Дмитрий ОВЧИННИКОВ

 

Родился в Риге (Латвия) в 1990 г. В начале 1990-х переехал с семьей в Новосибирск. Окончил Сибирскую академию государственной службы. Пишет стихи, рассказы, публицистические статьи. Публиковался в журнале «Кольцо А» и других литературных изданиях.

 

 

РАСПЛАТА ЗА СЛОВО

О жизни и творчестве Александра Яшина

 

В 2021 году исполняется 65 лет с момента публикации рассказа Александра Яшина «Рычаги», произведения знакового, этапного не только в жизни и судьбе его автора, но и всей советской литературы.

Так уж сложилось, что история отечественной литературы буквально пестрит фамилиями писателей драматичной, даже трагической судьбы. Причём речь идёт об истинных мастерах слова, о писателях яркого, незаурядного таланта, оставивших свой глубокий след в российской словесности, сказавших в ней новое слово и оставшихся в памяти потомков. Конечно, по большей части это относится к советскому периоду, где подобных примеров немало – Платонов, Булгаков, Пастернак, Бек. И это только из числа самых известных писателей, а сколько ещё было таких, чья gloria mundi оказалась недолговечной и чьи имена сегодня забыты!.. В значительной степени сюда можно отнести Александра Фадеева, обладавшего большим талантом и мечтавшего служить чистому искусству, но вместо этого вынужденного играть роль чиновника от литературы, выполняя подчас не самые приятные поручения высшего руководства страны. Сегодня его мало кто знает и почти никто не читает.

Жизнь этих творцов была наполнена самыми разнообразными коллизиями, и драматизм их судеб проходил в разных плоскостях – как личной, так и собственно литературной, творческой. А зачастую одно сопутствовало другому, что приводило к тяжелейшим, даже фатальным последствиям.

В этом смысле весьма показателен пример Александра Яшина – весьма одарённого человека, прожившего относительно немного – всего 55 лет, с 1913 по 1968 гг. Его жизнь и судьба, по сути, оказались сломаны пополам из-за одного-единственного произведения – рассказа «Рычаги», опубликованного в 1956 г. в альманахе «Литературная Москва», вышедшего под редакцией знаменитого Эммануила Казакевича. Парадоксальным образом Яшин стал жертвой периода «оттепели», когда, казалось бы, нравы смягчились и над писателями перестал висеть дамоклов меч неожиданной расправы. Но всё оказалось несколько иначе. Да, теперь писателей уже не расстреливали и не гноили в лагерях, как, например, Исаака Бабеля и Осипа Мандельштама при Сталине, но это не значит, что советская система стала более человечной и гуманной. Этого не произошло, да и не могло быть. Просто несколько изменились методы воздействия на людей, но внутренняя сущность системы, по сути, осталась той же самой. Эта система неумолимо перемалывала личностей, входивших с ней в диссонанс. И Яшин стал одним из тех, кто попал в её жернова. Одной из её жертв. Одной, но далеко не единственной. Зато очень символичной.

Яшин, выходец из вологодской глубинки, проделал типичный путь образцового советского писателя, и именно на этом фоне столь резко очерчивается тот перелом, который случился в его жизни. Перелом, который в итоге в его судьбе оказался роковым.

Александр Яшин родился 27 марта 1913 года в деревне Блудново Вологодской области в крестьянской семье. Отец Яшина погиб на фронте в Первую мировую войну, семья крайне нуждалась, в результате чего маленький Саша уже в раннем детстве познал тяжёлый труд. Семилетку Яшин закончил в городе Никольске, до революции бывшим центром Никольского уезда, к которому принадлежало его село Блудново. Там же, в Никольске, окончил педагогический техникум.

Ещё школьником Яшин пишет стихи, за что одноклассники прозвали его «рыжим Пушкиным». Первая публикация относится к 1928 году. В эти годы Яшин печатается в газетах «Никольский коммунар», «Ленинская смена», «Советская мысль», «Северные огни», «Пионерской правде». В том же 1928 году Яшин становится делегатом I Северо-Двинского губернского съезда пролетарских писателей, затем делегатом I краевого съезда Северной ассоциации пролетарских писателей в Архангельске. После окончания педтехникума в Никольске в 1931 году преподаёт в сельской школе. В 1932 году переезжает в Вологду, становится сотрудником газеты «Красный север», избирается председателем созданного в Вологде краевого союза писателей. Затем переезжает в Архангельск, где становится членом Северного краевого оргкомитета советских писателей. Знаковым и во многом поворотным стал для Яшина 1934 год. В этом году в Архангельске выходит его первый сборник стихов «Песни Северу», и в этом же году он участвует в работе Первого съезда советских писателей.

В 1935 году Яшин переезжает в Москву, где издаёт сборник стихов «Северянка», учится в Литературном институте им. М. Горького, работает заместителем редактора одной из фабричных газет. Институт он окончил в 1941 году и в том же году ушёл добровольцем на фронт Великой Отечественной войны, работал корреспондентом газеты «Боевой залп». В 1942 году его переводят в Ленинград, где он состоит в составе оперативной группы писателей при политуправлении Балтфлота. Затем Яшин был направлен на Волжскую военную флотилию, оттуда переведён на Черноморский флот, где работал заместителем ответственного редактора краснофлотской газеты «На страже». В качестве военно-морского журналиста и политработника участвовал в обороне Сталинграда, которой он посвятил поэму «Город гнева». В 1944 году писатель демобилизуется с фронта и возвращается домой.

В послевоенные годы Яшин совершил много поездок по Северу, побывал на строительстве волжских ГЭС, участвовал в открытии Волго-Донского канала. Свои впечатления от увиденного он изложил в книгах стихов «Земляки» (1946) и «Советский человек». В 1949 году Яшин публикует поэму «Алёна Фомина», написанную в классическом сталинском варианте соцреализма и удостоенную Сталинской премии. Поэма в духе тех лет воспевала женщину – колхозного организатора, которая поняла, что «люди хотят полёта, размаха души во всём». В этот период Яшин занимается также общественной работой в Союзе писателей, пишет большое количество стихов, наполненных традиционных риторикой сталинской эпохи первых пятилеток – в общем, выглядит классическим «солдатом партии», от которого едва ли можно было ожидать какого-то подвоха.

Тем удивительнее и неожиданнее история, связанная с рассказом «Рычаги», написанном в 1955 году и опубликованном в 1956 году.

Конечно, ничего не возникает ex nihil. Переворот, случившийся с Яшиным, который в чём-то можно уподобить толстовскому, возник не на пустом месте и имел свою подоплёку и свои глубинные предпосылки.

Вообще говоря, в советский период случаи, когда правоверный коммунист, искренне верящий во все догмы господствующей идеологии, начинает вдруг подвергать их сомнению, были отнюдь не редки. Особенно после XX съезда КПСС, на котором был развенчан культ личности Сталина, а косвенно – и вся советская идеология. Миллионы советских людей испытали огромное потрясение, познакомившись с фактами чудовищных сталинских преступлений, о которых ранее они не имели никакого понятия. Многие пережили тогда личную жизненную драму, болезненное расставание с идеалами молодости. Судя по всему, то же самое пережил и Яшин.

Здесь можно вспомнить, например, выступление Яшина на Втором съезде советских писателей, состоявшемся через 20 лет после Первого. Там он говорил, в частности, о том, что советским читателям надо вернуть Есенина, которого мало и неохотно издавали в те годы, а также каялся в том, что долгие годы был «неискренен в литературе», идя в фарватере сталинско-фадеевской интерпретации целей и задач советского искусства. Конечно, нужно понимать, что времена изменились, и на многое мы сегодня смотрим иначе. В данном случае обязательно нужно понимать контекст эпохи, когда, с одной стороны, писателям предлагались различные блага в обмен на лояльность, но в то же время они знали, что непокорность будет наказана в лучшем случае литературным забвением, а в худшем – ещё более страшными вещами вплоть до физического истребления. То есть писателям чётко было указано их место в идеологической системе координат Советского государства, им ставилась чёткая задача по правильному воспитанию всех граждан первого в мире социалистического государства. В таких условиях служить чистому искусству оказывалось невозможно. Оставалось лишь служить партии и её директивам. А между этими явлениями лежит огромная пропасть. И для настоящих художников этот разрыв был особенно мучителен. С какого-то момента он стал мучителен и для Яшина.

«Рычаги», наряду с «Вологодской свадьбой», являются самым известным произведением Яшина. Вообще, он был человеком разнообразных дарований, одинаково хорошо владея и поэзией, и прозой – как, скажем, Тэффи или Иван Бунин. Но в истории литературы и в памяти читателей он остался прежде всего, как прозаик. И именно на этом поприще он добился своих наибольших успехов. Правда, оно его в итоге и сгубило.

Вообще говоря, коллизия «Рычагов» вполне объяснима и понятна. Ведь Яшин замахнулся на святое, а такое не прощается.

Ведь о чём этот рассказ, в чём его главная идея? Он отнюдь не о сельском хозяйстве, которое там играет десятую роль, и в этом смысле он отличается от, например, «Районных будней» Овечкина. Рассказ совсем о другом – о губительном и неискоренимом двуличии советского человека.

Здесь мы видим простых людей, сельских тружеников, живых, искренних и непосредственных людей. Они открыто, без обиняков обсуждают партийное начальство, сетуют на то, что оно никак не может утвердить предложенный ими план, не доверяет им, стремится всё регулировать сверху, притом, что вроде как самим колхозникам дали право решать, что и в каких объёмах сеять. Показательна в этом смысле история с посадкой льна, когда колхозники просят выделить им для начала десять, двадцать гектар, а не сто и не тысячу. Но сверху требуют сразу тысячу: «Надо план перевыполнить, надо активно внедрять новое». Это, собственно, классический пример советского подхода к планированию и производству в народном хозяйстве. Колхозники же настаивают на своём: «Привыкнем, сами прибавим, сами будем просить больше. Давайте не сразу». Рефреном проходит мысль «дайте нам привыкнуть». Но сверху никого эти разумные доводы не интересуют. У секретаря райкома один ответ: «Мы тебя раньше убеждали, когда колхозы организовывали, а сейчас ты убеждай других, проводи партийную линию. Вы теперь наши рычаги в деревне». Вот и весь сказ.

По сути, конечно, в лицах героев рассказа мы видим запуганных людей, натерпевшихся за свою долгую колхозную жизнь, когда они были вынуждены слушать постоянные окрики и указания со стороны разных партийных начальников. Но при этом они понимают всю абсурдность подобного положения, в своём кругу смело обличают бюрократизм вышестоящих начальников, которые давно разучились говорить с народом простым языком и каким-либо иным тоном, кроме приказного. А также их откровенное лицемерие, когда они делают бравурные заявления о росте стоимости трудодня и благосостояния крестьян. Хотя все прекрасно понимают, что это не соответствует действительности.

А их страх, врождённый и неизлечимый, наглядно иллюстрируется эпизодом, когда собравшиеся накануне партсобрания на своё обсуждение колхозники обнаруживают, что они в избе не одни, а кроме них там всё время их разговора присутствовала уборщица Марфа. И после этого, как пишет Яшин, «разговор друзей оборвался», а когда заговорили вновь, то «это были уже пустые фразы – ни о чём и ни для кого». А затем Пётр Кузьмич Кудрявцев, председатель колхоза, произносит замечательную фразу, которую можно было бы использовать как подзаголовок рассказа: «И чего мы боимся, мужики? Ведь самих себя уже боимся!».

А вскоре начинается партсобрание колхозной организации, и все эти замечательные люди как по волшебству превращаются в те самые рычаги, о которых они только что говорили. И вместо своей живой непосредственной речи начинают произносить не свои, кондовые фразы, будто шпаря по газете, которую незадолго перед тем изводили на самокрутки. И подражая даже голосом и манерами тому самому секретарю райкома, которого они осуждали за его казённо-начальственное: «Начнём, товарищи! Все в сборе?».

А после собрания они снова превратились в обычных людей, и Яшин прямо пишет: «и снова это были чистые, сердечные, прямые люди, люди, а не рычаги».

По большому счёту, как ни парадоксально, Яшин стал жертвой периода оттепели. При Сталине, при всех ужасах его диктатуры, по крайней мере, было понятно, что можно говорить и писать, а что нельзя. А затем границы дозволенного размылись, и сам Ящин не знал до конца, о чём можно говорить и писать, а о чём нет. Окошко, казалось бы, только-только приоткрытое, затем вновь захлопнулось. И жертвами этого процесса стали такие писатели, как Яшин, ненадолго поверившие, что теперь жизнь изменилась. И власть изменилась. А власть на самом деле осталась той же самой, только немного в другом обличье.

Вообще, Яшин – трагическая фигура, и бед на его долю выпало немало. Тут и самоубийство сына из-за несчастной любви, и полный драматизма роман с поэтессой Вероникой Тушновой, который в итоге закончился ничем, потому что писатель не мог уйти от жены. Всё это, вкупе с обстоятельствами партийно-проработочного характера, в итоге вылилось в тяжёлую болезнь, приведшую к кончине Яшина. Его предсмертные дневники – это невыносимое, мучительное чтиво, которые прекрасно иллюстрируют, в каком душевном состоянии он находился в то время. Перед смертью он часто повторял, что идёт на соединение с Богом, и для него она была избавлением от ужасных мук – физических и моральных.

Яшин ушёл сравнительно молодым, но оставил довольно богатое и глубокое литературное наследие, которое, возможно, мы в полной мере ещё не осознали. Но хочется верить, что у нас ещё будет для этого время.