Вячеслав ЛЕБЕДИНСКИЙ

 

Родился в 1992 г. Пишет с 21 года, публикуется в интернете. Инвалид 1-й группы. Живет в Красноярске. В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

НЕСЛЫХАННАЯ ДЕРЗОСТЬ

Рассказ

 

Каждый раз, засыпая, я с содроганием и тоской вспоминаю ярчайший день в своей жизни, день, когда я и мой дурашливый подвиг прогремели на всю страну. Как сейчас помню, то была весна, и я, Егор Евтифьев, сидя за партой с Женькой Десницким, откровенно скучал на уроке алгебры. В открытые окна, тревожа белоснежные шторы, задувал прохладный ветерок, решив сжалиться над нами в этот солнечный день. Оставалось пара недель, и все контрольные были сданы, и можно было бы смело перевести дыхание, так как одиннадцать классов оставались позади, и мы вступили бы в новую, студенческую жизнь. Кто-то скажет, что студенческая жизнь и не жизнь вовсе, а беспрестанная мука, но я считаю, что любые жизненные перемены идут человеку только во благо.

Да, тогда была середина урока, который вела молоденькая веснушчатая Вероника Андреевна, чертившая мелом какие-то мудрёные таблицы по тригонометрии, а я же, втихомолку болтая с Женькой, услышал от него:

 – А давай устроим шумиху?

 – Ну, встормошить наших действительно бы не помешало. Но как?

 – Готов поспорить, что тебе не хватит духу поцеловать училку.

 – Бьёшься об заклад? – спросил я, усмехнувшись.

 – Бьюсь.

 – На что?

 – На символические сто рублей и на твоё спорное мужество.

 – Ах, даже так… Сотовый при тебе?

 – Ты в самом деле решишься? Я же пошутил!

 – А я плохо понимаю такие шутки с подковырками. Приготовься снимать.

И я, решительно встав из-за парты, пересёк три стола, увидел удивлённые взгляды девчонок и, подмигнув им, подошёл к Веронике Андреевны. Как сейчас помню, она благоухала тонко ощутимым парфюмом, и от неё веяло таинственно-притягательным запахом фиалок и прекрасными травяными нотами, которые сразу затуманили меня, не дав до конца осознать, что я собираюсь сделать.

Да, помню, я отчего-то дрожал, должно быть, от своей ребяческой неуверенности, но стоило мне только взять учительницу за мягкую руку, развернуть её и посмотреть в глаза, как я потонул в них и поддался порыву коснуться своими устами её гладких уст.

О боги, что это был за поцелуй! У меня даже сейчас, спустя так много лет, всё нутро переворачивается от её дивных шероховатостей губ, от того, как моя щека чуть касается её чувственной щеки, как я своим носом ощущал её чуть острый нос, а губами – её фруктовую помаду. Я не знаю, как долго мы целовались, но ни я, ни она тогда не шелохнулись: я был ошарашен своим счастьем и глубоким удовольствием, а она, должно быть, была застигнута врасплох и тоже оказалась под большим впечатлением от юнца, посмевшего на такую дерзость.

Но что это был за поцелуй – легенда! Как мне сейчас кажется, юную учительницу никогда раньше не целовали, и она, мне думается, вместе со мной испытала в то чувственное мгновение и невероятный прилив живительной силы с сильнейшим вожделением. Помню, я не хотел отпускать её руку, не хотел отходить ни на шаг и с болью понимал, что этому невероятнейшему мгновению (увы!) когда-нибудь придёт конец.

Как вы думаете, как тогда отреагировали девчонки? Они прокричали, что я дурак! А парни загоготали и поддержали меня хлопками, но мне было не до того, нет! Я в своем сердце боготворил эту девушку за то, что она не оттолкнула меня, что резко не отвернулась, и за то, что сама прочувствовала всё это вместе со мной, поддавшись чувственной ласке губ.

И когда я отстранился от неё, то не смог скрыть своё раскрасневшееся от пылких и внезапных чувств лицо, но что дальше! Она тоже зарделась от безгреховной страсти и, пряча от меня взгляд, обернулась на детей и увидела, как всё это время Женька Десницкий снимал нас на камеру своего новенького сотового.

Нас освистали, над нами смеялись, девчонки от зависти визжали, а нам было всё равно, мы были далеки от этой мелочной суеты, потому что я и она пережили самое чудное мгновение в своей жизни. Это было самое прекрасное действо за всю мою насыщенную приключениями жизнь. Но, как известно, у всего имеется начало, развитие и конец. А развилось всё в невероятный казус, отчего на моём лице несколько месяцев подряд был неподдельный стыд, а Веронике Андреевне пришлось хорошенько объясняться перед ревнивым мужем.

А случилось следующее. Мой друг, Женька Десницкий, посмел, не спросив меня, выложить видео поцелуя и реакцию наших учеников в социальную сеть, где оно начало неотвратимо и упорно набирать просмотры. Всё началось с десятков, затем сотен, и дошло… Да, это немыслимо. Дошло до миллиона и продолжало собирать непрошенных свидетелей, тех, кто дивился, кто ужасался, кто с омерзением отмахивался и тех, кого это зрелище проняло до глубины души, задев за живое.

Видео стали удалять с разных ресурсов, но оно успевало перекочевать с устройства на устройство, с сайта на сайт, и в итоге в России за какой-то месяц остались лишь единицы, не знавшие о случившемся в московской школе.

Мой необдуманный поступок никого не оставил равнодушным. Моя властная мать устроила мне взбучку вместе со строгим отцом: мол, семью опозорил и выставил на посмешище! Меня вызвали к столичному министру образования, где я, краснея, стал глупо оправдываться за себя и за учительницу, пытаясь гнуть своё и твердить, что всё это было лишь невинной шуткой. Но в глубине души я сознавал одно: я пылал всепоглощающей любовью к Веронике Андреевне, и я с улыбкой смиренно клонил голову, выслушивая причитания и обвинения, но в тоже время невероятно радовался, что моя тяга не уткнулась в холодную стену безразличия, что и она тоже прониклась священными чувствами ко мне.

В здании министерства образования меня протащили через строй старых и ворчливых тёток и, когда они все собрались вместе с министром, деловито сидящим за столом и с презрением пилящим меня, я решил пойти ва-банк.

– Знаете что? А, между прочим, мы с Вероникой Андреевной, с которой мы сладко и чувственно поцеловались, влюблены.

В первое мгновение никто не обратил на мои слова внимания, потому как до этого я прибегал ко многим словам, чтобы только всё это побыстрее закончилось. И когда смысл сказанного мной и его опасная глубина дошла до сознания министра он, отпив принесённый секретаршей чай, на выдохе прыснул напитком и обдал им важные бумаги.

– Как?! – воскликнул он, давясь и кашляя. – Но так же нельзя, народ же и так чокнулся!

В это время секретарша помогала ему вытирать важные и влажные бумаги, которые напрямую касаются моей, и не только моей участи. Лица остальных присутствующих, как и у министра, были теперь не каменно-ненавистные и обвинительные, а ошарашенные до глубины души. Для них это было невиданно, и они, отрицательно качая головами и зловеще шепчась, обалдевали от происходящего.

– Что же ты молчишь, Егор? Ты же пошутил, верно? – мужчина криво улыбнулся, думая, что сейчас я сдам назад.

Но вместо этого я лишь медленно крутанул головой право, затем влево и твёрдо ответил:

– Нет. Это не шутка.

– Но общественность! – завопил он, хватаясь за голову. – Социальные сети с ума сошли! Только о вас двоих и тараторят! Если это прознает народ, то неминуемо произойдёт…

– Общественный резонанс, – ответил кто-то из женщин.

Глаза министра в ужасе взлетели на лоб. Он с силой сжал губы и, видимо, подумал о президенте, о том, что он скажет, и о том страшном, что он может сказать, и то, что и его, министра, тоже приплетут в эту историю и осудят. Но самое ужасающее, что дошло до его возбужденного рассудка, так это то, что его могут сместить с тёпленького местечка, с верховного поста – из-за какого-то легкомысленного мальчишки.

Министр образования, поддавшись нахлынувшим эмоциям, оценив всё происходящее и поняв его значимость, потерял сознание.

Вы подумаете, что на этом всё? Что это и есть высшее развитие? Нет. Казалось бы, спустя полтора месяца событие должно было бы улечься и скрыться в тени более интересных – и опять нет. У этого злополучного видео набралось огромное количество просмотров, и среди свидетелей было подавляющее число молодёжи. Я говорю «молодёжи», а не «сверстников», потому как я уже в другом возрасте, и ещё потому, что кроме стыда и всё же несомненного тёплого чувства от воспоминаний, меня ничего не связывает с юнцом Егором Евтифьевым, нагловатым мальчишкой, о котором я то и дело думаю с улыбкой, понимая, что когда-то был им.

Знакомо ли вам такое понятие, как флешмоб? Флешмоб – это направленное движение, идея, подхваченная толпой. Среди них были ученики школы, как мальчишки, так и девчонки. Через социальные сети находчивые люди нашли друг друга и объединили усилия, чтобы устроить флешмоб, спланированное действие в одно и то же время. Ох, неужели я осмелюсь спустя столько лет опять окунуться в прошлое и раскрыться перед вами? Да, осмелюсь, потому как во мне не до конца изжит Егор Евтифьев.

Произошло и грянуло как гром: с утра пораньше на уроках во многих школах наиболее бойкие юнцы с жаром начали целовать учителей. Это было всеобщее безумие и всеобъемлющая паника. Они не просто целовали учителей, они совершали это действие обдуманно и были словно объединены общим порывом добиться чего-то высшего. Ученики целовали наиболее приятных учителей с чувством, будто бы подражая мне, который окончательно свихнулся от происходящего.

Да, вначале в Москве, затем по всей России ученики начали целовать своих педагогов. В молодёжном слое населения произошёл тот самый общественный резонанс, которого отчаянно боялись люди из министерства образования. Но они были бессильны перед волей народа. Новости разрывались, записи в социальных сетях без конца набирали лайки и с остервенением репостились до критической точки, когда уже каждый, абсолютно каждый прознал о своеобразном молодёжном движении.

И всё в конце концов, воплотилось в праздник, когда смельчаки по договорённости в знак почёта и уважения стали целовать учителей в щёку за признательность, за дарованные знания, за поддержку и советы, за душу, вложенную в них и за несомненную любовь к другой, более юной жизни. После тех событий поцелуи учителей не расценивались как нечто неподобающее и негативное, а, скорее, как знак несомненного и заслуженного внимания.

А что до нас, меня и Вероники Андреевны? С тех пор много воды утекло, и вот уже три десятилетия я живу с ней душа в душу, гармония в гармонию. Она доверилась мне и отдала свое сердце, и это взаимно. Иногда мы позволяем себе поделиться и шёпотком друг до друга донести новые подробности тех мгновений. Да, уже потом она мне призналась, что тот поцелуй и её тоже не оставил равнодушной; ну ещё бы!

Всё имеет начало, точку развития и конец. Я был глупцом, это бесспорно, но я с годами понял, что в молодости юные особы непременно должны позволять себе приятную свободу легкомысленности, потому как порой она способна в корне изменить жизнь и соединить желанные и тянущиеся друг к другу судьбы, скрепив их союз раз и навсегда.

 

 

Я НЕ СУМАСШЕДШИЙ

Рассказ

 

Дорогой читатель, тебе завещаю эти строки, только тебе, веруя, что ты станешь свидетелем той ужасающей правды, из-за которой я окончательно обезумел. Признаюсь, да, я грешен, да, я низок, но моя полоумная низость образовалась не на пустом месте! Я не раз лечился в психдиспансере по причине своего бреда; но этот бред, о котором они твердят и тыкают в меня уколы, и есть недозволенная истина, в которую я один верю и надеюсь, что и ты поверишь.

Ещё с юности, с двенадцати лет, меня терзали мучительные и тягучие бессонницы, а если мне и удавалось засыпать, то только из-за психотропных препаратов или же из-за полного переутомления сил организма. Засыпая, я постоянно окунаюсь в холодное прошлое, во времена, когда я был молод и находился в детском лагере Миролюбивый, где я бессознательно предпочитал валять дурака, резвиться и безмятежно играть с ребятнёй; но вокруг нас витало истинное зло, и оно нависло над нами в виде воспитателей. Впрочем, не думаю, что развлечения и захватывающие игры в догонялки можно приплести к греху. Да, воспитатели были людьми неглупыми и с виду жизнерадостными, теми, кому словно бы особенно желанна работа с детьми, доставляющая удовольствие при всей полноте ответственности. Я был юн, далёк от замогильной тайны этого места, и только сейчас начинаю смутно понимать, почему некоторые из моих тогдашних сверстников выглядели словно бы истощёнными и даже… измученными и лишёнными проворства, и, я бы даже выразился, молодой силы!

А всё дело в том, дорогой читатель, что воспитатели были кровососущими вампирами с чёрными душами, прячущимися за игривым лицемерием и масками, чтобы расположить нас к себе!

Наш лагерь был расположен в Подмосковье, где-то около зажиточных дачных участков, и в кровавых ритуалах участвовали также и сливки общества! Я не сразу об этом прознал. Хоть я и безумен, как считают многие, но мне хватило времени и душевных сил набраться журналистского опыта, чтобы провести собственное тайное расследование и выявить всеобъемлющее зло, которое угнездилось и подпитывается кровью невинных детей в лагере Миролюбивый. И это, что страшнее всего, было безнаказанно, и мне никто не верит. Но ты, ты, уважаемый читатель, уж ты-то должен внять моим словам и довериться тому, что я тебе поведаю!

Моё имя Анатолий Кузьмин, или, как меня окликали в психдиспансере и психушке, Толенька или Толян. Я пишу эти строки и подписываюсь под каждым словом своим именем, фамилией и автографом. Вверяю тебе правду о том, что воспитатели не только высасывали по ночам кровь из детей, нет, они все до одного были бездетны и буквально подпитывались от детей нескончаемой энергией, которая присутствует в каждом жизнерадостном, райском и безгрешном существе. Больше скажу: на моей шее и руке по сей день остались глубокие шрамы от их мерзостных и острых клыков. Они впивались в меня тогда, когда я был словно бы чем-то опоен и находился в полубессознательном состоянии.

Однажды в то летнее время я почувствовал что-то неладное, происходящее с моими друзьями. Когда я обратил внимание на недомогание некоторых из них, то решил устроить ночную разведку. Я умышленно не смыкал глаз сумрачным вечером после отбоя и боролся с наиприятнейшим желанием уйти в мир грёз и набраться сил на день грядущий. И то, что я увидел той ночью, повергло мой рассудок в диаметральную противоположность здравомыслию, положив начало моему глубокому безумию и ужасающим непрекращающимся кошмарам.

Прокравшись мимо дремавших сверстников, я вылез через окно, так как нас отчего-то на ночь закрывали, после чего оказался во дворе, на свежем, благоухающем лесными цветами воздухе. Меня уже терзали смутные догадки о нечистых на совесть воспитателях. Вы спросите, почему? А кто, кроме взрослых, мог быть причастен к берущейся вдруг откуда ни возьмись слабости детей и к тому, что некоторые из них потом жалуются о страшных снах, в которых видят больших людей с нетипичными лицами?

 В ту ночь словно бы что-то подталкивало меня в спину, гоня вперёд, к главному зданию лагеря. Я держался скрытно, перебегал от куста к скамейке, и обнаружил, что подвал, который обычно был заперт на надёжный замок, открыт. Уже одно это разыграло во мне любопытство. Сейчас я сознаю, что если бы я не спустился туда, в тёмную глубь, и не увидел то, что увидел, то мой рассудок остался бы цел. Но я в те юные годы мог ещё похвастаться мальчишеской бойкостью и задатками упорности, которые впоследствии бы воплотились в мужество, если бы не то, что я там обнаружил и что подломило моё сознание.

Я, еле слыша таинственные напевы и шепотки, переборол себя и спустился в подвал, стараясь не шуметь, углубляясь всё ниже и ниже по крутой лестнице. Чем дальше я шёл, тем меньше света было в длинном коридоре. Но потом, вдали, я увидел настенные блеклые лампы, и смог с их помощью сориентироваться в опасном мраке.

Я завернул за угол – и тайна обнажилась передо мной виде сверхъестественного ужаса. Я заметил взрослых и словно бы выше обычного человека людей, облаченных в длиннополые тёмные рясы. Я разглядел тех из них, кто загораживал собой каменную плиту. У них на губах было что-то тёмное, и они, увидев меня, зловеще улыбнулись и неминуемо приблизились. Когда же они подошли ко мне, то я разглядел, что мой сверстник, с которым я буквально этим же днём играл в прятки, бледен и бессознателен, а на его запястьях выступила кровь из двух углублений. Вокруг него были зажжены чёрные толстые свечи, а рядом с его головой лежал череп козла, покрытый кровью…

В то мгновение всё для меня выстроилось в единую картину, и какая-то часть меня хотела унестись из этого проклятого места богоненавистных ритуалов. Но, отвернувшись от воспитательницы с пышными златыми кудрями, которая недавно баловала всю нашу свору шоколадом, я упёрся в тех, других людей в мантиях. Их глаза были расширены, под уголками губ зловеще обнажились клыки. Я понимал, что дело плохо, что всё этой ночью может кончиться моей смертью, о которой все быстро забудут. И меня тогда пронял ужас такой степени, что я издал непосильный рёв – и заставил их на мгновение отступиться от меня и даже на кратчайший миг парализовал их своей неожиданной выходкой.

Воспользовавшись благоприятной для меня заминкой, я дал стрекача и бежал так быстро, как никогда ранее. Я резко завернул в коридор, понёсся на улицу к бледному свету и слышал, как меня окликают. За мной неотвратимо бежали. Моё сердце не знало покоя, и я понял, что в лагере мне нет спасения. Минуя спокойную гладь бассейна и качели, я выбежал в сторону леса.

Да, меня преследовали, и они были, несомненно, сильны и проворны, наверное, оттого что только недавно подкрепились молодой кровью. Я никогда не забуду ту ночь, она всю жизнь будет преследовать меня и сбивать с толку до тех пор, пока я до конца не разберусь, что тогда на самом деле произошло, и почему эти существа имеют право безнаказанно упиваться кровью. Может, их кто-то покрывает?..

Я оказался в лесу, подгоняемый ужасом, по обе стороны меня мелькали силуэты огромных деревьев, чьи колышущиеся на сильном ветру кроны были неспокойны под стать моему возбуждённому рассудку. Я помню, как от изнеможения споткнулся и рухнул на мох. Падение выбило из моих лёгких воздух, но я уже собирался вставать и продолжать бежать, как не тут-то было.

Эти люди, нет, эти вампиры стали появляться из-за деревьев, скаля зубы в бледном отсвете мертвенной луны, в услужении которой они, несомненно, и состояли. Порождения тьмы окружили мальчика, у которого от непосильного страха отнялись ноги. Они издавали зловещий и клокочущий смех. Когда они вплотную приблизились, меня объял холод ужаса такой силы, что я задрожал и испытал невероятнейшее и душераздирающее потрясение, после которого моё молодое сознание не выдержало.

Я потерял сознание, но иногда приходил в себя и чувствовал, что меня несут на руках обратно в лагерь, а потом, когда вновь очнулся, то помнил, как моё тело, в котором ещё теплилась жизнь и непреодолимое желания проснуться и избавиться от всех ужасов, моё сопротивляющееся тело поволокли по холодному каменному полу подвала. Да, я ясно и остро помню, как кричал, я помню, как скулил и молил, чтобы меня, такого ничтожного и крошечного, пощадили, оставили в живых, не истощили досуха. Но в ответ они лишь зловеще молчали и многозначительно смотрели на меня налитыми кровью глазами. Я был всего лишь ребёнком, к тому же очень слабым, и мое сопротивление было незначительно для их сил. Дальнейшее я помню туманно и припоминаю с трудом, но в моей памяти прочно закрепилось, что двое крепкого вида мужчин-вампиров небрежно кинули меня на каменную плиту, и я почувствовал, как мою рубашку пропитало что-то липкое.

Последнее, что я помню, так это то, как женщины-воспитательницы, которые были со мной милы и добродушны, стали просить меня обольстительными голосами не шевелиться. Меня держали за руки и ноги, и в это время уже мой друг бездыханно, как мне казалось, лежал на грязном матрасе, а эти вампирши, склонившись надо мной, вопящим, впились клыками в мою тёплую плоть. Я пытался вырваться, но это было невозможно. Чувствовал, как меня покидают жизненные силы и как обращается в пыль моя безгрешная душа, как этим омерзительным ритуалом она оскверняется властью тёмной силы, властвующей в полнолуние. Мои очи бессильно сомкнулись, я продолжал бессвязно молить и не переставал чувствовать впивающиеся клыки на своей шее и запястье левой руки.

Дорогой читатель! Я не могу и боюсь спать, потому как это видение повторяется из раза в раз. Я схожу с ума из-за постоянного страха быть застигнутым ими, из-за ужаса осознания, что они, эти вампиры в длиннополых рясах, навестят меня в этой бедной психушке, где я нахожусь уже как два года. Медперсонал считает меня умалишённым, но я-то знаю: то, что я видел – жестокая правда. Я опасаюсь, как бы они под ночь не явились в мою палату, как бы они вновь не стали держать меня и пить из меня кровь, заткнув мне рот. Я постоянно проживаю тогдашнюю ночь как заново. И я каждодневно мучаюсь из-за того, что мне никто не верит, никто не хочет ко мне прислушаться. Надо мной смеются, меня избивают и унижают, но, читатель, я не намерен раньше времени ставить на себе крест. Я буду бороться. За правду, за высшие и светлые идеалы, за всех тех детей, кровь которых с ненавистью высосали те бездетные и злобные твари.

Нет, я не сдамся, и эти решётки на окнах и уколы, после которых я тупею и слабею, не остановят мою решительность. Когда-нибудь я выберусь из этого места, наполненного настоящими безумцами, не ведающими, что они городят и творят, и тогда я, повзрослевший и поумневший, столкнусь с теми порождениями тьмы, и мы посмотрим, за кем правда. Я брошу все силы на то, чтобы открыть человечеству зловещую правду бытия, того, что творится по ночам в детском лагере Миролюбивый. Не удивлюсь, если мерзопакостные вампиры обжились не только там, в том мрачном и холодном подвале, но и где-то ещё, покрываемые кем-то вероломным и могущественным.

Сейчас ночь, день назад я раздобыл три листка бумаги и карандаш, что стоило мне синяков и ушибов. Я постарался написать все это аккуратным подчерком несмотря на то, что моя рука дрожит из-за неумолкающего страха перед тёмными силами. А вдруг вампиры и медперсонал заодно? Мне предстоит во многом разобраться. Я подписываюсь под этими словами и наконец-то позволяю себе на мгновение расслабиться: я излил душу, и кто-то узнает о моей непоколебимой истине.

У меня припрятана спиртовая бутылка, и сейчас я, когда закончу писать, на верёвочке спущу её из окна на улицу. Ох, дай-то Бог, чтобы нашёлся добрейшей души читатель, который поверит моим словам! Моё имя Анатолий Кузьмин, мне двадцать три года, и я был покусан вампирами, они с усладой пили мою живительную кровь, но зачем-то оставили в живых. Я пациент психиатрической больницы, пусть так; но я не остановлюсь и узнаю, где таится зло и что оно собой представляет; а главное, я укрою от неминуемой гибели и богоненавистных ритуалов других детей. Когда-нибудь я освобожусь, это только вопрос времени.