Василий НАЦЕНТОВ

 

Родился в 1998 г. в Каменной Степи Воронежской области. Печатался в журналах «Знамя», «Октябрь», «Кольцо А», «Москва», «Наш современник», «Юность», «Подъем», в «Литературной газете» и др. Лауреат Международной премии «Звёздный билет» им. В. Аксёнова, премии «Кольцовский край», спецпризер премии «Лицей». Член СП Москвы.

 

 

СЕВЕРНЫЕ  СТИХИ

 

 

*  *  *

 

в заполярье

к середине июля расцветает сирень

жалко ветки сломать чтоб поставить на кухне

чтобы ночь просидеть

чтобы белую ночь продержаться

снег в верховьях долин

и тяжел и нелеп

это взмах умирающей птицы

удержаться бы мне

не свалиться и не застрелиться

между солнцем и мною

в горах

обезумевший ветер

на любовь и на нежность

мне никто не ответит

собирайтесь друзья говорите о бабах и выпивке

я в зеленой тоске хорошею я пушкинской выправки

и дыханье мое экивок дальнозоркое эхо

ничего не имею взамен вот такая эпоха

проживу без тебя

всё – южнее полярного круга – чужое

здесь короткое белое лето

здесь лето такое

прикурить не успеешь померкнет серебряный свет

и вернуться захочешь –

ни тени, ни имени нет

 

 

СЕВЕРНЫЕ СТИХИ

 

1.

Лучше выдумать мне,

как наступит холодная осень,

как деревья тяжёлыми станут

и рухнут и море качнут,

как сдержать за мгновение до,

напрягая глаза,

воду, ветер и слезы.

Вернуться. Сказать.

То, что спряталось в шкаф,

то, что в перечисленье предметов

протиснулось и притаилось, –

никогда не умрёт,

никогда не умрёт.

Притаюсь и скажу:

абажур, потерявшийся бант,

трёхколёсный велосипед

(я его на помойке нашёл)...

Что ещё?

Чтобы в раннюю грязь –

из последних –

добраться до дома,

руку мне протяни –

лужу ложкой фамильною вычерпать.

 

2.

Что осталось?

Вина.

И тупой продолжительный обморок!

Я очнусь.

Полежу в невесомой небесной горсти...

Вот осеннее длинное облако –

в золотую косичку его, голубое, вплести.

Вот летит первый снег

на сирень, отцвести не успевшую,

на забор, на теплицу,

на окно, на герань.

Вот идёт человек –

утопиться.

И за мысом гудят сейнера.

 

3.

Ни саамских крестов деревянных, стоящих у самой волны,

ни пустого тебе обещанья вернуться –

(как мужества мало!) –

ничего, что меня б приближало к тебе,

ничего, что меня бы с тобой разделяло.

Здесь смертельно сложны лабиринты камней.

На другой стороне – всё бывает впервые.

И венозные чайки, как варвары, рвутся ко мне,

и ослабшие руки превращаются в крылья.

Я умру на коне –

не сгожусь для предметов и прочего –

чтобы спрятаться, чтобы спастись –

не хватило мне места

и время, как водка, закончилось.

На простор! на постой!

на великое торжище духа! –

выезжаю

и слепну от снега

и глохну от тишины.

Я сошедший с ума возле Белого моря южанин.

Мне бы спелого сада, и солнца, и верной жены.

Мне бы всё рассказать,

мне бы веткой калёною выгнуться

и рассыпать по долгой дороге слова.

 

4.

Это ты не права.

Где-то белый налив созревает,

разбивается оземь

и мякотью пачкает ствол.

Это тленье и тайна.

Слетаются мухи, стрекозы

и куры приходят клевать.

Вот пунктир умиранья.

Моя путеводная, слушай,

хорошо мне и страшно

на всё это дело смотреть.

Хорошо мне страшно

всё бросить,

но будет ли лучше –

каждый раз наступает действительный верный конец.

Посидеть бы с тобой.

Эту смерть в старине и перине

переждать и забыть.

Далёк и неведом наш дом.

Там чужие противные люди,

как цыгане, проходят у окон весёлым гуртом.

Что нам делать теперь?

Всё сильнее тревога

и глуше

суржик первой травы.

Как устала земля!

О моя дорогая, моя путеводная, слушай...

Быть не может, чтоб всё это выдумал я.

 

 

*  *  *

 

Проститься можно утром,

чтобы дня хватило

в порядок привести дела

и дневники из тайника достать.

Пока ты дочку мне не родила,

мы можем быть беспечными и грустными

и ссориться два раза до обеда,

а к вечеру мириться только раз.

Потом, лишившись выбора, мы будем

мы будем счастливы.

Я говорю тебе.