Александр КЛИМОВ-ЮЖИН

 

Родился в 1959 г. Автор шести поэтических книг. Соучредитель газеты «Театральный курьер». Лауреат литературных премий журналов «Новый мир», «Юность», «Литературная учеба», а также премий им. Б. Корнилова и «Югра».

 

 

У СМЕРТИ ОБЛИЧИЯ НЕТ

Рассказ

 

Я вышел на Белорусской со стороны кольцевой, прошёл мимодлинного ряда палаток и завернул на Малую Грузинскую. Я всегда любил ходить по этой улице, помнящей шаги великого барда. Казалось, вот сейчас он выйдет из подъезда, и я повстречаюсь с ним, одетым в джинсу, с русыми прямыми волосами почти до плеч, как на фотографии, сделанной незадолго до смерти.

 

Напротив прорезал предгрозовое небо всеми своими зазубренными шпилями католический костёл.

 

Ну вот, наконец, и Тишка – Тишинский рынок, сегодня он не работает: понедельник – санитарный день, но сосед по лестничной клетке (рыбачок) уверял меня, что опарыша можно купить в любой день. Арочные входные ворота закрыты на замок. Сквозь прутья видно, как по пространству между павильонами перекатываются поднятые ветром газеты и обрывки упаковочной бумаги, оставленные вчерашней толкучкой.

 

Странно видеть рынок без людей. Обезлюдевший, он напоминает безжизненную пустыню Гоби. Никого. Наконец, как бы материализовавшись из ниоткуда, на площади появляется субъект, по всей видимости, мясник. На нём тяжёлый кожаный фартук в разводах крови со следами прилипших мясных ошмётков. Напоминает он нюренбергского палача, с той лишь разницей, что в руках у него не меч, а топор.

 

– Опарыш, говоришь? А что, в Греции всё есть.

Он открывает калитку, и мы идём за ряды в небольшой дворик, посередине которого торчит огромный в два обхвата чурбан, на нём ещё не порубленная половина туши.

– Ну, и где опарыш?!

– Не спеши. Пойдём.

В углу двора высится куча картонных коробок. Бред какой-то, мне становится не по себе.

– Где опарыш?!

– Здесь, под коробками.

 

Я понимаю, что под коробками ничего нет, но на всякий случай нагибаюсь и переворачиваю самую нижнюю. Какое-то шестое чувство заставляет меня оглянуться. О, ужас: зрачки безумца закатились за орбиту глаз, мутные склеры налились кровью и всё тело его сотрясается мелкой дрожью, то ли в предвкушении убийства, то ли от вожделения человеческого мяса.

 

Я пробую убежать, пока он не пришёл в себя. Ноги мои, как ватные, с трудом делаю первый шаг, второй, наконец, воля возвращается ко мне. Бегу, судорожно отдёргиваю затвор калитки. Всё – я спасён, я на свободе.

 

Всю дорогу до Белорусского вокзала я нашёптывал в себе строчки:

 

И хлынет ток багряный

И, тяжкий труп влача,

Возникнет кто-то рдяный

И тёмный у меча.

 

Явственно видя, как меня с разрубленным черепом волочит волосатая рука к лобному месту на разделку. Хорошее дело – пойти на фарш. Я представил свою молодую печень, не тронутую циррозом, подрумяненной на сковороде, присыпанную колечками лука. Внутри меня зарождался веган.

 

Желание убийства сродни желанию зачатья: с каждой отнятой жизнью кто-то появляется на свет. То, что меня ввергло в экстатический ужас, его, наоборот, повергло в блаженство экстаза.

 

Сколько раз перед сном я пытался хоть приблизительно восстановить черты моей смерти – мясника, садиста, палача; но из человека без глаз составить фоторобот невозможно. Лицо его с тех пор напоминает мне Тишинский рынок в понедельник, конца девяностых, в поисках опарыша.

 

Да, видимо, у смерти обличия нет.