Игорь ОЗЕРСКИЙ

 

Родился в 1989 г. Окончил Московскую государственную юридическую академию им. О.Е. Кутафина, адвокат. Автор двух книг и множества рассказов. В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

 

 

НА ДРУГОМ БЕРЕГУ

Рассказ

 

Началось с того, что я увидел пса. Он преградил мне дорогу. Странно, мне всегда представлялось, что у него должно быть три головы. Но у этого не оказалось ни одной. Только тело и усеянный шипами длинный хвост. Не знаю даже, как я понял, что это собака.

Я оглянулся. Но лодка уже скрылась в густом тумане. Значит, пути обратно нет. В действительности его никогда и не было. И быть не могло. Лодка ходит только в одну сторону. Ведь она движется не в пространстве, а во времени. А, как известно, вернуться в прошлое невозможно. Да и смысла в этом никакого нет. Хотя, кто не мечтал об этом?

Я смотрю на безглавого пса Аида, а он развернул свою шею в другую сторону – к бездне, что зияет чернотой и приглашает войти. Я готов. По крайней мере, мне так кажется. На этом берегу реки всё ощущается немного иначе. Сомнения теперь только в тягость.

– Вперёд, вперёд, – подгоняет меня безголовая псина. Но я всё ещё чего-то жду. Мне кажется неправильным, что у Цербера нет головы. Хотя бы одной. Это несправедливо. А справедливость – единственное, что у нас осталось. Я глажу собаку по шее, и ей это нравится.

– До свидания, друг. Думаю, мне пора…

Иду дальше, и каменные своды окружают меня. Возникает чувство, что я уже был здесь когда-то. Оглядываюсь и понимаю, что всё это время шёл по коридору. Настолько длинному, что в него умещается вся моя жизнь. Только сейчас замечаю двери. Оказывается, они здесь повсюду. И я догадываюсь, что за ними. Только входить в них нет никакого смысла. Но я всё равно вхожу.

Я у себя на кухне. Стая жадных муравьёв облепила высохшую и потрескавшуюся куриную кость, которая осталась с очередного ужина, и не знали, что с ней делать. А я не знал, что делать с ними. Убивать? Но они ведь не виноваты, что я когда-то давно забыл помыть посуду.

«Ладно, пусть живут», – думаю я. С этими мыслями кладу тарелку в раковину. И тут мои руки самопроизвольно открывают кран и включают воду. Муравьи умирают. Получается, что изменить я всё же ничего не сумею. Тогда к чему все эти двери?

Я выхожу и иду дальше. Теперь думаю о тех муравьях. Где-то впереди, хочется верить, меня ожидает Элизей. Но в той стороне, наверное, и вход в Тартар, отчего становится страшно.

Стараюсь больше ни о чём не думать, но на душе всё равно неспокойно. Такое чувство, будто множество маленьких острозубых волчат грызут меня изнутри, где-то за кадыком. Из-за этого мне даже трудно дышать…

Заглядываю в очередную дверь и вижу свой дом. Забитый разной всячиной, он всегда казался мне пустым. Это забавно. Ведь я видел многие дома. И часто те, в которых практически ничего не было, казались мне заполненными.

В такие моменты у меня обычно возникало ощущение, что вселенная показывает кисть своей руки. Оставалось только гадать, какой именно палец она хочет, чтобы я заметил. Не знаю точно почему, но, уверен, речь всегда шла о среднем. И дело не в том, что я не заслуживал большего или, по крайней мере, меньшего. Просто так происходит всегда: нам показывают fuck, а мы улыбаемся в ответ. Впрочем, можем и не улыбаться. Но от этого ничего не меняется. Лишь отрастив огромные зубы можно было попытаться прогрызть некий путь в этом патологически абсурдном единообразии. Конечно, менее абсурдным от этого оно не стало бы. Но можно было бы увидеть что-то за гранью исторически сложившихся закономерностей – норм морали и общественных устоев. Мне всегда казалось, что их довольно беспардонно ввинчивают в наше восприятие действительности, в котором, по идее, должны содержаться некая пародия на волю и свобода выбора.

Теперь всё это утратило какое-либо значение. Но, размышляя о прошлом, я думаю, что даже среди хаоса можно было разглядеть то, ради чего мы всё это делали…

Я закрываю дверь и иду к следующей. Мне начинает казаться, что я – неотъемлемая часть царящего вокруг безумства, лишь очередная вещь, затерявшаяся среди всего этого хаоса. Хотя, возможно, меня здесь даже и нет. Я испытываю странное ощущение, антипод того чувства, которое описывают как камень с души. От него мне особенно тяжело дышать...

Открываю дверь и захожу в свой кабинет. Беру со стола пачку Parliament и достаю сигарету. Я всегда курил, когда о чём-то думал. Проговаривал мысли вслух, а сигарета давала возможность обдумать сказанное. Надо сказать, эта дверь подвернулась как раз вовремя. Я медленно кручу сигарету в руках и не спеша подношу фильтр к губам. Щелчок зажигалки, и едкий запах табака моментально заполняет комнату.

Одна жизнь умирает, чтобы дать начало новой жизни. Это цикл. Это закон. Жаль только, что всё не случилось быстро и безболезненно. Если бы я знал, что будет так больно, то не стал бы сопротивляться. Думаю, что мой дух мог бы стать святым духом. Но для этого все приносимые им жертвы должны быть для других, а не ради самого себя.

Я тушу сигарету в одной из пепельниц. Их у меня очень много. Всё же хорошо, что моё жилище не было исполнено в стиле минимализма. По мне, минимализм скрывает пустоту души. Это искусство мёртвых людей.

Пока курил, мне показалось, что дым какой-то странный. Он оказался кислым и вязким, как кровь… или металл.

Я вспомнил одну девушку, которую повстречал в лодке. Она мне сказала, что кровь и металл очень похожи на вкус. Я спросил, откуда она это знает. Девушка молча повернулась ко мне спиной, и я увидел отверстие в её затылке. Тогда мне стало всё ясно.

Покинув кабинет, захожу в следующую дверь.

На площади стоит человек и изображает статую. Он двигается только тогда, когда в его шляпу попадают деньги. Всё это кажется мне довольно глупым и немного символичным. Все мы, отчасти, такие статуи, и совершаем движения, только когда нам за это платят. Не мне осуждать этого человека. Он стоит, опираясь на тонкую чёрную трость, и ожидает, пока звон монет позволит ему хоть немного размяться. Тяжкий труд, надо сказать.

Я вижу паренька, что пробегает мимо. Он суёт руку в шляпу так глубоко, что мне неясно, кладёт он туда монеты, или, наоборот, забирает. Но человек, изображавший статую, видимо, знал куда больше моего. Его тонкая трость в мгновение ока со свистом опускается на голову паренька.

Я вижу кровь и слипшиеся от неё волосы. Вижу тело, приземляющееся возле шляпы. Я закрываю дверь и иду дальше.

Увиденное опять напомнило мне мою знакомую. Ту, что любит засовывать в рот револьверы. Она говорила, что когда задремала в лодке, ей приснился сон. Я даже немного завидовал, ведь сам уже давно снов не видел. Спросил, о чём он. И девушка рассказала, что чувствовала, как у неё выпадают зубы. Описывала, как они сыпались изо рта и падали прямо на дно лодки. А я слушал её и представлял звук, который они издавали, когда ударялись о дерево. Она говорила, что пыталась удержать их в руках, но зубов слишком много…

«Как у акулы», – думала она в тот момент, но не могла даже ничего сказать, так как выпавшие зубы переполняли рот. А я подумал, что всё это как-то связано с дырой у неё в затылке, но решил не озвучивать эти мысли. Просто вежливо улыбался и ничего не говорил. Она могла бы сделать то же самое, и тоже ничего не говорить. Я бы и так всё понял. И про зубы, и про револьвер. Мне кажется, у нас с ней много общего. Нам обоим вселенная показывает кисть своей руки, и мы оба видим один и тот же палец. Смотрим и улыбаемся. Ведь что нам ещё остаётся?

К сожалению, лодка в тот момент причалила, но ей не разрешили идти со мной. Девушке пришлось остаться. Думаю, я знаю, куда её повезли. И поэтому надеюсь, что больше мы никогда не встретимся. Хотя жаль. Теперь у меня не так много друзей, а она стала одним из них. Зря она всё же решила так с револьвером. Не стоило ей этого делать. У неё была голова, а она так неправильно с ней поступила. У несчастного Цербера нет даже одной. Как он может простить ей такое?

Я открываю очередную дверь, но за ней ничего нет. Чернота. Кажется так уже бывало… Хотелось бы услышать чей-нибудь голос или хотя бы помолчать вместе. Но чувствую, что этого больше не произойдёт. Никогда.

Следующая дверь и вновь кухня. Опять муравьи. Но как же так? Почему я хожу по кругу?

И тут мне становится ясно. Это не её отправили в Тартар. Меня…

Значит, всё действительно так. Я– неотъемлемая часть царящего вокруг безумства. Очередная вещь, затерявшаяся среди всего этого хаоса.

Дышать теперь становится ещё труднее. Множество маленьких острозубых волчат продолжают грызть меня изнутри. Думаю, они останутся со мной надолго…

 

 

СФИНКС СМОТРИТ НА ВОСТОК

Рассказ

 

Сфинкс смотрит на восток. Туда, где восходит солнце. Там начинается жизнь.

Бог Ра смотрит на нас. На рассвете его лучи озаряют небо. И даже если оно затянуто облаками, любая тьма всё равно рассеивается.

 

Я иду по длинному мрачному коридору. Здесь солнечные лучи не могут меня достать. Это было бы здорово, если бы я был тьмой. Но я не тьма. Я – человек.

Наверное, мне должно быть страшно. Но отчего-то я не боюсь. Может быть потому, что верю в Ра. А может, из-за того, что верю – когда-нибудь солнечные лучи всё же пробьются в спроектированные мной лабиринты. И тогда мою историю найдут на клочке измазанного кровью папируса, придавленного камнями.

Я крепко сжимаю свиток в руках. Он последнее, что у меня осталось. Или даже не так. Папирус – последнее, что вскоре останется от меня. В тот момент, когда его обнаружат, моя жизнь продолжится. В каком-то смысле…

Я не перестаю верить в это, даже когда мой взгляд падает на изображение Анубиса, высеченное на стене туннеля. Туннеля, который сейчас мне кажется бесконечным. Забавно, но на чертежах он таким не казался.

В глубине души я понимаю, что вряд ли кто-то сможет найти здесь мои останки. Ведь пирамида сооружена таким образом, чтобы больше сюда никто не вошёл. Никогда.

 

Каждый, кто сейчас находится здесь, отсюда уже не выйдет. Фараон мёртв, а значит, мертвы и мы.

Всё оттого, что фараону нужны слуги. Много слуг. Всегда и везде. Говорят, что он становится богом. Молодой правитель Та-уи  призывает всех, кто служил ему при жизни, следовать за ним. Он не спрашивает, кто хочет этого, а кто нет.

Анубис– бог с головой шакала – смотрит на меня с каменных сводов. Мне кажется, он слышит мои мысли. Мысли, за которые может постичь страшная кара. Только вот кары страшнее той, что уже уготовил мне молодой фараон, быть не может.

Я оборачиваюсь и вижу свою жену. Она тоже служила фараону и поэтому идёт в колонне. Нефер смотрит на меня, и в её чёрных как смоль глазах печаль. Мне в голову закрадывается крамольная мысль: «А не достаточно ли мы уже служили?»

Я на мгновение останавливаюсь, и мне в спину упирается острие копья.

«Ты ведь тоже слуга фараона, – думаю я, оглядываясь на стража. – Твоя история точно так же окончится здесь, как и моя. Неужели ты ещё недостаточно служил в жизни?»

Страж, разумеется, не слышит моих мыслей. Его копьё сильнее давит мне в спину. Я продолжаю идти. Мой взгляд вновь пересекается со взглядом Анубиса. Бог-шакал протягивает ко мне руки и зовёт в своё безликое царство. Великий фараон, великие жертвы…

 

Я вспоминаю, что впереди кроется небольшой проход. Я знаю о нём, так как сам спроектировал пирамиду. Каждую её деталь. Тогда я не думал, что она станет и моей гробницей.

Опять оборачиваюсь и нахожу взглядом Нефер. Надеюсь, она сможет понять меня. Страж подталкивает, но за его спиной я успеваю заметить друга.

Самутека тоже видит меня и слегка кивает. Я вспоминаю, как мы вместе работали. Немой от рождения Самутека – гениальный механик. Он придумывал и разрабатывал механизмы, которые впоследствии послужили строительству пирамиды, эскизы которой я начертил. Каждый раз, когда мы заканчивали работать, он кивал в знак прощания. Так и сейчас. Тот же жест. Прощай, мой друг!

 

Туннель делает очередной поворот, и я замечаю на стене скарабея. Жук, рождённый песками пустыни, бежит по стене и замирает на своём же изображении. Мне кажется, что он указывает мне путь. Где-то здесь тот самый проход. Скарабей – священное творение Амона Ра. Значит, всё же лучам Бога Солнца нет преград, а мои мысли чисты и непорочны.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к стражу. Нефер видит это и тоже останавливается.

«Самутека, держи его!» – хочу крикнуть я другу, но он понимает меня без слов. Самутека хватает стража за шею, а я отбираю копьё.

– Прости, – шепчу я воину, пока остриё отправляет его к фараону. Туннель слишком узкий, и другие стражи не успеют быстро добраться до нас.

– Нефер, следуй за мной!

Я срываю со стены факел и ныряю в едва заметный проход. Жду, пока в нём окажутся мои спутники. Жена появляется первой.

– Здесь ловушки! – предупреждаю Нефер, но она меня явно не слышит. Её глаза наполнены ужасом. Мне это кажется странным. Моя жена испытывает страх, когда убегает от смерти, а не когда идёт к ней. Хотя и со мной было не иначе.

Я хватаю жену за плечи и встряхиваю.

– Здесь ловушки! Наступай только туда, куда и я. Самутека, ты помнишь, где располагаются твои механизмы?

Друг кивает в ответ.

– Хорошо…

Мы передвигаемся по узкому туннелю. Я пытаюсь вспомнить каждую деталь своих чертежей. Память хранит их. Главное, чтобы мастера ничего не перепутали.

Коридор раздваивается, и я поворачиваю правее.

– Возьмитесь за руки, – кричу я, – и не касайтесь стен!

Ответа не последовало.

Оборачиваюсь и вижу, что глаза жены полны слёз.

– Что мы делаем, – шепчет она. И мне становится ясно: её страх вызван не преследователями, а мной, моими поступками. Но сейчас нет времени объяснять. Я видел скарабея. Сам великий Ра указывает нам путь. Молодой фараон мёртв, а мы ещё нет. Ему нужны слуги… Но я и так достаточно сделал для него.

 

Позади раздаются лязг металла и чьи-то крики. Сработала одна из ловушек. Значит, нас преследуют. Этого следовало ожидать.

– Самутека, смотри в оба! – кричу я и ловлю на себе взгляд друга. Он так же полон ужаса, как и у моей жены. Никогда раньше я не видел такого выражения на его лице. Помню, как восторженно округлились глаза Самутеки, когда я впервые показал ему эскиз пирамиды.

– Смотри, что поручил нам фараон! – сказал тогда я. Как же счастлив был в тот момент Самутека. Знал бы он, какая участь ждёт его впереди. Но никто из нас не мог себе такого представить. Ещё один механический грохот. Опять слышны крики, наполненные болью. Ты хорошо справился со своей задачей, мой друг. Твои изобретения работают на славу. Они спасают нам жизнь. Знаю, не для этого ты их создавал.

Я вижу, как по щекам Самутеки катятся крупные слёзы. Интересно, чтобы он сейчас сказал, если бы мог говорить? Наверное, проклинал бы меня…

 

Я ощущаю томный смрад смерти. Он так и не покинул эти мрачные туннели. В них стаскивали умерших, когда к вершине пирамиды тащили огромный саркофаг. Я знал, что так будет. Рабы, словно муравьи, облепившие тяжеленный каменный саркофаг, будут умирать, обессилев от голода и жажды, падать замертво, надорвавшись от непомерной тяжести. И знал, что тела нужно куда-то убирать, чтобы они не мешали движению саркофага. Фараон щедро вознаградил меня за эту идею. Жаль только, что эта плата оказалась так несоразмерна…

Жена что-то кричит, и я оборачиваюсь. Самутека машет руками. Позади него кто-то есть. Уже совсем близко. Я ускоряю шаг и, увлекая за собой Нефер, ныряю в один из проходов. Надеюсь, Самутека не потеряет нас.

Ближе друга у меня нет, но сейчас я ничем не могу ему помочь. Моя задача найти выход, его – молиться, чтобы все ловушки сработали.

Ещё один поворот, а затем резкий спуск вниз.

Позади вновь раздаётся механический лязг, сопровождаемый криками.

«Какой же ты молодец, Самутека!»

Мне в голову закрадывается мысль, что пирамида, которая призвана нести смерть, теперь единственное, что даёт надежду на спасение. Грозное и беспощаднее оружие в умелых и знающих руках.

 

Я чувствую, что меня дёргают за руку, и останавливаюсь. Туннель стал шире. Нефер держится за моё плечо и тяжело дышит. Самутека тоже сильно устал, но держится.

– Оторвались?

Мой друг несколько раз кивает, а затем жестами спрашивает, сколько ещё идти.

– Недолго, – отвечаю я. – Совсем скоро, мы выйдет к восточной стороне.

А затем добавляю:

– Спасибо, что не оставил нас.

Самутека ничего не отвечает, но в его взгляде снова проскальзывает нечто схожее с тем, что я уже видел в глазах жены.

– Ра на нашей стороне, – говорю я и поднимаю факел.

Самутека смотрит вверх и видит на потолке изображение скарабея.

Сзади доносятся звуки шагов.

– Скорее!

Я вновь хватаю жену и тащу её за собой.

Туннель выводит нас в просторную комнату. С потолка через специальные отверстия пробивается свет. Больше факел нам не понадобится, и я выбрасываю его.

Нефер оглядывается и спрашивает, где выход. Я осматриваю стены, но не вижу его.

«Как такое возможно?» – думаю я. И тут до меня доходит: «Конечно же…»

Я смотрю на Самутеку, потому что боюсь, что не смогу вынести полный отчаяния взгляд жены.

– Проход успели заложить…

Ноги подкашиваются, и я опускаюсь на холодный пол. Я жду проклятий, которые должны вот-вот обрушиться на меня, но чувствую лишь, как нежные руки обвиваются вокруг моей шеи.

– Прости меня, любимая… Зря я дал тебе надежду.

 

Через пелену слёз вижу, как Самутека хватает брошенный мной факел и бежит к стене. Потушив огонь, он втыкает древко в щель между камнями и начинает давить.

«Точно! Как я сам до этого не додумался? Свежая кладка ещё не успела застыть!»

Я вырываюсь из объятий жены и хватаюсь за древко. Самутека мне подмигивает. Так он делает всегда, когда у нас что-то получается. Один из камней поддаётся и отъезжает в сторону.

Я смотрю на Самутеку и вижу на его лице улыбку.

– Всё будет хорошо… – подбадриваю я друга. – За этой стеной Сфинкс. Он смотрит на восток!

В туннелях вновь раздаются шаги, и улыбка исчезает с лица моего друга. Мы давим изо всех сил, и ещё один камень сдвигается с места.

Нефер спешит к нам на помощь, и третий булыжник падает на пол.

– Этого хватит, чтобы выбраться! – кричу я и помогаю жене пролезть в образовавшееся отверстие.

Поворачиваюсь к Самутеке и показываю на выход. Но друг качает головой.

– В чём дело? – я хватаю его за руку, но он вырывается и указывает на туннель.

– Нет… – шепчу я. – Мы почти выбрались… Тебе нельзя туда возвращаться!

Самутека молча кладёт руки мне на плечи, а из проёма доносится звук очередного сработавшего механизма.

– Нет! – кричу я изо всех сил.

Друг отвечает улыбкой. Его руки на мгновение сжимают мои плечи, а затем отпускают. Самутека направляется к туннелям, и, прежде чем раствориться в их сумраке, поворачивается ко мне и коротко кивает. Я чувствую, как слёзы катятся по моим щекам.

«Прощай, мой друг… Ты всё же решил отправиться на службу к своему фараону. Надеюсь, он простит тебя…»

 

Я выбираюсь наружу и вижу Сфинкса. Яркие лучи солнца озаряют его лицо.

Нефер ждёт меня. Я беру её руку. Она сжимает мою в ответ. Прежде чем сорваться с места и побежать, мы на мгновение замираем.

 

Сфинкс смотрит на восток. Там начинается жизнь.