Елена САФРОНОВА

 

Прозаик, литературный критик-публицист. Постоянный автор литературных журналов «Знамя», «Октябрь», «Урал», «Дети Ра», «Бельские просторы» и др. Редактор рубрики «Проза, критика, публицистика» журнала «Кольцо «А». Автор двух книг критико-публицистических статей – «Все жанры, кроме скучного» и «Диагноз: Поэт», романа «Жители ноосферы» (2014), книги рассказов «Портвейн меланхоличной художницы» (2017). Лауреат Астафьевской премии (2006), премий журнала «Урал» (2006), «Кольцо А», «Венец» (2013), «Антоновка 40+» (2020). Член Русского ПЕН-центра, СП Москвы, СРП.

 

 

УВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИГРЫ

 

(Владимир Пимонов. Осень с подогревом. Стихи, проза. – Сергиев Посад: издательство МART, 2020. – 68 с.)

(Татьяна Риздвенко, Владимир Пимонов. Пустяк и призрак чемодана. Стихи, проза. – Сергиев Посад: издательство МART, 2020. – 72 с.)

 

Владимир Пимонов и Татьяна Риздвенко – авторы, хорошо знакомые журналу «Кольцо А». Владимир Пимонов на протяжении уже нескольких лет печатается в нашем издании в амплуа весьма зоркого и оригинального литературного критика, широко использующего для раскрытия книг – объектов своего рецензирования нелитературные, зато всем сразу понятные ассоциации. Так, для знакомства публики с поэтической книгой Татьяны Риздвенко «Стометровка» (см. журнал «Кольцо А» № 94 за апрель 2016 года), Владимир выбрал сквозной образ классической спринтерской дистанции, которую, по его мнению, пробегают не только школьницы из, так сказать, односюжетного стихотворения поэтессы, но и «автор, когда он трудится над своей книгой». А в «парной» рецензии «Кулунда изменчивого мира» на книги поэтов-врачей Ольги Аникиной и Дмитрия Легезы (см. журнал «Кольцо А» № 138 за июль-август 2020 года) закономерно развиваются медицинские параллели. Татьяна Риздвенко тоже внесла свой вклад в критическую рубрику журнала «Кольцо А» в виде рецензии «Историческое в личном» на роман Нины Косман «Царица иудейская» (см. журнал «Кольцо А» № 137 за май-июнь 2020 года) – и это, надеюсь, не последний критический материал автора в нашем журнале. 

Но сегодня Владимир Пимонов и Татьяна Ридзвенко предстанут перед читателями нашего журнала в качестве не рецензентов, а рецензируемых. Осенью минувшего 2020-го нелегкого «коронавирусного» года авторы предприняли любопытный поэтический месседж, который, по моему скромному мнению, не должен остаться незамеченным. Возможно, перед нами даже предтеча новых форм высказывания – точнее, «общения» поэта с миром, которое в наши дни расширения информационного поля обретает все новые формы – о которых, помните, мечтал еще чеховский Треплев. О них, то есть о формах, я и поведу речь.

Авторский сборник Владимира Пимонова «Осень с подогревом» носит авторский же подзаголовок «40 стихотворений с объяснениями и комментариями». Подзаголовок полностью соответствует действительности. Выглядит это так (все тексты приведены в авторской орфографии и пунктуации):

 

* * *

кто полезет за словом в карман

там лишь рубль неразменный и жвачка

Фергана, Бухара, Самарканд –

по пустыне ползу на карачках

 

а в пустыне, конечно же, вопль,

вопиющего вопль и акриды.

и мираж, в нем сияет акрополь

без скорбей, без греха, без обиды.

 

время оно (возможно вполне)

накрывает, хватает за пятки.

а любовь, как обычно, в цене.

только жизнь пронеслась без оглядки.

 

Написано под впечатлением рассказа Андрея Новикова о поездке в Среднюю Азию в 2007 году. Он там поэтический фестиваль помогал организовывать. Сначала придумалась рифма Самарканд – карманд. Для оригинальности первую строчку записал так – «Кто полезет за словом в карман(d)». Что еще? Был жаркий сентябрь (прям-таки жаркий). В кармане у меня постоянно был «Орбит».

 

Ничего не напоминает?.. Конечно же, пост в социальной сети. Ассоциация соответствует действительности. Владимир Пимонов года два назад затеял «фейсбучный» проект – стихи с пояснениями и комментариями. Таким образом, с «подтекстом» во всех смыслах, он выкладывал на свою страницу стихи – как новые, так и давно написанные. В итоге эксперимент охватил избранное поэта за огромный период – по его словам, где-то за 2005 – 2019 годы, плюс два ранних стихотворения, сознательно добавленных к этому массиву. То есть проект, ставший основой книги, полностью создан на площадке facebook.

Для наглядности я привела недлинное стихотворение с кратким, но исчерпывающим комментарием – история возникновения стихотворения, та мелочь или, выражаясь по ахматовски, сор, из которого оно выросло, муки творчества и размышления автора над написанием одного-единственного слова. Этого довольно для того, чтобы отобразить ход мысли человека, пишущего стихи. По-человечески трогает «оживление» в комментарии Андрея Новикова – поэта, издателя, культуртрегера, главного редактора журнала «Сетевая поэзия» (позже «Современная поэзия»). Новиков трагически погиб в 2014 году. Для близких Андрея доброе напоминание приятно, а для тех, кто не знал его, возможно, информационный повод «познакомиться», увы, теперь уже только ретроспективно… Андрей Новиков – не единственный ушедший из жизни человек, кого касаются стихи и пояснения Владимира Пимонова. Автор написал стихи «памяти Валерия Прокошина» – одного из крупнейших поэтов русской провинции, а комментарий содержит воспоминания о похоронах Прокошина. Из мира уже иного – и донецкий поэт Николай Иванович Осадчук; и покойные родители, которых поэт по-детски называет мамой и папой; и священник отец Владимир из донбасского Енакиева, родного города Пимонова; и другие люди, неизвестные широкому читателю, для которого специально в конце книги дан именной список. Ведь в стихах все, как в жизни: живые и мертвые люди рядом в пространстве наших мыслей, воспоминаний, ощущений… 

Как объяснил мне Пимонов в частной беседе, его ФБ-проект именно два года и занял: поначалу писался «запойно», потом медленнее и с перерывами, потом пошли новые стихи, а потом – «точка» в эксперименте поставилась сама собой на стихотворении:

 

* * *

поезд накрыт оренбургским платком

утро – напрасное время без шуток

в первом вагоне. народу битком.

сердце упало куда-то в желудок.  

 

парень в наушниках смотрит в упор

под потолком стрекоза промелькнула

родом из тамбура наш контролер

тычет в лицо пистолетное дуло.

 

белка колотит по рельсам хвостом

в ухо залез таракан и щекочет.

хочется жизнь отложить на потом

спрятать ее между строчек и точек.

 

(…) И мне подумалось тогда (а может, приснилось?), что, если накрыть этим оренбургским, белым, пушистым весь наш поезд, особенно в районе кабины с машинистами. Платок, как морок, как пелена на глаза, или все же, это покров – спасающий, оберегающий?..

Вот. А снега никакого не было. Одна только осень – за окном, на душе, в стихах.

 

На этом знаковом стихотворении, символично совпавшем с красивой цифрой 40, поэт и остановил проект стихов с комментариями. Кстати, пояснения к «поезд накрыт оренбургским платком…» очень длинные, я процитировала малую их часть. Большинству текстов в сборнике приданы развернутые комментарии – не просто «биографическая справка» о создании того или иного стихотворения, но развернутые эссе, самостоятельные литературные произведения и художественные композиции. По словам автора, комментарии к стихам в книге могли бы быть и длиннее, ибо в сеть он выкладывал большие тексты. На бумагу многое не пошло – републиковано только самое значимое.

Не вошли в книгу и чужие комментарии, которые нередко сопровождали новые посты авторского проекта Владимира Пимонова – а ведь там порой нарастало до сотни реплик!.. Среди них, помню, бывали замечания типа: зачем вообще объяснять стихи? Или придирки «полярного» содержания: мол, несмотря на подпись, внятнее не стало! Что автор хотел сказать вот тут?.. А вот здесь?.. А это что за сравнение?.. Взялись объяснять, так разжевывайте!.. С нешуточным терпением Пимонов на подобные вопросы отвечал мягко, переводя все в шутку. Честно говоря, та и другая позиция не заслуживают большого уважения. Точка зрения – зачем объяснять стихи? – была популярна в советских литературных студиях для начинающих авторов. Меня учили когда-то: стихи должны быть написаны лишь о том, что ты хорошо знаешь и о том, что всем понятно. По умолчанию предполагалось: если стихи твердо стоят обеими ногами на земле, им «расшифровка» не потребуется. Видимо, к тем заветам и апеллировали читатели, которые просили сделать им «попонятнее». Но это слишком утилитарный взгляд на поэзию…

Или же неприятие объяснений восходит к известному афоризму Зинаиду Гиппиус: «Если надо объяснять, то не надо объяснять»?.. Тогда у него другая природа – автономность и высокомерие поэта, говорящего не с миром, а лишь с самим собой в этом мире.

Ни то, ни другое мировоззрение не свойственно Владимиру Пимонову. Его поэзия всегда диалог, даже если кажется монологом. Ей всегда нужны люди. Во-первых, потому, что стихи Пимонова «густо населены», притом пассажиры подмосковных электричек (постоянных фонов либо действующих лиц этих текстов) соседствуют с пророками, ангелами, мифологическими персонажами (ручным драконом или владыкой ветров Эолом: «на нем серый по фигуре костюм и уголок ветра в нагрудном кармане»). Во-вторых, потому, что эти стихи читаются не себе под нос, а проговариваются всем и сразу. Самая гуманная позиция для поэта.

Что касается самой формы подачи стихов с комментариями, я понимаю ее и рассудком, и сердцем. Разум услужливо подбрасывает аналогию с книгой рассказов и эссе Леонида Юзефовича «Маяк на Хийумаа», о которой рецензент Елена Кузнецова так и сказала: «Новая книжка <Юзефовича> покажет, что происходит “за кадром” литературы и как работает писатель». Пимонов тоже пишет о том, что остается «за кадром литературы» и о том, как работает поэт. Такой подход развенчивает миф о поэзии как о занятии небожителей, подавая стихотворчество то как один из эпизодов бытия, неразрывно связанный с ним, а то как техничную работу, не каждому по плечу. А эмоционально – это придание новой жизни собственным текстам, давно написанным, но не желающим оставлять автора в покое (ключевые слова «новые формы», не так ли?). А для чего потребовалось формировать из двухлетнего поэтического фейсбук-дневника отдельную книгу?.. На этот гипотетический вопрос Владимир Пимонов ответил в послесловии к маленькому, точно экспромт, но пронзительному и глубокому стихотворению:

 

* * *

конфета-жизнь

и будней шоколад.

моргнуть, вздохнуть,

судьбу свою смакуя.

и повернуть апрель

назад, на лад,

отчаянно воскликнув:

«Аллилуйя!».

 

(…) Теперь вы понимаете, зачем нужно поворачивать время вспять?..

 

Сборник двух авторов «Пустяк и призрак чемодана» (стихи, проза, мини-проза) тоже оригинален по замыслу. Его соавторы поясняют в аннотации: «Книга «Пустяк и призрак чемодана» родилась спонтанно. …Это программа, с которой… Татьяна Риздвенко и Владимир Пимонов выступили в музее В.В. Набокова в С.-Петербурге в феврале 2020 года. Это своеобразный диалог двух поэтов…, беседующих друг с другом стихами, рассказами, мини-прозой». Заявку они раскрывают в своих предисловиях. Риздвенко лирично пишет: «И так получилось, что они были книжкой уже на нашем вечере, прижились, срослись плавниками, и разнимать их было все равно что резать по живому». А Пимонов с юмором показывает природу соавторства в беседе с любопытной зрительницей:

 

« – Вы пишете вместе?

Таня: – Нет, мы пишем каждый по отдельности.

Я: – Да. Пишем вместе. По средам и пятницам. Встречаемся в кафешке на Арбате, заказываем бутылку вина и пишем-пишем…»

 

«Фишка» этого разговора в том, что не заготовленные ответы противоречат друг другу, точно хорошо отрепетированный скетч-диалог. Получается забавно. И символично.

Выпуск книги на основе программы литературного вечера – пожалуй, с таким я встречаюсь впервые. Казалось бы, идея лежит на поверхности – но, помимо идеи, нужно еще особенное созвучие голосов обоих участников. И обоюдное желание демонстрировать миру это самое «двухголосие», превращающееся в единогласие (в эстетическом, а не политическом смысле). Наши соавторы рискнули на эксперимент и, не исключено, подали другим литературным дуэтам и трио благой пример.

Коллективные сборники стихов – явление не редкое. К ним в литпроцессе установилось несколько пренебрежительное отношение: еще в советскую эпоху такие сборники называли «братскими могилами». В непочтительных словах был резон. Да, если сборники составлялись по принципу, что «прицепом» к живым классикам шли молодые имена, то у начинающих авторов почти не было шанса громко заявить о себе. Хотя молодежь меньше всего была в этом виновата… До сегодняшних дней предубеждение перед «братскими могилами» не изжито – и хоть их часто позиционируют как манифестационные высказывания некоей литературной группы, окружение понимает, что причина в «режиме экономии»… На мой взгляд, соавторам Риздвенко и Пимонову удалось найти форму, отличную от… Это книга-перекличка, книга-дружба, книга-мостик. А то, что авторы разнополые, словно бы отсылает и к модной ныне гендерной акцентуации. Поэты еще и подчеркивают ее графически: над стихами Татьяны стоит черный силуэт девушки с чемоданом, над творениями Владимира – мужчина с сумкой на колесиках. Но я не чувствую себя докой в гендерной теме и развивать ее не стану. Более того, собственно половой (и даже – любовный) аспект в этом сборнике уведен в тень. На первый план авторы выводят рождение творчества в безумном мире.

Многие стихи Владимира Пимонова из сборника «Пустяк и призрак чемодана» выходили и в «Осени с подогревом», и, возможно, не каждый читатель увидит резон поэта практически синхронно выпускать две книги с повторяющимся содержанием. Мне кажется, я этот резон «нащупала». Сборник «Осень с подогревом» благодаря его концепции стихов с комментариями направлен «внутрь» текста и призван его полнее раскрыть, представить во всей полноте, в том числе информационной. «Пустяк и призрак чемодана», напротив, адресован «наружу», и не в составных частях, а исключительном в общем виде (даже напрашивается слово «совершенном»). Это не препарация поэзии, а демонстрация ее возможностей.

Выше я говорила, что поэзия Пимонова неизменно диалогична. «Пустяк и призрак чемодана» как нельзя лучше иллюстрирует этот тезис. Впрочем, при такой подаче то же самое относится и к стихам Риздвенко. Их тексты продолжают друг друга:

 

Отроковица Пушкина зовет,

фарфоровое блюдечко торопит, –

 

представляет себе Риздвенко.

 

Июньской ночи наважденье,

неслышный шепот, блюдца, свечи.

Отроковицы, словно печи,

раскалены от напряженья.

И Пушкин здесь, но он не будет

мизинцем блюдечко толкать

и вспоминать порядок букв,

от коих начал отвыкать.

…брат Пушкин в полном неадеквате:

беспробудно бухает и Гончарову зовет.

только она в имении под Калугой – ни сном, ни духом.

точнее, все в прошлом, и поезд ушел.

ночь надвинулась, вампир прожужжал над ухом.

ухо отрезано и выброшено.

я искал его, но не нашел… –

 

откликается Пимонов, бестрепетной рукой вписывая Пушкина в бытовую летнюю зарисовку из сегодняшнего якобы малоинтересного быта, где конец июня, булькает квас, а датчане проиграли японцам… У Пимонова Пушкин появляется и в малой прозе: «Начальник гидрологической экспедиции – толстенький, маленький, невнятный Пушкин Владимир Герасимович – сдал в аренду фирме «Автосервис» помещения и гаражи вверенной ему экспедиции… Стрижет купоны … и внутри себя собой восхищается: Ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!» Или: «От Пушкина до Ван Гога. всего лишь кучеряшка и поцарапанное ухо». А Татьяна Риздвенко приводит в малую прозу «разных кино-Каренин» (просвещение дочери, но не только её), «словоохотливую Венеру», хозяйку магазина одежды, которая выражается как литератор: «А вот этим мы отредактируем (подаёт трикотажный кардиган)», – и красные яблоки, которые боятся быть проданными. Прозаическая глава в сборнике – одна, поэтических – две. Но во всех авторы продолжают высокую игру в слова и в реинкарнацию, не побоюсь этого слова, мертвых поэтов. Возьмем диптих о Мандельштаме.

 

пусть будет ангел с крыльями большими.

хотя нужны ли Мандельштаму крылья?

ведь сын Эмилия секрет полетов знает, –

 

рассуждает Пимонов. Ридзвенко же приводит целую «Азбуку»:

 

Вот Мандельштам. На букву М,

в поэзии он ближе мамы.

Хоть Пастернак на П, – родство

неочевидно между нами.

 

Что ни открой, где ни копни:

все – от знакомцев до родни.

 

Возьмем в кузены Кузьмина,

в друзья хотим До-бы-чи-на…

 

А это наш десятый класс –

Олейников, Введенский, Хармс.

 

В начале кто царит – на А –

шаль, плечи, в профиль голова?

 

А кто там – в Болшево – в конце –

– мать, дочь, сестра в одном лице

– в молчанье замер на крыльце –

на Ц?

 

И так далее. Выше приведенному стихотворению Пимонова «поезд накрыт оренбургским платком…» Риздвенко ставит в пару такую вот фантасмагорию-антоним:

 

…Вся чёрным шевелением полна

змеится электричка, будто полоз,

чья полость необъятна и темна,

и тягостным молчанием набита.

Ба! Свет включили! Боже, стыд какой!

 

Белая и черная гаммы пейзажей из обоих текстов – своеобразные рифмы. Их через всю книгу протянуто много. К стометровке Риздвенко рифма – «приседание в беседке» Пимонова, ее же «Ингаляция. Эвкалипт. Потому что горло болит» созвучно «ОРВИ (привет от сквозняка) щекочет горло» Пимонова, авторы обмениваются «военными песенками» и любовью к детям – и совершенно концептуалистским подходом к слову как к строительному материалу. В этом их главное родство и основа взаимопонимания. У иных по стилистике авторов, возможно, книга-диалог смотрелась бы искусственно. Нашим товарищам удалось превратить и составление сборника в увлекательную литературную игру, в поиск-обретение новых форм. А что на этом свете серьезнее игры?..