Игорь ХАРИЧЕВ

 

Родился в 1947 г. в Самаре (тогда – Куйбышев). Окончил Физический факультет Латвийского госуниверситета и аспирантуру при Астрономическом совете АН СССР. В 1991–1997 работал в Администрации Президента РФ, в том числе помощником руководителя Администрации. Генеральный директор научно-популярного журнала «Знание-сила». Секретарь СП Москвы, автор 6 книг и более 40 публикаций повестей и рассказов в литературных журналах. Член Союза журналистов России, автор более 300 публицистических и научно-популярных статей в периодической печати. Живет в Москве.

 

 

КОЕ-ЧТО О ПРОИЗВОДСТВЕ ОБЛАКОВ, ВЕТРОВ И ДОЖДЕЙ

Фантастический рассказ

 

КОЕ-ЧТО О ПРОИЗВОДСТВЕ ОБЛАКОВ

 

Что может быть скучнее голубого неба? Если кому-то нравится голубой цвет, это вовсе не значит, что всё небо должно быть голубым. Вы еще выкрасьте голубым Землю и то, что на ней есть. Что получится? Скука скукинская!

Голубое небо подобно серому холсту, на котором люди, называемые художниками, могут нарисовать всё, что им вздумается. Но до тех пор, пока художники ничего не нарисовали, это лишь скучный холст. И не более. Вот почему для того, чтобы на небе возникали живописные картины, существуем мы, облачники.

Как появляются облака, вопрос непростой. Одни из нас полагают, что производят их, другие – что занимаются их разведением. Вот оно, ключевое различие: производство или разведение? Казалось бы, пустяк: производят или разводят. Ан нет! Никто не хочет уступать. Каждый гнет свою линию. Это порождает противостояние, различные конфликты. Отсюда постоянные нападки, столкновения. Хотя, между нами, слово «разведение» должно вызывать усмешку: если благодаря моему усилию возникают облака, яснее ясного, что я их произвожу. Разводить можно нюни по поводу каких-то неудач. Однако немало тех, кто упорствует, настаивая на своем – разводим, и всё тут.

Как бы там ни было, облака появляются благодаря нашим стараниям. Самые разные. Но давно уже минули времена, когда облачники занимались всем сразу. Сейчас мы – узкие специалисты. Мастера в своих направлениях. Кто-то работает с легкими, перистыми облаками; кто-то – с кучевыми, пышными; кто-то – с серыми, обложными; кто-то – с мрачными, темными. У каждого своя специфика.

Перистые облака принято располагать на большой высоте. Их рисунок не должен быть замысловатым – невесомая дымка, волны или разбросанные невпопад сгущения. Задача этих облаков: создавать легкое настроение у людей, открывать далекую перспективу, вселять надежду. Кучевые облака требуют умения работы с формой. Из них можно делать всё, что угодно. Они объемные, праздничные, недаром люди любят их сравнивать с взбитыми сливками. Они должны удивлять, отвлекать от грустных мыслей, тормошить фантазию, подсовывать неожиданные идеи. Серые, обложные облака применяются для того, чтобы на какое-то время давать людям отдохнуть от назойливого голубого цвета. Ими закрывают большие пространства на небе. А еще они могут источать множество мелких капель воды, называемых легкими осадками. Мрачные, темные облака, называемые тучами, используются для демонстрации мощи сил природы. Они неминуемо изливаются потоками воды, порой весьма сильными – люди называют их ливнями и всячески избегают оказаться под ними.

А еще есть серебристые облака – вечерние, светящиеся. Таинственные. Эти принято располагать на очень большой высоте. Их предназначение – рождать смутные образы, бередить тревожные чувства. Но эти облака используются крайне редко. Их производят облачники, вконец уставшие от привычной работы.

Создавая облачные картины, мы работаем не только с формами, размерами, тонами и полутонами серого, а иногда черного. Мы придаем нашим творениям динамику, задавая скорость и направление ветра. Одни картины почти статичны, другие – стремительны в своих изменениях. Лиричные облака не могут быстро перемещаться, им под стать плавное скольжение по небу, а вот мрачным облакам, напоминающим людям о мощных силах природы, необходимы быстрые перемещения и соответствующий масштаб. Мы, облачники – существа творческие, у каждого свои приемы. Одни из нас предпочитают малые скорости, другим привычнее большие, стремительно меняющие видимую картину, но есть и те, кто постоянно экспериментируют со скоростью движения облаков, делают ее разной не только в разное время, но и на разных высотах, и в этом их конёк.

Разумеется, каждый из облачников жаждет заполнить небо своими облаками. Что тут странного? Люди, и те хотят самовыразиться, реализовать свой творческий потенциал. Но представьте себе, что творилось бы, если бы все мы в одночасье загромоздили небо результатами своих творческих усилий? Это было бы ужасно. И чтобы этого не произошло, существует Распорядитель. Вот кто хозяин времени и места! Он определяет, кто, где, со скольких и до скольких. А мы можем только роптать, если в графике на многие дни отсутствует для нас возможность показать себя, продемонстрировать свою художническую мощь. И радоваться, если эта возможность имеется.

Что движет нами? Желание доказать, что мы чего-то стоим. Кому доказать? Себе. Другим облачникам. Тут всё от характера зависит. Мне, например, важнее доказывать себе. И поэтому я никому не завидую. Если вижу, что кому-то удается создать удивительные облачные картины, радуюсь, а не злюсь. И думаю: как бы мне достичь такого же успеха?

Я работаю по кучевым облакам. Полагаю, что это самое лучшее, чем может заниматься облачник. Какой простор для фантазии! Хочешь, работай с формой облаков, хочешь – с их расположением, а хочешь – со сложно организованным движением, когда разные уровни движутся с разной скоростью, непрестанно меняя композицию. Последнее требует немалого мастерства, поскольку надо уметь заказывать разные силу и направление ветра на разных высотах в разные отрезки времени. В идеале одна красивая картина должна перетекать в следующую, но на практике далеко не всегда так получается.

Как возникает заказанный ветер, представления не имею. Этим занимаются ветренники, но я не вникаю в их дела и даже не общаюсь с ними. Они – примитивные исполнители. Я, как и все остальные облачники, передаю мои пожелания Распорядителю, и в нужный момент времени на нужной высоте возникает ветер нужной силы и направления. Тут главное для меня или других облачников, использующих данную методику – не допустить ошибки. Вот почему столь важно мастерство, сводящее любые просчеты к минимуму. Я просто чувствую ту скорость ветра, тот его напор, которые должны быть в каждой точке доверенного мне небесного пространства, чтобы мой творческий замысел полностью воплотился в жизнь.

Конечно, я не единственный облачник, занимающийся кучевыми облаками. Да и невозможно в одиночку обработать небосвод над всем земным шаром. Для решения этой масштабной задачи постоянно трудится большая команда облачников. Каждый – на своей части небосвода. И поэтому, помимо прочего, мы должны думать о сшивке облачности на границах нашего участка. Рядом могут производить облака представители разных направлений. А какие-то участки вообще могут пребывать без облачности. Необходимо сгладить резкие переходы. Хотя порой нет нужды что-то сглаживать. К примеру, быстро двигающийся по небу черный грозовой фронт, надежно закрывающий солнце для всё большей и большей площади на поверхности Земли, не требует никаких плавных переходов. И должен признать, что этот стремительный мрачный фронт, озаряемый время от времени вспышками молний, прекрасен. Я вполне могу понять тех, кто выбрал в качестве призвания работу с грозовыми тучами. Частенько в ней присутствует что-то величественное.

Представления не имею, как Распорядитель умудряется составлять график. Небесный свод делится на тысячи участков, и надо заботиться о разнообразии облачного покрова на каждом из них. Для этого надо знать, какая погода там сейчас, и помнить, какая была ранее. Надо стараться использовать потенциал всех облачников, чередуя их сложным образом в рамках одного направления и меняя сами направления. Так или иначе, но график регулярно появляется, определяя тип облаков в разных участках атмосферы. А дальше всё зависит от нас – тех, кому график предписывает выполнять работу: производить облака или, как считает часть из нас, разводить их. Каждый из тех, кому предстоит работа, составляет своё собственное расписание: какие облака, на какой высоте, какие эволюции. И определяет ветер в каждой точке пространства в каждый момент времени: его силу и направление. Но ветер создаем не мы, и потому всё, что касается ветра, должен запомнить и потом обеспечить Распорядитель.

Те, кто производят серебристые облака, работают по особому графику.

Есть те, кто утверждает, что разницы между словами «производить» и «разводить» практически нет. Я категорически не могу поддержать подобное утверждение. Коль я отвечаю за производство облаков, – кучевых, перистых – не важно, – я должен их произвести. Разводят, как я уже упоминал, нюни. У каждого могут случиться неудачи, притащить за собой уныние. Немало тех, кто в подобных ситуациях раскисает. Еще разводят цветы. Но этим занимаются люди. Там, на Земле.

Как могли появиться облачники, твердящие о том, что они разводят облака, не понимаю. Я даже не знаю, верят ли они в это сами или говорят лишь для того, чтобы противопоставить себя другим облачникам? Если первое, то они сильно заблуждаются, и им можно посочувствовать. Если второе – это мерзко, недостойно порядочного облачника. Хотя, конечно, мы тоже бываем разными. Как и люди.

Мне уже много раз приходилось работать рядом с Эо, занимающимся перистыми облаками. Он специалист высокого класса: какие красивые облака он умеет производить – легкие, призрачные, удивляющие своими узорами. Но каждый раз, когда наши участки оказываются поблизости, я слышу небрежное: «Ну что, будем разводить облака?» Мне кажется, что Эо нравится злить меня. Уж и не знаю, почему? Но я не из тех, кто лезет в словесную перепалку. Он получает лишь мой сдержанный ответ: «Я произвожу облака». И бодренько продолжает: «Производят эффект. А облака разводят». К счастью, надо приступать к работе, и он оставляет меня в покое.

Существует еще один вопрос, на который облачники отвечают по-разному: зачем мы делаем облака? Одни считают, что просто для того, чтобы делать. Другие – чтобы не давать голубому цвету безраздельно властвовать на небе, третьи – чтобы творить красоту на небе. Вот эти, третьи, правы. И они самые талантливые. Можете мне поверить.

Этот ответ порождает другой вопрос, быть может, самый важный: для кого мы творим красоту? Для себя? Для Распорядителя? Для других облачников? Нет! Мы творим ее для людей. Я в этом ничуть не сомневаюсь. Почему? Кроме нас, облачников, только люди на всем Земном шаре могут видеть красоту облаков. Любых. Даже серебристых.

Облака существуют для людей. Могут возразить: было время, когда люди еще не появились на Земле, а облака уже существовали. Это несложно объяснить. Скорее всего, мы учились, чтобы к появлению людей обрести необходимое мастерство. В любом случае, только люди могут оценить величие облачных картин, прелесть их динамики, мощь являемых ими сил природы.

Хотя некоторые люди видят на небе то, чего там нет в действительности – разные осмысленные знаки. Верят, что некие видения предсказали победу какому-то Юлию Цезарю, что похожее на крест облако на красноватом вечернем небосклоне было знаком одному из двух сражающихся войск, и оно одержало верх. Люди часто воюют друг с другом. Тоже, наверно, не сходятся в каких-то вопросах. Но никаких знаков мы им не подаем. Разве что Распорядитель делает это. Разумеется, без всякого нашего участия.

 

 

КОЕ-ЧТО О ПРОИЗВОДСТВЕ ВЕТРОВ

 

Никто не любит статику. Движение, только движение. Неостановимое, вечное. Разнообразное. Уж не нам, ветренникам, рассказывать, как важно разнообразие в движении облаков. Они должны постоянно перемещаться – это аксиома. Пусть медленно, еле-еле, но постоянно менять свое местоположение относительно земли. Конечно, куда зрелищнее стремительное перемещение, однако, и оно может приесться. Необходимы постоянные изменения в силе ветра, направлении, да еще на каждой высоте свои. Только так создается разнообразие в движении облаков.

Правда, об истинном разнообразии движения облаков, о том, как стремительно менять направление и силу ветра, как устраивать вихри и ураганы, имеет смысл говорить не с каждым ветренником, а только с переменщиками. Потому что ветренники делятся на переменщиков и постоянщиков. На тех, кто непрерывно делает что-то новое, кто ищет, экспериментирует, и тех, кто изо дня в день воспроизводит прежнее, давно известное, устоявшееся, то, что по непонятным причинам должно оставаться незыблемым.

Мы, переменщики, работаем с облаками. Выполняя указания Распорядителя, обеспечиваем их движение на конкретной высоте и в конкретном направлении. А если по большому счету, мы наполняем смыслом их существование. В самом деле, нужны были бы они, если бы все время торчали на месте? Нет и нет. Лишь движение оправдывает существование облаков. Как и существование всего, что составляет этот мир.

Но дело совсем не в облаках. Мы создаем ветер и в их отсутствии. Облака лишь делают более зримыми воздушные потоки, перемещения воздушных масс. Куда важнее сам ветер во всех его проявлениях. Скажем, легкий бриз. Хоть в сочетании с чистым небом, хоть с плавно плывущими кучевыми облаками – что может быть романтичнее? А сильный ветер, сметающий старые листья или пыль с дорог? Он просто необходим порой. А шторм, ураган? Торжество стихии. Демонстрация могущества сил природы. Но этими силами управляем мы, ветренники. Тайфуны, тропические ураганы – это чтобы разгуляться. Это для тех, кто любит бурно выражать свои чувства, кто не приемлет деликатности. Но самые опытные с легкостью перейдут от сметающего все потока воздуха к легкому дуновению. Это и есть истинное мастерство.

Людям от ветров только польза. Сколько времени они плавали по морям и океанам под парусами. Сейчас этого всё меньше. Как-то без парусов приноровились перемещаться. Зато сейчас наставили везде ветряков. Крутят они своими узкими лопастями во многих местах. Наверно, для красоты. Есть во вращательном движении своя прелесть. Не зря мы вихри устраиваем. А небольшой ветер нужен им, чтобы поднимать над поверхностью хлипкие конструкции – они их воздушными змеями называют.

Как мы, переменщики, относимся к постоянщикам? Не слишком уважительно. На наш взгляд, теплое местечко там, где надо обеспечивать постоянный ветер. Дуй себе в одну сторону с постоянной силой, и никаких проблем. У нас бытует мнение, что среди постоянщиков только бездари и блатные. Последние, разумеется, на самых известных, почетных местах. Мистраль, Сирокко, Трамонтана, Баргузин – это для них.

Я как-то сказал это моему знакомому постоянщику, Воа. Нам не раз приходилось работать по соседству. Приятелями не стали, но здоровались при встрече. Понимаю, что он, как и другие постоянщики, не раз слышал столь обидные слова от нас, переменщиков. Но не удержался – настроение было скверное. К моему удивлению, Воа ничуть не обиделся. Немного помолчав, он абсолютно спокойно проговорил:

– Кто-то должен обеспечивать и постоянные ветра. Те же пассаты. Да, они – самая простая работа. В каждом конкретном месте направление и сила воздушного потока неизменны. А если посмотреть шире? Что такое Пассат? Это ветер, благоприятствующий передвижению. Он дует между тропиками круглый год. В Северном полушарии – с северо-восточного направления, в Южном – с юго-восточного. Но чьему передвижению он благоприятствует? Тех, кто живет на земле. Людей. Выходит, есть кому-то польза. Или взять Муссоны – ветры, идущие из тропиков к экватору. Летом они дуют с океана, зимой – сматерика. Некоторое соединение постоянства с переменностью. Муссоны свойственны тропическим областям и некоторым приморским местностям умеренного пояса, например, той части Земли, которую люди называют Дальним Востоком. В конце концов, у бриза тоже есть некоторое постоянство, ведь это местный ветер с суточной периодичностью. Бриз дует на побережье морей и больших озер. Направление бриза меняется дважды в сутки: дневной или морскойбриз дует с моря на разогретое солнцем побережье, а ночной или береговой бриз имеет обратное направление. Так постоянное сочетается с переменным.

Я вынужден был согласиться с ним.

– Пожалуй, так. И про Бору то же самое можно сказать. Северный холодный ветер. Сильный, порывистый. Возникающий в случае, когда поток холодного воздуха встречает на своем пути возвышенность. Преодолев препятствие, он обрушивается на побережье. Есть сочетание постоянного с переменным, есть.

Но я не собирался безоговорочно признавать его правоту.

– А если о более известных ветрах говорить?

– Бору еще Бореем называют, – задумчиво добавил Воа. – Если о более известных… Есть Мистраль – сильныйи холодный северо-западный ветер, дующий с горной цепи Севенны на Средиземноморское побережье территории, которую люди называют Францией. Есть Сирокко – теплый, сильный, сухой ветер, приносящий в Южную Европу большое количество пыли из пустынь Северной Африки. Есть Трамонтана – холодный северный и северо-восточный ветер на территориях, называемых Италия, Испания и Франция. Есть Самум – шквалистый горячий ветер, несущий с собой огромные количества мелкого песка. Дует в пустынях Северной Африки и Аравийского полуострова… А еще есть знаменитые ветра на Байкале, большом озере. Оно там, в Сибири. Могу рассказать, – предложил он без всякого вызова.

– Рассказывайте, – позволил я.

– Баргузин – северо-восточный ветер, дующий в средней части Байкала из долины реки Баргузин по направлению к острову Ольхон. Сарма – самый мощный ветер в тех местах, дующий в средней части озера. Сильный, шквалистый, вырывающийся из долины реки Сармы. Между прочим, он – разновидность ветра бора, схож с трамонтаной. А еще есть Верховик – северный ветер, который дует на юг или на юго-запад из долины Верхней Ангары. Люди в разных частях озера его зовут по-разному: Верховка, Север, Сивер, Ангара. А еще есть Култук – продольный ветер, имеющий направление, противоположное Верховику: юго-западное в южной и средней частях Байкала и южное – в северной. Название он получил по населенному пункту, расположенному на юге озера. Другое название ветра – низовик. Ветер возникает лишь в том случае, когда к югу или юго-востоку от озера расположен антициклон, а на севере – циклон. А еще есть Горная – северо-западный ветер, который дует с Приморского и Байкальского хребтов на водную гладь Байкала. И, наконец, Шелонник – ветер, дующий с юго-восточного побережья, является поперечным. Действует этот ветер относительно редко, в основном осенью. Отличается большой порывистостью и вызывает значительное волнение у западного побережья, хотя сам затихает над акваторией Байкала, не достигнув берега. Для возникновения Шелонника штормовой силы необходимо создать над Забайкальем область повышенного давления, а над Прибайкальем – пониженного… Видите, сколько разных деталей. На самом деле, очень важных. Они определяют характер каждого ветра, его особенность. То, без чего ветер не стал бы известен, не получил бы имени. Но чтобы он сохранял имя, все эти детали надо четко воспроизводить. Изо дня в день. Да, порой мы завидуем вам, переменщикам. Порой и нам, постоянщикам, хочется дать волю своей фантазии, сделать что-то неожиданное, яркое. Но мы чувствуем ответственность за дело, которое нам выпало делать. И мы не позволяем себе никаких отступлений. Только то, что должно быть, и не более. Только то.

Воа замолчал. Молчал и я, совершенно не зная, что сказать. Слишком неожиданным для меня оказалось услышанное.

– Мне пора, – проговорил вдруг Воа.

– Куда вы теперь?

– На Байкал. Надо проверить работу молодых ветренников.

– Справляются?

– Не все… Некоторым придется предложить перейти в переменщики. Это вовсе не трагедия. Просто у каждого своя судьба – постоянщика или переменщика. Только и всего. До встречи.

Воа покинул меня. Мне захотелось получить информацию про ветры Байкала, и она пришла:

«Их формируют под влиянием процессов общей циркуляции атмосферы, горного обрамления котловины, термических различий озера и прилегающей суши. Вытянутость озера с северо-востока на юго-запад определяет направление четырёх основных ветров над его акваторией: продольных – Верховик и Култук, и поперечных –Горная и Шелонник. Наиболее устойчивым ветровым потоком для всего Байкала является Горная».

«Всякое бывает в этом мире, – думал я. – Но хочется, чтобы всё было как надо. Хотя мы не всегда точно знаем, как именно надо? Отсюда сложность пребывания здесь, на Земле…»

 

 

КОЕ-ЧТО О ПРОИЗВОДСТВЕ ДОЖДЕЙ

 

Можно ли жить без дождей летом и снегопадов зимой? Странный вопрос. Из тех, ответ на которые заранее известен. Но если есть дожди и снегопады, кто-то должен производить их. Облачники производят облака, ветренники обеспечивают их перемещение, но без нас, дождевиков, ни одна капля не упадет на иссохшуюся землю, ни одна снежинка не опустится на ждущую ее поверхность.

Очень непросто конденсировать капли из влажного воздуха в облаках. Но я не собираюсь обсуждать это. Каждый должен делать то, что ему выпало. Я хочу рассказать о том, сколь важна наша работа. Вот облачники создали тучу, ветренники пригнали ее в какое-то место. И что? Она так и будет висеть над этим местом, туча, если мы, дождевики, не возьмемся за дело.

Капли у дождя бывают разные – крупные и мелкие. Имеются свои сложности в производстве и одних, и других. Чем выше мастерство дождевика, тем более крупные капли он может делать. И падать они должны редко, не сплошным потоком. Но и для мельчайших капель, из которых состоит морось, требуется особое умение. Именно поэтому у нас есть деление на крупняков и мелковиков.

Сам я мелковик. И должен сказать, что увлекательнейшее это дело – мелкие капли производить. Когда их великое множество, и они заполняют значительное пространство, просто радость гуляет во мне. В отличие от крупных капель, мелкие медленно опускаются на землю, почти как снежинки. И чем мельче они, тем медленнее движение. И можно заполнить ими еще большее пространство, от чего оно приобретает таинственность и задумчивость, побуждает к философскому настрою. С крупными каплями не так: они падают быстро – чем крупнее, тем быстрее. Крупные капли, скорее, подвигают к решительности, к действию. Но это в теплую пору. А зимой, когда любые капли превращаются в снежинки, падение крупных снежинок тоже становится медленным, плавным. Наблюдать за их неспешным движением вниз – сплошное наслаждение. И думаю, не только для меня.

Я понимаю, что в крупных каплях своя прелесть. Как и в их быстром, неумолимом падении. Немало тех, кто следит за таким движением с великим удовольствием. Нельзя не признать, что умение производить крупные капли тоже достойно уважения. Мы, мелковики, относимся к крупнякам с полным дружелюбием. Как и они к нам. Хотя встречаемся мы не так уж часто. Крупные капли никогда не падают рядом с мелкими. Пространства, где мы сеем нашу морось, как правило, отдалены от тех, где в какой-то период должен идти обычный дождь. К тому же есть территории, где дождь идет долгое время. Наша морось никогда не бывает столь длительной. И все-таки время от времени наши пути пересекаются с путями крупняков. И мы радостно приветствуем друг друга.

Место и длительность очередного дождя мы узнаем от Распорядителя. Только он знает всё о возникновении и движении облаков, о том, где и каким дождям необходимо опуститься на Землю. На месте работы мы сталкиваемся с облачниками и ветренниками, но у нас чересчур разные интересы. Они делают свое дело, мы – свое. Нам не до разговоров. Тем более, что, между нами говоря, наше дело самое ответственное: на нас завершающий этап круговорота воды в природе.

Так мы с крупняками исполняем свою миссию, обеспечивая Землю дождями. Впрочем, имеется еще одна специализация – ливневики. Эти только и умеют, что лить. У людей такое называется: как из ведра. Никакой тонкости. Никакого изящества. Льешь себе воду, и всё.

Я понимаю, что кто-то должен и ливни производить, если они значатся в перечне дождей и с какой-то очередностью появляются в расписании. Но как я рад, что судьба не уготовила мне роль примитивного производителя ливней.

В ливнях есть что-то грубое, неизящное. Отталкивающее. Это лучше всего видно на людях. Они не боятся ни дождя с крупными каплями, и, тем более, с мелкими. Раскрывают такие устройства, которые называют зонтами, и ходят, куда им надо. А мою тончайшую морось они частенько вообще не замечают. Но от ливней они прячутся. Не нравятся им ливни. Есть места, где дождей долго не было, где почва иссохлась в отсутствии влаги. И есть места, где дождь идет не один день, и почва там переувлажнена. Почему так, а не иначе, может объяснить только Распорядитель. Но люди с надеждой ждут дождя в первом случае и смиренно ожидают его окончания во втором. Зато ливни вызывают у них страх и недобрые чувства. Безудержные потоки воды, обрушивающиеся сверху, опасны для них.

А еще есть места, где бывают, и надолго, отрицательные температуры. Тогда наступает особая пора. Тут, конечно, первое слово за крупняками. Их стараниями большие пространства на Земле покрываются прекрасным снежным ковром. Люди любят ходить по нему, оставляя цепочки следов. Но если выпадает зимняя работа ливневикам, они нещадно засыпают всю округу толстым слоем снега, и люди вязнут в нем. Никакой радости у людей это не вызывает, да и не может вызвать. Во всём нужна мера.

Ливневиками становятся самые бездарные из нас. Правда, они этого никогда не признают. Они полагают, что оголтело лить воду на землю – самое достойное дело. Отсюда пренебрежение, выказываемое в наш адрес. В особой степени к нам, мелковикам. Встречи у нас крайне редкие, но каждый раз я слышал, брошенное брезгливо: «А, мелочник несчастный. Производитель пустоты». Они не понимают, как можно производить мельчайшие капли и зачем такие капли нужны?! Полный маразм.

Но если честно, я испытываю к ливневикам некоторое сочувствие. Им выпала нелегкая судьба. А их грубость – следствие того дела, которым они занимаются. Откуда взяться деликатности, умению видеть детали? Дело определяет многое.

Впрочем, их не так уж и много, ливневиков. Потому что ливни нужны гораздо реже, чем дождь или морось. Но они есть. И вносят свой вклад в круговорот воды в природе. Так что, по большому счету, у нас одно общее дело. Поэтому я не слишком обижаюсь на ливневиков и на их грубость отвечаю примирительно: «Да уж, лить как из ведра куда проще».

Так мы делаем каждый свое дело. Но порой меня преследует вопрос: зачем все наши усилия, всё наше умение? У меня всё чаще возникает ощущение, что круговорот воды в природе организован вовсе не для того, чтобы у нас, как и у облачников, и у ветренников, было свое дело. Что всё гораздо сложнее, и за всем этим какой-то глубинный смысл. Возможно, причина в тех самых людях, которые ходят по земле, смотрят на облака, подставляют голову дождям, радуются первому снегу. Это моё дерзкое предположение. Но как узнать правду? Про это, и про то, почему на Земле есть места, где земля никогда не получала влаги? Почему Распорядитель не дает нам задания пролить там хотя бы небольшой дождь? Не представляю. Наверно, должны быть тайны. Так устроен этот мир.