Виктор КУЛЛЭ

 

Поэт, переводчик, литературовед, сценарист. Окончил Литинститут и аспирантуру, кандидат филологических наук. Доцент Литинститута, руководитель семинара поэзии. Автор книг «Палимпсест» (2001); «Всё всерьёз» (2011), «Стойкость и Свет. Избранные стихотворения и переводы 1977–2017», «Благодарность» (2020). Лауреат премий «Нового мира» (2006), «Иностранной литературы» (2013), «Lerici Pea Mosca» (2009), «Пушкинской премии» (2016), «Венец» (2017). Член СП Москвы и Русского ПЕН-центра.

 

 

ОГОЛОДАВШАЯ ПТИЦА

 

 

*  *  *

 

Логос непереводим

на язык острот.

Будущее – не буди.

Может, пронесёт.

 

Стоит снять, за слоем слой,

бесноватый быт –

воздух юности сырой

в глотке запершит.

 

Там – не человек пока,

лишь потенциал –

дослужив до черпака,

лютовать не стал.

 

Там – хоть был расклад поган,

горек беломор –

Латышев полуполкан

в порошок не стёр.

 

Было – чуть ли не вчерась,

в эру бандюков:

то Сильвестр, а то Михась.

Старший Михалков.

 

Мимо, мимо всякий раз –

мрачный юморок…

Не поймёшь: Всевышний спас?

Дьявол пренебрёг?

 

Из бунтующих в былом

чуваков, чувих –

мёртвых за моим столом

больше, чем живых.

 

Неуёмных остряков,

выбравших лимит,

свет в прорехах облаков

вновь соединит.

 

 

РОМАНС

 

Тягучим взором приманя

вниманье вольного пьянчуги,

ты подурачилась от скуки,

потом – забыла про меня.

 

Пододеяльная возня

и в спешке сброшенные брюки…

Юнцы надменны, близоруки,

не зная: это – западня.

 

И вот, бессмысленно бубня

полубожественные звуки,

я – наподобие пичуги –

не отличаю ночь от дня.

 

Пусть сказки про любовь – брехня,

но что ж так больно от разлуки?

Взамен капризницы и злюки –

лишь сбившаяся простыня.

 

Безумие, заполоня

все уголки моей лачуги,

знай, множит призраки подруги,

давно забывшей про меня.

 

А мог бы жизнь прожить, кляня

несносный нрав родной супруги.

Сколь много счастья дарят внуки

и надоевшая стряпня.

 

Бессчётно баб осеменя,

стал жертвой нежной лженауки

и мысленно целую руки

тебе, забывшей про меня.

 

 

БАТЮШКОВ

 

Не дай мне Бог, чтоб чёрное пятно

затмило, расширяясь, свет Господень.

Двадцать два года он смотрел в окно –

уединён, осанист и свободен.

 

Поэтов русских – даже пьяных в хлам

или погрязших в святости – тоска не

оставляет по нагим холмам

раздвоенным, смуглеющим в Тоскане.

 

 

*  *  *

 

Гармония печатного столбца

давным-давно не требует огранки.

Поэзия – лишь ловля на живца.

Сладка ли пишущему роль приманки?

 

И у любви природа такова

(точнее: не природа, а повадка)…

Но всё же наилучшие слова

достойны наилучшего порядка.

 

 

*  *  *

 

Холодно зимой –

вот и протестую.

Мозг зависший мой

пашет вхолостую.

 

Милая, пойми –

мы уже не детки.

С двадцати семи

отмирают клетки.

 

После сорока

пасть воняет дурно,

похоть нелегка

и карикатурна.

 

Жизнь сквозит в окно.

Куксится подлюка.

Нам пора давно

согревать друг друга.

 

 

*  *  *

 

Небо в проталинах. Лужи.

Птички галдят за окном.

Пиршество звуков снаружи

мне говорит об одном:

 

истово пишешь, темно ты,

или чирикаешь вздор,

музыка – это не ноты.

Пауз меж ними узор.

 

Трели, сносящие крышу

опытному рифмачу,

если когда и заслышу –

бережно звук прикручу.

 

Может, и впрямь паранойю

одолевает лишь тот,

кто уже стал тишиною –

беглым безмолвием нот?

 

 

*  *  *

 

Касаешься клавиш toucher,

да музыке вышел лимит.

 

От Баха светло на душе.

От Малера сердце болит –

в нём века грядущего мгла

в зародыше заключена.

 

Но стоит дослушать дотла –

и снова душа не одна.

 

 

*  *  *

 

Утреннее пробуждение

в мир невесёлых чудес.

Комната ждёт подтверждения

что я воскрес.

 

Но ничего человечьего

в морде из зеркала нет.

Плакаться нечего. Нечего

пробормотать напослед.

 

 

*  *  *

 

Они успешливы и ловки,

но как-то жалковаты что ли…

Живя законами тусовки,

лишаешься свободы воли.

 

Унылый шабаш постмодерна –

не карнавал, и не наука,

а просто каверзная скверна,

достойная Восьмого Круга.

 

В Аду не различить подлога.

Там, как пророка, чтят паяца.

Вам издали покажут Бога –

им любит Дьявол наряжаться.

 

 

*  *  *

 

Мир раскололся. Эта трещина

нехудшими из жертв пера

теперь тебе, дружок, завещана…

Поймёшь ли, что давно пора

 

не градус личного страдания,

не одинокую кровать –

несовершенство мироздания

стихом посильно врачевать?

 

 

*  *  *

 

Ниоткуда – уже без любви,

в этом смысле я вышел в тираж –

снисходительно губы скриви,

но последнюю просьбу уважь.

 

За Отечество, веру, царя,

или просто за русскую речь

в самосуд неожиданной зря-

лости просто дурилку вовлечь.

 

Диалог резонёра с шутом,

монолог «патриота» с жидом.

Девушки не с веслом – так с шестом,

а присмотришься: тот же дурдом.

 

Так и так приближается Cуд,

где невместен изысканный слог.

Пусть стихи никого не спасут,

но хотя бы утешат чуток.

 

 

*  *  *

 

Ни пониманья не надо,

ни утешительных слов,

но одному – жутковато…

Значит, ещё не готов.

 

Ноет всю ночь поясница,

хоть и укутал тепло.

Оголодавшая птица

клювом стучится в стекло.

 

 

*  *  *

 

Вышел в огород, и под акацией

согреваю кости, как дурак.

Перфекционизм с прокрастинацией –

верный друг панических атак.

 

Старость – простодушная попутчица –

снова утешает наповал:

«Опоздать по жизни не получится:

ты уже повсюду опоздал…»