Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
Союз Писателей Москвы  

Журнал «Кольцо А» № 149




Foto 1

Юрий РЯШЕНЦЕВ

Foto 1

 

 

Родился в 1931 г. в С.-Петербурге (тогда – Ленинград). Окончил Московский государственный педагогический институт, работал в школе, затем в отделе поэзии журнала «Юность». Автор многих поэтических книг, также работает для кино и театра. Началом работы в театре считает спектакль БДТ «Бедная Лиза» (1973). Затем последовали «История лошади», «Три мушкетера», «Гардемарины», опера Эдуарда Артемьева «Преступление и наказание», опера Давида Тухманова «Царица» и многое другое. За сборник стихов «Прощание с империей» получил государственную премию им. Б. Окуджавы. Лауреат Международной Лермонтовской премии, премии «Музыкальное сердце театра», премии «Венец» СП Москвы и др.

 

 

НЕОБХОДИМОСТЬ СУЕТЫ НАСУЩНОЙ

 

 

ГЕФСИМАНСКИЙ САД

 

Независимо от прихожан, от глубины их вер,

Гефсиманский сад – это скорее сквер.

Здесь сама планировка дорожек не такова,

чтобы именно тут прозвучали тогда слова,

всем известные «Авва отче, иже еси…»

с покаянной и честной просьбою: – Пронеси!

Здесь, наверно, должны быть ямы, небольшие холмы,

где рыбацко-пастушью стоянку увидели мы,

Тут упущенный точным Матфеем хромал бы кобель,

рядом брошенный в спешке Иудой валялся кошель,

и неверный Фома пальцем лез в небольшое дупло.

Можно было лежать и сидеть. А ходить тяжело.

 

Нынче надо ходить, потому что ты вместе с толпой.

Сзади важный хромой. Впереди одинокий слепой.

Верой вкупе с надеждой полны мы на час или два.

Городские ворота отсюда видны, но – едва.

Городские ворОта, а тянет сказать: воротА,

растворятся, когда для распутья войдёт он туда,

где чернеет Голгофа, где руки все моет Пилат –

с городского обычного сквера, где пчёлки жужжат.

 

 

*  *  *

 

Я здесь не был двадцать лет.

Или сорок. Иль два года.

Потому до небосвода

стало ближе. Или нет?

Вот где, время, нрав твой жалок.

Есть заклятые места.

Этих крупных чёрных балок

геометрия – все та.

 

И едва открыл окно –

то же облако? Оно!

 

Даже дверь с отметкой мела

в дальней комнатке шале

все висит, как и висела

на заржавленный петле.

Все здесь так же, как и прежде.

Нет, времён не рвётся связь.

Ты же шёл сюда в надежде…

Вот надежда и сбылась.

Ты успел до снегопада

в эти хмурые места.

 

А в ту дверь не рвись – не надо.

Эта комната пуста.

 

 

*  *  *

 

Куда вы мчитесь, удалые ноги?

Не отвлекла бы эта беготня

от фиолетовых загадок ночи,

от золотистых озарений дня.

Необходимость суеты насущной

смешно ругать. К тому ж я к ней привык.

Но слава силе плоскости несущей,

которая спасает нам хоть миг.

 

О, этот миг меж очередью в кассу

и правкой строк себе же вопреки, –

он и спасает человечью расу

от пресловутой гробовой доски.

Я не прошу державного пособья,

но говорю, согнав рабочий пот:

я червь земной. Но я Твоё подобье.

Дай мне хоть час для творчества, Господь.

 

 

*  *  *

 

Снега и грязь чуть-чуть устало

вершили бой.

Весна как в шахматы играла

сама с собой.

Ещё денёк, совсем недолго,

не день, так два,

несвижского разлива Волга

войдёт в права,

и нам тогда уж не добраться

до тех коней…

Каких коней?! Какого плаца?!

Дыши ровней.

Ты ошалел в переполохе,

в крови, в нужде.

С тех пор прошли уже эпохи.

Очнись! Ты где?

Давно асфальт, а не булыжник

на дне воды.

Молчи, дурак, молчи, фуфлыжник,

что знаешь ты…

 

Да, я несведущ и неловок,

но лучше – в лоб.

Беспомощных твоих ливнёвок

смешон захлёб.

И остаётся в жизни жёсткой

как был, таким

из окон школы дирижерской

замшелый гимн.

 

 

*  *  *

 

Количество талантливых идей

невелико. И многие ли в силе?

Количества талантливых людей

не счесть. По крайней мере здесь, в России.

Лишь кое-что сбывается в свой срок,

По ходу дела в мощи убывая.

Фантазия – вот вечный наш порок.

Она же – наша сила родовая.

 

Кто занят разговленьем и постом.

Кому засилье пришлецов мешает.

А Фёдоров согласен со Христом,

и глядь – уж мертвых предков воскрешает.

Научный мир порядка захотел,

мир элементов путая нервозно.

А Менделеев меж серьёзных дел

придумал водку – это ль не серьезно?

 

Россия – нет, не Родина слонов.

Но просто здесь, где что ни шаг, то – мина,

всегда найдётся тот, кто смел и нов

не только для своей земли – для мира.

А если что, начавшись, не сбылось,

увяло, словно хлеб в прокисшем тесте,

так это значит: все, кто может, врозь,

а те, кто им мешает, те все вместе.

 

 

*  *  *

 

Это из Отуз пошла привычка –

в ночь держать открытым створ окна.

Сразу – самолёт и электричка.

Створ закрыт, но где ты, тишина?

Пуганые звёзды небосвода

сыплются чуть чаще, чем всегда.

Это суицид такого рода,

что не скажешь про него: беда!

Эти звёзды – глупые соседи:

что жалеть о звёздочке пустой,

где никто не вскочит на рассвете

и никто не рухнет с темнотой.

Но ведь есть такой небесный шарик,

для какого – словно пыль в носу,

этот аллюминьевый комарик,

склепанный умельцами внизу.

Мир наук с решимостью отменной

отказал «тарелкам» наотрез.

Что же мы одни во всей Вселенной?

Вот уж правда – чудо из чудес.

 

 

*  *  *

 

Это правильно – жить, старея

в позлащённом древнем саду

там, где разных кровей деревья

птиц подхватывают на лету,

оставляя былые привычки,

слыша их, но не следуя им,

вроде голоса электрички,

он, как все мы, неисповедим.

 

Вихри дел, как и веянья моды,

пролетели, как сквозь решето.

Знаешь, эти последние годы

славно тратить почти ни на что:

на увядшие всходы былого,

на делянку, где по деревам,

чу, крадётся забытое слово

к плохо слышащим новым словам…

 

А в соседнем саду бесноватом,

всей природе дерев вопреки,

дуб и вяз, вроде серба с хорватом,

друг на друга все точат клинки.

Я туда не смотрю, в этот морок.

Мне успеть бы вглядеться хоть в след

этих великолепных семёрок:

понедельников, вторников, сред….

 

  

*  *  *

 

Фиолетовая зелень яйковицкого куста.

Голубая зелень прокремлевской ели.

Туча осени накрыла эти дивные места –

два простора на счету одной недели.

Время и пространство, вы – друзья или враги?

Иль вы – современники, и только?

Там, где время делает огромные шаги,

у пространства – стартовая стойка.

 

В этой желтой зелени, забывшей обо мне,

видимо, ещё вчерашний вторник.

Муравей , личинку волокущий на спине,

он – из новых. Нувориш, позорник.

Никого не знают, просто не желают знать,

заняты одним пусть важным делом…

Я, бездельник, чувствую: не сват, не брат, не зять –

бражник этим кущам оголтелым.

Занят я навряд кому-то нужной пустотой

( эта пустота меня тревожит ),

чтоб минуту эту вот связать вон с той верстой.

Для кого? Не знаю, но быть может…

 

 

*  *  *

 

Сентябрьский полдень в Гдыне жарок.

Завидует июль иной.

Песчаный пляж широк, но жалок:

вода полметра глубиной.

Какая странная затея –

лежать, как павший с древа плод,

при этом шанса не имея,

чтоб воскресить из пепла плоть.

Но море так распорядилось,

чтоб и до чресел не дойти.

И то его морская милость:

неси водичку хоть в горсти.

 

Что ж, Балтика, скажу: при тени,

снижающей атаку дня,

взаимный перечень претензий –

я знаю – он не за меня.

И прокаленный жарким летом

вон красный камень на свету.

Я разобрал на камне этом

про Магадан и Воркуту.

С душой, советской, прокурорской,

я буду, проклиная зной,

гордится нашей черноморской –

в пять метров сразу – глубиной.

Каштан, ты молчалив для гида,

но неужели навсегда

твоя глубокая обида

и эта мелкая вода?



Кольцо А
Главная |  О союзе |  Руководство |  Персоналии |  Новости |  Кольцо А |  Молодым авторам |  Открытая трибуна |  Визитная карточка |  Наши книги |  Премии |  Приемная комиссия |  Контакты
Яндекс.Метрика