Наталья АРИШИНА

 

Родилась в Баку (Азербайджан), выпускница Литинститута. Автор 10 книг стихов. Публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Дальний Восток», «Зарубежные записки» (ФРГ), «Мы», «Новый мир», альманахах «Предлог», «Рубеж» (Владивосток) и т.д. Лауреат Международной литературной премии им. Михалкова, участница антологий современной поэзии. Живет в Москве.

 

 

ПРОСТОЕ ПИСЬМО

 

 

КАЛЕНДАРЬ

 

Поморщась совсем не от боли,

тебе говорю поутру:

пора убирать в антресоли

сезонную эту муру –

две пары уставших сандалий,

замызганный коврик и зонт,

как будто мы век не видали

ни воли, ни неба, ни понт.

Нахохлясь, сидит на карнизе,

почуя ненастье, сизарь,

а деверь хлопочет о визе.

Подводит его календарь.

 

 

СКОРО ОСЕНЬ

 

Скоро осень разрисует ржой лепные потолки,

на твоем оставит доме тень от памятной доски.

Это осень, это осень, – осмелев, свистит сквозняк, –

объявляю: завтра сносим этот дряхлый особняк.

Видишь, технику нагнали – самосвал, бульдозер, кран.

А в твоем окне мигает затухающий экран.

Напряжение теряя, сбоку лампочка торчит.

Сердце слабое мерцает, боль привычная горчит.

На рассвете в мутном небе – грозовые облака.

Рядом плавают вороны, обалдевшие слегка.

Покидают переулок, улетают в никуда.

С потолка, гремя тазами, каплет ржавая вода.

 

 

ДУЭТ

 

      Не храни ты ни бронзы, ни книг.

                   Константин Случевский

 

Лишь в баснях ценится мораль,

но не пишу я их покуда.

На антресолях спит хрусталь,

фраже, дареная посуда.

Подкатит мусорка к окну –

задребезжит стекло и пластик.

Проулок узкий свой кляну,

забытый, как прошедший праздник.

 

А было здесь светло в ночи,

в соседней лавочке пылились

на плошках синие мечи,

ретиво кабаре плодились.

В подвале сладился дуэт,

в котором оба очень милы,

поклонникам отбою нет,

без перерыва на обед

он тратит творческие силы…

 

Сквозняк с насмешкой просвистит,

свое являя постоянство,

и щедро пылью одарит

из заоконного пространства.

Неужто в прошлое уйдет

дуэт? – А как согласно пели!

Но даже эху не расчет

сегодня множить эти трели.

 

На антресолях – связки книг

и гостевая раскладушка.

Но навсегда ушел старик

и, торопясь, ушла старушка.

 

 

БАРИЧЕСКАЯ ПИЛА

 

Две вывески всю ночь пылали, не грея музыкой былой.

Метеорологи пугали с утра барической пилой.

Жила, не очень-то вникая в раж кабака и пульс кино:

жила напротив, забывая полузашторенным окно.

Почти привычно, что в проулке вовсю ночной клубится ор,

толпятся тачки на стоянке и лупят фарами в упор.

Кому-то сновиденья сладки, но мне не впасть в подобный сон.

И бомж на лестничной площадке под собственный проснулся стон.

 

 

ТЕАТРИК

 

Давнего века загадки.

Дворик в осенней грязи.

Стены добротнейшей кладки,

окна в слепых жалюзи.

Голубь бесстрастно и ловко

меряет дряхлый карниз,

и заглушает ливневка

эхо былых антреприз.

 

Про театральные были,

про безрассудный размах

даже деревья забыли,

те, что росли на задах.

Клен позолоченной кроной

скрыл слуховое окно.

Но по ночам незаконно

изредка светит оно.

 

Дождик легко занавесил

призрачный строгий танцкласс.

Триста посадочных кресел

не дожидаются нас.

Из непроглядного мрака

звезды навстречу плывут.

Он не случаен, однако,

наш по соседству приют.

 

Близостью этой руины

дом тяготится жилой,

не различают машины

след от парковки былой.

Близко надвинулась туча

парусом, черным, как дым.

Дряхлым пенатам наскуча,

вместе мы прочь улетим.

 

 

ПОД ДОЖДЕМ

 

Покрывается рябью, уверенно катит река.

На Яйле одеялом овечьим лежат облака.

На зубчатом откосе звезда притаилась, моргая,

словно хочет внушить: нынче стоит спешить, дорогая.

Ветхий мост перейду лишь пути сокращения ради.

Виноград выпускает усы и ползет по ограде.

И шаги ускоряет тот, кто мимо вразвалку шагал.

И усталый татарин убирает в пристройку мангал.

И снимает девчонка белье и прищепки роняет,

и старуха в окне раздраженно на это пеняет.

Пес бежит через двор. Под дождем неуютно и зябко.

У меня на плечах промокает случайная тряпка.

А могла поспешить, добежать, не промокнув до нитки,

позвонить у ворот и в прихожей оставить пожитки.

 

 

МАТРОССКИЙ ПЕРЕУЛОК

 

Высоко на храмовой горе –

прежнее пристанище матросов,

лязг садовых ножниц на заре,

трепет лавров, шелест ломоносов.

Уведет на ржавый серпантин

до нуля обритая куртина,

словно был назначен карантин –

или стрижка после карантина.

 

Неподъемны цены на постой.

Втиснутый в подвальные каморки,

постоялец разный, непростой

даже не задергивает шторки.

Вечером, завидя поздний свет,

старой топонимикой влекомый,

в этот край отправился поэт,

никому из местных не знакомый.

 

Он устал, последний поворот

очень тяжело ему давался.

Бар пустел, лишь он, наоборот,

до утра за стойкою остался.

Нет матросов – и вопросов нет.

И нестроевой во мраке топот.

А ему мерещится корвет,

гауптвахты юношеский опыт.

 

 

ПРОСТОЕ ПИСЬМО

 

Сначала всё ждали осенней поры,

гадали, куда улетим.

Опала листва, опустели дворы.

А мэр объявил карантин.

 

В холодную ночь без единой звезды

по-беличьи тучки быстры.

Эфир одарил нагнетаньем беды,

а почта – письмом от сестры.

 

Простое письмо по старинке дошло,

с отклеенной маркой, вчера.

Не знаю, во все ли пределы мело,

мне виден лишь угол двора.

 

Чужой внедорожник под нашим окном

в сугроб превратился к утру.

Тобой недопитую стопку с вином,

вздохнув, со стола уберу.

 

 

КИРПИЧИ

 

она читала подряд все сборники стихов

она отлавливала всё что было на слуху

известные поэты целовались с ней

возле кассы «Советского писателя»

в сумочке лежала генеральная доверенность

книжки мужа чередовались с запоями

переводы выпекались как силикатные кирпичи

 

у неё за душой было два европейских –

он не освоил даже школьного немецкого

сын-химик женился на финке

коротко стриженой спортивной

похожей на альбиноску

отец пил почти не разбавляя

не им припасенный спирт

из плохо спрятанной в кладовке бутыли

 

для молодых купили сообща

кооперативную хату

не спеша, не скупясь на бетон и кирпич

достроили двухэтажную семейную дачу

обживались вдалеке от писательских гнездовий

между запоями он продолжал

лепить кирпичи для семейных нужд

 

сын с женой обосновались в Хельсинки

лыжню в подмосковной Малеевке

сменили на горнолыжные курорты

мать моталась по европам

покупала ненужные сувениры

скучала в музеях мечтала о внуках

лечилась от всех недугов

остальное доскажу в скобках и скороговоркой

 

он умер на даче (в одиночестве)

она умерла гостя у родни в Дубне

(боялась оставаться одна в квартире)

долгожданная внучка

родилась преждевременно

на горнолыжном курорте

и не выжила

 

 

СУДОКУ

 

звонит по городскому телефону

чтобы не спрашивать дома ли я

знаю – перед ней на тумбочке

растрепанные старые сборники судоку

полузаполненные квадраты

девять на девять

 

возможно она не дозвонится

не каждую минуту я дома

не потянется за смартфоном –

это новшество она терпеть не может

кладезь неприятностей

и непроверенных слухов

 

школьный секретер сына

задвинут в неосвещенный угол

где свет никогда не падал слева

сыну давно за сорок

для неё несмываемая нелепость –

называть его гражданином мира

 

в мужнин кабинет она не заходит

еще не выветрился запах сигарет «Ява»

ещё за рядами нечитанных сочинений

прячется ниша в которую она однажды заглянула

искала нужные документы

лучше бы не заглядывала…

 

 

СВИТЕРОК

 

Вязала, торопясь, ненужный свитерок,

а шерстяной клубок котенок уволок.

Оборванная нить, мерцанье спиц стальных

и всплеск невольный рук – спешащих рук твоих.

Спешила и судьба, под дых решила бить –

вдруг опустел твой дом, где ты устала жить.

Порог не перейти. Не приласкать кота.

За дверью – тишина, и в окнах – темнота.

Я не ищу тропы в заснеженном саду,

по мертвой целине в последний раз бреду.

 

 

НОВОЕ КЛАДБИЩЕ

 

Не молилась, не била поклоны.

Свечку теплила возле иконы.

На погосте стояла одна.

Всё казалось, что рядом – она.

Нет ни рядом ее, ни в округе.

Нет на свете беспечной подруги.

Все земные запутав дела,

впопыхах в никуда отошла.

 

Электричка вдали громыхает.

Ветер в кронах пожухлых вздыхает,

подгоняет меня на пути.

Я не знаю, куда мне идти.

Ветхий дед, он назвался Иваном,

показал мне тропу за бурьяном.

Протоптал ее здешний народ.

До пролома она доведет.

 

От часовни дойду до пролома.

Далеко забралась ты от дома.

Без тебя наступает зима.

Ты туда заспешила сама.

Оглянусь – в образцовом порядке

в голом поле могилки, как грядки.

Тех, кому не хватило земли,

за Москву хоронить привезли.

 

 

СТРАНИЦА

 

Я жизнь твою перелистаю.

Как много вырванных страниц!

…Мы провожаем птичью стаю

галдящих, неуёмных птиц.

Мы возле клеток зоопарка

дурачимся и дразним львов.

Небескорыстная гадалка

сулит нам вечную любовь.

 

Но всё мерещится зола мне

и роза, втоптанная в грязь.

В том городе, где столько камня,

ты никогда б не прижилась.

Нам нехрустальных пара туфель

одна досталась на двоих.

В том доме, сложенном из туфа,

ты впопыхах забыла их.

 

 

НАСЛЕДСТВО

 

мне не спросясь оставила наследство

беспечная подруга

                 а ушла

не совладав… я даже знаю с чем

и лодочки (в коробке, на распорках)

и платье «в пол» грозят из моды выйти –

когда в стенном шкафу на них наткнусь

и спущенные петли на чулках

с ненужною сноровкой поднимаю

и есть среди искусственных жемчужин

единственная что добыта в море

и что ж? она поблёкла прежде всех

и колется испорченным замком

серебряная брошка с бирюзою –

с позеленевшей мёртвой бирюзой

 

 

ЗОЛА

 

          Только пепел знает, что значит сгореть дотла.

                                                                                     И.Б.

 

Бывшей даче, лесному раздолью

он давно уж не принадлежит,

не бунтует, не рвется на волю –

старый кот возле печки лежит.

 

Снеговая тяжелая туча.

Непогоды пугающий гул.

Кто-то печку топить не научен,

кто-то в плошку воды не плеснул.

 

Кто сегодня в окне замаячит?

Кто небрежно калитку толкнет?

Кто под крышей заброшенной дачи

неумело огонь разведет?

 

Там под тихие всхлипы метели,

торопясь, остывает зола.

Быстро письма мои догорели.

Но ответные я берегла.

 

 

ПОД УТРО

 

московские крыши – в нетронутом снегу

перебираю в уме глагольные рифмы

вялый стих задуман по колодке

постыдное равнодушие к результату

мое домоседство – со звоном в ушах

с головокруженьем

с избытком сонливости

наблюдаю заинтересованные экранные лица

декабрьского нон-фикшн

 

приснился сын в ребяческом возрасте

теплый незаслуженный сон под утро

 

 

СЛЕД

 

В небе – след от чужого крыла.

Улететь бы.

            Была не была –

проживешь и в медвежьем углу…

Просыпаешься, рвешься к столу.

А московский снежок всё кружит.

И к прогулке душа не лежит.