Галина МАМЫКО

 

Родилась в Симферополе (Крым), работала учителем, журналистом, пресс-секретарём Председателя Верховного Совета АР Крым (1998-2002), помощником народного депутата Украины, пресс-секретарем митрополита Симферопольского и Крымского Лазаря. Публиковалась в литературных журналах.

 

 

КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ И МИНИАТЮРЫ

 

 

БОРЩ С СЮРПРИЗОМ

 

Ура. По радио объявили актированный день аж по шестой класс, как раз для меня, и я, под свист воркутинской метели за окном, вновь уснула.

Родители ушли на работу. Целая квартира и, главное, кухня – в моём распоряжении.

Наконец, я могу без надзора взрослых побыть в роли повара.

Выспавшись, я вынула из книжного шкафа толстенную книгу о вкусной и здоровой пище.

Каких только тут ни было прекрасных, аппетитных цветных фотографий размером с целый лист, не говоря о рецептах.

Мой выбор остановился на борще с черносливом.

Вот это да! Такого у нас дома никто ещё не ел. Родителям будет приятный сюрприз!

Я довольно долго возилась возле плиты, то и дело отрываясь от кастрюли и заново погружаясь взглядом в кулинарную книгу на кухонном столе. Борщ варился строго в соответствии с инструкцией.

Всё шло прекрасно. Единственное, что мне показалось неправильным, это рекомендация по количеству чернослива в борще: три-четыре штучки. Так мало? Что же это за борщ с черносливом, в котором чернослива – с гулькин нос!

Не годится. Уж если это борщ с черносливом, так и чернослива в нём должно быть в соответствии с названием блюда. Нечего скупиться!

Я от всей души сыпанула в кастрюлю столько чернослива, что борщ стал невероятно густым и ещё более наваристым, аж чёрным. Вот теперь порядок. А то, ишь, тоже мне, повара, жадюги, а не повара. «Три-четыре штучки».

А может, это типографская опечатка. Просто у цифр ноли выпали, вместо «30-40» получилось «3-4». Да, скорее всего.

Я с удовлетворением наблюдала, как аппетитно булькало внутри кастрюли, и с нетерпением ждала прихода на обед папы.

Хорошо, есть время на «дозревание», ведь мама, помню, говорила, борщ после приготовления должен настояться.

К моменту появления папы борщ окончательно, как мне показалось, дозрел и настоялся, и стал ещё более густым благодаря растолстевшим черносливинам.

 «Папа! У меня для тебя сюрприз! – объявила я и потащила папу за руку на кухню. – Смотри!»

Папа заглянул под крышку.

«О! – сказал он. – И что это?»

«Это борщ!»

«А почему он чёрный?»

«Это борщ с сюрпризом!» – сказала я.

«С каким же?»

«Попробуешь – узнаешь. Ты такого ещё никогда не ел!»

Я поставила перед папой миску, до краёв полную густого борща, добавила ложку сметаны, как это делала мама, и уселась напротив него в ожидании похвалы.

Папа скушал две ложки, кашлянул, поднял на меня глаза и спросил:

«А ты сама чего не ешь?»

«Я ещё не проголодалась. Я потом».

Папа взглянул на борщ, помедлив, зачерпнул следующую ложку.

«Вкусно?» – спросила я.

Папа поднял глаза, они у него покраснели, в глазах стояли слёзы.

«Вкусно», – сказал он тихо, голос его был будто сдавленный.

 «А голос у тебя чего такой?»

«Ну, я же ем, рот занят едой».

«Правда же, ты такого раньше никогда ещё не ел, да?»

«Ага, не ел», – сказал папа.

«Мне кажется, тебе борщ не нравится…»

«Почему ты так думаешь?»

«А ты слишком медленно ешь. Даже, можно сказать, вообще почти не ешь…»

«А мне в одиночку скучно. Давай вместе. Бери ложку и помогай».

Я взяла свою любимую деревянную ложку и придвинулась к папиной миске.

«Будем по очереди, ты первую ложку, а я вторую», – сказал папа.

Я согласилась. Мне и самой уже стало интересно, а какой же он, этот загадочный борщ с черносливом? Наверное, невероятно вкусный. Я отправила в рот первую ложку, и мои глаза полезли на лоб. Глаза широко открылись. Я закашлялась. Папа страдальчески смотрел на меня, его лицо побагровело. Он не мог говорить. Он только смог шёпотом сказать:

«Что?»

Я с отвращением смотрела на борщ.

Да, такой бурды в нашей семье точно никто никогда ещё не ел.

 

 

КРЫМСКИЕ ШРАМЫ

 

Среди ночи нас разбудили оружейные выстрелы.

Утром в камнях мы увидели подстреленную чайку.

Я взяла её, чайка больно укусила меня за палец.

Мама перебинтовала кровоточащий палец.

Раненая чайка доскакала до моря и уплыла умирать.

Шрам на моём пальце остался на всю жизнь. 

Днём в Азовском море курсировали столбиками змейки.

Наше уединение нарушали коровы. Они задумчиво разбредались по берегу. Загорелый до черноты пастух лениво помахивал кнутом...

Как-то одна из коров заглянула в нашу палатку. Разморенные жарой, мы дремали. Палатка – единственное место, где можно было спрятаться от полуденного крымского солнца.

Мама проснулась, несколько мгновений они с коровой глядели друг на друга. По глазам коровы было трудно понять её намерение, но вот морду свою она не спешила убрать из нашего жилища.

Перспективы оказаться в роли героев Теремка, придавленных гостем-медведем, нам не хотелось.

На каком языке говорить с бурёнкой? Какими доводами убедить её в нашем негостеприимстве?

Мама подумала, подумала, а потом громко загавкала. Этот язык корова понимала отлично. Она убралась восвояси.

Как хорошо было в детстве. Теплота и любовь согревали сердце вблизи родителей. Но по-настоящему это стало ясно лишь спустя многие годы, когда родителей давно нет.

 

 

КАРТОШКА

 

Добрались до села, когда сумерки уже плотной синью охватили всё вокруг.

Передавались от двора ко двору ауканья собак, гудел трактор.

Мы шли по сухим кочкам ухабистой, каверзной дороги, с сумками, с хорошим настроением.

На дощатых самодельных столах, выстроенных в ряд, под навесом, теплилось в стаканах свежее деревенское молоко. Рядом – напаханные ароматными ноздреватыми ломтями колхозные хлебы.

Свежий сентябрьский воздух, весёлый юный аппетит, радость от чего-то нового, что ждёт, и сильное желание спать.

Спать нас отвели в просторное, похожее на барак, помещение, внутри которого всё было заставлено железными кроватями, на кроватях, как и положено, матрацы, одеяла. Мы повалились, не раздеваясь, в своих спортивных костюмах, и уже не обращали внимания на зудение северной мошкары.

Сон сковал так чудесно, приятно.

На рассвете под тем же навесом нас снова угостили молоком с хлебом, и началась трудовая жизнь студентов на картошке.

Картошку копали до ночи.

Кормили сытно – борщ, котлеты, каши, компот. С добавкой.

Сельские женихи приходили глазеть на городских девчат. Предлагали покататься на тракторе с прицепом.

Боже мой, как легко, как чисто было на душе. Так может быть только в детстве.

 

 

ЧУДЕСНАЯ ПОМОЩЬ

 

Перед выходом из дома мама подходила к иконе и просила шёпотом Богородицу помочь ей продать одну, всего одну, картину.

Мама всю жизнь проработала врачом. Время на живопись появилось лишь после выхода на пенсию. Исполнилась её заветная мечта.

Папа к этим картинам делал рамки.

Выплату крохотных пенсий затягивали от месяца к месяцу. Старики повсеместно сидели без денег. Государство, говорили, в кризисе.

Зато мама целыми днями писала картины.

И картины в папиных деревянных рамах их кормили.

Мама и папа, как большинство советских людей, не ходили никогда в церковь. Да и не было их, церквей.

Но в девяностые годы родители повесили в спальне иконы Спасителя и Богородицы.

Мама доверительно мне рассказывала, что ничего не понимает, но после её обращения к Богородице появлялся человек, чтобы купить у неё картину.

Свой товар она относила на стихийный рынок самодеятельных художников.

В подземном переходе, рядом с Центральным рынком, вдоль стен кучковались люди возле выставленных ими на продажу пейзажей, натюрмортов.

Они с удивлением наблюдали за успехом маминой торговли. «Вы знаете какой-то секрет», – говорили ей.

Мама молчала про Богородицу. А когда возвращалась домой, шла к иконе благодарить.