Александрина ВАЛЕРИАНОВ

 

Родилась в Смоленске. Имеет высшее юридическое образование. Пишет в жанре пародии, сатиры, иронии. В «Кольце А» публикуется впервые.

 

 

 

РАЗГОВОРЫ О КУЛЬТУРЕ

Рассказ

 

Произошло все накануне важной даты. Куратор убеждал тогда свой взвод пойти на какой-то патриотический фильм, приуроченный кинематографистами по традиции (и в надежде получить большую прибыль) к 23-му февраля, профессиональному празднику военных. Это было мучительно и, главное, бесперспективно, он знал заранее, но обязан был довести до сведения и успешно прорекламировать шедевр. Перед ним лежала краткая аннотация к премьере. Педагог прочитал ее про себя два раза, и все же находился в затруднении…

– На днях состоится культурный выход... Культурный – предупреждаю сразу…

– Только не надо нас пугать! – послышалось с задних рядов.

– Идут на эпическую ленту о героях войны 12-года…– он полистал бумаги, выданные ему проректором по воспитательной работе. – Прошу прощения – 14-го года, или 45-го?! – Куратор вопросительно взглянул на своего коллегу, принесшего листки, – тот отрицательно покачал головой, не дав однозначного ответа.

– Нашей эры?! – выкрикнул кто-то из левого угла.

Педагог сурово посмотрел на всех:

– Создатели обещают ни с чем не сравнимое зрелище. Масштабные съемки… спецэффекты… Кто сам желает посмотреть?

Тишина мгновенно восстановилась в кабинете.

– Мне нужно десять добровольцев, потом пойду по списку! – сообщил Куратор. (Гул недовольства со всех сторон). – Максим! – обратился педагог к одному из любимцев, кудрявому (что было заметно, несмотря на короткие волосы) молодому человеку за третьим столом. – Ты не хочешь пойти?

– По списку?!

– Посмотреть фильм!! – отчеканил Анатолий Васильевич.

– А вы – хотите? – удивился Максим. – Это ведь вечерний сеанс? – уточнил вдруг парень.

– Полагаю – да! – пожал плечами педагог.

– А я в девять уже спать ложусь…

– Артем, а ты?

– А я – нет!

– Фильм смотреть будешь? – Куратор начал выходить из себя, что всегда случалось, когда ему приходилось исполнять общественные поручения. Неожиданно раздался стук, и в кабинет ворвалась маленькая пухлая женщина, преподаватель иностранного языка.

– Сидите, сидите! – радостно помахала она рукой коллеге, который и не собирался вставать. – К нам только что прибыла новая техника: кое-какая мебель, компьютеры. Старшие курсы призываются на разгрузку… – женщина хихикнула. – Я должна взять у вас троих человек… – жеманная улыбка осветила круглое лицо.

– Выбирайте! – предложил ей Опарин, испытав душевное разочарование от небольшой цифры «призывников». Но дама подошла к делу со всей щепетильностью. Отобрав целых десять минут от учебного времени и пятерых из предполагаемого мысленного списка Куратора, она еще раз махнула на прощанье ладошкой и скрылась в дверях, оставив после себя стойкие цитрусовые «нотки». К слову, именно эти счастливцы, попавшие под ее «иностранное» обаяние и влияние, впоследствии оказались единственными, кто избежал неприятностей, обрушившихся на взвод.

– Хорошо! – встал педагог из-за стола, с удовольствием потирая ладони. – Пятеро ушли в минус. Восемь едут на выходные к родственникам за город, поэтому освобождены от иных увеселительных поездок. Остальные присутствующие проведут этот вечер со мной… – он не менее ехидно осмотрел зал. Вверх снова взметнулась рука. – В кинотеатре! – педагог поспешил снять любые вопросы. – Как все отлично сложилось! И список не нужен! Там мягкие кресла, там темно, тепло и можно отлично отоспаться! – он потрепал ладонью по плечу кудрявого курсанта, наслаждаясь видом его вытянувшегося лица. Анатолий Васильевич еще не знал, насколько ошибался в своих предположениях.

 

* * *

Сам Куратор идти отнюдь не собирался. Несмотря на заманчиво расписанные перед курсантами перспективы зрелищного просмотра в его компании, он давно сочинил предлог, чтобы отделаться от обязательств.

Выйдя из аудитории, педагог быстро спустился по лестнице на нижний этаж. В проеме, от которого начинался длинный коридор, заканчивавшийся кабинетом ректора, стояла небольшая группа людей. Три офицера и та самая преподавательница иностранного. Она едва доставала собеседникам до плеч своим золотистым начесом, издали напоминавшим поседевшую шапку шотландских гвардейцев, однако никоим образом не робела в их присутствии. На стоящей колом, почти горизонтально полу, груди радужными красками переливалось очередное ожерелье. «Гора самоцветов» – давно прикрепилось к ней прозвище среди мужской части коллектива. Авторство этой «клички», как и большинства других, приписывалось Куратору, чего он, впрочем, никогда не подтверждал, несмотря на их очевидный успех.

Неизвестно, знала ли о прозвище сама «мишень» его острого языка, но стилю не изменяла. Сейчас она приятно розовела и, оживившись, стреляла глазами то в одного, то в другого собеседника. Два офицера очаровательно улыбались в ответ. И только проректор по воспитательной работе Платон Ливнев, застывший напротив, в некотором отдалении, был, как всегда, чем-то недоволен. Его ноздри расширялись и подрагивали не от окутавшего всех запаха «сочного мандарина», исходившего из центра этой компании. Он явно не испытывал теплых чувств к преподавателю иностранного языка. По мере того, как розовели щеки, лоб и даже напудренный нос чаровницы, проректор бледнел и меркнул. Как будто все краски, высасываясь из него, перетекали в яркую даму.

– Вы жалуетесь, что весной студенты становятся невыносимы? – говорил один из ее визави.

– Особенно невыносимы! – поправила она. – Наверняка, всему виной перепады температуры, организм перестраивается. Ну, и естественные процессы никто не отменял. Вчера, к примеру, они пролежали на столах почти всю лекцию...

– Они лежат на столах постоянно, и не только весной! – заметил другой педагог.

– Особенно на иностранном языке! – вставил начальник по воспитательной работе, сверкнув окулярами, делавшими его похожим на интеллигентного маньяка.

– Что вы этим хотите сказать? – возмутилась малышка; она перешла из педвуза, что ей часто ставили в упрек.

– Вам не хватает строгости, – мягко заметил второй педагог. – Не забывайте, что это не дети, а курсанты и будущие офицеры! – он улыбнулся, и дама моментально раскраснелась в ответ.

– Кто конкретно лежал?! Имена, фамилии… – проректор живо вынул из своей папки тетрадь и занес над ней перо, как орудие для приговоренных. Чаровница забеспокоилась:

– О, если здесь моя вина, то не нужно перекладывать ее на студентов. Я все еще не могу с ними сурово обходиться… – она невинно замигала блестящими глазами. Хотя не далее, как вчера на последней паре Куратор слышал свирепый визг за перегородкой, разделявшей их кабинеты, и не был склонен приписать странный звук кому-либо из мужской части коллектива.

– Но, в конце концов, существует Устав! Порядок… – не унимался «воспитатель».

– Который, похоже, в самом скором времени подвергнется существенным изменениям… – перебил его Куратор, подходя к обществу. Все обернулись. Дама стала совершенно пунцовой. – На членов комиссий атмосферное давление, боюсь, не повлияет. Они и сами способны надавить. И невыносимы в любое время года.

Раздались приветственные возгласы.

– К ректору? – спросил педагог-картограф, пожимая Куратору руку.

– Да. Хотел вот узнать, кого возьмут в «конвой» для культурного выхода. Чтоб отказаться заранее…

– А его сейчас нет на месте, – ответил воспитатель, пристально разглядывая Куратора. – Он будет после шести!

– Отлично! – вздохнул Анатолий Васильевич. – Правда, к тому времени я уже поведу группу на сеанс, который вы нам запланировали…

– Но это входит в воспитательную работу. Им полезно патриотическое кино. Особенно – вашим! – повысил голос проректор. Куратор болезненно сморщился.

– Не знаю, чему нынешние фильмы могут научить молодежь? – пожал плечами другой офицер.

– У вас есть шанс прояснить это сегодня! – повернулся к нему воспитатель. – В «конвое», как выразился уважаемый Анатолий Васильевич, не хватает двух персон. И потом – это отечественный блокбастер, – он нажал на последнее слово, как будто оно было решающим в споре. – Сразу два министерства дали отличную характеристику…

– Вериться с трудом. Сужу по предыдущему опыту… – настаивал офицер.

– Но обещают нечто новое! – не отступал проректор.

– Такое ощущение – что он с ними в доле… – пробормотал картограф из-за плеча Куратора.

– …Масштабное зрелище со спецэффектами. Во всяком случае, бюджет впечатляет! – воспитатель начал рыться в бумажках, подняв очки на лоб.

– Если бы у армии был такой же, она бы представляла не менее масштабное зрелище, – заметил Куратор.

– В этом году нам точно понадобятся спецэффекты… и много, – подтвердил вдруг картограф, даже как-то прихрюкнув со смехом, – чтобы впечатлить аттестационную комиссию. Иначе масштабы вуза сильно урежут!

– Как и бюджет! – согласился с ним Куратор. Офицеры громко рассмеялись. Воспитатель безмолвно раскрыл рот, будто услышал нецензурщину, затем его захлопнул. Оглядел всю компанию, и, не говоря ни слова, неожиданно откланялся.

– Боюсь, он неправильно нас понял. Как всегда… – заметил картограф, настороженно глядя ему вслед.

Это было почти пророческое сообщение. Куратор не удивился, узнав после, что оба офицера, присутствовавшие при разговоре, тоже отправились в кинотеатр, составив ему компанию на злополучный вечер. Видимо, их воспитание удручало проректора не меньше, чем воспитание студентов…

 

* * *

Ехали в трамвае. Автобусами вывозили только младшие курсы. Расплатившись с кондуктором, офицеры встали в середине вагона, чтобы видеть оба его конца:

– Кругом – одна «серость»!! – сообщил друг куратора, схватившись за поручни, так как трамвай начало сильно трясти. Он злобно глядел в замерзшее окно. – Я только не понимаю, почему ЕЕ не отправили вместе с нами?!

– Да! Она бы очень украсила! – улыбнулся Куратор, вспомнив розовое лицо.

– Не в этом дело, – отмахнулся товарищ. – Где справедливость? У меня забрали целую пару – а стоило бы отобрать у нее! Все равно от этих лекций проку нет! Учат их иностранному языку в школе, затем в университетах. И в результате, кроме – du hast mich– они ничего не в состоянии повторить... И это, надо отметить – не наша заслуга! Нынешний концерт продолжит традицию такого обучения…

Весь вагон был оклеен афишами предстоящего нынче в городе выступления известной западной рок группы, которая, совершая мировое турне и следуя из Азии в Европу, почему-то решила десантироваться на сутки в Северной столице.

На матовой поверхности стекла кто-то из пассажиров нацарапал кривую рожу с улыбающимся ртом. Картограф с негодованием уставился в его темное отверстие:

– Как бы не проехать! – пробормотал он вслух. Только через этот очищенный участок были видны проносящиеся мимо улицы. – Я почти выбился из графика! – продолжал он бубнить. – Пускай на исторические фильмы водят институты искусств!

Офицеры ехали уже минут пятнадцать, изрядно намяв себе и другим бока.

– Все оплатили проезд? – мимо снова протискивался кондуктор. – Повторить нет желания?!

У Куратора не было. Поэтому он поспешил вывести своих подопечных на следующей же остановке. По счастью, они, наконец, прибыли на место. В полном негодовании, но не в полном составе…

 

* * *

Четверо курсантов все-таки «не доехали» до кинотеатра, где должен был демонстрироваться эпохальный фильм. Под предлогом их поиска старшие офицеры, сопровождавшие группу, решили проверить соседний зал – не перепутали ли студенты. Свет там уже пригасили, шли начальные титры очередного американского блокбастера. Осматривая зал со всей щепетильностью, присущей только военным, до момента, когда входные двери в него не закрылись и не найдя, разумеется, в числе зрителей других людей в форме (кроме себя), они решили там же и остаться. Предложение одного из коллег попросить билетершу выпустить их было встречено весьма скептически:

– Успокойтесь! Пути к отступлению перекрыты не только нам. – картограф указал на массивные силуэты в униформе у каждой двери. – Мы в окружении… Поэтому будем дожидаться общего выхода. Курсантам некуда деться, – злобно прошептал он.– Отечественный фильм закончится даже на полчаса позже… Успеем всех перехватить!

Решив остаться на месте, офицеры провели два часа за просмотром новой американской истории. Факт окружения, кстати, не помешал им пару раз отлучаться за провизией к буфету. Причем подкрепились столь основательно, что едва дотерпели до титров. Через час после окончания всех сеансов офицеры распивали пиво у одного из ларьков, на привокзальной площади рядом с кинотеатром. Среди них был и Куратор.

– На мой взгляд, – говорил его приятель, – что бы ни снимали американцы: викингов, римлян или пришельцев, у них, в конечном итоге, все равно получается Робин Гад. К этим лицам подходят лишь трико в обтяжку и стрела, торчащая из них…

– Только одна стрела? – переспросил Куратор, улыбаясь, помешивая пену в стакане.

– Мне объяснить вам?! – лукаво скривил физиономию картограф.

– Не надо! Я ем!! – поперхнулся Анатолий Васильевич.

– Все истории однотипные, никакого разнообразия, живости характеров. Очевиден застой! – продолжал расписывать офицер. – Я уже не говорю о том, что видеть физиономию, которая еще вчера рассуждала в рекламе о достоинствах кетчупа, а сегодня выкрикивает свои реплики так, что любой гастроэнтеролог рассмотрит внутренности без зонда, и вытворяет жуткие вещи с причиндалами сценарного врага, просто страшно!

– А я не боюсь американцев! – сообщил вдруг третий, и оба товарища разом посмотрели на него. – Люди, берущие представление об окружающем мире из голливудских фильмов, нам не опасны…

– Но они могут посмотреть и наши фильмы…– заметил Куратор.

– Вряд ли это случится… – скептически покачал головой тот. – И потом, иностранцы ведь ничего не поймут, не вытерпят философских отступлений. А наши паузы… это просто не безопасно! Да они заснут и подавятся попкорном… – резюмировал педагог. – Я и сам едва не подавился им сегодня!

– Я не видел, чтобы вы спали… – прищурился картограф.

– О нет. Лишь взял самое большое «ведро» этой жареной кукурузы! Брать же энергетики, выставленные на продажу в баре для имбицильных подростков, я не решился. Пришлось жевать всухомятку, а у меня – язва, – офицер осушил бутылку минеральной воды и пошел за следующей к ларьку.

– Это видно и без зонда! – пробормотал Куратор ему вслед, припомнив раздраженный характер высказываний офицера. – Хотя к бару он выбегал чаще остальных…

– Кстати, – сообщил приглушенно его приятель, – мне показалось, что во время второго «выхода» я заметил в фойе проректора. Он караулил там курсантов у сортира. Пришлось быстро возвращаться. Было бы смешно, если б вместо них поймали нас.

– Но он вас не заметил? – переспросил Куратор настороженно.

– Видимо, нет! А то бы мы снова – получили… – хихикнул картограф, но не успел уточнить, что именно.

– В наше время «получить» можно от кого угодно и что угодно… – послышалось позади. Оба вздрогнув, обернулись. – Кроме сдачи в привокзальном ларьке! – это гремел, тряся купюрой в воздухе, их товарищ. Ему отказались разменять, и он возвращался к ним с пустыми руками.

 

 

ЛЕСТНИЦА

Рассказ

 

В потертом, на размер больше, китайском пуховике, с торчащими из расползавшихся швов отнюдь не ангельскими перьями, придававшими фигуре еще более безнадежный вид, он долго бродил по опустевшим в воскресный вечер кварталам студенческого городка.

Кто-то из «коллег» в разговоре с ним, кажется, упоминал, что данный квартал не подходил для материального «обогащения» – здесь сеяли духовное. И даже, более того, знания, впитанные в стенах учебных заведений, после не всегда приносили ощутимые для карманов его выпускников плоды. Дед не склонен был принимать все на веру. Да, для поиска легкой наживы – остатков просроченной еды, размокших недожеванных сигарет, бумажных листов из утерянных конспектов или намеренно «сброшенных» шпаргалок, забытых на пятничных вечеринках гаджетов, он не подходил. В последнее десятилетие молодежь стала на редкость целеустремленной и… прижимистой. Но дед в своей голове разработал иной план, имел иные цели и методы их достижения. И, самое главное, они полностью базировались на старых, проверенных временем «практиках».

Объектом его вожделения стала… ржавая лестница. Он уже провел примерный расчет и, так сказать, подвел смету предполагаемой акции. Выходило весьма перспективно – при нуле вложений окупалась она на все сто процентов (неоднократный осмотр показал, что держалась лестница на паре-тройке выехавших из стены штырей, – а, значит, понадобятся лишь огромное желание и минимум физической силы). И то, и другое имелось в наличии и соответствовало основополагающему принципу его «восточной практики» – бери не силой, а хитростью. (То, что все мы люди Востока, неоднократно доказывали лучшие в отечестве умы, от поэтов до ученых). К тому же расположенный недалеко от места будущего действия сборный пункт так и манил к себе плакатом с расценками на уцененный товар.

 

* * *

Когда окончательно стемнело, он прибыл на место. Задрав голову, сощурил воспаленные глаза. Нехорошее предчувствие сковало душу, залило холодный свинец в больные члены, и горячий – в еще одно, не менее больное место… Нули вложений почему-то ожили и стали наполняться цифровым содержанием, а та самая круглая сотня успеха – терять потенциал и превращаться из круглого в нечто острое, с неравномерными краями, готовыми вонзиться в легковерную, самонадеянную, преступную плоть.

Заголосила совесть? – удивлялся Дед. Но одинокий тихий двор в этот воскресный вечер напугал его не на шутку. Он еще раз обдумал все дело и решил вернуться на следующий день, после окончания всех лекций, когда ручеек интеллигенции сменится на поток неформалов, к коим он причислял и себя. А в их среде можно было «вынести» что угодно…

 

* * *

Понедельник поднял его с лежака, отринул былые страхи, он был готов. По счастью, объект вожделения находился в исходном состоянии.

Лестница, некогда выкрашенная в красный цвет, вела на небольшую террасу и принадлежала второму студенческому общежитию Колледжа экономики, статистики и права. Это в какой-то степени уголовное дело, как часто у нас бывает, носило и свои положительные стороны. Дед принял их во внимание. Во-первых, у студентов еще оставалось первое общежитие, а во-вторых, «аварийная лестница» сама по себе уже находилась в аварийном состоянии и в любой момент могла рухнуть вместе с привыкшими на ней курить будущими экономистами, статистами и правоведами.

И хотя та же сухая расчетливая статистика говорила о переизбытке специалистов данного рода, гибель молодой образованной поросли гуманитариев стала бы гуманитарным бедствием как минимум для самого колледжа, только в этом году перешедшего на платное обучение, лишившись благосклонности властей (по указанным выше причинам).

Выбрав время между перекурами, Дед проверенным способом принялся за дело. Однако когда два из трех винтов титаническими усилиями были выкручены из стены, чугунная лестница рухнула на своего обидчика, пригвоздив того к земле, как к позорному столбу. Он переоценил свои силы и не принял в расчет силы тяжести пусть и ржавой, но довольно большой и тяжелой арматуры, вне всякого сомнения, созданной на каком-нибудь литейном оборонном заводе. Оборонительный завод давно исчез с экономической карты страны, а его изделие продолжало достойно обороняться.

 

В таком постыдном виде Дед провел не менее полутора часов, пока вернувшееся сознание не подсказало, что пора уносить не лестницу, а ноги. И то, что ручеек интеллигенции иссяк, стало для него, скорее, прискорбным фактом, так как никто из неформальной среды не откликнулся на получасовые стоны, производимые претерпевавшим страдания коллегой. Ноги он унес практически в руках и теперь вторую неделю лежал на трубах, лишь кряхтя и периодически прося перевернуть себя то на один бок, то на другой.

Восточная практика подвела, в очередной раз доказав, что у русского человека должен быть свой путь, свои принципы и догматы. А правда здесь по-прежнему – в силе.

Размышления на эту тему плавно уносили его во времена, когда он и сам только еще стоял на пороге своих открытий, перед дверьми, которые, как и эту лестницу, не стоило, быть может, дергать, открывать и заглядывать. А перспектива медицинской практики вырастала на равном месте и заслоняла все другие блистательные доселе перспективы…

 

 

УТРО

Рассказ

 

Утро всколыхнуло свежем ветерком сонные неподвижные окрестности города, прогнав с кривой, вихлявшей между частными домами улицы жёлтый туман. Он приполз сюда ещё ночью от реки, шумевшей под холмом.

Блеснули вдали купола и железные крыши, зашелестели ветки фруктовых деревьев в садах, окатив траву под ними дождём холодной росы. Заскрипел старый деревянный столб у края песчаной дрожки, заглушив шаги идущего по ней человека. Обрывки тумана опустились к ногам путника, но восходящее солнце светило ему в спину, и до самого поворота на брусчатый тротуар он был скрыт собственною тенью. По силуэту можно было лишь судить, что шел человек в чем-то длинном, не совсем удобном, сковывающем движения.

Наконец он поднялся наверх, к главной дороге, и повернул на освещенную полосу. Шедший оказался совсем ещё молодым человеком с лишенным загара тонким лицом. К тому же – довольно высокого роста и почти юношеского телосложения, хотя под длинной рясой, в которую он был облачён, оно не бросалось в глаза.

Выйдя на главную дорогу, пересекающую весь частный сектор, парень ненадолго остановился и осмотрелся по сторонам, затем уверенно направился к нижней его части. Пройдя несколько метров вдоль высокого деревянного забора, он неожиданно ухватился за него руками и ловко перемахнул на другую сторону. Под рясой обнаружились при этом джинсы и белые кроссовки с лиловой полосой и светящимся лейблом на подошве. Видимо молодой человек совершил прыжок из соображений практичности, так как именно в этом месте старый забор соединялся с новым, высоким и бетонным, сурово ощетинившимся металлическими прутьями. Перепрыгнуть такой было бы затруднительно даже в фирменной обуви. Какое-то время деревянный забор выправлялся со странным звуком, потом встал на место, и все снова стихло.

Солнце поднялось ещё выше и тени обозначились ярче, однако ни в домах, рассыпавшихся по холмам, ни на дороге не происходило более никакого движения. Было около шести часов утра, и никто, кроме серой вороны, раскачивавшейся на проводах все на том же старом деревянном столбе, не видел этого небольшого, но примечательного происшествия.

Через полчаса, когда ворона успела привести в порядок почти всё своё оперенье и по второму разу пересчитать кривоватые пальцы без одного когтя на лапах, с холма вниз по улице, в том же направлении, что и молодой человек до этого, пронесся внедорожник настолько блестящий, почти зеркальный, что, несмотря на бешеную скорость, в его затемненном окне птица успела разглядеть и себя, и столб, на котором сидела, и конкурента-ворона с соседней улицы, бесшумно проплывшего у неё за спиной в надежде быть незамеченным. Несмотря на дикое любопытство, которое всегда вызывали у неё яркие вещи, вороне пришлось сняться с места для очередного выяснения отношений. Позавчера таковое закончилось срывом голоса. Взрыв птичьего негодования вылился на этот раз в пронзительный, но жутко хриплый крик. Не менее хрипло и грубо ей ответили из кустистого сада через пять домов напротив. Она вздрогнула на лету: ах, ты уже в трёх соснах от помойки! – и месть не заставила себя ждать...

Круглые глаза птицы вспыхнули на секунду красными огоньками, как будто придавая ей решимости и ускорения... Два красных огонька замедлили внизу ход машины. Из-под колес взметнулся столб песка и пыли... И хотя одно являлось всего лишь отражением другого, общее настроение и тон были заданы. В воздухе повисло напряжение...

И в тот же миг прозвучал удар могучего колокола с противоположного берега реки. Город вздрогнул и проснулся.

Туи, коими нынче принято украшать дворы дач даже глубоко на севере (а это были именно они, а не сосны, как решила местная птица), заворочались, ожили, но драки не случилось. Цепляться тут было не за что, да и появившийся на склоне оранжевый грузовик, приехавший за переполненными баками, грузно подпрыгивая на колдобинах, опередил обоих искателей наживы.

Ворона лишь слабо и раздраженно посоветовала своему конкуренту не появляться на ее территории и, пролетая над двором, где все еще блестел красивый внедорожник, так не вовремя отвлекший ее внимание, выплеснула на него свою злость…

 

* * *

Что за жуткие растения? – думала она, продолжая оглядываться на лету и косить глазом на курчавые пушистые деревца. Что за жуткий терпкий запах, не идущий ни в какое сравнение с ее любимыми тополями, вырубленными год назад ради этих уродцев?.. В них негде спрятаться, нельзя затаиться. Ни прямых могучих ветвей, громко бьющих по крышам машин и сараев во время грозы; плюющих шапками снега зимой в нерадивых горожан; наполняющих жаркий воздух летом ватными хлопьями, идеально утепляющими ее гнездо. Ни расщелин и дыр, куда можно спрятать заначку. Для чего люди тратят уйму денег и сил, если каждый второй из этих уродцев не переживет нашу зиму?..

Ворона долго размышляла на эту тему, усевшись на единственное оставшееся в поселке «натуральное» дерево. Тут было все: и могучие толстые ветви, и пушистые белые гроздья, готовые к скорому полету, и… дупло. Настоящий кладезь, «банковская ячейка», хранящая итоги многолетних трудов, коллекцию идеально подобранных вещей. Блестящие ложки, тяжелый кривой ключ на шелковом шнурочке, разноцветные куски битого стекла, шариковые ручки… Да, ей есть за что цепляться в этом суровом мире!

 

* * *

Через неделю после того памятного утра содержимое вороньего дупла дополнилось истинным сокровищем, окупившим прежние неудачи. Его было сложно достать, еще тяжелее поднять и упрятать в расщелину, но материальный результат окупал физические затраты.

В дыре старого тополя поверх груды разномастного мусора красовался белый ботинок с блестящим логотипом на подошве.

Ворона часто и подолгу сидела рядом со своим внушительным кладом. Ее раздувало от гордости, когда высоко над кроной тополя пролетал старый сосед, завистливо свернув шею и пытаясь издать нечленораздельные звуки.

Внизу, под тополем, по дороге, как всегда, катил оранжевый грузовик, направляясь к трем большим бакам, от которых уже тянуло легким смрадом. Там, как и в дупле старого тополя, поверх мусора лежало нечто белое с логотипом, переливающимся на солнце. Но левый ботинок, покинувший прежнего владельца гораздо позже правого, совершенно не интересовал пернатого ценителя. Венец ее коллекции был найден, и ничто больше в этом мире не могло развлечь ее внимание, вызвать интерес.

Вот впереди на холме появился блестящий внедорожник. Ворона лишь пожала крыльями и благостно прикрыла глаза. Он проехал под тополем, мимо баков, как обычно, разметав по ветру пыль. За стеклом его багажника лежала квадратная коробка со странной эмблемой в виде желтого треугольника, который пересекала черная полоса с жирной точкой внизу… Коробка изредка тихо гремела, а когда внедорожник резко затормозил у двора, обсаженного туями, перекатилась на бок, просыпав тонкий белый порошок.

Оранжевый грузовик принялся за дело, ворочая баки и поглощая их содержимое, внедорожник исчез в кирпичном гараже, ворона продолжала благостно греться на солнце.