Ольга ЧЕРЕНЦОВА

 

Публиковалась в журналах «Кольцо А», «Молодой Петербург», «Русский динозавр», «Юность», «Литературная учёба», «День и ночь», «Волга 21 век», «Новый журнал», «Новый берег», «Чайка», «Побережье», «Бельские просторы», «Слово/Word», «Бийский вестник», «ManhattanArts»,»LiteralLatte» и др. Автор книг «Двойник» (2009) и «Изгой» (2014).

 

 

MYSTIQUE

Рассказ

 

В этом году я пришла сюда одна. Толкнула дверь и тотчас ощутила прикосновение маминой руки. Какая-то метаморфоза случилась с моим осязанием. Дотрагиваясь до любого предмета, сразу могу сказать, трогала ли его до этого мама. Может, мерещится? На эту выставку мы часто приходили вдвоём, значит, следы маминых прикосновений здесь остались, и мне хочется верить, что я их чувствую.

Я вошла внутрь, а там – лес из орхидей. Их привозят сюда ежегодно из разных городов страны. Мама утверждала, что они мистические цветы. Она заботилась о них и выхаживала, если они начинали увядать. У нас вся квартира ими заставлена.

Несмотря на свой скептицизм, я признавала, что есть что-то необычное в её любимицах. Однажды мама принесла домой одну – наполовину засохшую, с согнутым стеблем. Я недоумевала: зачем ей понадобилась калека? Она поставила инвалидку на подоконник, осторожно выпрямила стебель, прикрепила к подпорке, побрызгала какой-то жидкостью. Я с сарказмом наблюдала, не сомневаясь, что врачебная процедура – пустая трата времени. Однако через пару дней калека окрепла и позеленела. С такой скоростью поправилась, словно приняла антибиотик.

Я медленно ходила по проходам – точнее, пролезала в щель между спинами посетителей. На выставке – давка и к стендам невозможно пробиться. Разглядывая цветы, я выискивала «королеву» для мамы – уникальную, непохожую на других. Её коллекцию орхидей я берегла и пополняла. Поливая, удобряя, ставя подпорки, я поглаживала их головки, осторожно касаясь тонких лепестков, и снова ощущала мамины руки. Везде их чувствую. Вот как на чашке с рисунком, несложно догадаться каким: на чашке – орхидея, поникшая вместе со своими собратьями в горшках в тот день, когда мама нас покинула. Мне удалось со временем вернуть их всех к жизни. Неважно, что рисунок завял и затем ожил благодаря моей фантазии – суть от этого не меняется. Он – это частица мамы, как и всё, что меня окружает: предметы в квартире, её одежда, которую я храню, каждая пылинка, солнечный луч, вбегавший по утрам на кухню, где мама пила кофе. И хрустевшее ветками дерево перед нашим домом, на которое часто взбирался хорёк по имени Беляк. Доползая до уровня второго этажа, он замирал напротив нашего окна и смотрел на маму, пока не прибегали его хозяева.

«Он вечно от них удирает. Ты ему больше нравишься, чем они», – говорила я.

«Мы обе ему нравимся, он нас не различает», – улыбалась мама.

Три месяца назад, когда она ушла, хорёк пропал, но вскоре вернулся и восстановилась прежняя картина: Беляк на ветке и солнечный луч по утрам на кухне. Луч падал на опустевший мамин стул, потом перебирался на её кровать. Дремал там какое-то время и перемещался на полку с мамиными любимыми книгами. Пробегал по их корешкам, освещая имена авторов, и улетал до следующего дня. Навещает он меня и в ненастную погоду. Когда мне становится невмоготу, луч тотчас возвращается – даже если небо забито тучами. Моё воображение – это моё утешение. Воображение ли?

Когда мама переселилась в другой мир (или на новую планету, не знаю, что это, и существует ли), со мной стало происходить что-то странное. Я сама как будто наполовину находилась в том мире. Ходила по квартире, пересекая невидимую линию, за которой начиналось иное пространство. Игры ума? Я им не сопротивлялась, развивала их и доводила себя до состояния, когда казалось: ещё шаг, и перенесусь в тот мир, в который я не верила, а теперь хочу верить. В эти минуты приоткрывались створки или двери (затрудняюсь, как их назвать), и я, пытаясь найти ответ, цеплялась за туманную мысль, словно подкинутую кем-то извне. В одно из таких мгновений я увидела себя со стороны, но намного старше, с просветлённым, как у мамы, взглядом. Так это же мама и есть. Не схожу ли с ума от тоски по ней? Я быстро вернулась в действительность. Нельзя себя изводить, надо терпеливо ждать, когда станет легче. Не сделать это не удавалось. Моё настойчивое желание распахнуть все створки привело к необратимому – они продолжали приоткрываться без моих усилий и мучили загадками.

Мне казалось, что всё возвращается в видоизменённой форме: хорёк на дереве раньше жил у нас дома, и орхидеи собирала я, а не мама. Всё перепуталось, поменялось местами. Я представляла, что мы с мамой – один человек: сливалась с ней, перенимала её привычки. Это не пугало, а согревало, мне хотелось остаться этой вмещавшей в себя нас обеих женщиной. Я лепила из нас единое целое, надеясь, что скоро распахнутся все двери, раскрывая тайну матери и дочери, но они захлопывались, и я опять оставалась в одиночестве. Не зная, как справиться с болью, я загоняла себя в какие-то мифические дебри и, обещая себе остановиться, знала, что не успокоюсь, пока не доберусь до главной двери – до тайны. Возможно, я всё сочинила, но ведь бывает, что фантазия опережает реальность.

Посетителей на выставке становилось всё больше, сужались щели между их спинами и едва давали протиснуться. И сверкнула на меня недовольным взглядом какая-то женщина, когда я случайно задела её локтем. Она держала в руках орхидею, стараясь заслонить её от толпы – фиолетовую, в белых точках, словно обсыпанную крупой. Не уникальная, но красивая.

– У кого вы её купили? – извинившись, спросила я.

– Вон у того мужчины, у него их много, – кивнула она в сторону стенда.

Пробраться бы туда. Народу, как на стадионе. К стенду я таки пробилась и, не церемонясь, расчистила себе путь к стоявшим на них цветам. Все одинаковые – фиолетовые, в точках. Разница только в количестве бутонов на них. Королевы среди них не было, зато цены – королевские. Пока я разглядывала орхидеи, за мной наблюдал продавец: непонятного возраста, боксёрского телосложения. Вид у него недовольный, словно его насильно сюда поставили торговать.

Не найдя того, что мне нужно, я повернулась, чтобы уйти, но очутилась в ловушке – проход полностью забит.

 – Придётся вам теперь что-то купить, – сказал боксёр.

Надо же, с юмором! Не ожидала, глядя на его угрюмое лицо. Королеву на выставке я вряд ли найду, выберу одну из его орхидей, и, пока буду расплачиваться, проход расчистится.

– У вас только эти или есть другие?

– Есть, – ответил он и вдруг поставил передо мной Её, мою Королеву. Этак взмахом руки сотворил на моих глазах. Гордая, стройная, с голубыми и жёлтыми лепестками, она тянулась вверх, а не клонилась вниз, как остальные.

 – Беру эту. Сколько? – спросила я.

 – Уже заплачено, – произнёс он, глядя с хитрецой.

 – Как это? Я ничего ещё не платила, – удивилась я. – Так сколько?

 – Я же говорю: заплачено.

 – Вы что-то путаете. Никто, кроме меня, не мог заплатить.

 – Вам виднее, – пожал он плечами. – Берите, пока другие не взяли, на неё уже поглядывают.

 – Возьму, конечно. Скажите хоть, кто заплатил.

 – Сколько хотите за эту красавицу? – прервала нас какая-то дама и протянула руку, чтобы схватить мою королеву.

 – Это моя, я её купила, – поспешно остановила я её.

 – Ой, как жалко. Не уступите?

 – Не могу, это подарок моей маме, у неё сегодня день рождения.

 – Очень жалко, – огорчённо повторила дама и мгновенно исчезла.

Я обернулась к боксёру, чтобы попытаться вырвать из него ответ, но он тоже исчез. Вместо него стояла девушка с фиолетовыми волосами – под цвет орхидей, которые она продавала.

 – А где этот мужчина? – спросила я её.

 – Какой мужчина?

 – Ну, тот, который был здесь до вас. Я хотела бы узнать, кто за меня заплатил.

 – Не поняла. Вы о чём? – уставилась она на меня с недоумением. – Что-то не в порядке?

– Нет, всё в порядке, – не стала я объяснять. А то ещё отнимет у меня орхидею!

Попрощавшись с ней, я медленно и осторожно, чтобы не повредить Королеву, двинулась к выходу. Проходы расчистились. Время ланча, и народ разбежался по ресторанам и кафе. Я вышла с моей драгоценностью на улицу, и забрался в её лепестки прибежавший из нашей квартиры луч солнца. Первый раз за три месяцы не ныла у меня душа, и не казалось всё мрачным и лишённым смысла. Неспроста я наткнулась на этого боксёра – меня подвела к нему мамина рука. Пусть я снова накручиваю, выдумываю, это не имеет значения. Это даёт надежду, что мама со мной и там, где она сейчас, нет разрушившей наши отношения болезни. Разлука с ней – временная, мы снова воссоединимся и станем тем самым единым человеком, какого я представляю.

Дома я поставила Королеву на подоконник рядом с её собратьями. Она повеселела среди своих и вытянулась ещё больше вверх. Глядя на неё, я снова помрачнела. В голову лезло то, что я тщетно пыталась забыть. Взять бы чёрный фломастер и замазать тот день, когда я вернулась домой раньше времени и услышала из комнаты мамин голос.

«Это из-за неё я заболела», – говорила мама кому-то в трубку.

Затем молчание. Её собеседник что-то отвечал.

«Вы не понимаете, всё совсем не так, – возразила мама с раздражением. – Если бы не она, я бы была здорова».

Притаившись за дверью, онемев, я боялась поверить, что она говорит обо мне. Обида, шок, сострадание – целый поток чувств обрушился на меня в ту минуту. Я была оглушена, хотя знала, что болезнь превратила маму в другого человека: измучив её, заставила поверить, что причина её страданий во мне. Но, как я себя ни уговаривала, что не надо обращать на это внимания, что обвиняет меня не моя добрая мама, а некий «пришелец», захвативший её тело и разум, легче не становилось.

«А вот и я», – вошла я в комнату, притворяясь, что ничего не слышала.

Она поспешно бросила трубку в сторону и с осуждением в глазах взглянула на меня.

«Что тебе принести?» – спросила я.

«Ничего мне от тебя не надо. Мне плохо из-за тебя», – сказала она.

Так мы обе и страдали: она – из-за изменившей её страшной болезни, обиды на свою судьбу, выдуманной обиды на меня, а я – из-за того, что теряю её и не могу, как по волшебству, её вылечить, и от мысли, что мама уйдёт от меня, видя во мне врага.

В итоге я нашла способ, как избавиться от воспоминаний о том дне. Каждый раз, как они накатывали, я мысленно брала в руку веник и выметала их из головы. Это помогало. Я старалась думать только о светлом, что было все годы до того, как вторгся в нашу жизнь «пришелец». Иначе не назвать эту коварную болезнь.

Однажды я, как обычно, принесла маме завтрак. Я знала, что к еде она не притронется, в лучшем случае съест всего пару ложек каши, но всё равно приносила каждое утро. Но она не отказалась и, пока ела, смотрела на меня без хмурости, с теплотой, как прежде. Даже поблагодарила и виноватым голосом сказала, что ей неловко: в последнее время она сама себя не узнавала, как будто произошло помутнение рассудка. Обрадовавшись, я решила, что болезнь отступает, но «пришелец» не отступил, а лишь ослабил хватку – знал, что мама обессилена. Таким жестоким образом он вернул мне мою мягкую маму, которую, как я боялась, больше не увижу. Вернул всего на несколько дней.

«Помнишь, как ты, маленькая, рисовала мои орхидеи?» – спросила она.

«Помню», – обманула я, не желая её расстраивать. Из-за болезни она стала забывчивой и рассеянной, и я подумала, что она что-то перепутала. Орхидеи появились у нас намного позже – когда я выросла.

«Там в шкафу папка с твоими рисунками, ты потом их посмотри, – и попросила: – Обещай, что не бросишь мои орхидеи, будешь за ними ухаживать».

Я встревожилась – это звучало, как прощание.

«Ты скоро выздоровеешь, и сама будешь за ними ухаживать».

«Обещаешь? Не бросишь их?» – повторила она.

«Конечно, не брошу».

Она слабо улыбнулась и произнесла, как в полудрёме:

«Они тебя поддержат».

Не знаю, существует ли тот мир, где находится мама, и так ли он прекрасен, как люди верят от страха смерти. Но какая-то тайна есть, и я коснулась её рукой. Во сне или каким-то другим образом, но ответ я частично получила. Соединив подброшенные мне кусочки разгадки, я полетела вглубь десятилетий, веков, пока не добралась до той точки, где родились мы с мамой тем самым единым человеком, которого я воображала. Из века в век мы менялись ролями, испытывая себя, срастаясь ещё больше. Ещё немножко, ещё несколько деталей, и я всё пойму…

Тоска по маме и мистика с подаренной мне неизвестно кем Королевой вызвали этот сон (или не сон?), и я чувствовала себя легко. Войду сейчас на кухню и представлю, что там сидит мама. «Смотри, наш хорёк опять на месте, он нас никогда не бросает», – скажет она. И так хотелось верить, что я ничего не выдумываю, успокаивая себя фантазиями. Всё возвращается – должно возвращаться.

Войдя на кухню, я посмотрела на дерево. Беляк, как обычно, прилип к ветке, вперившись взглядом в наше окно. Вид у него в этот раз был нерешительный – отчего-то он боялся спускаться. Непонятно, куда подевались его хозяева. Подожду немного и пойду к ним, а пока загляну в ту папку, о которой говорила мама.

Папка все годы лежала в шкафу, я никогда ей не интересовалась. Я раскрыла её, и дыхнуло детством. Свои рисунки, непосредственные и наивные, я забыла и рассматривала их как будто впервые. Но орхидей на них я не увидела. Мама что-то перепутала, как я и предполагала. Я захлопнула папку, и вдруг выпал из неё лист. Как же я его пропустила? Я подняла, взглянула, и вздрогнуло у меня сердце: орхидея! Не просто орхидея, а двойник Королевы. Взволнованная и счастливая, я опустилась на мамину кровать. Приоткрылась ещё одна дверца, всё стало обретать более чёткие очертания. И, подтверждая это, прилёг рядом солнечный луч, свернувшись клубком на одеяле, как хорёк.

«Беляк!» – вспомнила я и подошла к окну. Хорёк по-прежнему сидел на дереве с тем же растерянным видом. Посмотрев на меня, он шевельнул лапой, призывая на помощь, и я заметила, что поводок обкрутился вокруг ветки и держит его как на привязи.

Я побежала в соседний подъезд, где жили его хозяева. Дверь мне открыла незнакомая женщина с помятым уставшим лицом. Я объяснила, что ищу владельцев хорька, он застрял на дереве.

– Они уехали.

– Как, уехали и бросили животное?!

– Выходит, что бросили, – пожала она плечами.

– У вас есть номер их телефона?

– Нету, я их не знаю. Возьмите хорька себе, раз он им не нужен, – посоветовала она.

«Так и сделаю», – сердясь на соседей, подумала я. Выйдя из подъезда, я взглянула на дерево. На ветке – никого. Каким-то образом хорёк сумел освободиться. Куда же он удрал? Я походила по двору, разыскивая его. Поспрашивала тётушек на лавке, не видели ли они его. Нет, не видели. Затеплилась надежда, что у владельцев хорька проснулась совесть, и они за ним вернулись. Приободрённая этим соображением, я пошла к себе. Поднялась на свой этаж и с изумлением остановилась.

У моей двери сидел Беляк.