Бахыт КЕНЖЕЕВ

 

Русский поэт, лауреат многочисленных литературных премий, автор 20 с лишним стихотворных книг. Живет в Нью-Йорке.

 

 

МЕДНЫЙ КОЛОКОЛ ВОСКРЕ…

 

*  *  *

 

ах как много за век мой всего померкло, испарилось, сошло с иглы,

и если вселенная – зрячее зеркало, то колени ее круглы,

 

и верит любой облысевший пьяница, что когда вернется глухой январь –

никому она, заинька, не достанется, никого не пригреет, тварь

 

попивают свой коньячок ученые, в норках времени спят сурки,

не спеша разрастаются дыры чёрные в дальнем устье звёздной реки

 

а по берегам голосят убогие у смешного будды растёт живот,

и моя шпаргалка по космологии, что бумажный кораблик по ней плывет

 

 

*  *  *

 

                     Феде Анциферову

 

Есть люди такие – афеи.

Не верь им пожалуйста, друг!

Бывают они корифеи

Искусств и неточных наук,

 

Бываю и дворники тоже,

Не всякий афей – прохиндей,

Иные ужасно похожи

На самых обычных людей.

 

Да! Любят Татьян и Зинáид,

Цветное кино и балет.

Но божьего страха – не знают,

Ни чести, ни совести нет

 

У граждан отсталого цикла,

С «Казбеком» на нижней губе,

Считающих, что, де, возникла

Природа сама по себе!

 

Москву наводнили, и Питер,

Устроили всюду бедлам.

Но верую, вечный Юпитер

Отмстит этим жалким козлам!

 

 

СТИХИ, СОЧИНЁННЫЕ НОЧЬЮ ВО ВРЕМЯ БЕССОННИЦЫ

 

Нет, царь природы не минога, живущая среди камней.

Ног, правда, у него немного, но все ж побольше, чем у ней.

 

Порой, накрывшись медным тазом, он примет рюмку или две,

и вообще, гнездится разум в его печальной голове.

 

Пускай Господь велел: «Терпите!» – мы не жалеем ни о ком,

купив сухарик в общепите с прохладным крафтовым пивком.

 

А что касается миноги – пускай плывёт туда-сюда.

Над нею месяц спит двурогий, под ней глубокая вода.

 

Покуда грешник нервно курит, и лох фортуну сторожит,

она страданий не взыскует, но и от счастья не бежит.

 

 

*  *  *

 

Не то что стал он неживой,

но опустившийся и серый.

Брусчатка поросла травой,

витрины – бедною фанерой

забиты. С мартовских календ

исходит город полым эхом,

И жизнерадостный студент

давно в провинцию уехал.

 

Ах, на миру и смерть красна,

мы в книге бытия читаем,

но что же делать нам, жена,

когда он стал необитаем?

И там, где град стоял и храм,

рыдает жрица молодая

почти вслепую по ночам

в смешном наморднике блуждая

 

 

*  *  *

 

Человек (говорят мудрецы) – лишь нехитрая гадина.

глиняный Голем, который жалкие дни коротает

в бесцельном труде.

Не скажи! Ему от рожденья

не так уж и мало дадено –

ловкость рук, способность к восторгу,

ненависти и т.д.

Есть у него две конечности типа ног

(орган передвижения),

голубые глаза, чтобы их иногда закрывать и уснуть,

разветвлённая система кровоснабжения,

долгий, как Нерчинский тракт,

пищеварительный путь.

Поутру этот голый зверек перед тем,

как откушать кофию,

шепчет увечной мухе: «Взлетай же!

Смелее крылышки растопырь!»,

а вечерами верует, словно сыч,

в невесомую философию,

один сосед у него – вертухай, а другой – упырь.

Худо ли (размышляю) быть глупым, юным,

влюблённым,

изредка жировать на лоне природы,

где боттичеллиевская весна?

Не смотри на Авеля свысока,

если твой двор паслёном и осокой зарос,

а соль земли до отвращения солона. 

 

 

*  *  *

 

потому что жизнь долга в ней случаются снега

рабство древняя наука чаша барского вина

и разлука-ты-разлука ох чужая сторона

 

в той ли чуждой стороне поневоле снится мне

пир куда меня не звали не ударили под дых

девы с песьими главами в сарафанах молодых

 

а еще бывает так соль багровая в перстах

и румянец на ланитах и лобзанья и слеза

в общем жар страстей забытых волк капуста и коза

 

не печалуйся дружок знаешь пламя не ожог

это просто огнь небесный вспышка плазмы на заре

детский колокол воскресный

медный колокол воскре

 

 

*  *  *

 

Оскудел я сердцем, от беззаботных вещей отвык,

без толку переживаю, пред Господом развожу руками,

но ведь был у меня жестяной игрушечный грузовик,

а у матушки – лунный камень,

 

стеклянный, не драгоценный, но невероятный такой,

завораживающий – не отвести взора,

будто полный месяц над январской рекой,

в черно-серой оправе из межзвездного мельхиора,

.

И когда я свой грузовичок на лохматой бечевке вез

по ухабам отечества, он дребезжал, болезный,

проржавел от влаги, облез, лишился колёс –

а таинственный камень знай тускло сиял над бездной

 

на безымянном (как все мы в грядущем, нет?)

пальце матери. Ну чем ты расстроен, нищий?

Отраженный этот, полузабытый свет

до сих пор никого не ждет, ничего не ищет.

 

 

*  *  *

 

слушай ночь я не знаю везение или грех

обитать в государстве медовых ручьев и молочных рек

 

видывал ведь и я неблагополучные земли где

уплывал газетный кораблик по ледяной воде

 

где ломал я предутренний хлеб над спинозою морщил лоб

над безысходной жизнью рыдал а то хохотал взахлеб

 

это я просто делюсь любимая не проповедую не учу

а еще бывало но тут застесняюсь и промолчу

 

ибо в нынешней гавани светло-лазурные воды теплы чисты

и разверсты у мертвецов глаза и закрыты рты