|
|
|
|
|
Журнал «Кольцо А» № 151
Константин КОМАРОВ
Родился в 1988 г. в Екатеринбурге (тогда – Свердловск), окончил Уральский федеральный университет им. Б.Н. Ельцина, кандидат филологических наук. Публиковался в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Урал», «Звезда», «Нева», «Октябрь», «Знамя», «Новый мир», «Вопросы литературы», «Дети Ра», «День и ночь» и др. Член СРП, СП Москвы, Русского ПЕН-центра. Победитель «Филатов-феста» (2020). Финалист литературных премий «Дебют» (2013, 2014), «Лицей» (2018, 2021), «Новый звук», «Белла», Премии им. Бажова и др.
Я ГОВОРЮ С ТОБОЙ…
* * *
Есть бытие – не сущее,
рассеянное в дым.
Есть бытие несущее,
где ты любим любым;
где мечутся, как дафнии,
кормя слепой восторг,
воспоминанья давние –
и сердца пуст острог;
где прозреваешь порознь
партнёра и патрон,
где молодеет поросль –
бумагою в картон;
где ты передвигаешься
в единственном числе:
сперва – навроде дайвинга,
а после – на осле;
где слёзы сходят дробные
последней похвалой,
где рыба пахнет рёбрами,
а плаха – пахлавой;
где дождь мешает в кашицу
сухого снега смесь.
И если там окажешься,
то оставайся здесь.
* * *
К.А.
Воздух полный вмятин
птицей пал в окно.
Спят ещё не спятив
двое как одно.
Ночью – трёпу таять,
накатила ткань.
Веры трепетанье
заглушает брань.
Хлюпанье дверное
рыбьего ребра.
Просто – на постое –
недобор добра.
Просто то и дело
ниже потолок,
но на то и тело
ловкое, как волк.
Жимолость – по краю,
кажимостью – речь,
вроде шёл в пекарню,
а приходишь в печь.
Чтения теченье
да письма дыра,
да порой вечерней
люстра, как сестра.
Нисходящий птичий
беглый белый свист,
почерк атипичный
да аптечный лист.
Тьмы больные темы
не раскрыты в нём,
но восходим те мы –
парой на паром.
* * *
хватает здесь столбов
электропередач
я говорю с тобой
ты мне больной и врач
с тобой я говорю
о том и не о том
являясь к январю
оттаявшим кротом
я говорю с тобой
не с ними не о них
обыденной стопой
чей почерк слеп и тих
и пусть тогда любой
упрётся в ту зарю
я говорил с тобой
себе я говорю
* * *
Чугунный, словно ядра,
вкатился в окна свет.
Антисонетчик ярый
садится за сонет
И сквозь, и вскользь навязан,
как жертва – жерновам,
пугает новоязом
жирнеющий овал
продавленного утра,
предъявленного дня,
с упорством финно-угра
себя сжигая для
безрадостных оваций
и овощных вещей
и мирных левитаций
(ну Левитан вообще).
А в голове флиртуют
Чайковский и Магритт,
базар свой не фильтруют
ни Вена, ни Мадрид.
Он чувствует, что стоит
участвовать на ГОСТ –
напорист, непристоен
и, как сонет – непрост.
* * *
Умирают и кони,
отпахавши своё,
лик на светлой иконе
моет имя моё.
И уходят посменно,
но звучат голоса.
Кто посмотрит посмертно
в их живые глаза?
Кто пушниной и пуншем
провожает вчера?
Кто слезами потушит
горечи гончара?
Кто случайным абьюзом
зачумит древний пир,
если треснет арбузом
переполненный мир?
Кто остался невинным
средь болотных высот,
от кого здесь не винным –
просто духом несёт? –
молодым и наивным
словом нас он спасёт.
|
|
|
|
|
|
|