, а что уж было совсем плохо: забрал у Айше и младшую дочку, объявив жену такой же чудной, как и Зейнеб, и способной навредить своим детям.

Горе горькое! Продала тетушка Айше свой дом в деревне и поселилась в поселке. Туда же вскоре переехала и Зейнеб – стали они вновь соседками, добрыми, сплоченными своими бедами, но прошлое между собой не обсуждали. Со временем встретила в поселке свою судьбу Зейнеб: полюбил ее парень добрый и отзывчивый. Вышла она за него замуж и постаралась больше не вспоминать об Айхане и случае, с ним связанном. Отец Айхана тоже не сидел сложа руки: женил Айхана в городе, а с их матерью встречаться запретил всем детям. Так и жили: тетушка Айше – одинокой и забытой родными детками, а Зейнеб – своей семейной жизнью, а ещё появилась у нее маленькая Ясмин, звёздочка ее ясная, любимая дочурка.

И никогда бы, может, и не вспомнила Зейнеб об Айхане, если бы лет пять тому назад не встретила его у родни мужа в Финике, куда их на свадьбу пригласили. Свадьба отмечалась с размахом. Среди родственников невесты оказалась жена Айхана.

Причудливы переплетения дорог, по которым ведёт нас проведение. Узнали сразу Айхан и Зейнеб друг друга, да не поговорить, не объясниться: у обоих семьи, у Зейнеб на руках годовалая Ясмин. А когда уезжала Зейнеб со свадьбы, в сумочке нашла салфетку, собралась было выкинуть, но зачем-то раскрыла и увидела на ней номер телефона, без имени, и как-то сразу поняла, чей это был номер. Нет, она не позвонила ему: дело прошлое, у всех своя жизнь, но сердце странно щемило в груди, воспоминания давили на грудь. Тем не менее, номер его телефона Зейнаб оставила у себя: положила в шкатулку с оставшимися от ее свадьбы золотыми украшениями.

А вчера, преодолевая сердечные муки и страх, набрала номер, чтобы сообщить Айхану о болезни матери. Только не хотелось ей, чтобы Танька ее глаза увидела, когда она на Айхана посмотрит. Вдруг что поймет? Вот и отправила ее наверх, дожидаться его приезда.

 

– Таня-ханым, все уже в сборе, можно отправляться в больницу! – Зейнеб не звонила в дверь, а громко стучала в нее и кричала на всю улицу.

– Мы уже давно готовы! – Танька распахнула дверь и увидела у себя на пороге соседку с молодым мужчиной: невысоким, чуть полноватым, с виноватой улыбкой на губах. Все вместе спустились этажом ниже, где оставили Зейнеб, которая, сославшись на домашние дела и на болезнь Ясмин, не поехала проведать тетушку Айше.

До больницы ехали молча. Айхан после формальных приветствий и обмена двумя-тремя вежливыми фразами безучастно смотрел в окно. Когда подходили к палате, Айхан вдруг остановился, беспомощно посмотрел на своих новых знакомых и сказал:

– Вы заходите, а я чуть позже. Хорошо?

Ахмет и Таня согласно кивнули.

– Как вы, тетушка Айше? – услышал Айхан голоса за дверью.

Его знобило: ему очень хотелось вбежать быстрее в палату, чтобы увидеть мать, но вместе с тем в груди у него росло чувство вины, и страх обезволил его тело. Он стоял, держась за ручку двери, и не мог ее повернуть. В какой-то момент ему захотелось сбежать: да, мать, но столько лет не виделись! А ведь мог приехать раньше! Мог, да все на отца ссылался, а чем больше времени проходило, тем более бессмысленным казалось.

– Мама, – тихо прошептал пересохшими губами Айхан и всем телом приналег на ручку двери – кисть руки онемела и не слушалась.

– Сынок? – встрепенулась на больничной кровати всем своим иссохшим телом тетушка Айше и попыталась приподняться: не послышалось ли ей? Не послышалось ли, ведь столько раз звучали голоса ее детей в ее снах, или когда представляла встречу с ними, повзрослевшими. Какими они стали, любят ли ее, а если увидят, такую старую, беззубую, узнают ли? Глупые мысли, когда ж они ее увидят? У них семья: новая мать и их отец. Она, конечно, не нарушит их покой. Этот голос, нет, ей показалось, глупые мечты! Это, наверное, наркоз – так от него отходят. Она прикрыла глаза.

– Мама, ты меня не узнаешь? – Айхан робкими шагами приближался к кровати матери, его губы дрожали, по щекам лились слезы. Он их не чувствовал, растаяв от внезапно охвативших его нежности и трепета, сожаления и боли. Его тянуло, как магнитом, к ней.

– Как ты, мама? – он подошёл совсем близко и взял мать за руку.

Таня, вытирая слезы, потащила Ахмета к выходу из палаты.

– Оставим мать с сыном наедине: им надо поговорить, а мы потом войдём, потом, –шептала она взволнованно и подталкивала мужа к двери.

– Счастье-то какое, радость! Дождалась! Так боялась, что помру, а она болезнь, оказывается, к счастью бывает! – по сухой коже тётушки Айше текли слезы. – Не обращай внимания на меня, глупую, я от радости. Счастье – его дождаться надо. Вот, дождалась.

Голос тётушки Айше перешел на шепот. Айхан молча опустился на колени возле кровати матери, продолжая держать ее за руку.

– Помолчим, сынок, в молчанье тоже радость. Не говори ничего: приехал сейчас, не бросил маму в болезни – это хорошо, не плачь, не кори себя, что раньше не приезжал – не мог, значит. Жизнь, она такая... А мне радость великая.

– Мама, мамочка, – твердил Айхан, а слезы так и лились по его щекам, но где-то внутри стало так тепло и покойно, как в детстве. Сейчас он смотрел в ее лицо, но не видел ни морщин, ни впалых щек, ни беззубого рта, ни седых волос, спутанных и разбросанных по подушке, – видел только ее глаза, как и в его далёком детстве, смотрящие на него с нежностью и заботой.

Айхан близко наклонился к лицу матери и что-то тихо зашептал ей в ухо, так тихо, что слышали только двое: мать и сын. Но это что-то было чем-то очень хорошим: на лице матери сияла улыбка тихой радости, про которую не расскажешь посторонним.

 

 

НАДЕЖДЫ

 

– Таня, доченька, как у вас дела? – Мила Сергеевна звонила из Омска. – Какой-то мне странный сон приснился накануне – распереживалась не на шутку. А как проснулась, так и не вспомнила ничего, только тревога осталась. Вот ведь, какие пустяки теперь заставляют волноваться! Никогда мнительной не была!

На последней фразе к Миле Сергеевне опять вернулось ее обычное мажорное настроение.

– Мама, у нас тут такие события произошли: с одной стороны, очень грустные, но с другой, – неожиданно счастливые! – с волнением произнесла Танька, а в ее голосе задрожали слезы от воспоминания о встрече тётушки Айше с сыном.

– Что случилось? – голос Милы Сергеевны тотчас просел до минора.

– У нас соседка серьезно заболела... – начала было Таня, но Мила Сергеевна перебила.

– Фу, а я-то испугалась! – но спохватилась: –Это не та ли бабушка, что под вами живёт? Одинокая и заброшенная?

– Мама, она оказалось совсем не одинокой! У нее есть дети!

– Да? А я думала, только у нас неблагодарные отпрыски забывают о своих родителях, а на Востоке все по-другому. Оказалось, что всё, как и везде! – голос Милы Сергеевны окреп и стал созвучен патетической части симфонии жизни.

– Что ты имеешь в виду, мама? – опешила Танька, ощутив глубокий укол совести.

– Ничего необычного я не имею в виду. Жизнь, обычная жизнь, смена поколений, когда растишь детей, ночей не спишь, во всем себе отказываешь, работаешь не покладая рук, а они, детки-птенчики, чуть оперившись, хлоп дверью в родимый скворечник, и улетели, кто гнездо вить, кто хвост распускать. А некоторые, особенно бессовестные, и носа своего обратно не показывают. Только когда деньги нужны, появляются у родного дома, а если вдруг денег у родителей нет, то и не появляются. Вот она, жизнь! Столько уроков может нам преподнести и все равно ничему не научит!

Мила Сергеевна неожиданно замолчала. Эта тишина казалась ещё более значимой, тревожной, чем произнесенная ею речь.

Первой не выдержала Танька:

– Мама!

–А соседка твоя правильная, добрая женщина, – продолжила Мила Сергеевна, –такие обычно одни и остаются: душевные, всё понимающие.

– Мама, это на первый взгляд кажется, что всё очень просто. Там отец-демон.

– А детки-ангелочки! – съязвила Мила Сергеевна. – Ты вот что, Тань, я давно хотела передать денег для твоей соседки – она их не взяла тогда. А сейчас я как раз собиралась перевести на твою карточку некоторую сумму – вам на подарки новогодние. И для твоей соседки тоже хочу небольшую сумму бросить… а ты попробуй эти средства ненавязчиво на ее здоровье потратить. Хорошо?

– Мам, я уже и сама про это думала! Спасибо, ты у меня такая замечательная, добрая! – у Тани опять невольно задрожал голос.

– Замечательная, «необНыкновенная»! Трудяга я обычная! – засмеялась Мила Сергеевна. – А ты какая-то слишком чувствительная стала, Танюшка.

Танька почувствовала, как румянец смущения разлился по ее щекам, – хорошо, что мама не видит, и подумала: «Об этом позже расскажу, пусть сюрприз будет!»

 

– Мам, а сегодня уже праздник? – Эмир с надеждой заглянул в глаза мамы. И, не дожидаясь её ответа, продолжил:

– Ну, наконец-то, он же должен был до нас добраться! Я всё терпенье потерял – так заждался! Даже эту принцессу к нам на праздник позвал. Помнишь, ты же мне говорила, что ее можно к нам поиграть пригласить. Правда, мам?

– Правда-правда! – засмеялась Таня. – Ты это хорошо придумал. Ёлка у нас во дворе стоит все еще не украшенная, и я видела из окна, как Ясмин вокруг нее долго прогуливается каждый раз, когда возвращается домой. Мне показалось, что ей нравится наша ёлочка, и ей тоже хочется к нам на праздник попасть! Да и тебе будет повеселей в компании с девочкой, мой Человек-паук. Ты же наденешь костюм, который тебе сшили к празднику – ты в нем вылитый супергерой!

– А Ясмин смеяться не будет? – с сомнением протянул Эмир.

– А ей я корону купила, как для настоящей принцессы. Так что ей будет не до насмешек.

– Надеюсь, что драться она тоже не будет в короне, – предположил Эмир.

– Эмир, ты выбери, пожалуйста, какие нам игрушки на ёлку повесить – они в коробке, в шкафу. А мне нужно закончить с приготовлением ужина.

– Ма, а папа во сколько приедет?

– Папа поехал в деревню, к родне, привезет сестру, а ещё заедет в больницу к тетушке Айше.

– А она приедет к нам на праздник? Зачем ей там одной лежать, в больнице, когда всем весело. Совсем не интересно и грустно в праздник остаться одной, – рассудительно произнес Эмир.

– Эмирчик, ей сделали сложную операцию. Тетушку выпишут только через неделю, но мы её сразу не увидим – она на время поселится в доме своего сына, Айхана. Там есть, кому позаботиться о ней. Невестка будет ухаживать за тетушкой Айше.

– Ну, это правильно. Если б ты вдруг заболела, я тоже за тобой поухаживал. – Эмир не моргая смотрел прямо в мамино сердце, которое от его слов радостно забилось в груди, и разлившаяся нежность укрыла женщину теплым покрывалом. – Но ты лучше не болей, ладно, мам? А кто такая «невестка», кстати? Не слышал о таком враче.

– Вот ты вырастешь, женишься, а твоя жена станет мне невесткой.

– Глупость какая: жениться для того, чтобы невестка ухаживала за тобой! Я и сам это могу делать! А вообще, у меня дела. Я пошел! – абсолютно серьезный Эмир решительно повернулся спиной к матери и направился в комнату.

Танька невольно улыбнулась. Но рассуждать у нее не было времени, и она вернулась к приготовлению праздничного ужина.

К вечеру собрались все приглашенные: первой прибежала Ясмин, а за ней, чуть позже, появилась и сама Зейнеб – принесла кысыр и долму; Ахмет привез сестру Нур и угощения, которые передала его мать: помидоры, огурцы и много-много весёлых жёлтых апельсинов, от них в комнате сразу стало светло и радостно. Нур и Зейнеб тут же бросились помогать Таньке накрывать на стол, а Эмир с Ясмин спустились в сад, чтобы украсить ёлку.

Ахмет куда-то исчез, видимо, готовился к своему выступлению и складывал купленные подарки в мешок.

Торжество решено было не затягивать и завершить в течение 2-3 часов: Новый год и Новый год, он каждый год – новый. Но если Таня всех решила собрать, почему бы и не прийти в гости? Зачем обижать родственницу и соседку? А посему посидим за столом, поужинаем все вместе, а потом отправимся по домам.

Присутствующих неожиданно привлекли громкие крики детей из сада.

– Что у них там могло произойти? – Таня выглянула из окна.

Покрасневший Эмир, сжав кулаки, приближался к Ясмин, которая была выше его на полголовы, поэтому смело, сверху вниз, наблюдала за его действиями.

– Ты говоришь чепуху! – закричала Ясмин, но, видя, что Эмир продолжает наступать на нее, побежала в сторону подъезда: – Все папе расскажу!

– Эмир, что происходит? – на ходу кричала Таня, спускаясь по лестнице.

– Она, она, – повторял Эмир, – она опять говорит, что его нет! И обзывается!!!

– Кого нет, сынок? – Таня присела на корточки, и глаза сына оказались с ее глазами на одном уровне.

– Деда Мороза! – по слогам отчеканил Эмир.

Притихшая Ясмин прижалась к стене дома и за спиной Таньки показала язык Эмиру.

– Ааа! – в ответ закричал Эмир и показал кулак Ясмин.

– Так, хватит! – Таня повернулась к Ясмин, но тут с балкона их квартиры наконец выглянула Зейнеб:

– Ясминджим, он тебя обижает?

– Нет, мама, он просто глупый! – отрезала Ясмин.

– Ясмин, – тихо, сдерживая подступающий гнев, произнесла Танька. – Дорогая, ты можешь не верить в Деда Мороза, но в таком случае ему придется оставить тебя без подарка: как можно получить подарок от того, кого нет?

Ясмин на секунду задумалась, а потом широко открыла глаза – до нее дошло.

А в этот самый момент из подъезда их дома вышел кто-то, сильно напоминающий Деда Мороза: с белой бородой, усами, румяными щеками, в красном колпаке на шевелюре. Одет этот кто-то был в объёмный свитер, сверху подпоясанный ремнем, а за плечами, на спине, болтался мешок, перевязанный красной ленточкой. По всем приметам – Дед Мороз направлялся к ёлке.

Ясмин ни разу не видела Дедов Морозов так близко, но она смотрела мультфильмы, где этот персонаж присутствовал, поэтому догадалась: это Он. Она растерянно отступила, молча подняла руку и показала на прошедшего мимо Деда Мороза, а потом, с криком и громким плачем, кинулась в их квартиру, к матери.

Изумленная Танька и Эмир, оставив Деда Мороза одиноко стоять возле ёлки, кинулись за ней.

– Мамочка, мама дорогая! – кричала Ясмин, замолкала на минуту, набирала побольше воздуха в лёгкие и пронзительно кричала вновь. Когда запыхавшиеся от Таня и Эмир поднялись в свою квартиру, они увидели, как Ясмин прижалась к матери и громко, безнадежно рыдает.

– Зейнеб, отчего так плачет Ясмин? – спросила Таня у ее матери. Неожиданно девочка ответила сама:

– Он мне теперь не отдаст мой подарок. Его же нет.

Эмир хотел было сказать, что это его папа, но промолчал. Ясмин совсем вжалась в юбку матери.

– Ты ведь принцесса? – спросила Танька.

Ясмин с готовностью закивала.

– А принцессам все можно: можно верить в Деда Мороза, можно не верить, – им все равно дарят подарки.

– А как он узнает, что я – принцесса? – перестала плакать Ясмин.

–Чтобы он не сомневался, я приготовила тебе корону! – торжественно произнесла Таня. – Подожди минутку.

Таня вынесла Ясмин давно приготовленную для неё серебристую корону. Та тут же схватила подарок и надела себе на голову.

– Ясмин, скажи спасибо Тане-ханым! – потребовала Зейнеб.

– Спасибо, – чуть слышно пролепетала недавно столь громогласная Ясмин и победоносно посмотрела на Эмира, и вроде бы даже собиралась показать ему язык, но передумала.

– Эмир, теперь только тебе осталось облачиться в костюм героя, чтобы потом мы все вместе спустились к Деду Морозу. Он вас ждёт с подарками под ёлочкой! И уже начинает волноваться: у него много работы в новогоднюю ночь, и ему надо спешить, чтобы успеть поздравить всех.

Мама заговорщически подмигнула Эмиру: «Не проболтайся!» А он и так молчал – не хотел связываться с принцессой. Да и костюм супергероя ждал его.

Когда в комнату вошёл Человек-паук, Ясмин вертелась возле зеркала. Было похоже, что все в зеркале ее устраивало.

– Все на месте, пойдемте в сад! – Таня открыла входную дверь.

Дети на удивление шли спокойно. Ясмин гордо несла свою корону и боялась сделать резкое движение. Человека-Паука она будто и не видела, и не узнавала. Эмир в костюме супергероя непрерывно думал о подарке, который Дед Мороз – папа должен был положить под ёлку. Взрослые, Зейнеб с поразительно спокойным мужем и сестра Ахмета Нур послушно шли за Таней: чудит иностранка, что поделаешь? Видимо, традиция такая, а традиции положено уважать!

Заскучавший Дед Мороз, оставив мешок с подарками под елкой, разговорился с соседом из дома напротив, которого привлек его необычный вид. Да и ребятишки повысовывались из окошек соседних домов и с интересом рассматривали явившегося Ноэль Бабу – так называют здесь Деда Мороза.

– Ой, а Дед Мороз уже ушел к другим детям! – заметила «принцесса» Ясмин. А Эмир быстро посмотрел под елку: «Подарки на месте!»

Таня раскрыла мешок и по одному вынула подарки.

– Нур, держи! Это тебе. А это для Эмира. Сынок, с Новым годом! Ясмин, а это твой подарок. Зейнеб, и для тебя есть. Возьми!

Эмир раскрыл упаковку: набор Лего конструктор, как он и хотел! Ясмин, легко справившаяся с упаковкой, вынула маленькую сумочку, украшенную стразами, и тут же повесила ее на плечо – принцессам нравится все блестящее. Нур и Зейнеб не спешили открывать свои подарки. Нур знала, что ей подарят сапожки – брат обещал, а Зейнеб по упаковке поняла, что это соковыжималка – в хозяйстве пригодится.

Наконец вернулся и Дед Мороз. Заметив его возвращение, Ясмин на всякий случай снова вцепилась в юбку матери. Но когда тот снял с себя колпак и белую бороду, превратившись в отца Эмира, Ясмин вновь осмелела и хотела что-то сказать Эмиру, но в последний момент передумала и засмеялась:

– А какая разница, кто дарит подарки! – проговорила она, практически повторив слова тётушки Айше.

– Кстати, как тетушка Айше? – спросила Зейнеб.

– Послезавтра выписывается. Все хорошо. Правда, к нам вернётся только через месяц, – улыбнулась Таня. – К сыну едет погостить.

– Ай, Аллах! – запричитала о чем-то своем Зейнеб.

– Мам, а правда, что у нее зубы вырастут? – вспомнил Эмир.

– Вырастут, но не сразу! Доктор поможет! – Таня еле уговорила тетушку взять деньги на изготовление зубных протезов. В государственной клинике поставить зубной мост оказалось делом не столько дорогостоящим, сколько долгим. А необходимость этого шага подтвердил и лечащий тетушку врач: язва на пустом месте не бывает, пищу надо измельчать, тщательно пережевывая. Именно эту проблему Таня решила с помощью денег Милы Сергеевны, как та и просила, потратив на здоровье соседки.

Когда все вернулись к праздничному столу, раздался телефонный звонок: Мила Сергеевна поздравляла семью с наступающим Новым годом.

Мила Сергеевна долго перечисляла пожелания Тане, Ахмету и Эмиру в новом году, боясь пропустить что-то значимое. Когда она, наконец, подошла к заключительной части, пожеланиям здоровья и благополучия, Таня воспользовалась небольшой паузой и выдохнула в трубку:

– Мамочка, мы опять ждём ребенка! Представляешь?

– Представляешь, – по инерции повторила Мила Сергеевна, пока до нее доходил смысл сказанного. – А зачем представлять-то? Чего представлять, когда уже всё случилось? Теперь их будет двое! Двое – это так много...

– Чего много, мама?

– Счастья, конечно, счастья! – расплакалась Мила Сергеевна в равнодушный экран телефона.