Владимир ОЧЕРЕТНЫЙ

 

Родился в 1966 г. в Кишиневе (Молдова). Окончил Литинститут (семинар К. Ковальджи). Автор романа «Незадолго до ностальгии» (шорт-лист Горьковской премии). Публиковал рецензии на ИА «REGNUM». В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

О ДЕФИЦИТЕ СЛОВ

Эссе

 

Литература – до смешного дешевая возможность сделать жизнь людей намного интереснее. Чем дальше, тем меньше я понимаю, почему в поздне-советское время эта возможность была бездарно профукана тогдашними власть предержащими.

Уверен: если бы жанры фантастики, детектива, шпионского и исторического романа (не говорю уже о фэнтези, которое допускалось только в детской литературе) не прозябали бы тогда в резервации, многое могло бы пойти по-другому. Было бы меньше спившихся, меньше распавшихся браков и, возможно, меньше самоубийств. Уровень мышления наших граждан оказался бы гораздо более разносторонним и развитым, поскольку написание крепких жанровых вещей требует от писателя изобретательности, а она передается через конструкцию романа читателям.

Меня и сейчас иногда охватывает досада: как много я прочел посредственных книг за неимением лучшего – и это в те времена, когда память и восприятие были свежи и формировали впечатления на всю жизнь.

Ностальгический ум, конечно, может вспомнить о многотысячных тиражах Стругацких, Вайнеров, Пикуля и еще ряда авторов. Однако, во-первых, круг этих авторов был довольно узок, а, во-вторых, в свободном доступе их книг всё равно не было – ни в библиотеке (надо было становиться в очередь), ни, тем более, в магазине.

Нынешняя молодежь не поймет самого выражения «продажа в нагрузку» – откуда оно, что означает. А советский человек тут же скажет: «Книги».

Ни в какой другой сфере подобного не наблюдалось: при покупке туфель не обязывали купить носовые платки, для покупки кило сосисок никто не требовал приобрести полкило сала. А с книгами такое применялось сплошь и рядом: к книге, вызывающей интерес, прилагалась пара-тройка из тех, что ГОДАМИ не могли продаться.

Что за убожество, когда для покупки романа Дюма – банального Дюма! – нужно было сдать 20 килограммов макулатуры?

Казалось бы: напечатай на одной и той же бумаге вместо одних букв другие – ведь для этого не нужно дополнительных средств. Но нет – этого не делалось. Почему?

Главная причина: на литературу возлагалась воспитательная функция – от нравственного улучшения советских людей до побуждения их к более самоотверженному и продуктивному труду. Отсюда огромное количество рассказов, повестей, романов, пьес, посвященных производственным проблемам, где какой-нибудь ретроград, приспособленец или откровенный вредитель в роли бригадира, начальника цеха, председателя колхоза мешал здоровому, в целом, коллективу работать ещё лучше, внедряя передовые методы.

Нельзя сказать, что нигде за пределами соцлагеря ничего подобного не было. На том же Западе появился и до сих пор процветает жанр бизнес-романа, в котором главный герой рассказывает о внедрении на вполне себе капиталистическом предприятии какого-нибудь кайдзен-менеджмента. Однако здесь художественная форма применяется для занимательности чтения и легкости восприятия. Советский же производственный роман выполнял функцию экономической мотивации (или экономического стимула – с какой стороны смотреть).

Отсюда построение советского книгоиздания по пословице «Делу время, потехе час» – развлекательная литература издавалась по остаточному принципу и, в основном, в сегменте для детей и юношества.

Отсюда же снисходительное отношение «серьезных» писателей к развлекательным жанрам: мы-то – о вечном, а они-то – о пустяках.

Отсюда же – отношение к книгам о приключениях, преступлениях и, особенно, фантастическом будущем как к чему-то полудиссидентскому. Мало ли, что они между строк имеют в виду…

Отсюда же – стремление отдавать предпочтение в развлекательных жанрах проверенной классике и парадоксальное положение, при котором главными советскими писателями, отвечающими за приключения, детективы, фантастику были Александр Дюма, Жюль Верн, Фенимор Купер, Майн Рид, Роберт Стивенсон, Вальтер Скотт, Джек Лондон, Герберт Уэллс, Александр Беляев, Айзек Азимов и Станислав Лем.

В результате охранительная стратегия сработала против самих охранителей – вечерняя скука во многом советскую власть и погубила.

К чему всё это вспоминать сейчас? Я убежден: гуманитарное отставание, допущенное в те годы, по сию пору не преодолено. Наша жанровая литература во многом остается подражательной по отношению к англосаксонской. Насколько могу судить, наши авторы нередко дают своим героям английские имена – что говорит само за себя. Вторичность и маргинальность – это мы.

С другой стороны, если взять так называемую большую литературу, которую правильнее называть нежанровой, ибо она редко содержит что-то большое, то в ней, на мой поверхностный взгляд, еще не изжит перестроечный пафос, когда казалось: после снятия цензурных запретов в нашей словесности такое попрёт, ну прям такое – читатель устанет ахать.

А что попёрло? Да ничего особенного – мелкая бытовая чернуха. Но и сейчас, если в книге кто-то спивается, кто-то над кем-то издевается, кто-то всю дорогу пребывает в отчаянии, кто-то убегает из дома, то это зачастую оценивается, как «правда жизни», «про маленького человека» и «духовное». Как же это скучно!

Думается, неслучайно в большую литературу всё настойчивее проникают иные жанры – под видом магического реализма, детектива или повествования, ведущегося из разных временных слоёв.

А вообще неплохо современным литераторам было бы вспомнить, что литературные персонажами называются героями потому, что они не сгибаются под гнётом обстоятельств, а стараются им противостоять и побеждать – хотя бы и морально. Из Акакия Акакиевича и Дубровского массовый читатель всегда будет предпочитать последнего.