Анна МАРКИНА

 

Родилась в Люберцах, окончила Литинститут. Стихи, проза и критика публиковались в «Дружбе Народов», «Волге», «Звезде», Prosodia, «Интерпоэзии», «Юности», «Новом Береге», «Крещатике», «Кольце А» и др. Автор книг стихов «Кисточка из пони» (2016), «Осветление» (2021), «Мышеловка (2021) и повести для детей «Сиррекот, или Зефировая Гора» (2019). Лауреат премии «Восхождение» «Русского ПЕН-Центра», финалист Григорьевской премии, Волошинского конкурса, премий «Нонконформизм», «Болдинская осень» и др. Главный редактор журнала и издательства «Формаслов».

 

 

ЛЕБЕДИНАЯ ДРОЖЬ ТЕТИВЫ

 

*  *  *

 

Это было с нами. Этот тяжелый год,

Кое-как пережитый, прореженный до пустот,

Он запомнится тем, что рядом остался тот,

Кто умеет ночь выдерживать, не темнея,

Тот, кому мы были всего нужнее.

Белый шов из скорых. Вирусная кайма.

Нас хранила медленная тюрьма,

Мы с крыльца смотрели: глухая тьма,

Где спускается снег и гибнет внизу бессильно,

Но страдание все-таки выносимо,

И столкнувшись с этой теменью лобовой,

Когда смерть берёт, как преступников, под конвой,

Ты острее чувствуешь, что живой.

Лучше знаешь цену всему тому,

Что не отпускает тебя во тьму.

 

 

*  *  *

 

Морзянка утра: лиственные точки,

тире ветвей. Ворчание ОРВИ.

Иди, чумной, гулять на поводочке

у заскучавшей медленной любви.

 

На нежность и прощение скупая,

зима на простынях за белизной

лежит и от себя не отпускает,

как тихо умирающий больной.

 

За лебединым, дроздовым, вороньим,

по слезному, по тающему льду

пройдем и это время похороним.

А я под снегом стеклышко найду

 

и под него у сердца где-то спрячу,

за светом в обрамлении чумы,

соленый гул, и поцелуй горячий,

и образ обессилевшей зимы.

 

 

*  *  *

 

За городом, за кленами

Такая бирюза,

Природа воспаленная,

Как мамины глаза.

 

Бывало, что работали:

Читали все подряд,

Но вот они, но вот они

За кленами горят.

 

Все мается, все шаткое,

Они следят весь день,

Как будто просят: «Шапку-то...

Ты шапку-то надень».

 

Спасут как будто что-нибудь,

Они, следя за мной...

Отрезок неба тоненький.

И голос за спиной.

 

 

*  *  *

 

Раз в году приезжаешь к родне

и стараешься быть на волне,

но течение мыслей относит

от их быта, где стынет река

прокисающего молока

и опоры стоят на откосе.

 

Ты, зеленый тепличный побег,

чем поможешь ты им, человек

надувной, помидорка столичная?

Запечен под московской фольгой,

ты настолько нездешний, другой,

что они тебя ловят с поличным:

 

мало шлешь о себе новостей,

до сих пор не заводишь детей,

будто чувство семьи не окрепло.

Переходишь молчание вброд.

Прополов небольшой огород,

уезжаешь в столичное пекло

 

от их дома, где печка чадит,

где надежда берется в кредит,

от малюсенькой точки на карте.

И о маме скучаешь сильней,

и обрубки усталых корней

волочишь через темень плацкарта.

 

 

*  *  *

 

Много снега, мало денег,

Плачу ночью на полу.

Жизнь меня, как нитку, вдела

В узкоухую иглу.

 

Узкоухи, узколобы

Я, игла, они, оно.

Каждой ночью Пенелопа

Распускает полотно.

 

Было море… и озера,

Компас, люди, корабли.

Был узор. И нет узора.

Нитка вьется на мели.

 

Этой ниткой можно вышить

Путь домой, волненье вод.

Ткани нет. Лежит прокисший

За окошком небосвод.

 

Тихий плеск ассоциаций.

Шов неровный у судьбы.

Не порваться, не порваться,

Не порваться только бы.

 

 

УКАЗ

 

Приказали на топоре внести

Указ –

без всяких там обходных лазеек:

бабушки плохо сидят в театрах,

бабушки плохо сидят в музеях.

Всех изгнать.

Переизбыток древностей.

 

Небо над городом начинает рдеть.

Есть ли разница бабушкам, где сидеть?

 

Сложностями времена прошиты.

Опасностей вдосталь.

Пусть сидят по домам под защитой.

Пусть сидят со всеми удобствами.

 

Не дали открыть и рта нам.

Загнали на дно, как ихтиандров.

Изгнали бабушек из музеев.

Изгнали бабушек из театров.

Бабушки стали таять.

 

Потому что, когда отвернулись

и когда от целого отрезают части,

через щелочку оконную и дверную

жизни не достучаться.

 

Таяли, таяли и растаяли.

Культура стоит пустая.

 

Но я знаю – растаяв, осадком культуры став,

они выпали все на своих постах:

этим «чщщщ», прокатанном сквозняками,

этим слежением за руками.

Они там – бессменные и живые,

Вечные стражницы угловые.