Виталий АШИРОВ

 

Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Печатался в журнале «Нева», сетевых изданиях «Топос» и «Полутона». В журнале «Кольцо А» публикуется впервые.

Живет в Перми.

 

 

ХУР

Повесть

DC

 

Глава первая, в которой даются сведения общего характера о хурах и их ареале обитания

 

В Северной Америке, в районе американо-мексиканской границы, на юге штата Аризона и севере штата Нижняя Калифорния расположена песчаная пустыня Юма. С двух сторон окружаютее полноводные реки: с востока – бурная Колорадо, с юга – плодородная Хила. В Юме необычайно жарко летом и тепло зимой.

Дальнейшую информацию о пустыне русская Википедия по известным причинам умалчивает, поэтому я только вскользь упомяну о песчаных бурях (периодически они пронизывают каждый дюйм сыпучего изжелта-красного пространства). Мельком перечислю местную причудливую флору (гигантские кактусы, грациозные фукьерии с удлиненными багровыми цветками, высокие стройные хилопсисы с клейкими листьями) и опасную фауну (яркие ядовитые пауки, зеброхвостые игуаны, осыпанные пыльцой мотыльки Oxycnemis fusimacula). И укажу на то, что закаты и рассветы в том географическом регионе обладают особой призрачно-блеклой красотой, и взгляд восхищенного туриста надолгозамирает, следя за световой иллюминацией в глубоких облачных провалах.

Прежде чем перейти к основной теме, отмечу, что в окрестностях Юмы расположен маленький городок с одноименным названием, похожий на шумную деревеньку, там все друг друга отлично знают, ибо – всего несколько улиц; и каждый год один и тот же печальный шарманщик бродит по дорогам, вращая ручку ссохшегося от старости инструмента (куда тут нашим железобетонным городам, в каких теряются имена и названия, лица и личности, а фразы обрываются на полуслове).

Уникальной особенностью этой американской пустыни является то, что именно здесь обитают хуры.

 

Что такое хур, я затрудняюсь сказать, потому что даже современные исследователи до сих пор не пришли к окончательному вердикту – насекомое он, птица или млекопитающее, более того, никто со стопроцентной достоверностью не знает, одушевленное это существо или нет. “Быть может, – пишет безымянный корреспондент Weekly News, – мы стоим на пороге грандиозного перехода. Природа выпустила из недр совершенное создание, в котором стираются грани между живым и неживым, и человечеству пришла пора потесниться на олимпе бытия”. Немецкий биолог Франц Райхштейн считает, что загадочный обитатель пустыни всего лишь мутация редкой разновидности паука (“nur Mutation seltene Spinnenarten”) и в подкрепление своих слов приводит тот факт, что группой ученых недавно (сейчас 1962-ой год) было зафиксировано радиоактивное излучение из-под грунтовой почвы пустыни. В качестве возражения часто приводят фразу бельгийского биолога Янсена Линдена: “баснословно слабое излучение Юмы способно повлиять только на пугливые цифры в окошке дозиметра” (перевод неточный). Я еще не раз обращусь к его популярной книге о хурах (“Hur mystérieux”, 1959), ибо она мне кажется наиболее полной в описательной части и наиболее интригующей в отношении прозрений в истинную природу таинственного существа.

 

Этимология слова “хур” восходит к английскому hurry, что переводится как “торопиться, спешить”. Это значение противоположно реальному положению дел с хурами (они настолько медлительны, что какие-нибудь десять метров преодолевают в течение нескольких часов), и отсылает к психологическому состоянию жителя Юмы, первым обнаружившего странных обитателей песков. Во всяком случае, на существование напуганного человека указывают многие авторитетные источники. Линден описывает, как “запыхавшись от сильного бега, мужчина стоял на пороге собственного дома и трясущейся рукой указывал удивленным домочадцам в сторону пустыни. Его бледные губы дрожали и силились выговорить что-то. “Хур, хур”, – только и могли разобрать домочадцы.” Простим автору некоторую беллетризированность (у меня есть сведения, что сухой научный текст был не по вкусу издателю, ориентированному на массовость, и автору пришлось вносить многочисленные правки в угоду широкой публике) и, переходя к описанию морфологических характеристик объекта, воспользуемся цитатой из той же знаменитой монографии (обратите внимание на то, как меняется стиль, по всей видимости, правка до сего фрагмента не добралась).

“Хур является равнобедренным треугольником с длиной основания 100 сантиметров и длинами боковых сторон по 150. Размер того или иного конкретного экземпляра незначительно варьируется, но в целом популяция сохраняет усредненные значения”. “…Толщина сторон составляет два сантиметра. Каждая из них по всему периметру покрыта слизистыми наростами, отчасти напоминающими человеческие глаза, но судя по недавно полученным данным, они не служат для зрения, а несут в себе, скорее, декоративную функцию”. Здесь Линден дает простительную промашку, поскольку современными учеными установлено, что многочисленные глазки позволяют хуру видеть (в нескольких спектрах и с завидной стереоскопичностью).

 

“На ощупь объект напоминает кожаное сиденье автомобиля…” так начинается монография русского хуролога И. А. Сафина, и тех любопытных читателей, какие хотят узнать подробности строения пустынного организма, я отсылаю к этой кропотливой работе. Здесь замечу только одну важную для дальнейшего повествования деталь, впервые задокументированную Сафиным:  нижняя сторона хура (“на ней треугольник стоит, будто вырвавшись из силового поля двумерного пространства” (“Hur mystérieux”,) испещрена небольшими отверстиями (сантиметр в диаметре). Сквозь них периодически высыпается отработанный материал (см. далее), поэтому изжелта-красная пустыня пронизана прослойками серебристого песка.

 

О происхождении геометрических существ почти ничего не известно, однако большинство исследователей придерживаются версии Линдена о том, что изначально в Юме был единственный хур (причины его возникновения бельгиец не поясняет). “Днем, когда сладостно щебетали беспечные пташки, и веселое солнышко согревало землю теплыми лучами, малыш прятался в зыбучих песках, но едва наступала блаженная, спокойная, призрачная ночь, наш герой выбирался на поверхность и в непроглядной тьме принимался за свои таинственные делишки” (снова неуместная правка под могучим нажимом издателя).

Ясно, что днем существо зарывается в недра пустыни, правда, до сих пор неизвестно, на какую глубину и продолжает ли двигательную активность. Многие маститые авторы считают, что в земле хур впадает в долговременный ступор, другие, напротив, уверены, что он перемещается в плотных пластах грунта значительно быстрее, чем ночью, “словно червь, совершенно беспомощный на поверхности и оснащенный всем необходимым для стремительных путешествий в почве” (“Hur mystérieux”).

К скромной когорте последних причастен и Линден. Именно с его легкой руки стала популярна “теория освобождения”, хотя, по мнению многих, она является в большей степени фантастическим вымыслом, нежели серьезной концепцией. Согласно данной теории, изначальный хур в дневных подземных путешествиях избороздил вдоль и поперек всю пустыню, затем принялся погружаться ниже, и на чудовищной глубине обнаружил отверстие некоего люка, распахнув его “малыш попал в огромные, залитые светом коридоры и бесчисленные комнаты, где бесцельно бродили тысячи других хуров”. Открыв люк, он сделался освободителем, и многочисленные сородичи хлынули вверх.

 

Когда я думаю об этой части легенды, то представляю бесконечный вихрь серебристых тел и струи рыхлой земли. “Малыш обрел друзей”, – пишет Линден, и, конечно, лукавит, потому что применительно к хурам нельзя говорить о дружбе или каких бы то ни было отношениях. Треугольники не пользуются языком (во всех смыслах, определенных человечеством) и не устанавливают связей между собой (как отсутствуют явные связи между двумя спичками, случайно оказавшимися рядом), и вместе с тем неналичие привычной нам с вами символической коммуникации в случае с хурами не служит доказательством того, что они не обладают ключевыми для людей качествами: сознанием, языком и т.п., (см., например, фундаментальный труд Бертрана Русселя “Антилингвистика”) скорее, жители пустыни преодолели все это в своем стремлении к совершенству и, несмотря на то, что мы не можем уловить в поведении хуров привычных нам паттернов разума, каким-то чудесным образом являются гораздо выше и сложнее людей (трудно представить, насколько, ибо наше воображение ограничено пространственной плоскостью).

Заинтересовавшихся посткоммуникацией отсылаю к книге французского социолога Жана Бердэна “Повторение и повторение” (1945), там, в частности, говорится, что “коннотируемый ре-бъект синтагматичен под оптикой дорсальных модальностей задним числом инкорпорированных в рефлектирующие поверхности до-бытия  поверх инверсии визуальных узий темпорального среза пост-за-бытия” (пунктуация автора).

 

Об основном занятии хуров не писал, пожалуй, только ленивый, ибо оно крайне необычно(для пристального взгляда стороннего наблюдателя) и взывает к низшим слоям психики, волнуя воображение поэтов. “Едва бледная луна, царица кромешной ночи, выносит лоснистое брюхо на всеобщее обозрение, как треугольники, равномерно рассредоточенные по гладкой поверхности Юмы, выпускают из вершин тоненькие трубочки, которые растут и растут, пока не достигают луны и не впиваются в нее, подобно тому, как соломка для коктейля впивается в прохладную молочную влагу. Малыши начинают тянуть лунный сок, и легкое радужное свечение окутывает их” (“Hur mystérieux”).

В монографии И.А. Сафина утверждается, что объекты выпускают “хоботки, собирающие частицы отраженного света”, но данная точка зрения не является общепринятой (как и идея Франца Райхштейна о том, что трубочки – это видоизмененная паутина (“modifizierte Web”)). В целом научное сообщество придерживается мысли Линдена, подкрепленной недавними достижениями в области селенологии, согласно которым “содержание сока в лунном грунте значительно уменьшилось в течение последних десяти лет” (см. труды 58-й научной конференции МФЛИ “Актуальные проблемы реголита”).

 

Загадочное ночное действо стало творческим катализатором для многих литераторов, художников и музыкантов. О нем написаны тысячи стихотворений (самое известное, конечно, “Мистерия” Жана Реже), ему посвящен бесконечный поток графоманской литературы, наполнивший всемирную сеть такими, например, забавными экзерсисами:

 

“Ночь пришла и стоит Хур

И не говорит мур-мур

Только лишь сосет

Целую ночь сосет он напролет”

 

Кроме того, существуют театральные постановки, радиопьесы, комиксы, а прославленный голливудский режиссер Арно Пярт снял блокбастер “Хуриные мозги” (1961), нашпигованный спецэффектами, “как голландский сыр дырками”.

 

Цель вытягивания лунного сока остается неясной. Ряд ученых считает, что таким экстравагантным способом хуры питаются, другие категорично заявляют, что треугольники не нуждаются в пище, и лунный сок служит для создания серебристого песка (в этой связи интересна аллювиально-лингвистическая теория молодой киевской исследовательницы Ольгис Больцман, где семантическая связь сок-песок утверждается в качестве основополагающей для строения грунта Юмы (“Сік і пісок”, 1961)).

 

Раз в году привычная схема инвертируется во время действа, потрясающего грандиозными масштабами. “Праздник солнцестояния” – так назвали ученые ежегодный выход хуров на поверхность днем. Действительно, иначе как ритуальным празднеством нельзя назвать то, что происходит в Юме. “Юркие малыши, весело щебеча”, разбегаются по всей зоне обитания, занимая заранее установленные позиции таким образом, чтобы из треугольных тел (вид сверху) составилась схематичная фигура солнца, “словно нарисованная неуверенной детской ручонкой на жарком листе пустыни”. Из вершин каждого хура к палящему солнцу протягиваются тонкие трубочки, и существа принимаются тянуть “кисло-сладкий солнечный нектар”, при этом их окутывает золотистое сияние, и если смотреть с вышины птичьего полета, можно подумать, что пустыня горит.

Линден, впрочем, считает, что происходит тотальная инверсия, и не хуры тянут из звезды, а она сосет из них лунную жидкость, накопленную в фазы ночных бдений. Данная гипотеза удобна тем, что объясняет появление пятен на солнце (остаточные эффекты в виде скоплений газов), но не совпадает с действительностью (после того как объекты насытятся, под ними образуются характерные серебристые метки).

 

В пандан к торжествам необходимо сказать и об играх. Корейский хуролог Пун Ит Ху еще в прошлом десятилетии зафиксировал странное поведение треугольников (삼각형 의 행동, 1955). Некоторые особи иногда начинают синхронно следовать друг за другом на одинаковом расстоянии. Подобные путешествия порой затягиваются на весь ночной период. Явных закономерностей в этом действе обнаружить не удалось. Пары образуются спонтанно и также произвольно распадаются. Ученый считает, что хуры вступают в “несомненно игровые отношения”, но сущность столь аутичного развлечения скрыта от нас “за семью печатями”.

К счастью, цель не менее таинственного ритуала спаривания прозрачна и не нуждается в досужих домыслах. Каждые семь суток вся популяция обитателей песков принимается “за колоссальную постройку, и на плечи могучего отца семейства ловко взбирается разношерстная компания веселых детишек”, лихорадочно правит Линден сухой научный текст, напрочь забывая про логику и здравый смысл. Они покамест не оставили меня, поэтому придется пересказать своими словами то, что происходит, когда хуры совокупляются.

Как совершенно верно пишет бельгиец, объекты выстраиваются вертикально, причем участвуют в ритуале все здоровые особи (десятки тысяч), поэтому вершина образуемой призмы достигает облаков. Никто с полной достоверностью не знает, какие процессы возникают внутри конструкции, но большинство ученых сходятся в том, что хуры “отбрасывают индивидуальные признаки и становятся единым существом, вовлеченным в странный эротический танец, приводящий к совокупному оргазму”. Зафиксированы разноцветные световые вспышки, (исходят от призмы в начале процесса), имеется фотографическое свидетельство “нестерпимо белого” сияния, какое охватывает гигантскую структуру, когда колебательные движения замирают (это знаменует “пиковую точку наслаждения”, считает Ольгис Больцман), и внутри пустотелой призмы создаются белесые пряди. Райхштайн подробно описал данный эффект, приводя сравнения с выработкой паутины, и даже высказал мысль о том, что “удивительный симбиоз инсектовидных свойств позволяет хуру окукливать собственное тело при помощи своей же паутины”. Таинство завершается тем, что из призмы “вылезает добрый десяток смышленых малышей” (полностью дееспособных взрослых особей).

 

Учеными определена длительность жизненного цикла хуров – семь дней. По окончании данного периода “бедный малыш делается вялым и не играет, как прежде, с друзьями, он понуро лежит на смертном одре, с тоской глядя на счастливых собратьев”. В течение суток по всей поверхности треугольника формируются блестящие кристаллы, так что хур становится “похожим на ежа”. К тому времени, как новообразования покрывают целиком его форму, объект уже не проявляет признаков живого существа и вскоре (стадия распада, как правило, занимает несколько дней) рассыпается мелкой пылью, и “бешеный ветер пустыни разносит ее во все стороны”.

 

 

Глава вторая, в которой описываются отдельные случаи взаимодействия жителей Аризоны с хурами

 

Первая задокументированная встреча человека с хурами произошла 8 мая 1928 года. Столь знаменательное событие стало основой для сюжета многих литературных произведений. В частности, известный американский прозаик Рой Брэдбери так вплетает это правдивое происшествие в свой научно-фантастический в остальных чертах роман:

 

“Страх сочился отовсюду: из костяной пепельницы, из цветочной вазы, призрачными испарениями поднимался от белевшего листа бумаги. Он исходил от стен, казалось, сжавшихся, как челюсти доисторического животного. Он заглядывал в окно, и бешеный ветер играл его косматой гривой. Повинуясь безотчетному желанию исчезнуть во влажном дорожном небытии, лишь бы не быть свидетелем бесконечного набухания тьмы, Джонатан Стерн отправился в гараж.

 

И вот – в дороге.

 

Яростные клинки фар кромсали тело ночи, пока он ехал по знакомому маршруту. В прошлом Джонатан часто гулял с отцом в золотистых песках, которые, точно ласковые змеи, опутывали его ноги. Пустыня распахивалась вся сразу, как скатерть на праздничном столе, и каждая складка таила в себе что-то живое, и в далеком горячем воздухе колебались призрачные миражи. Отец объяснил, что мираж – это сон песков, но мальчик не поверил, и однажды оказался внутри зеленого оазиса посреди раскаленной Юмы. Он пил студеную родниковую воду, лежал на зеленом ковре из душистых трав, и огненно-красные цветы качали нарядными головками. Больше ему не удалось попасть туда, однако Джонатан навсегда запомнил блаженное ощущение безмятежного счастья, какое охватывало его те несколько минут, пока он валандался на мягкой природной перине.

Выхваченные лучом света из густого мрака, показались волнистые барханы, и далеко впереди Джонатан увидел сияние. То было не свечение фата-морганы из далекого детства, и не пламя костра плясало грозными отблесками на плавных изгибах обнаженной Юмы, нет, светились странные существа, похожие на треугольники.

Безотчетный страх снова охватил Джонатана. Но профессиональное любопытство пересилило. Репортер вытащил фотоаппарат из бардачка и сделал несколько торопливых снимков. Затем сел за баранку и помчался домой, думая, а не снится ли ему эта душная ночь.

 

Сенсация – хором пели взволнованные светлячки. Сенсация – кричали рекламные стенды на автостраде.

И уже заранее представляя скептический вид привередливого главреда, Джонатан довольно посмеивался. Фотоаппарат спал в темном бардачке”. (“Эпоха созидания”, 1939)

 

В первой главе не упоминалось о том, что хуры чрезвычайно пугливы и при любом появлении человека в радиусе нескольких сот метров, стремительно прячутся в песок. Однако дело обстоит именно так. Если объект извлечь из укрытия, в нем исчезают любые признаки одушевленного существа (подробности в монографии И.А. Сафина). Единственным исключением можно считать случай с пятилетней девочкой, которую треугольники не просто подпустили, но и активно общались с ней в течение продолжительного времени. Эпатажный украинский писатель Владiмiр Сорока обращается к этому происшествию в пенталогии “Матрешки” (т. 5, 1962).

 

“Взял царь гусли-самогуды, х… там, не гудят. Рванул цепь на груди золоченую, ударил посохом посеребренным в бархатный палас, позвал громово:

– Василий!

Явился шут гороховый, в пестром колпаке с бубенцами, вытянулся в струнку, да как гаркнет:

– Не вели казнить – вели смешить.

– Смешить будешь псов дворовых своей червивой печенью! – рявкнул государь и саданул шуту посохом по промежности.

Согнулся тот, охает, а царь еще добавил для проформы и возопил:

– Ты пошто мне гусли сломал, гнида?!

С трудом выпрямился Василий и, тяжело ворочая непослушным языком, вымолвил:

– Наговариваете, ваше величество. Я и в руки-то их не брал.

– Врешь, гад!

Заплакал шут и пропищал жалобно:

– Не я.

– Ты!

– Ну не я же, ну не я же.

– Ты!

– Не делаю же, не делаю же.

– Ты!

– Не брать.

– Ты взял, гнида! – торжествующе вскричал государь и захлопал в ладоши.

В палаты расписные вошел медик.

Он скептически посмотрел на униженного шута, затем перевел оценивающий взгляд на царя и тихо спросил:

– Еб…ние?

– Еб…ние! – затрясся царь.

– Какое?

– Трубчатое! – завыл владыка, вцепившись обеими руками в подлокотник.

Медик стянул с него кальсоны и отстегнул оба ножных протеза. Обнажились кровоточащие культи с белевшими костями, выдолбленными изнутри. Медик расстегнул  брюки, спустил трусы и с легким хлюпаньем ввел эрегированный член в бедренную кость левой ноги. Шут расстегнул брюки, спустил трусы и с легким хлюпаньем ввел эрегированный член в бедренную кость правой ноги. Они стали двигаться. С каждым толчком глаза у царя все сильнее закатывались, бородатый рот криво приоткрылся, с бледных губ закапала слюна, он принялся лихорадочно бормотать. Не переставая двигаться, медик извлек записную книжку и начал записывать слова владыки:

 

“Дело №216

 

Девочка говорила лучше не ехать но отец не послушался и взял ребенка в поездку по зыбучим пескам машина постепенно стала двигаться медленнее пока не затихла отец оставил ребенка в кабине а сам отправился на ближайшую заправку за канистрой с бензином папа долго не возвращался и девочке стало скучно она вышла из машины и вдруг заметила вдалеке копошатся какие-то странные существа заинтересовавшись она спустилась и увидела треугольники они обступили ее девочка смеялась и гладила плавные формы потом почувствовала что они пытаются ей что-то передать но не словами а через тактильно-визуальные образы сквозь нее проходила какая-то вибрация в уме рождались сладкие тайные вспышки и это было похоже на мамины сказки но о чем они сообщали девочка не могла понять когда пришел отец хуры попрятались в песок он сильно шлепнул ее по мягкому месту и повез домой по дороге она все рассказала сначала он не верил но так как работал в газете решил опубликовать в рубрике мифы короткий рассказ дочери к ней пришла известность ученые гипнотизировали ее пытаясь узнать что именно хотели передать хуры человечеству но ничего не добились”

 

В народе широко известны лечебные свойства серебряного песка хуров. Существует ряд убедительных свидетельств того, как люди при помощи этого удивительного материала в кратчайшие сроки исцелялись от всевозможных болезней, в том числе и неизлечимых средствами традиционной медицины. В русском литературном журнале Текстолит (“Text`o`lit”) в 1948 году напечатана миниатюра молодого питерского прозаика Андрея Стынко-Барашимова, основанная на истории о том, как пожилая женщина вылечила слепоту мужа с помощью песка из пустыни, после того, как увидела сон, где недвусмысленно указывалось, что песок обладает лечебной силой (впервые случай обнародован в таблоиде Weekly-news, май 1945 г.):

 

“1. lovely childин зе гадн, напоминание о несбывшемся – возвращение: тени сознания (хотелось: тина). Кlovesinами ласковых персон сатанеет HURма вяжжжущих руки пережитков неузнавания. неутомимый переход через пласты пустынь, пастилу песков, паласы нежности, пролапсы reality. Аутичные рулады взвинченного сЭрца. Окно в рот. Тяжесть песка. Границы света. Узнавание. Слепота. Сверху вниз. Кровавое мельтешение. Треск небытия. Грохот кастрюль. Проглоченная пирамида мизантропии. Снег под ногтями. Ясность. Синева в правом ухе. Решимость сделать непоправимое. Помощь как щомоп. Утро в хрустальной вазе. Синева за окном. Творение творожистых шагов. Упоение пряжей. Шелест ласковой борьбы с типографской краской. Дородная власть воздушных скважин. Печь рассвета. Слепота зрячих. Апельсиновое дерево осторожных.

2. Возвращение звяginцева в виде контрформы. Пение приготовлений. Кровь изнанки теней. Пустотелое время распада. Именное полотенце. Зажатый mouth. Обесточенный бог. Капли как мародеры в мадриде. Завещание blindness. Плетеные словеса снисхождения.

3. fly. tea. pencil. light. tina of shadows. fail. god. night. eye. forest. chill. pillar. ankor. running. scream. Лечь. Дай. Свет. Хлеб. Чай. Тина. Пенис. Кожа. Губы. Луна. Ленты. Борода. Спина. Мягкое. Стены. Обои. Губка. Вода. Хлынь. Брызги. Бездна. Резь. Полоса. Двери. Лисы. Волки. Козы. Орлы. Травы. Лица. Лужи. Лица. Леса. Лица. Вывески. Лица. Облако. Лица. Булыжник. Лица. Мелкое. Лица. Крупное. Лица. Пространство. Лица. Провалы. Лица.

4. Протяженность тhеней на ощупь как полуторагодовалая стаRUHа: атрофия старухи изнутри мозговой OBOLочки сбывшегося небытия: лавли чайльд in the garden”

 

Годом позже в том же литературном альманахе была опубликована сцена “из пьесы Еврипида”. На самом деле, авторство известного древнегреческого драматурга можно смело поставить под сомнение, поскольку, как истово клянется руководство журнала, великий грек лично передал рукопись доверенному лицу (близкому знакомому редактора). Текст показался сыроватым, и пьеса пролежала в загашниках несколько тысяч лет, прежде чем по чистой случайности была извлечена на свет подслеповатым архивариусом, который чуть не отправил ее в макулатуру, но, к счастью, проведение остановило его. Перечитав имя автора, засомневавшийся старик положил засохший пергамент на заваленный бумагами стол главреда, откуда пьеса, по мысли издателя, должна начать триумфальный путь к сердцам ошеломленных современников.

В очевидный розыгрыш никто не поверил, и на сегодняшний день это произведение примечательно только тем, что в нем упоминается, какнекто использовал труп хура в качестве украшения стены в гостиной (Weekly-news, август 1939 г.).

В монопьесе (сей жанр нехарактерен для древних греков) речь идет о том, что Филоктет влюбляется в прекрасного юношу и отбивает его у злопамятного горбуна. В результате несчастного случая на охоте он становится невольным виновником гибели своего любовника. Злой горбун решает отомстить и нанимает демонов тьмы.

 

Монолог Филоктета

 

(Старец в рясе с длинной белой бородой. В руках посох. Доходит до края сцены, заглядывает в зрительный зал, затем, потрясая кулаком, произносит речь. Сперва эмоционально, но постепенно успокаивается)

 

однажды утром

я вышел в рай пустынный и само

собой так получилось, что я хура там увидал

он был еще живой, но увядал.

без нежности и злости, любуясь

кристаллами на теле треугольном

в мешок заплечный я его забросил

и так домой отнес, где боль моя,

тот мальчик с удивленными глазами

все спрашивал – где водится такое

а я загадочно молчал. узнаешь

когда-нибудь. буквально через день

пришпилили как бабочку в гостиной

мы на стене чудесную находку

и радовал гостей игрою света

хур кристаллический, покамест не

рассыпался сверкающею пылью

однажды ночью. мы лежали тихо

и целовались. а когда взглянули

там только тень, там только тусклый след

безумие! еще вчера я гладил

те грани плавные, те выступы, какие

и ты, мой мальчик, трогал, и отрешенно

глядел куда-то вдаль, сраженный мыслью

что если этот мир лишь отраженье

прекрасного граненого кристалла

и мы лишь свет, освобожденный в нем

и я коснулся грязного пятна

и вдруг вернулось прошлое. и крики

и голоса, такие ледяные

знакомые, как ритм сердечный. мне

деваться некуда, я выпроводил боя

через окно, сам притворился спящим

когда они сломали дверь, и злоба

в обличье человека – предо мной

горбун-калека с черными глазами

Он хохотал, я ежился в постели

потом они, хохочущие птицы

набросились, кромсая, и бездонной

была та яма, я куда летел

хватая жадно ртом колючий воздух страха

стрела в ничто. пускай решают боги

куда меня определить. пускай

я стану призрак, рваный как туман

колышась, поднимусь в ночное небо

по воле ветра полечу над темной

землей. иль уничтожусь вовсе

как хур рассыплюсь прахом, чтобы небо

не слышало моих проклятий

 

Взяв за основу реальный случай с военным летчиком, ставшим свидетелем совокупления хуров, польский фантаст Лех Камински так преобразил его в рассказе “Аномалия” (“swiat fantasy”, 1961):

 

“Военному летчику Збигневу Рачковски с самого утра нездоровилось. Ломило в висках и пояснице. Маленький коренастый мужчина стоял у окна и держался за голову. Он даже представить не мог, что сегодня произойдет событие, которое перевернет его жизнь и сделает человеком, побывавшим там, где никто не был и вряд ли когда-нибудь побывает. И пока это событие созревало где-то в складках времени, он мучительно размышлял – идти к доктору или перележать недуг дома. Выбрав первый вариант, он потянулся за документами, как вдруг отчаянно затрезвонил телефон. Трубка взволнованно заговорила голосом командира части:

– БОЕВАЯ ТРЕВОГА! БОЕВАЯ ТРЕВОГА!

Как послушный солдат, Збигнев моментально забыл о болезни и принялся одеваться, лихорадочно размышляя о том, что могло произойти: безжалостный враг коварно напал на спящую страну или начальство снова проводит маневры. Вдруг предстоит разлука с семьей? На тучной и болтливой супруге он женился по расчету и не питал к ней нежных чувств, а вот субтильную дочь боготворил.

Мужчина приоткрыл дверь в сумрачную детскую. Девочка лежала в лунном свете в обнимку с плюшевым зайцем. Збигнев хотел поцеловать ее, но отчего-то смутился и стремительно вышел из квартиры в уличную слякоть.

Подъезжая к военной части, он заметил, что дело неладно. Надсадно выли воздушные сирены, люди суетились и бегали, из подворотни слышались истошные крики. Когда он вылезал из волги, откуда-то сзади возник майор Бельский и, схватив за плечо, завопил в самое ухо:

– Занимай место.

Грот-2 находился на взлетной дорожке. Второй пилот Андерс приветственно махнул из кабины. Збигнев захлопнул створку и, ни о чем не спрашивая, привычно потянул рычаг управления. Пока железная птица поднималась, напарник успел коротко сообщить о том, что произошло: силы военно-воздушного флота Австрии вероломно напали на спящий город.

– Отпор будет дан, – сжав зубы, произнес Збигнев.

В этот момент он заметил их – целая эскадрилья самолетов надвигалась с востока. Он подпустил врага ближе и начал стрелять. Первый, зло пробормотал летчик, едва стальная машина австрияков задымилась и стала падать. Потом раздался неожиданный грохот, и Збигнев на долю секунды потерял сознание, а когда очнулся, увидел паутину пробоин в лобовом стекле. Второй пилот не шевелился, изо рта у него стекала тонкая струйка крови. Он был мертв.

Чертыхнувшись, летчик повел Грот-2 в обход…”

 

Краткий пересказ дальнейших событий:

 

Боец надеялся ударить с тыла, но обнаружил, что крыло пылает, еще мгновение и огонь поглотит боевую машину. Осознав, что не выйдет из переделки живым, Збигнев решил нанести мерзавцам смертельный удар, развил максимальную скорость и отважно направил самолет на вражескую эскадрилью.

Многим известно, что такое пространственно-временная аномалия, тем же, кто не знает, что это такое, я дам пояснения: это патологический сдвиг пространства и времени, возникающий в редчайших случаях. Они перенимают свойства друг друга, и в материи образуются провалы в иные измерения.

Именно в такую аномалию по счастливой случайности угораздило попасть военному летчику.

Когда вблизи показалось летательное устройство врага, “он закрыл глаза и обреченно подумал: конец.” Но ничего страшного не произошло, “самолет продолжал лететь, как ни в чем не бывало. Збигнев сначала приоткрыл один глаз, потом другой.” То, что явилось ему, поразило бы всякого. “Внизу расстилался бесконечный синий океан, и влага в нем непрестанно меняла очертания, то становилась похожей на лицо ребенка, то на кристаллическую решетку, а то вдруг расходилась концентрическими кругами и в провалах показывались цветные стекла, как в детской игре. Но самое потрясающее было впереди – на горизонте высилась огромная призма из треугольных существ, объятых пульсирующим сиянием…”

 

 

Глава третья, в которой идет речь о том, как правительство США решало проблему «неудобных треугольников»

 

После того, как хуры были обнаружены и прошла первая волна народного любопытства, загадочные существа внезапно сделались предметом умолчания в прессе. Сначала они исчезли со страниц таких крупных еженедельников, как “Weekly News” и “Amazing”, затем о них прекратили писать газетенки поменьше, а когда привычный треугольный логотип пропал с верхнего правого угла канала “Yes” и радио “Horn” перестало передавать последние новости из жизни обитателей песков, местные жители начали что-то подозревать.

Сперва пронесся слух, что пустыню выкупила крупная международная организация, представители которой хотят использовать хуров в личных целях и всячески препятствуют распространению любой информации о треугольниках. Этот слух обрастал необыкновенными подробностями и постепенно вырос в изрядно напугавшую народ байку о том, что хуров приобрела русская оборонная промышленность, чтобы исследовать их на предмет создания нового типа оружия. Пустыню теперь иначе как “проклятой” не называли, и никто, кроме отчаянных мальчишек, не осмеливался к ней приближаться. Тем более, что в Юме и вправду стало твориться нечто странное. Над ней кружили вертолеты, и на границе Юмы неизвестные люди в серебристых комбинезонах (как они мучились в сорокаградусную жару!) проводили непонятные работы.

 

Впрочем, тайна недолго оставалась неразгаданной. Наемный рабочий как-то напился в местном баре, и у него развязался язык («Ты только никому, слышишь?!»). Оказывается, прямым виновником того, что хуры сделались предметом умолчания, явилось американское правительство. На закрытом совещании в Вашингтоне было принято постановление: в виду неясного жизненного статуса треугольников провести тщательные исследования, дабы окончательно разрешить вопрос о том, разумны они или нет, и в случае положительного ответа попытаться выйти на контакт с существами.

Для успешной реализации данной программы ученые потребовали особые условия. По периметру пустыни предполагалось установить высокое электрошоковое ограждение, а саму Юму федералы хотели покрыть пластиковым куполом для защиты от фото– и видеокамер иностранных спутников.

Увы, все пошло не так, как планировало правительство. Едва люди осознали, что из Юмы собираются сделать секретный объект, немедленно поднялись народные волнения. Поначалу это были единичные случаи неприятия текущего положения дел.

Всем запомнился смелый (пускай и не совсем адекватный) юноша, который прибыл ночью нагишом в пустыню и приколотил гвоздем свои тестикулы к арматуре, поставленной федералами. Его заметили охранники, оказали страдальцу первую помощь и сопроводили в места не столь отдаленные, где отважный борец за справедливость будет коротать еще тридцать лет (десять прошло).

Обыватели хорошо помнят и трех девушек, отвязно станцевавших стриптиз в жарких песках. Для юных гурий дело закончилось не менее плачевно. Впрочем, имеются определенные сомнения – пытались ли красавицы действительно протестовать против “бесчеловечного разрушения природного заповедника” (как указала одна из них в протоколе допроса), или в бунтарках всего-навсего проснулась истинная женская природа, и они следовали естественному инстинкту, привлекая самцов обнаженными прелестями.

В любом случае, эти печальные недоразумения дали определенный толчок для того, чтобы народ остро ощутил содеянную властями несправедливость. Социально-активные граждане принялись писать велеречивые петиции, устраивать в городке бурные собрания, там и сям возникали стачки с федералами, в срочном порядке переизбрали мэра, и дело чуть не кончилось открытым вооруженным противостоянием, но новый глава города мудро рассудил, что необходимо отставить агрессию и как можно быстрей добраться до президента, дабы донести до него всю сложность ситуации.

 

Тем временем попытка правительства перебросить в Юму необходимые для обустройства оной материалы, обратилась в цепь анекдотичных происшествий. Так, фургон с оборудованием для создания ограждений не доехал до цели добрый десяток миль – бензин по непонятной причине закончился, и мотор, “чихнув”, заглох. Раздосадованный водитель вызвал по рации начальство и попросил выслать дополнительное топливо. Прошение было немедленно удовлетворено, однако отправленную машину ждала не меньшая неприятность. На шоссейной дороге близ Юмы кто-то оставил липкую банановую шкурку и, как в плохих кинокомедиях, колесо предательски скользнуло по ней, грузовик сильно повело, шофер “не справился с управлением” и “в результате” автомобиль с грохотом перевернулся. К счастью, никто не пострадал, на строптивом фургоне не было видимых повреждений, а незадачливый водитель “отделался легким испугом”. Зато рация, лежавшая в кармане брюк, “пришла в полную негодность”. Отчаявшись услышать из раздавленной трубки что-либо, кроме хрипов и белого шума, мужчина пустился пешком в “ближайший населенный пункт” (одна миля) в надежде дозвониться до начальства и “получить дальнейшие инструкции”. Но фортуна снова не благоприятствовала ему, молодого человека угораздило поскользнуться на той же злополучной шкурке, причем так неудачно, что он вывихнул ногу.

Между тем ходоки добрались до Вашингтона и стали осаждать администрацию белого дома, добиваясь аудиенции с главой правительства. Путин принял представителей Юмы и в течение трех часов беседовал с защитниками хуров за закрытыми  дверьми. Детали беседы “не получили широкой огласки”, и история, вероятно, навсегда “сохранит их в тайне”. Все же вскоре после того, как мэр со товарищи отбыли обратно, результат многодневного похода “не заставил себя ждать” – правда, неизвестно, что повлияло на него больше: излишняя суеверность властей или логические доводы мэра. Работы по перестройке места обитания треугольников были поспешно свернуты, фургоны с потными людьми в серебристых комбинезонах уехали в неизвестном направлении, и всё вернулось “на круги своя”.

 

 

Глава четвертая, в которой повествователь живописует годы своего мизерабельного детства и рассказывает о главном своем свойстве

 

Читатель, вероятно, удивился тому, что в начале повествования я отрекомендовал монографию Янсена Линдена “Hur mystérieux”, как “наиболее интригующую в отношении прозрений в истинную природу таинственного существа”, однако цитировал ее исключительно иронически (чего книга, надо сказать, вполне заслуживает). И все же я действительно считаю, что, будучи нелепым в мелочах, в главном это произведение ученого бельгийца попало в самую точку. Я имею в виду идею Линдена о подземном происхождении хуров. Я убежден, что под землей могут существовать иные цивилизации, не похожие на человеческую, ибо от рождения обладаю таким физиологическим свойством, какое отдаляет меня от мира людей и приближает к классу червей и прочих первичноротых. Конечно, я стараюсь не распространяться о нем во избежание лишних пересудов, но рано или поздно широкая общественность все равно узнает о моей особенности, так отчего бы прямо сейчас не рассказать обо всем по порядку. Пускай читатель сам сделает вывод о том, почему легенда Линдена столь значима для меня.

 

Родителей я не помню, скорей всего, они и не заслуживают того, чтобы осесть в памяти.Меня нашли на автобусной остановке в ворохе пестрого тряпья, шестимесячного, изможденного, красного от крика. В приемнике для брошенных, куда младенца отвез молодой участковый, удушливо пахло жидким дерьмом, слышался бодрый матерок нянечек, и со всех сторон раздавался истерический крик малолетних обитателей заведения. С найденыша сняли грязное белье, словно капустные листья, грубо ополоснули в мутной мыльной воде, и отправили в палату, халатно не уделив пары минут для медицинского осмотра. Там я сразу обгадился, отчего одна вздорная нянечка пророчески окрестила меня “гадом”.

 

(я это выдумал, дабы иметь отправную точку для дальнейшего повествования – читателю крайне интересно узнать, “как все начиналось”.)

 

В пять лет я находился в интернате им. Елизарова и представлял из себя любознательного коротко стриженого мальчугана. Я был худой и юркий как угорь. Мог заползти в самую узкую щель и сидеть в укромном уголке до тех пор, пока не звучал сердитый окрик воспитательницы. Эту сорокалетнюю женщину мы доводили до нервного срыва с такой периодичностью, с какой бледные, голодные и больные обитатели детского дома и должны докучать вечно раздраженным надзирателям. Звали ее Элеонора Карловна Зхус, была она наполовину немка и попала в детдом в результате не очень понятных детскому сознанию пертурбаций. Одни говорили, что дама до безумия влюблена в директора, и устроилась сюда с целью достучаться до его черствого сердца, другие утверждали, что она совершила грех, и святые старцы обязали нечестивицу искупить вину прилежной работой с сиротами. Воспитательница носила очки с толстыми стеклами в роговой оправе, одевалась чопорно, длинные полуседые волосы завязывала сзади в конский хвост, предпочитала смотреть исподлобья, любила грозить пальцем и хватать зазевавшегося хулигана за ухо, в общем,походила на карикатуру. Я бы не стал о ней писать, если бы даме не выпала важная роль в моем будущем самоопределении.

 

Нас в интернате было около сотни сопливых, плаксивых, драчливых детей, возрастом от четырех лет до шестнадцати. Имелись и явные уроды. Например, в женском корпусе одно время жила слепоглухонемая девочка. Пару раз видел, как ее выводили на прогулку. Она двигалась осторожно, будто шла в толще воды, тоненькие ручки бессильно болтались вдоль субтильного корпуса, узловатые коленки дрожали, а лицом загадочное существо напоминало персонаж популярного японского ужастика (которых я не смотрел тогда) – бледная, почти выбеленная кожа, пустые глаза и длинные до пояса волосы, черные как вороново крыло. Девочку вскоре перевели в специализированный детдом, но я навсегда запомнил тот неземной холодок, какой пронизывал меня, едва она показывалась в дверном проеме.

Пугал меня и горбатый подросток, живший в соседней палате. Было ему лет шестнадцать, костистый, кожистый, похожий на гигантского паука. Сначала он рос нормальным, но во время игры в прятки оступился на подвальных ступеньках, кубарем покатился по скользкой лестнице, едва не умер от смещения позвонков и несколько месяцев отлежал в больничке. С той поры у парня начал расти горб, а рассудок пришел в полное расстройство. Нет, идиотом он не стал, однако потерял способность к совершению математических операций, к сосредоточенному вниманию, к музицированию (до трагедии юноша проявлял музыкальный талант и отлично играл на пианино, на слух подбирая любую мелодию). Мы все побаивались горбуна, потому что старше его никого не было, а съездить прохожего по уху или ударить ребром ладони в кадык он мог ни за что ни про что, повинуясь своим таинственным мыслям. Когда мне исполнилось шесть, зловещего горбуна куда-то перевели, и о том, где в настоящий момент находится тварь, наводившая на меня в детстве животный страх, я не знаю.

 

Кормили непроваренной перловой крупой и клейким хлебом, но в частые приезды всевозможных комиссий нам перепадала более калорийная пища, а также вожделенные сладости.

В игровой комнате стоял видавший виды черно-белый телевизор, однако в нем регулярно перегорали лампы и барахлила антенна, поэтому досмотреть интересную передачу не удавалось почти никогда.

Иных культурных развлечений, кроме нескольких потрепанных книг, в интернате не было. Я вызубрил наизусть приключения Незнайки, дяди Федора и больше к ним не возвращался.

Не сблизившись ни с кем, я проводил дни, вяло колупаясь в дворовой песочнице или строя из кубиков цветные башни, но особенно мне нравилось ползать. Сначала я пытался рационализировать патологическое желание, придумывая различные игровые ситуации. То воображал себя индейцем, следившим за неуловимым вождем враждебного племени (7 лет), то отважным разведчиком красной армии (9 лет), который прячется за буйными зарослями лопухов, чтобы в нужный момент швырнуть боевую гранату в логово диверсантов. Однако с десяти приучился улучать минутку, когда оказывался вне зоны досягаемости, и бесцельно ползал, испытывая необычайную легкость и общий душевный подъем.

 

По мере того, как я рос, тело мое вытягивалось выше стандартизированных нормативов, приезжие доктора посмеивались и разводили руками, дескать, “всякое бывает”. В одиннадцать я был ростом со среднего мужчину и испытывал определенные страдания от того, что вынужден обладать столь длинным туловищем. От быстрой ходьбы я уставал моментально и не мог даже присесть, чтобы получить физическое облегчение. Приходилось ложиться плашмя, только тогда спазмы в мышцах ослабевали, и дыхание возвращалось в норму. В тот период я перестал скрываться и начал ползать прилюдно.

Язвительные насмешки от соседей по палате вынести было значительно проще, чем ругань и побои воспитательницы. Едва Элеонора Михайловна замечала, что я ложусь, немедленно хватала за руку, выворачивала кисть и рывком поднимала с пола. Я стоял перед ней красный от стыда, с потупленным взором, и выслушивал, какой я невоспитанный dummkopf и какой невозможный halunke. Я пробовал оправдаться и заплетающимся языком ссылался на сильную усталость, она ничего не хотела знать и продолжала бесконечные нотации. Войдя в раж, дама могла пару раз хлестко приложить по щекам или влепить увесистую затрещину.

 

Надо отметить, что мой родничок не зарос к одиннадцати годам. Ей было это известно, но в горячности она обо всем забывала и однажды так саданула по мягкому темени, что я на какое-то время отключился, а когда очнулся, обнаружил, что лежу на кровати и надо мной склонился приезжий доктор.

Позже выяснилось, что Элеонора Михайловна попала прямехонько в родничок массивным серебряным кольцом с круглым агатом, какое носила на безымянном пальце в качестве (безвкусного) украшения. Тонкая кожа надорвалась, но нерешительный эскулап побоялся зашивать опасную рану. Он посоветовал приложить лед и добавил, что “остается надеяться на быстрое восстановление растущего организма”, засим ретировался с виноватым видом.

 

Смерти воспитанников интерната были явлением частым, и даже в результате явной халатности никто из хозяев никогда не нес ответственности, поэтому дело пустили на самотек, предоставляя растущему организму “восстанавливаться” под бдительным оком пожилой медсестры, имевшей самое отдаленное представление о гигиене и антисептике. Несмотря на то, что прогноз был неутешительным, уже через неделю я пошел на поправку. Ранка подсохла и не саднила. Рубец, что удивительно, не образовался, вместо этого кожица подтянулась и сморщилась, сформировав на макушке подобие приоткрытого ануса. В течение недели отверстие нестерпимо чесалось, однако я побаивался руками успокаивать зуд и использовал подушку. Едва щекотка прекращалась, я погружался в блаженный полусонный морок и перед моими внутренними очами мелькали картины, какие невозможно вербализовать.

Болезненные симптомы внезапно исчезли, и в один прекрасный день меня отправили обратно в палату. Я шествовал по коридорам, сопровождаемый любопытными взглядами, и чувствовал себя настоящим героем.

Вскоре жизнь вернулась к привычной повседневной рутине, но в отношениях со мной у обитателей детского дома стала сквозить боязливая настороженность. То ли, бледный и долговязый, с дырой в наголо бритой голове, я вызывал брезгливую оторопь, то ли мое сумрачное отчуждение и девиантные поступки вкупе с болезненным состоянием нагоняли страх, во всяком случае, беспокоить меня перестали. Даже Элеонора Михайловна отступилась от “хулигана”, предоставив полную свободу действий. Теперь я мог ползать в открытую без каких-либо негативных последствий. И чем больше ползал, тем явственней осознавал бессмысленность обычного “двуногого” перемещения и вскоре совсем от него отказался.

 

За месяцы кропотливой практики я сравнялся по скорости с ящерицей и ловко преодолевал невысокие препятствия: нагромождения балок, садовые скамейки, груды строительного мусора. Предпочитая одиночество и темноту, я прятался в затененных местах, едва кто-то начинал движение в мою сторону. По колебаниям грунта я научился определять человеческий шаг и мог с высокой точностью узнать, кто приближается. Мне нравилось лежать на свежевскопанном огороде, вдыхая влажный запах рыхлой земли. Иногда я погружал пальцы в чернозем, испытывая эйфорическое состояние. Непреодолимо тянуло забраться под землю и медленно ползать в густой толще.

 

Это случилось на исходе лета моего двенадцатого года. Стояла жара, солнце сияло в зените безоблачного неба, безжалостно проникая во все тенистые уголки. Я не выдержал длительной пытки нестерпимым светом и поддался давнему искушению. С детдомовского огорода был собран урожай, куцые кусты клубники пожухли, криво торчали белесые корни. Вырвав мертвое растение, я вложил темя в образовавшуюся ямку, и вдруг ощутил, что начинаю погружаться. В какой-то момент я отчетливо осознал, что больше не нуждаюсь в дыхательном аппарате, и прекратил совершать судорожные вдохи и выдохи. Дышала вся кожа. Голова работала как бы сама по себе, проталкиваясь в плотных пластах, словно мощный хвост сильного животного.

Тогда я понял, что скрывается у меня в темени и почему хлесткий удар воспитательницыне привел к трагическим последствиям. Природе было суждено создать на моей макушке дополнительный орган, похожий на ротовое отверстие червя. Долгое время оно пряталось за тонкой кожицей, и перстень Элеоноры Михайловны сумел его высвободить. Если бы не эта разъяренная фурия, я, возможно, никогда бы не узнал об истинном своем предназначении.

Погружаясь, я ощутил, что щель в голове была входной, она жадно поглощала землю, которую выбрасывало второе отверстие, расположенное в копчике (и доселе незамеченное никем), ибо шорты моментально наполнились холодной грязью. Я умудрился избавиться от одежды, и, почувствовав себя свободным от всего, что подспудно или явно угнетало, неподвижно застыл на глубине пяти метров. В таком положении я пробыл блаженнейший час, затем очнулся и торопливо поднялся на поверхность, опасаясь, что отсутствие могут заметить.

 

Отныне мое существование делилось на две половины – надземную и подземную. Вторую половину я старался утаивать, потому что знал: в случае разоблачения меня непременно отправят к врачам и навсегда запретят погружаться в прохладный вязкий мрак.

Ночью выскальзывал из палаты и до утра восторженно буровил просторную почву. Днем был на виду старших, отлеживался за дверью или под крыльцом, послушно откликался на любые просьбы, в общем, являл пример образцового детдомовца (если опустить странные привычки).

 

Наступил момент, когда пребывание в интернате подошло к концу. Предстояло учиться самостоятельной жизни в обществе. Понимая, что привычки к ползанию и, тем более, к подземным блужданиям не найдут отклика в мире двуногих и прямоходящих, я решил поселиться уединенно, дабы как можно реже сталкиваться с человеческими существами. Финансовый вопрос даже не возникал, поскольку пару лет назад, исследуя подземные окрестности детского дома, я, как дядя Федор из любимой книжки, обнаружил горшок, набитый золотыми монетами. После достижения совершеннолетия перевести содержимое находки в круглую сумму на банковском счету не составляло трудности. Правда, пришлось сослаться на редкую форму дцп и общаться с представителями банка через посредников.

 

Как бы там ни было, вскоре после выпуска из интерната я приобрел уютный домик в деревне с обширным участком и зажил счастливым анахоретом. Из комнат я удалил всю мебель (часть распродал, остальное – сжег), и в моем распоряжении оказалось достаточно пустого пространства для излюбленного времяпрепровождения.

Раскола в существовании больше не было, я круглые сутки проводил под землей, изредка выбираясь на поверхность – ознакомиться с корреспонденцией или почитать новую книгу. (Имеется много общего между погружением в текст и проникновением в почву, но пока нет возможности расписывать очевидные параллели. В будущем надеюсь посвятить столь занятной тематике детальную статью).

Увлекшись чтением, я принялся выписывать новинки по геофизике. В специализированном журнале довелось прочитать одну из первых серьезных статей о хурах. Сначала я был ошарашен, ибо считал себя единственным разумным существом, способным жить в двух мирах, а потом загорелся мыслью узнать о жителях Юмы абсолютно всё и принялся собирать любую информацию о них.

 

Прошло десять лет. Уделяя вылазкам на поверхность пару дней в неделю, я наполнял их бурной деятельностью. Теперь у меня в наличии несколько тысяч статей, газетных и журнальных вырезок, сотни часов телевизионных передач и радиовещаний. Я знаю о хурах все, малейшая деталь их жизни известна вашему покорному слуге в мельчайших подробностях. Но теоретическое знание более не удовлетворяет меня, необходимо внести практический вклад в раскрытие главной загадки хурологии. К тайне происхождения хуров ближе всех подобрался Янсен Линден, но бельгиец слишком голословен и далек от окончательного решения вопроса. Я собираюсь отправиться в Юму, спуститься в глубь горячих песков, доказать существование люка, распахнутого изначальным хуром, и заглянуть в него самому.

 

 

Глава пятая, в которой повествователь отправляется в пустыню Юма, чтобы узнать тайну происхождения хуров

 

От издателя

 

К сожалению, автору не удалось довести до конца работу над материалом статьи, запланированной к публикации в ноябрьском выпуске “ La Nature”. После того, как Янсен Линден спустился в зыбучие недра, он пропал навсегда (внимательный читатель давно догадался, что повествователем был бельгиец). Хурологи, ревностно следившие за работами коллеги, инициировали ряд поисковых мероприятий, но оные не увенчались успехом. По просьбе ученых в дело включились федералы. Изучив данные спутников, они зарегистрировали проникновение долговязого мужчины в песок Юмы. В результате проведенных земляных работ был обнаружен дневник, где Линден скрупулезно фиксировал каждый свой шаг (обладая ночным зрением, уникальный исследователь вел записи даже под землей).

Содержимое этой тоненькой тетради, несомненно, произведет фурор в научной среде. Одна часть сообщества, возможно, сочтет ее искусной мистификацией, другая примет в качестве безоговорочного доказательства правоты их концепций. Мы же, скромные наблюдатели, будем следить за развитием ситуации. В конце концов, интересно, смогут ли записи Линдена пошатнуть основы хурологии.

 

 

19 февраля 1962 г.

 

Авиабилеты и необходимые бумаги заказал через интернет и получил по почте. Только в паспортный стол пришлось ползти самому. Признаться, не люблю, когда на меня смотрят. Чиновник собирался вызвать доктора, но мой убедительный тон и, главное, логические доводы, заставили его перешагнуть через собственную предвзятость. Едва в дело вступили финансы, он сделался сама любезность, и мне оставалось лишь черкнуть пару подписей.

Но все же дорожные хлопоты сводят с ума. Оголтело ползаю по комнатам, никак не могу успокоиться.

Подумать только, уже завтра!

 

20 февраля

 

Лежу в зале ожидания. Абстрагирован от суеты и толкучки. Напротив пара из Франции. Чуть ли не пальцем показывают. Делаю вид, что сплю. Охранник в курсе, поэтому игнорирует взволнованных бабушек, которые периодически просят “помочь больному”. Несколько раз интересовались здоровьем. Спасибо, отлично.

 

Минуту как взлетели. Булки фонарей и пышки крыш. Все-таки человечество чертовски симпатично, если глядеть на него с высоты птичьего полета. Не зря так популярны летающие дроны.

Приятное бархатное ощущение. Начал Журдена.

Не понимаю, какого цвета платье стюардессы. Вроде желтое, а иногда кажется – синее. Будь я непосредственным начальником этой барышни, уволил бы ее – вводит пассажиров в замешательство.

Становится тревожно. Запах свежего грунта витает в воображении. Держись, скоро перед тобой распахнется бескрайняя Юма!

 

Переживал, что не вынесу перелета, но организм неплохо справляется с пустотами вышины. Все залито яркой синевой. Тучи снизу кажутся медлительными небесными животными.

 

Стараюсь не думать о хурах, но чем ближе пустыня, тем сильнее охватывает беспокойство.

 

Вот она, огромная, изжелта-красная.

 

Выдалась свободная минутка. Подкрепился в закусочной, жду таксиста. Местные не обращают внимания. Соседство с хурами научило их ничему не удивляться.

Я словнонахожусь перед толстым стеклом монитора и разглядываю гугл-панорамы. Все застывшее, виденное много раз на электронных и печатных носителях. Вот эта девочка в пестром цыганском платье (стоит возле заправки и жует ноготь) мелькала в интервью И. А. Сафина первому каналу. Она точно также околачивалась на заднем фоне возле заправки, пока автор расписывал радужные перспективы исследований треугольников. Думаю, ее отец работает там. Наверно, он хороший человек.

 

Жара невыносимая. Скорей в прохладные земные недра!

 

По словам таксиста, ехать часа два.

Тучный, немногословный мужчина тридцати лет. Пытался выспросить, что ему известно о хурах. Он ограничился парой банальностей. Курит, выставив локоть в окно, хмуро поглядывает в зеркало. Я сослался на неизлечимую болезнь позвоночника и расположился полулежа на заднем сидении. Внутренний трепет.

 

Позади серый и скудный на разнообразие город. Длинная лента шоссе. По обе стороны фукьерии и хилопсисы. Кажется, игуана в траве.

 

Трепет и страх – вот что чувствую. Впереди – Юма. Бесконечная и величественная.

 

Автомобиль уехал. Лежу посреди шоссе, обдуваемый теплым ветром.

 

Хочется немедленно начать то, ради чего прибыл, но сперва надо осмотреться. Неторопливо ползу по горячему песку.

Пустыня шуршит и шепчет, поет и стрекочет. Отливает медянкой вдали.

 

Переворачиваюсь на спину. Небо не голубое, а какое-то зеленоватое. Облака похожи на маслянистые перья из хвоста сказочной птицы.

 

Одежду снимаю целиком, сворачиваю и кладу под камень. Не понадобится.

 

5 метров.

Ощущения превосходные. Песок до того податлив, что практически не требуется совершать движений. Погружаюсь в мягкую, фактурную массу с запахом древних трав.

 

10 метров.

Треугольников нет.

 

50.

Хур буквально в сантиметре от моего носа. И он неподвижен! Провожу дрожащей ладонью по закрытым глазкам.

Неприятно осознавать, что многие годы был проводником псевдонаучной чуши. Но теперь знаю наверняка: хуры в песках переживают диапаузу.

 

70.

Треугольников слишком много. Приходится маневрировать, чтобы погрузиться ниже.

 

Предаюсь пессимизму. Безошибочно ориентируюсь в земных недрах и способен выдержать значительное давление, но люк может быть расположен на любой глубине, в любой точке пустыни. Раньше считал, что подсобит интуиция (или, на худой конец, подвижные хуры будут водить вокруг него хуровод), но теперь понимаю, сколь глупо было надеяться на удачу. Впрочем, намерен перерывать Юму не один год, чтобы доказать истинность своей Idée fixe.

 

150.

Начинаю физически уставать.

 

Пять часов спустя.

 

Выспался, готов двигаться дальше.

 

Да вот же люк! Прямо перед глазами. Фортуна благоволит ко мне. Крышка чугунная, толстая, без узоров и надписей. Большая, метра полтора в диаметре. Нет, решительно не могу писать. Пальцы трясутся, ручка выскальзывает.

 

Сбоку рычаг. Нажимаю. Замковый механизм, спрятанный под крышкой, с грохотом сдвигается. Теперь крышку можно откатить.

 

Я на пороге гра… к черту! Чтобы теория целиком и полностью подтвердилась, нужно попасть внутрь.

 

Нахожусь в узком и длинном коридоре, засыпанным песком.

 

Впереди свет.

 

Вывалился из прохода в огромный “зал” без мебели и окон. Стены и пол гладкие, блестящие. Сделаны из неизвестного металла. Источников свечения не видно. Полагаю, светится сам металл.

Восторг!

 

Стены пронизаны коридорами. Насчитал двадцать пять. В ширину приблизительно метр. Некоторые начинаются возле потолка.  Другие от пола.

 

Влез в первый попавшийся. Веет прохладой.

 

Впечатляет идеальная чистота подземной конструкции. Не пылинки, ни песчинки, хотя сверху лежит тяжелая темная толща Юмы.

Пару раз видел боковые коридоры, но не стал исследовать их.

 

Лабиринтообразная структура. Если прислониться ухом к стенкам или полу, можно услышать мерный гул, похожий на звук работы далекого механизма.

 

Чуть не сверзился в пропасть. Коридор внезапно оборвался. Внизу и вверху нескончаемая даль, испещренная такими же отверстиями, из какого выглядываю.

Ослеплен сиянием. Оно распределяется по всей плоскости высоты и как бы стекает по стенкам.

 

Раньше думал, что после того, как изначальный хур распахнул люк, место рождения треугольников сделалось необитаемым. Теперь знаю – был неправ. Тут кипит непонятная, но все-таки жизнь.

 

В высоте, пронизанной ярким сиянием, постепенно вырисовываются фигуры. Они огромные и не похожи на хуров. Верующий простер бы руки в молитве, ибо есть в них что-то неотмирно-горнее. Будучи кропотливым естествоиспытателем, вглядываюсь в искристые тела, стараясь не упустить ни малейшей подробности.

 

Форма у них имеется, но струящийся свет мешает ее разглядеть.

 

Гул, еле слышно доносившийся, многократно усилился. 

Из щелей-коридоров выплывают тысячи треугольников.

 

Я присутствую при гран… рано!

Взволнован и путаюсь в словах.

 

Хуры текут по воздуху (умеют летать? Или их направляют магнитные лучи?) прямо к средоточию сияния, скрывающего гигантов. Бесследно растворяются в нем.

 

 

Все-таки догадка о магнитном луче похожа на правду. Меня только что мягко, но сильно потащило вперед. Я лечу. Впереди клубится нестерпимый свет.

 

Мысли словно заливает светом и чем ближе гиганты, тем ясней думается. Многое стало понятным, но записать то, что открылось, я не могу, потому что не нахожу слов.

 

Возношусь.

 

Остановка. Исполины смотрят на меня. Не вижу их, но ощущаю пронизывающие взгляды. Очевидно, они осознали, что я отличаюсь от хуров, и теперь решают, как поступить со мной.

 

Снова лечу. Теперь быстрее. Сияние приблизилось и разошлось, пропуская в себя.

 

Отчетливо вижу гигантов. Это плавно изогнутые пористые цилиндры. Приблизительно двадцать метров в диаметре и сто в длину.

 

Веет обжигающе горячим ветром. Из пор сыплются чешуйки. Как рыбьи, но значительно большего размера.

 

Облепляют с ног до головы.

 

Трудно дышать.

 

Тесно.

 

Эйфорическая сладость проникает в грудь. Закричать бы, но начинаю петь. Гляжу вниз – вместо ног треугольная перекладина. Я удивительно рад. Каждый атом моего организма пронизывает неземная радость. И каждый атом вселенной пронизывает неземная радость. И каждое мое движение отдает неземной радостью. И светлая радость вовеки не оставит меня. И светлая радость вовеки не оставит меня. И светлая радость вовеки не оставит меня. И светлая радость вовеки не оставит меня. И светлая радость царит в полумраке над бездной. И чудо явленное милостью твоей да пребудет вечно. И чудо явленное милостью твоей да пребудет вечно. И чудо явленное милостью твоей да пребудет вечно. И чудо подаренное светлой радостью да останется вечно. И раскаленных песков величие да коснется падших духом. И всесильная радость да растворит сердцевину скорбей. И всесильная радость да растворит сердцевину скорбей. И всесильная радость да растворит сердцевину скорбей. сердцевину скорбей. И всесильная радость да растворит сердцевину скорбей. да растворит сердцевину скорбей. И всесильная радость да растворит сердце  <нрзб> радость <нрзб>

<нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб> нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб> <нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб> <нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб> <нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость! <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость!<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб> <нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб> <нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость! <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб> <нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб><нрзб> радость <нрзб><нрзб>радость <нрзб> <нрзб> радость<нрзб>*

 

* Далее следуют десять страниц нечитабельного текста (прим. изд.).

 

 

Приложение

 

Александр Кузьменков

 

Хурня. Или о “повести” “писателя” Маурицио Зильберга “Хур”

 

Для начала несколько цитат.

 

“По сути, перед нами новый тип письма, пронизанный мерцающими линиями постдиегетического разотождествления спектакулярных фантазмов”. (М. Рыклин)

 

“Повесть наполнена стилистически виртуозными пассажами и блистательной полифонической игрой с чужим словом”. (Д. Бавильский)

 

“Стряхнув пыль со старого доброго постмодернизма, молодой питерский прозаик словно говорит нам всем: никуда вы от него не денетесь. Еще дооолго будете рассыпаться на цитатки”. (М. Вербицкий)

 

“Богооставленностью веет от этих тяжелых страниц. Словно современный Вергилий, Зильберг ведет читателя сквозь кромешный ад сюрреалистичных образов и оставляет в аду, не давая надежды на спасение”. (О. Сергий)

 

Новый опус автора, обласканного велеречивой столичной критикой, носит вызывающе неприличное название “Хур”. Фабула вызывающе проста. В американской пустыне Юма обитают некие хуры, треугольные существа. В первой главке, представляющей собой псевдонаучный трактат, они нудно и долго описываются. Во второй – не менее нудно и долго описываются встречи хуров с местными жителями, причем, события контактов выхвачены из литературных произведений. В третьей – автор плоско и неинтересно проходится по политикам. Так, Путин здесь президент Америки, и хуры почему-то встали ему поперек дороги. Четвертая посвящена детству повествователя. В ней открывается тайна: у него на голове растет анус, благодаря которому он может яко червь перемещаться под землей.  Надеюсь, анус вырастет и на голове автора, незнакомого с биологией за шестой класс.

Пятая глава имитирует дневник повествователя, отправившегося к хурам для доказательства бредовой идеи.

Надо отдать должное автору – в концовке он снимает маску, и мы видим, что перед нами всего лишь неумелый провинциальный эпигон поутихшего ныне enfant terrible литературы девяностых.

 

У многочисленных эпигонов Сорокина присутствует одна и та же возлюбленная привычка копировать внешние трансгрессивные детали, напрочь забывая о содержательном элементе. В данном случае филологической жертвой стал роман “Голубое сало”, откуда Зильберг нагло сп*л куцую идею наращивания своего текста за счет пародирования чужих. Впрочем, ни пародировать, ни стилизовать он совершенно не умеет, выдавая на-гора нечто совсем неудобоваримое.

Полюбуйтесь, как вам:

 

То было не свечение фата-морганы из далекого детства, и не пламя костра плясало грозными отблесками на плавных изгибах обнаженной Юмы, нет, светились странные существа, похожие на треугольники.

 

Эта рыхлая белиберда должна, по мысли автора, репрезентировать стиль Рэя Бредбери!

А вот Еврипид, “блистательно” преображенный юным талантом:

 

И синий блеск возлюбленных очей

проклятие надменных матерей

растерзанных гиенами тоски

безжалостными гадинами гнили  (?)

 

Тут тебе и Ахматова и Соловьев, только от древнегреческого драматурга ничего не осталось.

 

Рецепт провинциального постмодернизма прост как пареная репа. Взять труп какого-нибудь жанра (фантастики, в данном случае), выпотрошить (ретрофутуризм), добавить щепотку пряностей (цитаты) и жарить на бледном огне чувства собственного величия, возникшего от осознания своей начитанности.

 

Владение русским языком не входит в перечень достижений молодого прозаика. Стиль повести балансирует между сочинением двоечника и рекламным буклетом:

 

“Хур буквально в сантиметре от моего носа. И он неподвижен!” (нос или хур? – А.К.)

 

“У многочисленных эпигонов Сорокина присутствует одна и та же возлюбленная привычка копировать внешние трансгрессивные детали” (по-русски: излюбленная. – А.К.)

 

Автор, допускающий такие ляпсусы, в лучшем случае годен в рабкоры периферийной многотиражки.

 

Разбирать содержание – и смешно и грешно. Коль его нет как факта, можно только вслед за Михаилом Рыклином охотиться за “ускользающими контекстами” и “спектакулярными фантазмами”. Нет уж, увольте.

 

Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня. Хурня.

 

3016 г.