Лета ЮГАЙ

 

(Псевдоним Елены Югай). Родилась в Вологде. Выпускница Вологодского государственного педагогического университета и Литинститута им. Горького, кандидат филологических наук. Доцент Liberal Arts College Института общественных наук Российской академии народного хозяйства и государственной службы. Стихи публиковались в журналах «Новый мир», «Звезда», «Октябрь», «Дружба народов», «Новая Юность» и др. Автор нескольких поэтических книг. Лауреат премии «Дебют» (2013). Живет в Москве.

 

 

ВЕСЕННИЙ ТРЕНИНГ

 

 

ВЕСЕННИЙ ТРЕНИНГ

1

 

Меж тем, как мы делаем дело и дело,

Сеем, пашем,

Крутим веретено,

 

Он умер за всех нас. 

Хорошо, не за всех.

За тебя, во всяком случае.

 

Но это не значит, что тебе не придётся

Умирать и самой.

Напротив, каждый вечер 

Тренируйся,

Закрывая глаза,

Принимать ограниченность времени.

 

2

 

Меж тем, как мы делаем дело и дело,

Сеем, пашем,

Крутим веретено,

 

Он живёт за всех нас.

Хорошо, не за всех.

За тебя, во всяком случае.

 

Но это не значит, что тебе не нужно

Жить и самой. 

Напротив,

Следующему делу – повторяй за ним – скажи:

«Я подумаю, не отвлечёт ли это меня

От чего-то важного».

 

Каждое утро

Тренируйся

Слышать, как время плещется за кормой:

Беспредельные волны апреля

До самого горизонта.

 

 

ВЕСНА

 

Пробивает землю белым плечом,

Наливается зелёной кровью

Росток-лепесток,

Семечко на листах не отсохло.

А вокруг – пырей – сеть корней,

Сурепка – золотые кресты,

Сухостой прошлых надежд.

 

 

*  *  *

 

До полудня Ассоль, после полудня – Сольвейг,

практически бестелесна, как апрельские перелески, что поют,

но не греют,

любовь – словно соль, словно крупный снег

в жёстких лучах надежды.

Где ты, в будущем или в прошлом? Что перед твоими

слепыми глазами -

моря солнечный блеск?

В настоящем пробел, пустота, вакуум, невесомость.

 

Но когда настоящее подходит так близко, как будто имеет право

(не спасают ни стены и ни одежда),

касается самой кожи,

заходит в уши и ноздри,

вылепливает тело, укутывает в рубашку,

в кармашек нагрудный, левый,

кладёт птенца с часовым механизмом,

ты понимаешь, что тебя впервые не обманули,

что вода морская растворяет все сувениры и ожиданья.

Можешь строить корабль,

выходить в дорогу.

Делай что хочешь,

только не жди на месте.

 

 

ДРЕВО

 

У этого дерева необъятный обхват ствола:

Улитка шла четырнадцать суток и всё же не обошла.

У этого храма четыреста шрамов в неровной коре:

Булавки, монеты, вросшие в кожу, будто жуки в янтаре.

 

Под этим вязом всегда начало июня и ветерок,

Он любит стоять у дорог, звать путников на порог.

 

Уставшего выслушать и пожалеть готов,

На это ему сорок тысяч раскрытых листов.

 

Хоть всякий рубит его в угоду лодке или костру,

А всё же дерево остаётся нетронутым поутру.

 

 

ПРЕДЕЛ

 

Всё, к чему он прикасается, становится любовью,

Берёт кусок хлеба, и тот превращается в любовь,

Берёт пригоршню орехов, и они оборачиваются любовью,

Поэтому он давно ничего не ел.

Но если ты хочешь забрать его сердце – у него нет сердца,

Но если ты хочешь остаться в его сердце – у него нет сердца,

Потому что сердце – это граница, а любовь не знает границ.

 

Маме кожа становится велика, идёт складками,

Маме сердце становится велико, выпрыгивает из груди,

Лодочка-колыбель, приходи ко мне, приходи.

Мама уменьшается в мире, растущем, как будто сын,

Выторговывает себе секунды или часы,

И он всегда обнимает её, как воздух, ласков или горяч,

Но не приходит, потому что встреча – это граница,

А любовь не знает границ.

 

 

*  *  *

 

Входоиерусалимская церковь (Тотьма),

в которой находится Музей мореходов

 

коло-оло-оло-оло-кольный

кора-ора-ора-ора-бельный

лодочку-ладонь качают волны

грот кренится словно крест нательный

до́ма будут помнить

 

до́ма помнить

сухопутный каменный корабль

шпилем чертит в небе словно циркуль

намечая маршрут

на синей карте

с белыми материками

 

те кто

в проповеди экскурсовода

в памяти потомков

названы с радостью

отправляются в небесную Аляску

полную облачной пушнины

где белокрылый индеец

вздымает огненный меч

 

и пока их поминают

на нижней палубе музея

им светло на том свете.

 

 

УРОК ЧИСТОПИСАНИЯ

 

Отец не держал обиды на советскую власть.

Можно сказать, камня за пазухой не хранил.

Переписывая набело: любил.

Может быть, чего и хотел рассказать, но мать ему не давала.

 

У матери и своя мать, моя бабушка, тоже сидела.

На полях: она была очень честная, даже слишком.

Дала зерна двум солдаткам с детьми,

кто-то и настучал.

Всех троих посадили.

 

Переходя к главному тексту:

И мать написала письмо туда.

А почерк у неё был такой ровный, красивый, что загляденье!

Через полгода выходит как-то из школы, а там бабушка,

похудевшая, в отрепьях, стоит поодаль.

Смотрят друг на друга, а обняться не смеют

(мама учительница, мало ли что).

 

Так бабушка и пошла в свою деревню ещё пять километров.

А мама обратно в школу,

вести урок:

«У Шу-ры ша-ры. Ма-ма мы-ла ра-му».

Много ведь писем писали,

говорят, не все читались,

а её – такое красивое, ладное, загляденье – прочитали.

Вывод: (мама всегда говорила) учитесь красиво писать,

учитесь, учитесь, учитесь.

 

Вот мы выучились, разъехались.

И никакой в нас обиды.

Вот это мама. Вот это мама с отцом.

А бабушкиной фотографии не сохранилось.