Кирилл БЕРЕНДЕЕВ

 

Родился в 1974 г. Окончил МИРЭА. Редактор журнала «Edita» (Гельзенкирхен, ФРГ), создатель книжных серий «Созвездие Эдиты» и «Фантастика в левом кармане». Публиковался в журналах «Порог» (Украина), «Континент», «Искатель», «Север», «Знание-сила», «Смена», «Урал», «Кольцо А» и др. Автор фантастического романа «Осколки», романа «Архитектор», сборника повестей «Поход Мертвеца».

 

 

ДВОЕ И ОДНА

Рассказ

 

Руслан открыл дверь, когда я уже решил уходить.

– Ну? – скривившись, оглядел мою фигуру и поинтересовался: – Чего приперся?

– Может, пустишь? – и кашлянул, топчась на пороге. Тот снова придирчиво оглядел меня.

– Спрашиваю, зачем явился?

– Поговорить. Я узнал, что Таня…

– Да уж сорок дней как. Спохватился, – он глянул зло, но не на меня, а в сторону соседней двери. Руслан обладал каким-то сверхъестественным слухом, в школе его за это дразнили Чебурашкой, на что он бесился и колотил обидчиков и попадавшихся под руку без разбору. Вот и сейчас уперся взглядом в соседнюю дверь, поджидая ответа.

– Я только из экспедиции. Как узнал, сразу к тебе.

– Да, я только этого и ждал. Ладно, чего уставился, проходи уже, и так смотрят.

Он оборвал себя, когда я оказался внутри. Пустая вешалка, только мужская обувь и комната, лишенная традиционного стола с горячительным за сорок и закусью.

– Нечего смотреть, тут пусто. За выпивкой надо к теще ехать. Выкладывай, чего тебе от меня надо-то?

В кухню пускать не стал, перегородил проход. Я снял ботинки, повесил плащ на крючок и прошел в комнату. Сесть он мне не дал, немного растерявшись, я покусал губы. Да, сам понимал, что иду не к бывшему товарищу, а к сопернику, вдовцу. Но в тот момент, когда узнал, что Тани не стало, в голове взметнулись другие мысли. Покрутившись и не найдя места дома, я отправился к нему. Все позабыв. Руслан оказался более памятливым.

– Я хотел узнать, как она… – ком в горле. Говорить не мог. Впрочем, он понял мои слова по-своему.

– Как ушла? Во сне. Собиралась утром ехать со своими богомолками на праздник, что там у нас намечалось… Вербное воскресенье, что ли. Добудиться не смог. Врачи сказали, сердце остановилось, знаешь ведь, у нее слабые клапаны и еще чего-то там. Меня спрашивали насчет препаратов, я только коробки на стол высыпал. Посмотрели и уехали, а потом эти чертовы прыщавые выродки из «Ритуала» приперлись. Часа не прошло. А ты чего подумал? – вдруг прервав себя, спросил он. Я вздрогнул.

– Да нет, я не думал ничего.

– Это точно. Золотые слова. Чего тогда спрашивал? Кстати, сам тебя спрошу, она лет пять назад, ну до того, как ко мне перебралась, религиозностью страдала? Мне-то вот кажется, ты ее заразил этой дрянью или нарочно, или как-то незаметно. Ну да, с тобой во что угодно уверуешь, коли живот пустой.

– Я зарабатываю.

– Знаем, как ты зарабатываешь, она мне наговорила с три короба. Сперва, конечно, выгораживала, а потом как начала резать. До истерики.

– Я не знал, что она так…

– А надо думать. У тебя ж кроме руки и сердца ничего за душой. Голый, босый и носишься в командировки за каждым рублем.

– Я геолог.

– Хорош геолог. Нормальные на нефти или газе сидят, зарабатывают, будь здоров, а ты бродишь за камешками. Небось, их и продать нельзя.

Вот тут он прав. Ни шпат, ни сердолик, ни агаты, ни хризопразы даром никому не нужны. Дома у меня скопилась большая коллекция. Разные безделушки делал: вытачивал, склеивал, вытравливал. Тане надарил таких много, сердоликовые бусы, агатовое колье, правда, с цепочкой из цыганского золота, но ей нравилось. А еще из жеоды…

Быстро ей все приелось. Поначалу увлекало, когда я первые два раза в поле съездил, привез ворох всего и еще несколько посылок. Оленину, хариусов, белугу, да много еще чего, на что охотился в сезон.

Да, верно, не там и не на то охотился. И не с теми знакомства водил. Все ненцы да эвенки, те тоже принимали меня за слегка сдвинутого начальника партии. Другие ездят на собственных вездеходах, а этот дурак водку на предметы творчества обменивает – бисерные пояса, шапки, костяные свистульки. Ханты и манси тоже первым делом спрашивали, какой я геолог, а когда узнавали, что от министерства природных ресурсов, а не из компании, тут же увядали.

А ведь Таня говорила не раз: живем пусть и в шалаше, но дружно, пусть небогато, но честно, без возможности повидать мир, но ведь ты его смотришь за нас двоих. Выходит, обманывала? Или сама обманываться была рада?

Хотя, о чем я. Ведь ушла-то от меня именно к Руслану. Не говорила, почему, зачем, предполагала, что и так догадаюсь. Собрала вещи и умотала, даже записки не оставила. Пусть сам сообразит. Я и соображал. Только что проку – назад не вернул.

Да и то, ее родители не удосуживали меня вниманием, на выбор дочки только головой качали, связала себя с голью перекатной, натурально. Я в их доме на окраине города всего-то раза два и был, первый – с предложением, а позже на свадьбе. Скрепя сердце, отпраздновали. Впрочем, я тогда ничего не замечал, увлеченный невестой и новым своим счастьем.

Узнав о Руслане, наверное, обрадовались – еще бы, видный жених, владелец собственной торговой фирмы, пусть небольшой, пусть продающей пульты к электронике, но зато имеющей аж три филиала по городу. И из этого города только в Грецию да Турцию в отпуск выезжающий.

Я почему-то не думал, что полюбила, ведь Руслан всегда относился к жене как к вещи, дорогой, но зато ценной. Хотя нет, не очень. Он частенько поднимал на нее руку.

– Так я спросил, а ты все ушами хлопаешь. Она и при тебе по церквам ходила или нет? Мне важно.

Таня действительно была модно религиозной, так, наверное, надо говорить о людях, для которых церковь – это скорее место общения, нежели уединения. Встречалась с подружками, особенно на рождество или пасху. Куличи пекла, но посты не соблюдала, по воскресеньям на проповедь не выманишь. Меня за собой не тянула, раз мы только крестным ходом прошлись и еще постояли в очереди к привезенным из самой Москвы мощами. Кажется, мое присутствие ее смущало, хотя и молча сносил все церковные сборища.

– По праздникам, куличи святить или родичей помянуть. А почему ты спрашиваешь? Таня никогда не была излишне религиозной.

– А стала. Из-за тебя, видать. В позапрошлом году дошло до того, что с подружками на святую землю ездила.

– Куда? – не понял я. Он хмыкнул.

– В Иерусалим, понятно. Потом две недели в себя прийти не могла, я читал, что такое случается с впечатлительными или повернутыми на религии людьми, – он говорил будто нарочно так не то презрительно, не то зло, стараясь и мне больно сделать. И тем самым, выгнать из сердца боль. – У нее видения какие-то даже случались, по ночам боялась спать без света. Потом прошло.

– Я читал, там люди начинают считать себя мессиями, пророками или чем-то похожим. Синдром такой.

– Спасибо, не для Танюхи. Она до такого б не дошла, – он помолчал, потом хмыкнул. – Значит, усугубил все же.

– Почему ж я, а не ты? Ведь при тебе поехала.

– А потому, что говорила, тебе святой земли привезти хочет, – вдруг рубанул Руслан. – Тем, кто денег на чартер не наскреб и вот тебе еще. Не знаю, зачем тебе эта радость, не спрашивал. И так противно стало. Сам посуди, молодая девка, нет, какая девка, будущая мамаша уже, бросила все и помчалась.

– Надолго?

– На неделю почти. Отпросилась с работы… черт, даже не помню, праздник очередной, что ли, или ее соблазнили эти богомолки полоумные.

– А сам чего не отвадил? – он только покачал головой.

– Мне она уже с гнильцой этой досталась, я берег как мог. Да вот не уберег, – и вздохнул.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Потом неожиданно Руслан отлепился от шкафа и одним шагом оказался рядом со мной.

– Ты вот еще что мне скажи. У нее с тобой аборт был?

– Она не хотела пока заводить…

– Я не об этом спрашиваю, хотела, не хотела. Аборт делала?

Я покачал головой. До такого не доходила, да, хотели ребенка собирались, но не сейчас, все время откладывали, как-нибудь потом. Она решила, как начнем зарабатывать получше, а там и подумаем о маленьком. Таня очень хотела, чтоб первым родился мальчик. А я… мне хотелось подольше побыть с ней одной. Потому и соглашался повременить, чем дальше, тем охотней. Под конец она сама уже злилась.

Странно, вроде обе наши работы считались перспективными. Она бухгалтер, я быстро выбился в начальники партии, а вот финансовая сторона подкачала. Таня первое время утешала, мол, хорошенького понемножку и от больших денег жди большой беды. А тем более от шальных. Вот только ни большие, ни шальные не приходили, она, даже занимаясь, как, впрочем, и все, двойной бухгалтерией, попросту спасала контору от почти неизбежного поглощения компанией позубастей, которая сама имела хорошо укомплектованный штат и в услугах Тани не нуждалась, я… я каждое лето пропадал в полях. Последний раз, когда мы были вместе, прибыл с Саян, как раз с хариусом и всем прочим.

Тогда и узнал о Руслане. Конечно, о своем однокашнике периодически слышал от Тани, но только когда сам либо пересекался с ним, все же живем неподалеку, либо встречался на февральских сборах выпускников. Раз привел туда и Таню. Ей не понравилось. А спустя неделю она неожиданно заговорила о ребенке: мол, надо подумать, мне уже за тридцать, часы тикают…

– Такой вопрос даже не стоял. А у тебя как?

– После поездки сделала аборт.

– По святым местам? – честно, удивился. Обычно после такого напротив, решаются. – Подожди, у вас были какие-то планы на будущее и вообще, как с этим дела-то обстояли?

Руслан хмыкнул.

– Да поначалу отбрыкивалась, как с тобой. Потом вдруг ласкаться стала, напоминала, даже таблетки бросила пить, – он хмыкнул. – Не знаю, уж чего, но первое время не получалось. Видно, в ней что-то от твоих страхов осталось.

– А тебе не кажется, что она так тебя и не приняла.

– Да не дури, она ж ко мне от тебя сбежала как есть, даже вещи и то не все взяла, – это верно, собиралась стремительно, будто проспала. Я пришел, и не сразу понял, что ушла, только потом, когда не нашел самого дорогого – своих подарков, – осознал. – Да и как тут не принять, когда по прошествии полугода начала поносить тебя, на чем свет стоит.

– А чего не с самого начала?

– В себя приходила. Вот когда пришла, так и начала. Тогда и ребенка захотела, вот вынь да положь. А я тоже, знаешь, не по щелчку пальцев. Честно, у меня даже кулаки зачесались.

– Врезал?

– Не без этого. Но она поняла. Повременили. А потом в поездку отправилась. Я думаю, именно потому, что получилось. Она очень боялась, что все пойдет не так, да еще по возвращении врачи застращали. Мол, сердце слабое, беременность и так тяжелая, а у младенчика врожденный дефект: вам лучше бы отказаться, а то и себе навредите и ему, не дай бог, вообще родить не сможете. Танюха испугалась, вскоре и решилась. И сразу как-то сникла.

– Надо думать.

– Надо помолчать, – окрысился Руслан. – Она еще хотела к психологу со мной пойти, мол, надо как-то наше положение обговорить, обсудить, может, к чему и придем. Вот только не хватало наши проблемы из дому тянуть и трепать на углах.

– Вообще-то мы ходили и ничего.

– Это тебе ничего, а ей? Думаю, она потому в церковь бегала, что от тебя проку никакого, а других возможностей выговориться у нее не находилось, вплоть до меня. Это последняя инстанция. Ей казалось, самая верная.

Как пощечина. Хорошо влепил, со знанием дела. Таня часто говорила, что ей легче в церкви, несмотря на вечные толпы народа, на уродский куб храма, на размалеванные иконы и попика, не умевшего читать и не имевшего голоса.

Потом только, после очередного похода в церковь, где провела необычно долго времени, потом, будто согласовав все с этой «высшей инстанцией» – открылась. Познакомилась полгода назад, встречается и вот даже несколько раз. Я слушать не стал. Первый раз влепил ей пощечину и убежал прочь из дому.

Как ребенок.

Неудивительно, что через несколько дней все окончилось уже ее бегством – без записки, с оставленными вещами. Умчалась, как от чумного. Я не понимал, ведь любили, правда любили, куда же все так быстро ушло? Неужели только наше невзрачное материальное положение могло развести? И милым в шалаше никак не рай.

– А при тебе такой религиозной стала, – неожиданно для самого себя резко произнес я.

– Я говорил, последствия. Ты даже когда любил, о себе думал, а не о ней. Вы вообще разговаривали? Мне кажется, нет.

Я покачал головой. Нет, неправ, прав в том, что молчали, но это молчание стоило больше тысяч слов, особенно вначале. Это потом оно стало превращаться в изуверскую пытку – и тогда она либо включала телевизор, либо звонила подружкам. А я…

– А я думаю, терпеть тебя сил не оставалось. Так что к всевышнему и обращалась, вместо психолога. Наверное, думала, как тебя оставить.

Руслан снова придвинулся. Задышал в лицо.

– Что ты сейчас ляпнул, придурок? К кому идти? К тебе, что ли?

– Ты ж ее вещью считал, вон до сих пор Танюхой кличешь, как прислугу какую. А хоть бы и ко мне. Не хотел говорить, но ты сам должен понимать. А ты, безмозглый чурбан, ничего не ощущал, кроме удовольствия. На сервант посмотри. На вазочке висит агатовое ожерелье. Откуда оно у Тани?

– Да без понятия. Купила на барахолке. Она вообще камни любит. От тебя подцепила, как болезнь, и с той поры ходит…

– Это я сделал. Ей на годовщину знакомства подарил. Думаешь, свою работу не узнаю?

– Ну и что? – тут же заартачился Руслан. – Что это меняет? Что она бережливая и не хочет выбрасывать…

– Память обо мне, вот что. И еще одно. Да, я вижу, как ты сейчас волком посмотрел на ожерелье. Проверь, нет ли еще таких камушков, которых у нее в шкатулках много. Проверь, нет ли шкатулки из полевого шпата с гравировкой, нет ли перстенька из янтаря, нет ли… чего стоишь, проверяй. Или давай вместе посмотрим.

Он ринулся к тумбочке и тут же остановился. Поднял голову.

– Я так понял, ты это не просто про висюльки затрындел. Ну, давай, договаривай, вижу, глаза засверкали.

Я прищурился. Потом медленно, рассчитывая каждое слово, начал:

– Ты ее убил. Узнал, что она снова беременна, хотя вроде и таблетками, и кремами пользуется. Понял или догадался, что не ты отец, вот и сделал с ней что-то. Я это сразу понял. Подменил сердечные капли или дал какой гадости. Прекрасно знал, что еще немного, и она тебе скажет – к бывшему мужу возвращаюсь. Ты ж не мог такого допустить.

Молчание. А через миг я очутился на полу. Когда открыл глаза, надо мной возвышался Руслан, прищуренные глаза метали молнии.

– Не уймешься, – холодно произнес он. – Все подгадить хочешь. За тем и пришел, как понимаю.

– Это правда про ребенка, – я не слишком решительно сел на полу. Голова кружилась от удара. Руслан снова стоял в стороне, облокотившись на шкаф, точно ничего и не случилось. Я потрогал челюсть, губу, нет, кровь не шла.

– Это бред собачий.

– Экспертиза докажет.

– Какая? Ты что намерен добиваться эксгумации?

Меня передернуло. Руслан, пристально наблюдавший за каждым моим жестом, каждым сокращением мускулов, только усмехнулся недобро.

– Я так и думал. Ничего у тебя нет. Ты трус и подонок. Поэтому и пришел. Сказать, как на самом деле было? – и, не дожидаясь моих слов, продолжил: – Она к тебе ходила, знаю. Несколько раз. Может даже с намерениями, понятия не имею. Вообще не понимаю, зачем Танька решилась на подобное. Хотя нет, знаю. Поговорить. Землицы отдать, а заодно, себя проверить, меня, наверное. Устою или нет. Ну и про тебя узнать: переменился или все такой же.

– Я переменился.

– Ни хрена! Танюха тебя в секунду раскусила, а вот зачем потом ходила, могу предположить: ты ее упрашивал. Себя в грудку бил и на жалость давил. С чего ваша страсть и началась, собственно. Она ж мне все это рассказывала. Маял ее, маял. И домаял. Сердце не выдержало. У нее ж чуть что и слабость, ноги не держат. После визита к тебе Танюха слегла, а через несколько дней не проснулась. А что удивительного, к тебе она, хоть и не признавалась, но какую-то странную слабость имела. Вроде как к больной собачонке. Я выковырять эту дурость не сумел, каюсь, так бы до сих пор жива была.

Он помолчал, и я не произнес ни слова. Потом медленно поднялся, опираясь на стул.

– Так что ты ее довел, ты и больше никто. И даже если – пусть уж будет, ладно, – твоего выродка под сердцем носила, тем более. Отверг ведь, не пустил, побоялся, что опять осложнения будут. А больше меня испугался. У меня отбить не посмел, падаль, выродок. Дал бы еще, да противно. Просто противно и смотреть, и бить. Как в говно вляпываешься.

Снова молчание. Я не выдержал.

– Один раз мы действительно были близки. Я сомневался, но когда узнал, что у Тани будет ребенок, когда она сказала…

И осекся, посмотрев на Руслана.

– Я ж говорю, говно. Ты ведь ни о чем другом не подумал: как ей выносить, с кем.

Новая порция молчания. Очень долгая. Сколько минут проползло, даже не представляю. Целая вечность.

– Прости, – я разлепил губы. – Я… я действительно именно за этим и пришел. Думал, она вернется. А потом испугался.

– Сам извалялся и меня извалять? – но злости в голосе уже не осталось. Вся ушла в пыль, в презрение, в прошлое.

– Ты ведь ей хотел отомстить, – глухо произнес Руслан. – Не мне.

Еще пауза. Долгая.

– Не знаю,… наверное.

И тишина. Руслан неожиданно отлепился от шкафа, подошел ко мне. Схватил за плечо, я попытался вырваться, тщетно. Приблизил лицо едва не вплотную; я почувствовал его тяжелое дыхание. Наконец, произнес:

– Оба сгубили. Оба. Все, закрыл пасть и молча пошел со мной на кухню. Вечером мне к теще на сороковины ехать, а сейчас просто хочется выпить. Даже с тобой. Пошли.

Тут только он усадил меня на жесткий табурет, достал из холодильника початую бутыль армянского коньяка, а из навесного шкафчика – две рюмки. Плеснул до краев.

– Без слов.

Выпили без закуси. Руслан сел за стол, но смотрел не на меня, а в окно. Тихо произнес:

– Видишь, новостройка, вон та башня за парком. Мы там еще когда хотели квартиру купить. Двушку. Для малыша. Об этом она, конечно, тебе не рассказывала. Да и не надо.

Плеснул в рюмку еще. Выпил. Снова долго смотрел, больше не оборачиваясь.