Салахитдин МУМИНОВ

 

Родился 7 марта 1963 г. в городе Тараз (Казахстан).  В 1987 году окончил филологический факультет. Работал в школе учителем русского языка и литературы. Живёт в Казахстане, преподаёт литературу в вузе. Кандидат педагогических наук, доцент, литературовед. Лауреат международной премии им. А.С. Пушкина для учителей русского языка и литературы стран СНГ и Балтии. Рассказы публиковались в альманахах, коллективных сборниках, в«Литературной газете», в журналах «Русский глобус» (США), «Топос», «Наша улица», «День и ночь» (Россия), «Книголюб» (Казахстан). Произведения вошли в лонг-лист второго международного литературного конкурса журнала «Лампа и дымоход» (номинация «Малая проза», Москва, 2011 г.), шорт-лист 9-го международного литературного Волошинского конкурса (номинация «Литературная критика», Москва, 2011г.), шорт-лист Литературной премии имени Марка Алданова на лучшую повесть Русского Зарубежья (США, 2011 г.), лонг-лист Каверинского литературного конкурса (Россия, 2012 г.).

 

 

ДВОЙНИК

Рассказ

 

Он сел у самого окна, от которого тянуло холодом, и заказал официантке котлету с картофельным пюре. Официантка поплелась на кухню, качая на ходу головой, похожей на красный георгин, и минут через десять вернулась с изящным круглым подносом, входившим в противоречие с её массивной фигурой.

Коричневая, явно подгоревшая котлета лежала в жёлтом пюре. Но он был голоден, поэтому с аппетитом принялся за еду. Покончив с котлетой, имевшей отчаянный вкус жжёной резины, потянулся к чашке с кофе. Кинул в мутную бурду кусочек чёрного хлеба, слегка придавил его чайной ложкой, и кислый запах вызвал в его памяти образ отца, который вечерами в свободное от работы время читал и усердно конспектировал передовые статьи газеты «Правда».

Громко хлопнула входная дверь, и в зал шагнул человек в кожаной куртке. Подняв голову на шум от тарелки, он сразу отметил, что где-то много раз видел человека в кожаной куртке. Человек со знакомым лицом решительно направился к столику у бара. На кого же он так похож, лениво думал он, довольно бесцеремонно разглядывая нового посетителя. А незнакомец, словно для того чтобы получше рассмотрели его, подвинулся поближе к свету, которым щедро поливала кусочек зала большая люстра.

Кого же он так мне напоминает, думал он. Наконец до него дошло, что незнакомец не кто иной, как его двойник: такое же продолговатое лицо, прямой нос, узкие губы… ну точно его самый настоящий близнец! Он отложил в сторону тарелку, ему никогда не приходилось видеть человека, так сильно похожего на него, как этот незнакомец.  Официантка подошла к человеку в кожаной куртке и записывала в блокноте заказ.

Он застучал пальцами по столику в ожидании, что официантка с её цепким взглядом удивится их сходству, но та равнодушно, как ни в чём не бывало, продолжала писать. Бармен тоже не выразил малейшего удивления. Он усмехнулся, убедившись, что никто, кроме него, не замечал того, что в этом маленьком кафе сидят два абсолютно одинаковых человека: он и этот человек в кожаной куртке.

Расплатившись, он вышел на улицу и стал медленно прохаживаться по тротуару. Ждать пришлось недолго: через десять минут двойник невозмутимо зашагал вверх по улице, с достоинством поглядывая по сторонам. Он двинулся за двойником, не отдавая себя отчёта, зачем это делает. Двойник шёл медленно, вразвалку, как обычно идут молодые, уверенные в себе молодые мужчины, которые никуда не спешат. Двойник остановился на светофоре, надменно поглядывая то влево, то вправо. На светофоре сидела ворона. Закачались провода, ветер погнал серые тучи на запад.

Светофор фамильярно мигнул большим зелёным кошачьим глазом, и прохожие, как заведённые куклы, двинулись навстречу друг другу с противоположных сторон улицы.

Двойник, как только пересёк зебру, резко повернулся лицом к нему, холодно осмотрел с ног до головы. Потом двойник поднял руку и остановил такси, в которое резво прыгнул. Такси тронулось, а он долго смотрел вслед, пока автомобиль не скрылся за ближайшим поворотом.

Он поехал к себе домой в автобусе. А может это и не двойник, подумал он. Но, вновь и вновь прокручивая в памяти образ незнакомца в кафе, был вынужден признать, что сегодня встретил своего двойника. А что такое увидеть собственного двойника, пока не понимал, и не знал, радоваться ли странному факту или, напротив, ждать неприятностей от этого таинственного существа. Автобус тряхнуло, философское настроение мигом пропало, и он уставился в стекло, чтобы немного отвлечься от тревожных мыслей. За окном мелькали деревья в оранжевых лохмотьях, мутные лужи проворно разбегались под колёсами автомобилей.

Он вышел на своей остановке и направился к скверу, за которым виднелся его дом. Он вздрогнул: у кустов сирени стоял тот самый двойник из кафе и пристально смотрел на него. Он подбежал к нему в ярости. «Что вам надо от меня? Почему вы преследуете меня?» – кричал, потрясая кулаками. Двойник снял очки и сказал старушечьим голосом: «Молодой человек, с вами всё в порядке?»

Он в растерянности отступил назад. Опрятно одетая старушонка, в серой шляпке, с круглыми очками в далеко отведённой в сторону правой руке, с неподдельной тревогой и сочувствием разглядывала его. Простите, ради бога простите. Виноват, обознался. Ах, что вы, молодой человек. Ничего страшного. С кем не бывает. Простите, простите, обознался. Ничего, ничего страшного…Молодой человек, а молодой человек… Бойтесь двойника, ибо он – это зло. Да-да, зло, которое скрывается под маской. Оно пытается обмануть вас, у зла ваше лицо, так оно пытается усыпить вашу бдительность. Ибо сказано: бди и бодрствуй!

Он добрёл до края сквера и приближался к своему дому – четырёхэтажной хрущёвке.

– Молодой человек, где тут живёт Достоевский? Вы случайно не знаете? – спросил какой-то неухоженный  старик, с удивительно живым взглядом.

  – Достоевский? – он растерянно остановился.

Старик терпеливо ждал ответа. Старик как старик, ничего особенного, и уж точно не сумасшедший, взгляд осмысленный.

 – Но он же умер.

 – Как умер?

 – Ну как умер? Как обычно умирают. Умер и всё.

 – Но позвольте! Я же его вчера видел… мы с ним в парке в шахматы играли.

 – Ну тогда я не знаю…

– Достоевский! Достоевский! Вы живы? Так вы живы? А я вас ждал. Долго ждал, –

старик уже бежал за хмурым человеком, который вышел из подъезда и целеустремлённо шагал по двору с шахматной доской под мышкой.

Он схватился за голову и устремился к себе домой. Очутившись в своей квартире, улёгся на диван и погрузился в тревожные мысли. Требовательно позвонили в дверь. Чертыхнувшись, встал и нехотя направился в прихожую. На его лице одновременно отразились страх и досада: на пороге стоял двойник. Ни слова не сказав, двойник шагнул в квартиру, скинул обувь и прошёл в гостиную. Он последовал за ним.

Двойник сел в кресло и молча смотрел прямо перед собой. Уж не сумасшедший ли, тревожно подумал хозяин, который положительно не знал, как ему поступить: прогнать ли незваного гостя или оставить в квартире, чтобы поговорить. Внезапно наступила такая тишина, что он испугался, не оглох ли. Пропал звук телевизора, куда-то словно улетел уличный шум. Оглянувшись на двойника, который хранил молчание, резко стукнул кулаком по столу и услышал звук удара. Потом подошёл к окну и принялся отбивать пальцами дробь на стекле, с наслаждением прислушиваясь к производимому им звуку. Немного успокоившись, принялся накрывать на стол. Как только открыл холодильник, двойник встал и молча направился в прихожую.

Он хотел было крикнуть, чтобы тот немедленно вернулся и поужинал с ним, но передумал, потому что в это время в комнате явственно раздался старушечий голос: «Бойтесь двойника, ибо он – это зло». Подошёл к окну: двойник уныло брёл по тротуару, а мимо бежали прохожие и автобусы, которые казались игрушечными. Что наша жизнь? Игра, – зарокотал телевизор.

Он с тоской подумал, что у него, возможно, зрительные галлюцинации, и снова улёгся на диване, чтобы собраться с мыслями. Если двойник существует, то зачем он здесь, в этом мире? С какой целью двойник появился в его жизни? Не просто же так двойник приходил к нему. Он осознал, что мир утратил прежнюю ясность. И всё этот двойник, это странное существо, которое внезапно, нежданно-негаданно явилось в его жизнь и разрушило прежнее представление о реальности как средоточии смысла и гармонии.

Утром он отправился на работу. Был час пик. Народ толпой валил к станции метро. Причём каждый прохожий шествовал со своим двойником под ручку. Его чуть не стошнило от этого глупого зрелища.

По тротуару расхаживали двое милиционеров, разумеется, близнецы.

 – Товарищи, вы не подскажете, как пройти на улицу Светлого будущего? – робко спросил худой мужичок в потёртом дешёвом пальто.

 – Вам налево, – с вежливой улыбкой ответил один из милиционеров и одобряюще мигнул добрыми глазами.

 – Спасибо! – поблагодарил мужичок.

 – Ты куда, болван! Тебе направо! – грозно рявкнул второй милиционер, вытаращив злые глаза.

Мужичок растерянно поглядывал на стражей общественного порядка и не знал, куда идти.

А народ валил толпой, состоявшей из двойников. Внезапно поднялся сильный ураган и, толпа, словно стая птиц, поднялась в воздух. Люди кружились над улицей, нелепо взмахивая руками. «Вы не имеете права! Немедленно опустите меня на землю! Я буду жаловаться! Безобразие!» – истошно кричал гражданин в очках, а рядом с ним парил его молчаливый двойник. Но остальные радовались тому, что летали; весело смеялись и вместе с ними ликовали их двойники.

 «Прекратить! Отставить! Людям летать не положено!» – грозно кричал милиционер, тараща злые глаза, а его двойник взмыл в небо и самозабвенно кружил в воздухе, дружелюбно улыбаясь соседям по полёту. Но никто не обращал внимания на вопли милиционера, и тогда он достал свисток, приложил к губам и пронзительно засвистел.

Люди послушно спустились на землю, приняли законопослушный вид и засеменили по своим делам. Двойники же медленно растворились в небе, как будто их и вовсе не было. Он вздохнул и побрёл на работу, с опаской оглядываясь по сторонам: не видно ли двойника, но тот, к счастью, больше не появился.

Идёт время. Когда его одолевает плохое настроение, он выходит на прогулку в старый городской парк, а дни плетутся, словно глубокие старики. Дни тусклые и бессмысленные.

 

 

СТАРИК, ПОХОЖИЙ НА ЕГО ОТЦА

Рассказ

 

Подъехал автобус; Романов, высокий, худой, со скорбным выражением серых глаз, прошёл в салон, сел у окна и принялся рассматривать пассажиров. Когда его меланхоличный взгляд остановился на пожилом мужчине, сидевшем напротив, Романов невольно вздрогнул. Старику явно не нравился интерес, с каким на него уставился незнакомый человек, и он, беспокойно ерзая, бросал в его сторону сердитые взгляды.

В автобусе, прямо передо мной, сидел старик, сильно похожий на моего отца. Я в смятении отвёл глаза в сторону, пытаясь привести мысли и чувства в порядок. Автобус остановился, старик бодро встал и торопливо направился к выходу. Как же он удивительно похож на моего отца!

Родители разошлись в сентябре, когда Романов ходил в первый класс. Отец ушёл, хлопнув дверью на прощанье, когда мать, высоко подняв руку, указала ему в сторону прихожей. Отец словно ждал этого и с обидной для Романова радостью, театрально улыбнувшись, бросился из комнаты, и через несколько минут Романов с высоты пятого этажа видел его узкую спину. Отец смешно, совсем как мальчик, резво перепрыгивал через мутные лужи.

Когда отец скрылся за углом, я отвернулся от окна и сел на диван. Мать уже возилась на кухне. Оттуда несло подгорелым молоком. Работал телевизор; качалась ветка дерева, на которой сидела какая-то чёрная большая птица. С тех пор я больше его не видел.

В десятом классе нас повели в драматический театр. Я впервые был в театре, сидел в кресле и с любопытством оглядывался по сторонам. Начался спектакль. Один из актёров напомнил моего отца. Говорил, как отец, и ходил совсем, как мой отец. Меня задело и даже оскорбило то, что этот странный актёр играл пришибленного жизнью мужика, хронического неудачника. И хотя я не любил отца, неприятно было смотреть пьесу. Спектакль тянулся невыносимо долго, а я всё сидел и сидел, не решаясь встать и уйти.

Классная руководительница, высокая и худая женщина, которую как огня боялись даже самые отпетые хулиганы, не сводила жестоких глаз Калигулы со сцены, то и дело поправляя жилистыми руками твёрдые, словно проволока, красные волосы. Романов сидел и покорно смотрел спектакль. Актёр тем временем поразительно точно передавал характер его отца, и это сильно задевало самолюбие Романова.

Детство Романова пролетело в маленьком южном городке с его быстрой весной и жарким долгим летом. Он любил родной город с его пирамидальными тополями, с его садами и парками. Летом в пригородах стоял густой запах спелых яблок. А далёкие синие горы были хорошо видны в ясную погоду.

Я вдруг захотел встать и побежать за стариком, но подавил этот внезапный порыв. И что же я сказал бы этому старику? Что? Что он похож на моего отца? Смешно.

Дома было тихо. Жена, сумрачная и вялая женщина, похожая на старую и потрёпанную куклу, лежала на кровати и даже не поднялась ему навстречу. Дочь, рыхлая и бледная, очень похожая на мать, сидела за письменным столом, что-то рисовала и не обернулась на звук открывшейся двери.

Романов тихо вздохнул, осторожно прикрыл дверь, и на цыпочках направился на кухню, где его ждал ужин. Скользкий кусок варёной курицы навевал знакомую до горького смеха тоску. Четыре бледных картофелины в мундире лежали на тарелке с отбитым краем. Деревянная солонка с нарисованным медведем по выпуклым бокам прислонилась к заварному чайнику. Медведь кисло улыбался. На блюдце желтели толстые кружочки лимона. Романов, морщась, откусил кусочек лимона, который отдавал вкусом подвала.

Потом он лёг на диван. Отец ушёл, и Романов с тех пор больше никогда не видел его. В тот день, когда умер отец, позвонила его младшая сестра, тётя Катя. Тётя Катя жила в соседнем городе, иногда приезжала к ним в гости. Когда вваливалась в прихожую, квартира наполнялась запахом уныния и скуки. Тетя Катя, толстая, бесформенная, большой дрожавшей гусеницей медленно вползала в прихожую, при этом громко пыхтела и тяжело кашляла. Её маленькие глазки бегали по полу, а когда поднимала их, чтобы поздороваться с мамой, в них вспыхивали острые и злые огоньки.

Романов в тот же день, когда позвонила тётя Катя и сообщила о смерти отца, поехал в соседний город и сразу с вокзала отправился на кладбище. Моросил холодный дождь. Серое небо на косых тоненьких ножках двигалось на запад. Казалось, даже природа стремилась убежать отсюда подальше, чтобы не видеть больше этого скорбного места.

Грязный лохматый мужик с лопатой на плече стоял у ограды могилы отца. «Ваш?» – тихо, с участием спросил мужик. «Мой», – удивлённо ответил Романов. Мужик лихо срубил лопатой куст лебеды. Сорняк, обречённо взмахнув листьями, рухнул на землю. «Плати копеечку», – застенчиво попросил мужик, протянув тяжёлую руку. Тот суетливо полез в карман и высыпал мелочь в тёмную ладонь. «Спасибо!» – ласково улыбнулся мужик и побрёл в сторону похоронной процессии.

Романову захотелось вскочить с дивана, ринуться на вокзал и купить билет на поезд в родной город, чтобы не видеть больше жену и дочь, чтобы не жить в этом мрачном городе, где всегда низкое небо и долгие холодные зимы. Немного подумав, тяжело вздохнул и лениво потянулся к пульту телевизора.  Шла какая-то невероятно глупая передача, а он всё лежал и думал, как было бы хорошо навсегда уехать в родной город.

 

ДРУГАЯ

Рассказ

 

Восемнадцатилетняя Катя сидела у открытого окна и смотрела на улицу. Шёл дождь, летний, тёплый и говорливый. Она ждала старшего брата, работавшего на мебельной фабрике. Об отце у неё остались смутные воспоминания, а мать умерла прошлым летом. Раздался звонок в дверь.

– Не скучала? – широко улыбнувшись, весело спросил Игорь и шагнул в квартиру.
Его чёрные влажные волосы пахли дождём, блестели и рассыпались чёткими прядями при каждом движении головы. Весь он был крепко сбитый, сильный, ловкий.

Улыбнувшись в ответ, сказала:

– Какой ты мокрый! Иди, переоденься в сухое.

Пока он шумно умывался в ванной, приготовила чистую рубашку и брюки и накрыла на стол.

– А я тебя вчера на улице видела! С девушкой. Красивая, – сказала она, когда брат сел ужинать.

– Ира… её Ирой зовут, – весело отозвался он, сверкая синими глазами и с аппетитом жуя котлету.

– Любит тебя… Как смотрела на тебя, – она принялась тонкими пальцами теребить салфетку.
– Скажешь тоже… любит, – весело хохотнул Игорь, но было видно: знает, что любим и что ему понравились слова сестры.

На следующее утро, проводив брата на работу, Катя отправилась в магазин за продуктами. Возвращалась через сквер; когда показался её дом, села на скамейку, чтобы перевести дух и полюбоваться окрестностью. Егоровна, соседка, которая жила в квартире напротив, тощая и длинная, в сером, скользком на вид платье, расшитом по узким плечам чёрной чешуёй, медленно шла по асфальтированной дорожке. Глядя на неё, Катя почему-то вспомнила о селёдке, что лежала в холодильнике. «Надо бы картошку в мундире сварить. Игорь любит картошку с селёдкой», – подумала она.

Вот Егоровна приблизилась к скамейке, удобно уселась рядом. В воздухе запахло плесенью.

– Сидим? – сердито спросила старуха.

– В магазин ходила, – ответила Катя и невольно отодвинулась. – Вот, сижу, отдохну немного и домой.

– Сиди! Чего же не сидеть, коль делать нечего! Ох, и молодёжь какая пошла.  Бездельники, – проворчала Егоровна.

Она отвернула лицо немного в сторону, в профиль сразу напомнив сердитую ворону, которая косо поглядывала на воробьёв. Катя улыбнулась этому забавному сходству. Старуха заметила улыбку и недовольно сказала:

– Ты, девка, чё лыбишься? Чё лыбишься-то, а? Вот посмотрю, как волком завоешь, когда твой братец-то жену домой приведёт! Вот тогда досыта наревёшься! Вот тогда поймёшь, почём фунт лиха, когда его супружница поедом есть тебя станет!

Злоба бурлила в её словах, как кипит чайник, оставленный без присмотра на газовой плите. И стало горячо от этих жестоких слов. Как будто лили кипяток на голую руку. Егоровна заметила, что испортила настроение собеседнице и, довольно сверкнув глазами, злорадно захихикала.

– Неправда! Игорь любит меня, – нахмурив брови, возразила Катя. – Ира тоже хорошая! – немного подумав, добавила она.

– Любит… Ну конечно, ну конечно… Держи карман шире, – забубнила старуха, бегая глазами по земле. – Все, все они такие. На словах любят, а на деле… Эх, да чего уж там говорить! – она сердито махнула рукой.

Лицо Егоровны омрачилось, как будто на него упала тень от тучи.

– Старики никому не нужны, – с грустью произнесла она. Бросив сбоку быстрый птичий взгляд на Катю, нарочито громко добавила: – Калеки тоже… старые и больные обуза для молодых да здоровых. Ох, и времечко пришло, не дай боже…

Хотя глаза старухи были серыми, впечатлительной Кате показалось, что они на самом деле чёрные. Чёрная бездна глядела на неё. Стало так страшно, что девушка, побледнев, крепко зажмурилась.

– Хуже собак люди стали… Загрызут за кусок хлеба. А мне много ли надо? – дребезжал голос старухи. – Чего пригорюнилась-то? Жизнь-то она такая, серьёзная штука, – Егоровна уже пожалела, что наговорила злых слов; у неё было плохое настроение из-за того, что сегодня утром повздорила с сыном и его женой.

Толкнув Катю в бок, гнусаво запела: «Милый чё, да милый чё! Да навалился на плечо!» Она пела, а в воздухе стоял неприятный запах плесени. «Будто ворона раскаркалась», – подумала Катя, но она не умела долго сердиться, поэтому улыбнулась и даже стала тоненьким срывающимся голоском подпевать, поводя плечами.

– Ну ладно, подруга! Почапала я! А ты не грусти! Пошла я уже, – Егоровна встала и побрела восвояси.

Дома Катя, скривив лицо, посмотрела на себя в зеркало. Тщедушное тельце, слабые руки… тоненькие кривые ноги… Она не любила себя, поэтому быстро отвернулась и прошла на кухню, открыла холодильник. Селёдка печально взглянула на неё тусклыми мёртвыми глазами. Катя вздрогнула, ей показалось, что в квартире запахло плесенью; убрала селёдку в дальний уголок; аккуратно расставила на полочках пакеты с молоком и кефиром и принялась готовить ужин.

Ночью она долго сидела перед окном; было душно; редкие прохожие, сутулясь, шли мелкими шагами, словно с трудом несли на плечах чугунную тяжесть жаркой тьмы. Фонарь, напоминавший одуванчик на тонкой ножке, лил флегматичный свет на пыльную траву.

Катя сидела и всё с тоской думала о том, что непременно станет обузой, если брат женится и приведёт девушку, которая сразу же возьмёт на себя домашние заботы. Слова Егоровны сердитыми осами кружились в памяти и не давали покоя, но Катя любила Игоря и очень хотела, чтобы у него всё было хорошо. А хорошо ему будет, если в дом придёт настоящая хозяйка – красивая, здоровая и сильная. А раз так, то…«Я другая, не такая, как они, а значит, чужая здесь», – прошептала Катя, тяжело вздохнула, встала и легла на диванчик.

Ранним утром как всегда заботливо накормила брата завтраком, долго смотрела в окно ему вслед, пока не пропал за поворотом, затем прибрала в квартире, сварила борщ. Потом сидела на кухне и тихо плакала, аккуратно утирая горячие слёзы носовым платочком, который быстро промок.

Когда настенные часы пробили три, встала, просеменила к входной двери, открыла её, шагнула, обернулась на пороге, жалко улыбнулась и громко сказала тоненьким, срывающимся голоском: «Ну, мне пора!», хотя в квартире была только она одна, и торопливо вышла с дорожной сумкой в правой руке.

Катя приехала в соседний город, отправилась к пожилой родственнице, чтобы на время остановиться у неё, пока не найдёт себе работу. Позвонила вечером брату, сказала, что находится у тётки и что скоро вернётся.

Прошёл год, она работает в газетном киоске и не собирается возвращаться, несмотря на постоянные уговоры Игоря. Живёт по-прежнему у тётки в однокомнатной квартире; вечерами сидит на старом диване и молча слушает её бесконечные жалобы на жизнь, здоровье, неблагодарного сына и его жену. Свои монологи тётка обычно заканчивает словами: «Старые и больные обуза для молодых да здоровых. Ох, и времечко пришло!»  и мрачно смотрит на девушку выцветшими глазами.

 

 

УМЕР В СВЕТЕ ПЕРЕДОВЫХ ИДЕАЛОВ

Рассказ

 

Жил-был Инаев. Состоял, не привлекался, имел передовое мировоззрение, жену и двух дочерей. Пользовался уважением коллег, и начальство благоволило ему. Инаев отличался благонадёжностью, регулярно с карандашом в руке читал газеты «Правду» и «Известия» и даже усердно конспектировал передовые статьи.

Наступили девяностые. Инаев добровольно покинул ряды КПСС. Факультет, на котором работал Инаев, раскололся на консерваторов и либералов. Инаев записался в либералы.

Бывший секретарь парткома, переметнувшийся в лагерь демократов, часто приглашал Инаева на доверительные беседы в свой кабинет, на стенах которого висели портреты Ленина и Бердяева.

Когда Инаев, сидя в кресле, поворачивался к портрету Ленина, на его лице возникало выражение демократического негодования, ибо он успел разлюбить вождя мирового пролетариата. А когда Инаев смотрел на портрет Бердяева, его лицо излучало демократический восторг.

«Я как демократ», – полюбил он важно вставлять в разговоре.

Инаев горячо уверял, что любит фильмы Тарковского, стал часто вставлять в разговоре слова «дискурс» и «симулякр», а также безмерно почитать Чубайса. Последнее почему-то вызывало дружные протесты у всех его знакомых.

Когда демократия почти всем надоела, Инаев ударился в религию. Одновременно он верил в Христа и Будду. «Я как христианин и как буддист», – важно начинал он разговоры на религиозную проблематику.

Однажды Инаев умер. Умер относительно молодым.  Сорокапятилетним. То ли просто устал жить, то ли устал менять пристрастия.

Когда я зашёл выразить соболезнования вдове умершего соседа, тётя Люся, утирая слёзы, разразилась скорбной речью, кивая на гроб с телом покойного мужа: «И никто грустно не скажет, проходя мимо этого дома, в котором он окончил свой бренный путь: вот здесь жил Инаев, жил, трудился и мыслил. А он же сгорел, слышите, сгорел от интенсивной умственной и духовной работы! Он же был человеком, притом с большой буквы! Вот так он жил – насыщенной духовной жизнью в свете передовых идеалов!»