Екатерина МАЕВСКАЯ

 

Родилась в Москве. Окончила Российский государственный университет нефти и газа им. М.И. Губкина и ИЖЛТ. Занималась в творческих семинарах Л.Аннинского, Л.Бежина, И.Волгина, Е.Жаринова. Печаталась в альманахе «Этажерка», «Литературной газете», «Независимой газете», «Дружбе народов» и др. Член Союза писателей Москвы.

 

 

ЧУЖИЕ НЕБЕСА

Рассказ

 

Войти в обшарпанный подъезд –

без выражения на лицах.

Не выдаст бог, свинья не съест,

беспамятство не повторится.

………………………………………………..

И, ключ под тряпкой половой

нашаривая у порога,

себя вдруг выдать с головой

невольным задыханьем слога.

                                           И.В.

 

Они работали вместе и не замечали друг друга. Потом было досадно: сколько времени потрачено зря. Но это – когда он понял, что больше не может без неё.

Он был старше, был опытнее, искушённее, невозмутимее. Но разница в возрасте всё чаще казалась ему недостатком. Он терялся. Понимал, что необходимо прогнать от себя ненужные мысли. И – прогонял, всякий раз убеждаясь, что – впустую.

Снова и снова он смотрел на неё, уже привыкнув, украдкой и каждый раз – как впервые. Она была замужем. Не так давно, но всё же. Где-то там, почти призрачно, существовал муж. Никто не знал, кто он. Иногда она забывала надеть кольцо. И когда она заходила к нему в кабинет, он будто видел кольцо забытым на столике возле постели.

В один из первых дней, уже прожитых в этом обмане – после признания – было не по-весеннему жарко. Так бывает в предвкушении лета. Становилось душно, и лишь редкие обрывки облаков, казалось, сулили прохладу. И впрямь – небо вдруг затянуло, оно нависло над головой и, не сдержавшись, прорвалось нескончаемым ливнем.

Они забежали в подъезд старого довольно высокого здания, где висела раскачиваемая сквозняком разбитая лампочка, силились отдышаться. Он продолжал говорить что-то незначащее, глядя сквозь стеклянную створку, за которой огромными хлёсткими пузырями лопался дождь. Полумрак скрадывал её черты. Он обнял её и замолчал, прикоснувшись к губам. Её кожа была влажной от дождя. Оба они смутились, когда кто-то прошёл мимо, беспардонно шаркая и готовясь раскрыть зонт. Этот кто-то будто нарочно хлопнул дверью.

– Пойдём, – тихо проговорил он.

Он произнёс только лишь одно слово, и она уже знала, что всё решено. Она шла за ним молча, они поднялись к лифту по тяжёлой лестнице с широкими, местами отколотыми ступенями. Красный, чуть вдавленный фонарик на кнопке многозначительно замигал. Под ногами что-то просело, хлопнула стальная решётка, и дверки затворились изнутри – древний лифт стал двигаться вверх. Долго тянулись секунды, она не разглядела, какой этаж он нажал.

– Ты забрался так высоко, – проговорила она со слабой улыбкой.

– Чтобы никто не нашёл, – ответил он, тоже пытаясь улыбнуться и невольно отводя глаза.

Он открыл дверь отдельным ключом – связки не было. Прихожая сливалась с коридором, в неё были втиснуты пустая вешалка и длинное вытянутое зеркало, отражавшее другое – точно такое же напротив. Под потолком загибался край тёмных обоев. В углу кучей были свалены пыльные щётки для обуви. Возле зеркала лежала кипа старых, уже пожелтевших газет. Он провёл её в комнату. Паркет поскрипывал. Оба вымокли насквозь. В окне сквозь полупрозрачные занавески мутно виднелись обшарпанные крыши домов. Где-то внизу мелькали зонтики и казавшиеся отсюда игрушечными автомобили. Всё это было далеко.

Мебель в комнате оказалась обыкновенная, ещё советская, за которой её владельцы, очевидно, отстаивали очереди длиной в несколько лет. Пока он возился на кухне, она подошла к невысокому пузатому книжному шкафу и стала вглядываться в корешки. Ей показалось, что всё здесь слишком чужое, слишком бездушное, чтобы принадлежать ему. Он никогда не стал бы чистить свою всегда вычищенную до блеска обувь теми вымазанными в гуталине и пыли щётками.

– Ты ведь не живёшь здесь?.. – спросила она неуверенно.

Он взглянул на неё удивлённо, но промолчал. Просто неопределённо кивнул.

Та минута, когда он прикоснулся к ней впервые, словно бы повторялась каждый раз. Когда они оставались наедине, он не выпускал её руки, всегда одинаково нежной. И она смотрела на него так, как могла смотреть только она.

 

 

…От этой двери было всего два ключа. Они приходили сюда – кто раньше, кто позже. Ничего сладостнее этого ожидания не могло и быть. Когда летом после грозы в вымоченном воздухе выступало что-то вроде тумана, отсюда сверху, с непостижимой высоты казалось, что земляного дна нет, и не было вовсе. Там внизу не существовало ничего, что могло бы заставить спуститься. Здесь для них был самый ранний, самый желанный рассвет – тот, что они никогда не встречали вместе.

Всё определилось как-то само собой: понедельник, пятница, иногда четверг. Выходные, разумеется, дома. Иногда, правда, удавалось вырваться в субботу. Но только не в воскресенье. Тогда он хотел, чтобы оно скорее прошло – это воскресенье.

Однажды он даже сказал, что любит её.

Она всегда уходила первой. Она знала, что он стоит у окна и смотрит, как она, еле различимая с такой высоты, садится в машину, как включается зажигание, как загораются красные стопы.

Дома её ждали.

 

На днях должна была быть презентация, куда они оба получили приглашение – каждый на два лица. Он давно уже нигде не появлялся с женой и в этот раз тоже был один. Она пришла с мужем. Тогда он впервые увидел этого человека. И поймал себя на мысли, что больше всего боится одного: что она любит супруга. Тот был молод, хорош собой, скорее всего, успешен и, наверное, полагал, что счастлив в семейной жизни.

Он старался не смотреть, однако не спускал с неё глаз. Всё мешалось: обрывки разговоров, ничего не значащие слова, пар, поднимавшийся от чашки с чаем, ещё не успевшим завариться. Их глаза встречались, он задерживал взгляд чуть дольше, чем позволяли приличия. Она отворачивалась равнодушно.

От этого он выходил из себя. Улучив момент, когда она вышла из зала, он последовал за ней. Догнав, схватил за руки, прижал к себе почти силой, стал целовать.

– Ты с ума сошёл… – прошептала она.

– Пойдём отсюда… Пошло всё к чёрту… – бормотал он еле слышно.

– Нет. Нельзя.

Лишь приближающиеся голоса отрезвили его.

 

 

В тот вечер муж вдруг стал говорить ей в машине, что любит. Что без неё жизнь потеряет всякий смысл, что если она уйдёт от него, он свихнётся и всё такое. Слушать это ей было неприятно. И не потому, что он сильно выпил – игристое дурно действовало на него. Если бы он был бы трезв, это было бы ещё ужаснее.

Они мчались на дачу по загородному шоссе. Муж, обдавая запахом спиртного, потянулся, чтобы поцеловать её. Она отстранилась резко. Он потянулся настойчивее – и на секунду она выпустила руль, руки точно соскользнули. Идущая на полном ходу громадная фура ослепила их. Она погибла на месте. Муж – выжил, отделался переломом ключицы.

 

 

…На другой день в квартире он прождал её несколько часов. Он знал, что она не придёт, но всё-таки ждал. Он вошёл в комнату, полупустую и тёмную, насквозь пропитанную странным запахом старых стен. Лёгкий, еле ощутимый ветер проникал сквозь приоткрытую форточку, колыша мёртвую тюлевую занавеску. В шкафу и на полках пылились всё те же книги. В углу – зелёный диван. Минуты шли одна за другой. Гостиная была озарена слабым светом жёлтого уличного фонаря. А за окном невесомо падал снег, тихо-тихо кружась и устилая еле видимые отсюда крыши домов.

Он взял с полки какую-то книгу, машинально раскрыл. Сначала ничего не понял – глаза слепо скользили по строчкам. Потом заставил себя сосредоточиться. Абзац показался странно знакомым. Бунин… «Солнечный удар».

И вдруг он понял: всё здесь стало ею. Всё было проникнуто её присутствием, дыханием, даже голосом. Она была во всём. Она вечно будет во всём. Только больше не будет её. Он распахнул дверь на балкон, промозглый воздух ворвался в комнату. Но воздуха всё равно не хватало, он вышел наружу. Вдруг пошатнулся, резко вцепился в перила и с ужасом посмотрел вниз. Казалось, он на секунду потерял равновесие, но удержался. Он больше не знал ничего, только в одном признаваясь себе: всё так и останется несказанным.

Только бы ждать. Только бы ждать, как еле слышно щёлкнет поворот ключа, отворится дверь, и в полутёмной прихожей возникнет её силуэт. Она улыбнётся своей нежной улыбкой. И никого не будет существовать в целом свете. Лишь её глаза, в которых остановилось время.