Антон ЗАДОРОЖНЫЙ

 

Писатель, работает в жанрах готической и реалистической прозы. Автор сборников рассказов и повестей «Жизнь на грани», «Мы никогда не умрем» и «Апокрифы». Лауреат республиканского литературного конкурса «Крымское приключение – 2018». Публиковался в журналах «Традиция & авангард», «Свободный полет», «Новый Орел+XXI век», «Знамя» и «Урал». Живет в С.-Петербурге. В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

ТОРОПИТЬСЯ НЕ СПЕША

О романе Тимура Валитова «Угловая комната».

 

 

Щадить в литературе – значит врать.

Роман Сенчин

 

Неприятно начинать рецензию с обсуждения плохих сторон текста, но иной раз удержаться невозможно.

«Угловая комната» загоняет Тимура Валитова в угол своей малохудожественностью, торопливостью и обилием ненормативной лексики с первых страниц. Остановимся на этом поподробнее, прежде чем расскажу, что заставило меня дочитать эту книгу до конца, вместо того, чтобы забросить ее в дальний угол.

Роман ли это? Тянет на повесть. В самом ее начале герой из телефонных разговоров с бабушкой и мамой узнает, что его отца не стало в седьмом часу. Разговор происходит на московской улице, в разгар ремонтных работ. Автор подчеркивает, что герою все равно, но вместе с тем герой переживает за свою бабушку, за ее нервы и здоровье, обещает ей взять билеты и завтра же приехать. У меня создалось впечатление, что он – дорожный рабочий, которому сейчас придется отпрашиваться, чтобы уехать. Но нет: возвращается к четверым друзьям в кафешку (подробно описаны только двое), где компания пьет шоты, закусывает, говорит о пустом, что заставляет героя чувствовать себя потерянным в свете недавних событий.

Приемлемо, но пятая страница дебютного опуса радует такими словесными конструкциями:

«Рабочих сменил экскаватор: асфальт, расхераченный в куски, переходил – ковш за ковшом – в самосвал».

«Мне не хотелось шотов. И пить не хотелось. Мне вообще ничего не – хер с ним».

« – Зачем вообще с ними разговаривать? На хер шли – и всё».

 

«Угловая комната» вышла в серии «Роман поколения». И если Тимур Валитов складывает фразы подобным образом, чтобы понравиться миллениалам и совсем подросткам – мол, говорит прямо и без обиняков, то я – пас. Пока вникал в начало романа, казалось, что автор ставит галочки в блокнотике: «Смерть отца? Есть! Напиться и проблеваться? Есть! Побольше мата и интим описать? Сделано».

Спойлер: сексуальная связь у главного героя книги произошла не с Ксюшей, но с его другом Фариком (ну а что: вдруг этот сюжетный твист зайдет представителям ЛГБТ-сообщества?) Набор неуклюже прописанных штампов портит впечатление даже от хорошей книги. А между тем, на шестой странице «Угловой комнаты» автор начинает раскрываться в моих глазах как прозаик, пишет неторопливо, хорошо и вдумчиво, не перескакивая с одного на другое:

« – Отец умер.

Все посмотрели в стаканы, постучали пальцами по стеклу, повздыхали. Наконец выпили.

Боря даже сказал:

– Не знаю, чего сказать.

Я подумал, что вот их четверо: Боря, Вася, Ксюша, Фарик. Вот девятое июня, вечер – вечер можно описать: стемнело, какие-никакие звезды, дощатый пол, переулок, холодный борщ.

Можно описать умнее, точнее: заметить слезы вдоль Ксюшиной переносицы, еще раз вспомнить, что Фарик щурится, что Борин рот живет отдельной от Бори жизнью. Но

все равно: все будет ложью. Как ни описывай вечер, как ни старайся восстановить каждое слово – ни одно из них не выдашь за правду, никто не поверит в слова. Что, например, сказать о Ксюше – кроме пузырей и слез? Что у нее есть муж (на двенадцать лет старше ее), что она спит с Васей, что до этого спала со мной: дважды у нее, один раз в пивной на Красных Воротах, в туалете на подоконнике – она даже колготки не сняла, – что у нее нет подруг, что еще осенью она обсуждала с Борей, не пидор ли я, что недавно обсуждала со мной, не пидор ли Боря, что у нее вкусно пахнут волосы и иногда не очень – изо рта, что я ни разу не видел ее в брюках, что давно не видел ее без брюк, что у меня встал, несмотря на мужской и полженского набора и еще два пива, третье в процессе, – но это не про Ксюшу. Про Ксюшу – все время какие-то поползшие панели, какие-то имейл трагедии, вечное «нах*й я с ними связалась». А еще истории из студии: она вроде бы спит с главредом, но хочет это прекратить – она все может сама, она действительно может, она умная и не шлюха – не знаю, зачем она со всеми спит: кажется, от скуки. Такая вот Ксюша – можно ли в нее поверить? Я и сам не верю – сам не помню, что правда, а что...»

Хотелось бы знать, что мешало автору начать книгу с этого фрагмента?

 

За следующие 15 страниц мы узнаем, что главный герой – раздраженный студент, который, как и Фарик, пишет прозу. Где он работает, если работает, я не понял. Живет в спешке. Скоро свадьба с Полиной, от которой он гасится на квартире у Фарика и которую считает дурой... Дважды в начале романа упоминается о том, что он – не любитель сладкого. Кстати о повторах, фрагмент «звонок: здрасьте, завотделения, умер» повторяется в тексте трижды. Леонид Андреев любил использовать повторы, превращая их в прием, усиляющий эмоциональное воздействие. В «Угловой комнате» они всегда не срабатывают и, как и арго, нечасто идут на пользу неплохой истории, которая стала бы еще лучше, если бы автор ее доработал.

Язык Тимура Валитова напоминает помесь книги «Эйсид Хаус» Ирвина Уэлша с постами покойного Дмитрия Горчева в «ЖЖ»: читая, ловишь себя на мысли – или это эмбрион романа или черновик повести, или я какой-то консерватор и глупый ретроград.

И вот тут-то и начинается любопытное – то, за что я могу и с радостью прощаю своему коллеге все недочеты и экспрессивное упоминание вхолостую женских и мужских половых органов. Речь о том ощущении близости, которое писатель сумел создать, не скатываясь в пошлость. Вот герой едет в поезде, читает рукопись, которую ему дал Фарик, перед тем, как герой, наспех прополоскав рот с зубной пастой, отправился на вокзал: “Пришло на ум кортасаровское: «Встречу ли я Магу?» – и так далее. Дочитал страницу: вроде бы красиво – липовый цвет, мотыльки, бездомные чайки, – но красиво до утомительного. Вал названий – улицы, мосты, метро – и всего чересчур: воздух плавится, пыль клубится в луче света. Я прочитал еще страницу и еще: кинотеатр, кафе – и все курят, и поцелуй непременно пахнет сигаретой. Пролистнул страницу другую, заметил что-то про колени, вчитался: «…я потерялся между простыней и твоими коленями, пропал на твоих губах, в прикосновениях нежных рук к моей груди». Отчего-то почувствовал запах смазки, и словно легла на плечо ладонь. Скрутил листы рулоном, убрал в рюкзак, отвернулся в окно: лес, небольшая речушка, снова лес. Фонари, метро, театр, фонари. Подумал о Фарике – не хотел, но подумал: колени у него смешные, сморщенные, как будто маленькие для его ног – откуда я это знаю? Я схватил рюкзак – блядские колени! – вытащил рукопись. Опять про губы и простыни – пролистал вперед – Монпарнас и кафе на Монмартре – в соседнем купе хрустят огурцами, собираются пить за выксунский «Металлург»”.

В столкновении личного отношения к персонажам, как к живым людям, в соприкосновении знакомства с прозой друга о Париже, пейзажа за окном и хрусте огурцов за стенкой купе – отличительная и очень сильная сторона прозы Тимура Валитова. По существу, этот эпизод – первый за 14 страниц, когда автор изящно и, возможно, незаметно для себя создает атмосферу, подходящую для описываемого момента. Здесь он не озирается на остальных, не держит в голове фейсбучные тренды, но пишет – легко и свободно. После такого пассажа начинаешь проникаться его Москвой накануне ЧМ по футболу (и чемпионат – “Слово-то какое дебильное – «мундиаль»” – говорит бабушка, и похорошевшая к спортивному празднику столица – объект иронии, болотце, в котором живут персонажи «Угловой комнаты» Валитова).

 У писателя-реалиста Романа Сенчина есть здоровский рассказ «Не мужик». Он, с одной стороны, показывает, что ее автор – не угрюмый и депрессивный, как многие из действующих лиц его произведений. С другой – поможет читателю лучше понять валитовскую «Угловую комнату». В «Не мужике» Сенчин красиво обходит стороной подробности интимной жизни главного героя-гея, попутно показывая, что он как раз-таки мужик, в отличие от своего брата с традиционной сексуальной ориентацией.

Валитов рисует этюды половой жизни своих персонажей, не стесняясь, как и подобает, наверное, молодому писателю, живущему в мегаполисе. «Угловая комната» и авторский стиль Тимура хороши и тем, каким способом он подмечает мелочи, в которых мы живем: от воспоминаний о событиях вчерашнего дня, прокручивающихся в сознании в обратном порядке, до, к примеру, рекламных листовок у подъезда, на стене которого кто-то нарисовал волосатые яйца.

Еще одна симпатичная сторона свежей книги Валитова состоит, я полагаю, в оценочных «Я»-высказываниях, звучащих ясно и броско: «Вошел Миша, кивнул мне. (Мы обходились без рукопожатий – может, потому, что он младше меня лет на шесть: когда в пятнадцать пацаны научили меня здороваться «по-человечески», ему не было и десяти, а потом как-то исторически сложилось. Не знаю, умел ли Миша вообще по-человечески: рос на «Варкрафте», раз в два года переходил в новую школу, после школы собирался в ОМОН, часами слушал рэп, запершись в бабушкиной спальне, а теперь купил беспроводные наушники и не вынимает рэп из ушей)».

Но этот же отрывок заставляет меня задуматься о том, так ли сильно в лучшую сторону отличается главный герой романа от Миши? Если таким способом автор хотел показать проблемы молодого поколения, судя по этому отрывку, плохо общающегося друг с другом, то ему удалось подвести читателя к неутешительным выводам о том, как мы живем и к чему придем, если не будем внимательнее к тем, кто рядом.

А насчет того, что «вроде бы красиво», но «всего чересчур», хочется пожелать автору, чтобы его следующие творения стали прописаны более уравновешенно, а характеры героев – убедительнее. Может быть, бунинская детализация не всегда нужна и не каждый хочет ее перенять, но отрицать иерархию, упрощая тем самым собственный текст, значит, всерьез пытаться доказать, что глиняный горшок – ровня фигуре Венеры Милосской.